ГлавнаяПьесыВиктор Шендерович«Текущий момент» и другие пьесы

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Виктор Шендерович
«Текущий момент» и другие пьесы

Полная версия

* * *

Два ангела, четыре человека (2001), комедия

Спасибо Владимиру Владимировичу Путину.

Весной 2001 года он с группой товарищей избавил меня от еженедельной трудовой повинности по написанию программы «Куклы». Образовался внезапный досуг, и я начал шарить по закромам собственного компьютера, перебирая обломки текстов, не доведенных до ума.

И наткнулся на полуторастраничный диалог, лежавший в запасниках с неведомых времен – диалог человека с ангелом смерти. Сценка была вкусная, в ней чудилось развитие, но развития не было еще довольно долго, и я брел наощупь.

И, кажется, выбрел: в пьесе появился первый поворот, а за ним открылся вполне драматический пейзаж…

Пьесу я понес, разумеется, в «Табакерку». Разумеется, – потому что студия Табакова была мне родным домом, страшно сказать, с осени 1974 года: в золотые руки Олега Павловича я попал десятиклассником.

С тех пор я был в этом любимом подвале и студийцем, и педагогом, и даже пожарным (надо было кормить новорожденную дочку, а государство рабочих и крестьян готово было платить мне деньги только за сидение у брандспойта).

Потом сменилась парочка эпох, и наконец в 2002 году список моих «табакерских» профессий продлился словом «драматург». Как Максудов из булгаковского «Театрального романа», я стоял перед афишей, где мое имя маячило аккурат между Томасом Манном и Федором Достоевским. Неплохо устроился.

Пьесу поставил неистовый и конфликтный Валерий Сторчак, кое-что на финишной прямой доводил до ума сам Табаков… Спектакль идет одиннадцатый сезон – милости просим!

Если вы живете ближе к другому концу страны, то милости просим в Петропавловск-Камчатский – там теперь тоже есть «Два ангела». Свои ангельские пары завелись за это десятилетие в Днепропетровске, Одессе, Йошкар-Оле… В польском Калише звонок в квартиру гражданина Пашкина звонит мелодией гимна СССР, а ангел смерти оказывается женщиной предпенсионного возраста. Всякое бывает…

Смотреть спектакль легко – ты плывешь по реке пассажиром.

Чтение пьесы – дело другое: ты сам на веслах. Зато есть счастливая возможность двигаться в своем темпе и причаливать в лучших местах… Так что милости просим к Ивану Андреевичу Пашкину, по адресу: Москва, Пятая Прядильная улица, дом три, квартира сорок – там сейчас такое начнется!

Действующие лица

ПАШКИН ИВАН АНДРЕЕВИЧ, человек

Некто СТРОНЦИЛЛОВ

НОТАРИУС

ВРАЧ

САНИТАР

ЛИКВИДАТОР

Первый акт

Ночная квартира. ПАШКИН лежит на кровати, на груди клавиатура компьютера, курит, шарит по интернету; потом снимает трубку и набирает номер.

ПАШКИН. Леха! Ты корм уже взял? Собачий, «какой» – ты спишь, что ли? На том свете выспишься! Сам ты дурак. И баран к тому же. Ты корм взял? Вот и баран. Договорился или бабки отдал? И не отдавай. Потому что я нашел по восемьдесят пять центов – и их склад! В интернете, где. А ты где нашел? Темный ты, Леха. Конкретный валенок! Третье тысячелетие, а ты газеты читаешь. Забудь! У кого сайта нет, того, считай, вообще не существует. А так! Завтра даешь им отбой. Конец связи. Спи!

Вешает трубку, встает, бредет в кухню; наливает чай. В это время и раздается нежный звонок в дверь.

ПАШКИН (подойдя к двери). Кто?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ЗА ДВЕРЬЮ (жарким шепотом). Я.

ПАШКИН. Танька, ты, что ль?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ЗА ДВЕРЬЮ. Я. Открывай.

Жилец открывает дверь. За дверью стоит мужчина в строгой одежде, в шляпе.

МУЖЧИНА. Пашкин Иван Андреевич?

ПАШКИН. Да.

МУЖЧИНА (поет из «Пиковой дамы»). «Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь…» (Снимая шляпу.) Стронциллов Агриппа Семенович. Не советую.

ПАШКИН. Что?

СТРОНЦИЛЛОВ. Пытаться закрыть дверь. Я войду? (Отодвигает Пашкина, проходит в квартиру и останавливается, осматриваясь.) Так. Примерно то, что я и предполагал.

ПАШКИН. Э! Что за дела?

СТРОНЦИЛЛОВ. Дела серьезные. Уж мне можете поверить.

ПАШКИН (неуверенно). А ну давай отсюда.

СТРОНЦИЛЛОВ (отсмеявшись вполне искренне). Смешно.

ПАШКИН. Вы кто?

СТРОНЦИЛЛОВ. Я скажу, скажу. Не все сразу.

ПАШКИН. Я сейчас вызову милицию!

СТРОНЦИЛЛОВ. Господи! Везде одно и то же… У вас пятьдесят первое отделение?

ПАШКИН. Да.

СТРОНЦИЛЛОВ (садясь на стул). Телефон 165-01-18. Дежурный сегодня – старший лейтенант Кожухов. Не стесняйтесь, прошу вас.

ПАШКИН (с трубкой в руках). Я звоню.

СТРОНЦИЛЛОВ. Я вижу.

ПАШКИН. В чем дело?

СТРОНЦИЛЛОВ. Перепись населения.

ПАШКИН. Какая перепись?

СТРОНЦИЛЛОВ. Практически всеобщая. Учет, контроль. Статистика…

ПАШКИН. Какая статистика? Ночь!

СТРОНЦИЛЛОВ. Самое время. Вы сядьте… (Вдруг, резко.) Сядьте!

Пашкин садится.

СТРОНЦИЛЛОВ. И трубочку положите. Себя же задерживаем, гражданин. Ну вот, другой разговор. Начнем. Значит…

Стронциллов одним пальцем нажимает клавишу на клавиатуре компьютера, и на экране загорается фотография Пашкина и его анкетные данные…

СТРОНЦИЛЛОВ. …Пашкин Иван Андреевич? На меня посмотрите, пожалуйста. На меня, говорю, посмотрите! Ага. Отлично. А то, бывает, человек давно переехал, а мы вместо него – другого… Непорядок. Ну что же, приступим…

Щелкает мышью, и из принтера начинают лезть распечатанные листы бумаги.

ПАШКИН (уставившись на экран). Что это?

СТРОНЦИЛЛОВ. Это – наш сайт. (Забирает первые несколько листов из принтера.) Так! родились вы, стало быть, в Москве, 6 мая 1954 года… Хороший был денек, да?

ПАШКИН. Я не помню.

СТРОНЦИЛЛОВ. Бром надо пить, для памяти. Хороший был день, можно сказать, прекрасный: солнечный, плюс двадцать, по области до двадцати трех, ветер юго-восточный, умеренный. Ну ладно. (Пишет.) Значит, одна тысяча девятьсот пятьдесят четыре (стучит по клавиатуре) – тире… Сейчас какой год?

ПАШКИН. Что?

СТРОНЦИЛЛОВ. Какой у нас сейчас год?

ПАШКИН. Две тысячи… А почему тире? Не надо тире!

СТРОНЦИЛЛОВ. Что вы так испугались?

ПАШКИН. Ничего я не испугался! Не надо тире!

СТРОНЦИЛЛОВ. А запятую можно?

ПАШКИН. А что после запятой? Что вы хотите написать?

СТРОНЦИЛЛОВ. Не волнуйтесь так. Ничего особенного не напишу. Всё как у всех.

ПАШКИН. Это не перепись.

Пауза.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну да. Некоторые действительно догадываются сами. А ведь есть такие, которым и за ночь не растолкуешь. Вы уж простите мне этот спектакль. Инструкция. Они там (указывает наверх) требуют подготавливать человека, примирять его сознание постепенно… А я считаю, ложь унижает. Правда?

ПАШКИН (автоматически). Правда.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну вот и славно. Тем более – что за нее цепляться, за жизнь? Такая гадость. Значит, на чем мы остановились? Годы жизни. Одна тысяча девятьсот пятьдесят четвертый…

ПАШКИН. Нет! Не пишите ничего! Пожалуйста!

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну вот, опять.

ПАШКИН. Вы шутите. Это шутка!

СТРОНЦИЛЛОВ. Иван Андреевич, я все-таки не понял – что мы с вами решили? Будем по инструкции подготавливать сознание… до второго пришествия – или приступим? (Пауза.) Приступим. Для начала – необходимые формальности… Фамилия, имя, отчество, адрес, годы жизни… (вписывает) – готово… Вероисповедание?

ПАШКИН. Что?

СТРОНЦИЛЛОВ. В бога верите? Если да, укажите, в какого, сколько лет…

ПАШКИН. Я верю.

СТРОНЦИЛЛОВ (терпеливо). В какого, сколько лет…

ПАШКИН. В Христа. Недавно.

СТРОНЦИЛЛОВ. Католицизм, протестантизм, ортодоксальная церковь, адвентизм?

ПАШКИН. Что?

СТРОНЦИЛЛОВ. Иван Андреевич, давайте как-то соберемся. У меня опросный лист на сорок пунктов – эдак мы до утра не закончим, а вы не один.

ПАШКИН. Послушайте… Простите, я забыл, как вас зовут.

СТРОНЦИЛЛОВ. У меня нет имени.

ПАШКИН. А вот вы говорили…

СТРОНЦИЛЛОВ. Я шутил.

ПАШКИН. Как же мне к вам обращаться?

СТРОНЦИЛЛОВ. Не надо вам ко мне обращаться. Отвечайте на вопросы – и всё.

ПАШКИН. Давайте поговорим.

СТРОНЦИЛЛОВ. Не вижу предмета для разговора.

ПАШКИН. Но ведь речь идет о моей жизни!

СТРОНЦИЛЛОВ. Жизнь ваша, Иван Андреевич, тут уже ни при чем. Это было ваше личное дело, как жить; мы не вмешивались – хотя, не скрою, от увиденного не в восторге. Кто в 65-м году украл блок марок?

ПАШКИН. Блок марок?

СТРОНЦИЛЛОВ. У Пети Коняева, в Трехпрудном переулке, на дне рождения, с открытой полки.

ПАШКИН. О Господи!

СТРОНЦИЛЛОВ. Господь не крал марок, Иван Андреевич. Это вы ерунду говорите. Марки украли вы. Да? (Пашкин кивает.) Да. Красивые были, серия «Вооруженные силы СССР», если я не ошибаюсь… Я не ошибаюсь?

ПАШКИН. Нет.

СТРОНЦИЛЛОВ. Восемь штук, с зубчиками. А похвастаться перед одноклассниками нельзя. Тоска… Но, я думаю, это ведь мелочи, правда? Босоногое детство?

Пашкин кивает.

А кто настучал старшине Зуеву на товарища по взводу? В учебке, в 73-м? Кто сказал этой скотине, что курсант Кондратьев (берет очередные листы из принтера, читает) «критическими высказываниями подрывает обороноспособность подразделения»?

ПАШКИН. Не я.

СТРОНЦИЛЛОВ. Что?

ПАШКИН. Я.

СТРОНЦИЛЛОВ. Никогда не врите мне больше.

ПАШКИН. Я заблуждался. Но я осознал.

СТРОНЦИЛЛОВ. А-а, ну да: вы самосовершенствовались.

Пашкин кивает.

Росли над собой.

Пашкин кивает.

Работа души?

Пашкин неопределенно кривится.

А кто подсиживал товарищей по работе? Кто устраивал частную лавочку из госфондов? Кто в 81-м году сделал ребенка гражданке Антиповой и запугал эту дуру, чтобы денег не платить? Кто всемерно одобрял и поддерживал политику партии и правительства?

ПАШКИН. Это все делали.

СТРОНЦИЛЛОВ. И каждый ответит за себя!

ПАШКИН. А Антипову я чего-то не помню… (Встречает глаза Стронциллова.) Вспомнил.

СТРОНЦИЛЛОВ. Дрянь вы, Иван Андреевич.

ПАШКИН. Дрянь. Ничтожество!

СТРОНЦИЛЛОВ. Вы обманывали женщин, детей и целые коллективы трудящихся.

ПАШКИН. Да, да! Я жил в грехе, вы еще не все знаете…

СТРОНЦИЛЛОВ. На это – даже не надейтесь. Итак…

ПАШКИН. Стыд, стыд! Иногда просыпаешься среди ночи и думаешь: Господи, как я жил, что делал?

СТРОНЦИЛЛОВ. И что отвечает Господь?

ПАШКИН. Он простит меня! Простит! (Истово крестится.) Господи! Виноват! Исправлюсь!

СТРОНЦИЛЛОВ. Куда вы всей пятерней-то?

ПАШКИН. А что?

СТРОНЦИЛЛОВ. Пальцев сколько должно быть?

ПАШКИН. Где?

СТРОНЦИЛЛОВ. В кресте! (Пауза.) Иван Андреевич! Прошу вас отныне не упоминать более имени Господа. Вам недолго осталось, потерпите.

ПАШКИН. Не говорите так! Пожалуйста…

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну что же. С вероисповеданием в общих чертах ясно – идем дальше.

ПАШКИН. Не надо дальше! Помогите мне! Я хочу очиститься!

СТРОНЦИЛЛОВ. Ваши желания совпадают с нашими возможностями. Чистилище ждет вас.

ПАШКИН. Кто?

СТРОНЦИЛЛОВ. Да вы, Иван Андреевич, Данта не читали.

ПАШКИН. Не читал. А у вас есть? Я прочитаю – верну!

СТРОНЦИЛЛОВ. Давайте вернемся к опросному листу.

Забирает из принтера оставшиеся листы, аккуратно складывает их и прищелкивает держателем для бумаг.

СТРОНЦИЛЛОВ. Семейное положение: разведен; имеется сын. Так?

ПАШКИН. Так.

СТРОНЦИЛЛОВ (изучая бумаги). Алименты вы платили маленькие, Иван Андреевич. Утаивали доходы. Собственного сына обворовывали. Просто чудо, что вы за человек… были.

ПАШКИН. Не говорите так! Пожалуйста!

СТРОНЦИЛЛОВ. Тише вы…

ПАШКИН. Дайте мне шанс. Я хочу исправиться, я хочу приносить пользу людям.

СТРОНЦИЛЛОВ. Не морочьте мне голову! Вы хотите жить. Просто – жить! Жрать, пить, трахаться с соседкой и смотреть футбол. Нет?

ПАШКИН. Да. Грешен…

СТРОНЦИЛЛОВ. Ничего не грешен! Все этого хотят. Только не надо мне про пользу людям, я зверею от этого. У вас коньяк есть?

ПАШКИН. Коньячок-то? Господи, да… (Осекается под взглядом Стронциллова.) Есть. Найдем! (Роется в холодильнике.) Вот. Только армянский. Годится? Или я сбегаю за французским? У нас внизу круглосуточный…

СТРОНЦИЛЛОВ. Сидеть!

Пашкин садится.

Давайте армянский.

ПАШКИН. Он хороший, пять звезд. А закусить? Сыр есть, я щас мигом нарежу…

СТРОНЦИЛЛОВ. Сядьте вы. Сядьте!

Пауза. Стронциллов наливает обоим.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, со свиданьицем.

ПАШКИН (осторожно). Будем здоровы.

Пьют.

СТРОНЦИЛЛОВ. Не хочется, значит… со мною?

ПАШКИН. Не хочется.

СТРОНЦИЛЛОВ. Зря. Там любопытно.

ПАШКИН. Где?

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну вообще. За пределом.

ПАШКИН. Расскажите.

СТРОНЦИЛЛОВ. Сами увидите.

Пашкин наливает себе стакан коньяка и выпивает.

СТРОНЦИЛЛОВ. Здоровье вы не бережете, Иван Андреевич. А впрочем, что уж теперь…

Пашкин начинает тихонечко выть.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, ну… Что вы, как маленький.

ПАШКИН. Почему я?

СТРОНЦИЛЛОВ. Что?

ПАШКИН. Почему – меня?

СТРОНЦИЛЛОВ. Странный вопрос. И даже глупый, пожалуй. Нипочему. Компьютер выбросил ваш номер, вот и всё. Божья воля.

ПАШКИН. Это нечестно. Вон, старики живут, бабки… Вон их сколько, ползают у подъезда, бери любую…

СТРОНЦИЛЛОВ. Невозможно. Есть квоты на поколения. Компьютер выбрал вас – значит, пора. Бояться не надо.

ПАШКИН. Что со мною будет?

СТРОНЦИЛЛОВ. Англичане называют это: присоединиться к большинству. Одним словом, с вами будет то же, что со всеми. После завершения необходимых формальностей здесь появится ангел-ликвидатор. Существо неприятное, но квалифицированное. Будет больно, но недолго. Потом тело ваше останется здесь, а душу он заберет с собой.

ПАШКИН. А я? Где буду я?

СТРОНЦИЛЛОВ. Как вам сказать… Чувства ваши исчезнут. Время застынет эдаким студнем, пространство съежится до нейтрона…

ПАШКИН. А нейтрон – это сколько?

СТРОНЦИЛЛОВ. Это, Иван Андреевич, практически с гулькин хер. И там, внутри, будете вы – в виде некоторой субстанции. Представили?

ПАШКИН. Нет.

СТРОНЦИЛЛОВ. Уж и не знаю, как вам доступнее объяснить.

ПАШКИН. Но я буду? Я – где-то – буду?

СТРОНЦИЛЛОВ. Как файл – в сжатом виде. Теперь ясно?

ПАШКИН. Не очень. А скажите, вообще: с компьютером этим… с Божьей волей… нельзя что-нибудь сделать?

СТРОНЦИЛЛОВ. А зачем?

ПАШКИН. Вам незачем, а мне бы хотелось…

СТРОНЦИЛЛОВ. Что: так охота – здесь? В этой нравственной грязи?

ПАШКИН. Да. Очень.

СТРОНЦИЛЛОВ. С Божьей волей ничего сделать нельзя.

ПАШКИН. Но попробовать-то можно? Один разик.

СТРОНЦИЛЛОВ. Интересно, и кого же вы предлагаете изъять вместо себя?

ПАШКИН. Господи!.. Да хоть кого.

СТРОНЦИЛЛОВ. Конкретнее.

ПАШКИН. Да вон же, говорю, бабульки! Они еще при царизме родились, у них чувства исчезли давно, вы придете – они и не заметят…

СТРОЦИЛЛОВ. Сейчас все брошу и пойду искать бабулек.

ПАШКИН. Хорошо! Чтобы далеко не ходить, возьмите вот этого… из сто второй.

СТРОНЦИЛЛОВ. Почему его?

ПАШКИН. А почему нет? Такая тварь. Живет не прописанный, баб водит каждый вечер, черте чего из-за стенки слышно. Три года сидел, а как освободился, родную тетку выселил в Мытищи…

СТРОНЦИЛЛОВ. Как звать?

ПАШКИН. Толиком.

СТРОНЦИЛЛОВ. Мне фамилия нужна. И данные.

ПАШКИН. Это – момент. (Снимает трубку, начинает набирать номер.) Что у него на конце?

СТРОНЦИЛЛОВ. Вам виднее.

Пашкин угодливо смеется и набирает последнюю цифру.

ПАШКИН. Алло! Анатолий? Простите, что поздно звоню – это из сто третьей, сосед ваш. Анатолий… ой, простите, я даже фамилии вашей не знаю… (Пишет рукой в воздухе, и Стронциллов, поняв, отдает ему ручку.) Ага! А по отчеству? Вот спасибо. (Записывает.) Анатолий Петрович, тут такое дело… У вас день рождения – когда? Понял. Не юбилей случайно? А сколько? Вот и ладушки. Угадали: подарок хочу сделать. Почему ночью? А вот, поверите, не мог уснуть – как бы, думаю, не пропустить, поздравить соседа… Спокойной ночи! (Вешает трубку.) Только группу крови не сказал.

СТРОНЦИЛЛОВ. А не жалко его?

ПАШКИН. Толика-то? Ну жалко, а что делать?

СТРОНЦИЛЛОВ. Понятно. Угу… (Раздумывает.) Еще варианты есть?

ПАШКИН. В смысле, на убытие?

СТРОНЦИЛЛОВ. Да.

ПАШКИН. В этом доме?

СТРОНЦИЛЛОВ. Желательно.

ПАШКИН. Из сто тридцать пятой. Имени не знаю, знаю номер машины. «Жигуль», под окном стоит, и каждую ночь – сигнализация! Иногда несколько раз за ночь. Ветер на нее подует или птичка покакает, и сразу: уи-и-и, уи-и-и… энь-энь-энь-энь… а-а-а-а, а-а-а-а! А у самого – окна на другую сторону, и спит, сволочь!

СТРОНЦИЛЛОВ. За это, конечно, надо убивать.

ПАШКИН. Нет, ну зачем убивать. Но если все равно кого-то полагается – на убытие, то… Только хорошо бы – вместе с машиной.

СТРОНЦИЛЛОВ. Прекрасный план!

ПАШКИН. Нет, правда?

Пауза.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну вы и дрянь…

ПАШКИН. Нет!

СТРОНЦИЛЛОВ. Дрянь! Тварь мелкая! Одного дня нельзя такого терпеть на Земле!

ПАШКИН (бухаясь на колени). Простите меня! Простите! Я не хотел!

СТРОНЦИЛЛОВ. Встать! Сидеть!

Пашкин отползает и садится.

Стронциллов расчищает место на столе и снова берет листы.

Пашкин Иван Андреевич. Годы жизни… Вероисповедание… Краткая биография… Ненавижу!

ПАШКИН. За что?

СТРОНЦИЛЛОВ. Я – не вас. Вы – частный случай… Я человечество ненавижу.

ПАШКИН. Вообще, да. Вообще мы тут, конечно… Выпьем?

Стронциллов кивает после паузы. Пашкин наливает в два стакана – и немедленно выпивает свой.

СТРОНЦИЛЛОВ. Как вы за жизнь цепляетесь, Иван Андреевич, неловко смотреть.

ПАШКИН. Да… Вам чего… Вы ж небось бессмертный.

СТРОНЦИЛЛОВ. А вот не в свое дело вы не лезьте! Бессмертный. Временно.

ПАШКИН. Как это?

Стронциллов выпивает свой стакан. Некоторое время после этого они рассматривают друг друга.

Слушайте, вы кто?

СТРОНЦИЛЛОВ. Спокойно! Я ангел.

ПАШКИН. А крылья? Где крылья?

СТРОНЦИЛЛОВ. Отпали в процессе эволюции. Я ангел-наместник по Восточному административному округу Москвы. Курирую таких вот, как ты, моральных уродов.

ПАШКИН. Дать бы тебе в рыло напоследок.

СТРОНЦИЛЛОВ. Дурак ты… «Напоследок». У тебя, может, все только начинается. А перспективы – неясные. Такие неясные, что не приведи Господи… Тебе меня любить надо, а не в рыло. Я тебе пригодиться могу.

ПАШКИН. Говори… те.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ишь ты, какой шустрый. Проехали! (Закусывает.) А квартирка у вас ничего. И планировочка улучшенная… Сколько квадратов?

ПАШКИН. Сто двадцать пять.

СТРОНЦИЛЛОВ. И почем метр?

ПАШКИН. А что?

СТРОНЦИЛЛОВ. Ничего, так… Интересно, откуда столько денег у бывших строителей коммунизма.

ПАШКИН. Заработал.

СТРОНЦИЛЛОВ. В процессе приватизации Родины?

ПАШКИН. Коммунизма все равно не получалось.

СТРОНЦИЛЛОВ. Коммунизм… Вы воду за собой спускать научитесь сначала. Что молчишь?

ПАШКИН. Так…

СТРОНЦИЛЛОВ. Выпьем?

ПАШКИН. Выпьем.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну… Понеслась душа в рай?

ПАШКИН. За то, чтоб не в последний.

Выпивают.

Расскажите: что – там?

СТРОНЦИЛЛОВ. Вообще интересуетесь, Иван Андреевич – или, как всегда, хлопочете конкретно насчет себя?

ПАШКИН. Насчет себя.

СТРОНЦИЛЛОВ. Молодец. Не соврал. (Вздыхает.) Насчет вас – не скрою, вопрос в первой инстанции решен отрицательно. Перспективы, как я уже сказал, неясные.

ПАШКИН. Что это значит?

СТРОНЦИЛЛОВ. Будут рассматривать персональное дело. Взвешивать все «за» и «против».

ПАШКИН. Кто?

СТРОНЦИЛЛОВ. А?

ПАШКИН. Кто будет взвешивать?

СТРОНЦИЛЛОВ. Там есть кому. Ну, и решат. Если решение первой инстанции подтвердится, душа ваша поступит в отдел исполнения. У вас, конечно, будет право кассации, но на этом этапе лично я вам помочь уже не смогу.

ПАШКИН. А до этого?

СТРОНЦИЛЛОВ. Что?

ПАШКИН. До этого – сможете?

СТРОНЦИЛЛОВ. В принципе это вообще не мое дело. Я, видите ли, технический работник: пришел, оформил документы, вызвал ликвидатора, передал душу по инстанции… Но, чисто теоретически, возможности, конечно, есть.

ПАШКИН. Я прошу вас…

СТРОНЦИЛЛОВ. Я же сказал: чисто теоретически! А вас, насколько я понимаю, интересует практика?

ПАШКИН. Да.

СТРОНЦИЛЛОВ. Практика в вашем случае такая, что помочь очень сложно. Защите практически не за что зацепиться. Даже луковки нет.

ПАШКИН. Кого?

СТРОНЦИЛЛОВ. Луковки.

ПАШКИН. У меня внизу круглосуточный…

СТРОНЦИЛЛОВ. Сядьте! Что ж вы, и Достоевского не читали?

ПАШКИН. Расскажите про Достоевского. И про луковку.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну… Жила одна баба, злющая-презлющая. И померла. И поволокли ее черти в ад. А ангел ее хранитель, озадаченный, стоит и думает: как бы душу ее спасти? Подумал – и говорит… (Вздыхает, глядя на Пашкина.) Поздно пить боржом.

ПАШКИН. Так и сказал?

СТРОНЦИЛЛОВ. Вот так и сказал. Ладно! Давайте лучше пофантазируем… пока время терпит. Вы – не торопитесь?

ПАШКИН. Нет-нет.

СТРОНЦИЛЛОВ. Тогда… (Наливает.) Ну? Погнали наши городских?

ПАШКИН. За мир во всем мире.

Пьют.

СТРОНЦИЛЛОВ. Значит, Пашкин Иван Андреевич…

ПАШКИН (тактично). Вы хотели пофантазировать.

СТРОНЦИЛЛОВ. Да. Представьте себя ангела, Иван Андреевич. Рядового ангела, вроде меня. Представили?

ПАШКИН. В общих чертах.

СТРОНЦИЛЛОВ. А конкретней и не надо. И вот он мотается по белу свету столетия напролет, исполняя волю Божью. А воля Божья – это такая штука, что увидеть – не приведи Господи. То есть, может, первоначально внутри была какая-то высшая логика, но в процессе сюжета всё расползлось в клочья и пошло на самотек. Вы же сами видите. Убожество и мерзость. Твари смердящие в полном шоколаде, праведники в нищете. Дети умирают почем зря. Смертоубийство за копейку; за большие деньги – массовые убийства. Или война за идею – тогда вообще никого в живых не остается. И на всё это, как понимаете, воля Божья… Хорошо ли это?

ПАШКИН. Не знаю.

СТРОНЦИЛЛОВ. А вы не бойтесь, Он не слышит.

ПАШКИН. Как это?

СТРОНЦИЛЛОВ. А так – не слышит. Вы Всевышнего с гэбухой своей не путайте. Он прослушкой не занимается. И потом, это раньше: Каин, Авель, Авраам, Исаак – и все под контролем. А теперь вас тут шесть миллиардов, поди уследи.

ПАШКИН. За мной уследили.

СТРОНЦИЛЛОВ. Так это я же и уследил. Выборочное подключение к линии жизни. А сам Господь давно ничего не делает. Он свое сделал. Энтузиазм прошел; в человечестве разочаровался так, что и передать невозможно. Не в коня, говорит, корм. Прав?

ПАШКИН. Не знаю. Наверное…

СТРОНЦИЛЛОВ. Вот то-то. Брат на брата идет, страха истинного нет, руки заточены под воровство, двоемыслие ужасающее… А кто без двоемыслия – те вообще от конца света в двух шагах. Фанатиков как саранчи. А Он активистов на дух не переносит. Что ортодоксы, что фундаменталисты… одна цена. Инквизиция – тоже молодцы ребятки, пол-Европы изжарили во имя Отца и Сына.

ПАШКИН. Что же Он не вмешивается?

СТРОНЦИЛЛОВ. Он не милиция, чтобы вмешиваться! Он хотел одушевить материю – а дальше чтобы она сама… А материя из рук вырвалась. Он сказал: плодитесь и размножайтесь, а кто размножается быстрее всех, знаете? То-то и оно. Крысы и бацилльная палочка. А вы руки перед едой не моете.

ПАШКИН. Я сейчас…

СТРОНЦИЛЛОВ. Сидеть!

ПАШКИН. Сижу.

СТРОНЦИЛЛОВ. После знаменитой европейской чумы 1348 года Господь и захандрил по-настоящему. Сломался старик. Потом дарвинизм пошел – а Он уж сквозь пальцы на это… пускай, говорит, живут, как хотят… А после Первой мировой вообще забил на всё. И то сказать: до иприта и Хиросимы Господь додуматься не смог, это уж вы сами… (Стучит Пашкину пальцем по голове.) Развилась материя…

ПАШКИН. Хиросима – это не мы.

СТРОНЦИЛЛОВ. А кто?

ПАШКИН. Это американцы!

СТРОНЦИЛЛОВ. Пашкин! Господь таких подробностей не различает. Хиросима, Освенцим, Беломорканал – это Ему один черт! Огорчился Он, рефлексировать начал, как последний интеллигент, дела забросил. Атеистическую литературу читает, мазохист. В тоске насчет содеянного сильнейшей… Хотел, говорит, как лучше…

ПАШКИН. Кому говорит?

СТРОНЦИЛЛОВ. В том-то и дело – кому! Да кто Ему потом отвечает… Святых набежало ото всех конфессий, отрезали Всевышнего от рядовых ангелов; все подходы перекрыли, между собой за ухо Господне воюют. Молитвы идут со всех сторон, сами понимаете, взаимоуничтожающие… отсюда на иврите, оттуда на арабском – прошу представить обстановочку. Лоббирование идет в открытую: то харе кришна, а то и аллах акбар. Короче, бардак такой, что ни в сказке сказать. И вот этот ангел…

ПАШКИН. Какой?

СТРОНЦИЛЛОВ. О котором мы с вами фантазируем. Однажды он решает пробиться к Господу и рассказать ему всю правду… с примерами из жизни. Чтобы второе дыхание Всевышнему открыть. Чтобы снова Божья Воля была, а не дрязги межконфессиональные! Чтобы единым камертоном сферы небесные настроить – и человечество в чувство привести. Понимаете?

ПАШКИН. Типа – чтобы порядок был.

СТРОНЦИЛЛОВ. Типа того.

ПАШКИН. И что, получилось… пробиться?

СТРОНЦИЛЛОВ. Получилось. Пробился.

ПАШКИН. Вы видели Господа?

Пауза.

СТРОНЦИЛЛОВ. Причем тут я?

ПАШКИН. Так ведь…

СТРОНЦИЛЛОВ. Молчать! Ишь, губу раззявил.

ПАШКИН. Так ведь интересно.

СТРОНЦИЛЛОВ. Плевать я хотел на ваш интерес, Пашкин! Ваш интерес я себе представляю. Ада вы боитесь.

ПАШКИН. Боюсь.

СТРОНЦИЛЛОВ. Правильно делаете. Рассказать вам про ад, с картинками?

ПАШКИН. Не надо. Лучше давайте еще – про ангела…

СТРОНЦИЛЛОВ. Не ваше дело.

ПАШКИН. Хорошо. Тогда давайте про меня. Вы говорили – вроде есть возможности…

СТРОНЦИЛЛОВ. Говорил.

ПАШКИН. Так, может…

СТРОНЦИЛЛОВ. Может, может. Не суетитесь, Иван Андреевич. Договоримся. Зря я, что ли, битый час политинформацию вам делаю…

ПАШКИН. Спасибо! Вы мне с самого начала понравились.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, вы субъект! (Смеется.)

ПАШКИН (с готовностью подхихикивая). А то! (Тянется к бутылке.) Еще?

Но бутылка уже пуста. Пашкин ставит ее под стол и лезет в холодильник.

ПАШКИН. Шампанского?

СТРОНЦИЛЛОВ. Мне – чуть-чуть.

ПАШКИН. Залакировать… (Наливает два стакана, доверительно.) Давайте – за дружбу!

СТРОНЦИЛЛОВ. Между нами, что ли?

ПАШКИН. Да.

СТРОНЦИЛЛОВ. Не чокаясь.

Пьет. Включает радио, и в эфир врывается бодрое:

– Не надо печалиться, вся жизнь впереди,
Вся жизнь впереди, надейся и жди!

ПАШКИН. Выключите это! Пожалуйста.

СТРОНЦИЛЛОВ. Извините.

Стронцилллов выключает радио. Пауза.

ПАШКИН. Расскажите мне…

СТРОНЦИЛЛОВ. Про условия содержания? Вот! – взрослый разговор, другое дело. Рассказываю. Решением первой инстанции вам было предписано смотреть вашу собственную жизнь. Многократно, до конца вечности, с замедленными повторами самых стыдных минут. Исправить ничего нельзя, попросить нельзя; закрыть глаза тоже нельзя, только смотреть… Безъязыкий дух в страдании. Но я в принципе договорился, и вашу сволочную жизнь вам покажут только один раз, причем самые стыдные минуты – на быстрой перемотке. Плюс к этому, по нашей дружбе, я попрошу, чтобы вам давали немного сна.

ПАШКИН. Зачем вы так сказали?

СТРОНЦИЛЛОВ. Как?

ПАШКИН. Про сволочную жизнь. У меня не сволочная жизнь… была.

СТРОНЦИЛЛОВ. А какая же, по-вашему?

ПАШКИН. По-разному было. Но хорошим человеком я тоже бывал.

СТРОНЦИЛЛОВ. Вот интересно. Это когда же?

ПАШКИН (подумав). В детстве.

СТРОНЦИЛЛОВ. Это когда кузнечикам лапки отрывали?

ПАШКИН. Нет. Когда отрывал лапки, я был дурак любознательный. А вот когда мама болела, я посуду мыл. Правда-правда. Мыл посуду и в магазин ходил. Жалко ее было.

СТРОНЦИЛЛОВ. Всё?

ПАШКИН. Нет. Еще за сестру в глаз дал однажды… одному. И другому дал. А еще – когда любил, был ничего себе… дурной. Сам удивлялся.

СТРОНЦИЛЛОВ. Жену любил?

ПАШКИН. Нет, какую жену… Нет, жену тоже любил, но как-то уже… А вот на «картошке» была одна девочка…

СТРОНЦИЛЛОВ. Брагина Ольга?

ПАШКИН. Да.

СТРОНЦИЛЛОВ. Была, действительно. Что же вы на ней не женились?

ПАШКИН. Не знаю. (Подумав.) Дурак!

СТРОНЦИЛЛОВ. Дурак. (Заглядывает в бумаги, удивленно.) Любила она вас за что-то!

ПАШКИН. А можно мне будет ту «картошку» – без перемотки посмотреть? Все как было. С повторами…

СТРОНЦИЛЛОВ. Я попрошу.

ПАШКИН. Только с повторами, ладно?

СТРОНЦИЛЛОВ. Иван Андреевич! Просмотр дней, проведенных вами совместно с Брагиной Ольгой Владимировной, обещаю регулярный, в режиме реального времени, с многократными повторами.

ПАШКИН. До конца вечности?

СТРОНЦИЛЛОВ. Не меньше.

ПАШКИН. Эх! Ну, тогда… (наливает) можно – и файлом…

Пьет.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, вы субъект… Вы даже не представляете, какой вы субъект.

ПАШКИН. Ну почему? Представляю.

СТРОНЦИЛЛОВ. А вот и нет. Вы – субъект договора…

ПАШКИН. Какого договора?

СТРОНЦИЛЛОВ. Сейчас узнаете. Потому что он – уже в подъезде.

ПАШКИН. Кто в подъезде?

Стронциллов не отвечает, и через несколько секунд раздается звонок в дверь.

СТРОНЦИЛЛОВ. Вы что, не слышите? Звонят.