Виктор Наговицын
Шесть дней из жизни дознавателя
– Здравствуйте! А Вы, наверное, Шавко? – по памяти не помнил имя-отчество дознаватель.
– Да, здравствуйте! Это я, – с интересом подтвердил свою личность Шавко.
– А я дознаватель по Вашему делу, Габоронов Сергей, – по-простому представился старший лейтенант.
– Был же другой дознаватель, там девушка была какая-то…
– Совершенно верно. Но в данный момент дело находится у меня. И хочу Вас обрадовать, лёд тронулся. Десяткин даёт признательные показания, направим дело в суд. Поэтому от Вас тоже оперативная помощь понадобиться.
– Да Вы что? А я уже и не надеялся! Во как Вы это дело раскрутили! А то до Вас…
– Перестаньте. Просто Десяткин уже и сам устал от этого, вот измором и взяли, – Десяткин данного разговора не слышал, находился в стороне, с понятыми.
– Хорошо. Я бы тоже хотел, чтоб это закончилось…
– Отлично! Смотрите, не спугните только удачу. Сейчас Десяткин придёт к Вам примирятся. Он возместит Вам ущерб. Он хочет прекратить дело за примирением сторон.
– Как это? – начал переживать дедушка, что есть какой-то заговор.
– Не переживайте! Что бы дело направить в суд, нам нужно его признание. Пусть так всё и идёт. Потом напишите заявления на прекращение дела, но это будет рассматривать прокуратура. Посмотрим, что она решит. В любом случае, Вам нужно радоваться, что он хочет возместить ущерб. И вот тут слушайте внимательно: с юридической точки зрения, когда совершено преступление и Вам причинён ущерб, преступник его возмещает либо добровольно, либо через гражданский иск в суде. А само уголовное дело – это разбирательство и наказание за само преступление! Понимаете. То есть уголовным делом мы его наказываем за то, что он совершил. Но вот возместит ли он Вам, даже если его признают виновным – это другой вопрос. А тут он согласен это сделать! Поэтому Вам очень повезло. Соглашайтесь принять от него сумму ущерба, его извинения, и всё тогда разрешится для всех лучшим образом. Вам – компенсация. Нам – дело в суд. Ему – судимость. Хорошо? Договорились?
– Да, я понял, мне главное, чтоб ущерб возместил!
– Вот, это главное. Будьте на связи, телефон не меняли? Я позвоню Вам, чтоб пришли, всё подписали.
Дознаватель с потерпевшим распрощались.
– Алексей Борисович, я с ним переговорил, – обратился уже дознаватель к Десяткину, – Дедушка, в принципе, согласен принять извинения и возмещение ущерба. Сейчас идите к нему и договаривайтесь. Только сделайте это искренне, дед всё-таки, жалко старика…
– Да, конечно, – Десяткин был уже как шёлковый.
– Мне потом отзвонитесь, как всё прошло, я скажу Вам, когда прийти, чтоб все вместе собрались у меня в кабинете, хорошо?
– Договорились. Спасибо.
На часах было двенадцать. Габоронов вместе с понятыми поехал назад к отделу, в надежде забрать свой автомобиль и добраться наконец-таки до дома с чистой совестью и чувством выполненного долга.
Впрочем, звук мелодии телефона дознавателя вновь напомнил, что он кому-то нужен.
– Да, Ольга Юрьевна, – ответил на звонок дознаватель, всё ещё следуя в комфортном «Фольксваген Туарег».
– Габоронов, ну как проверка показаний Десяткина, получается?
– Да, Ольга Юрьевна, пофоткались уже даже, всё нормально, – довольный подчинённый доложил о выполненной работе.
– Отлично! Уже обратно едешь?
– Да, я с понятыми, на их машине. Сейчас свою заберу и спать, – ещё раз напомнил о своём праве старший лейтенант милиции.
– Хорошо. Приедешь в отдел, зайди ко мне, пожалуйста, – попросила полковник Смирнова.
– Зачем ещё? – недовольно протянул старший лейтенант.
– Габоронов, надо! Дело срочное, но ненадолго. Давай, я тебя жду.
– Есть. Понял. Выполняю, – снова не радостно проговорил Габоронов.
По завершении разговора дознаватель выругался матом.
– Что там, Серёга? – поинтересовался Юра Видницкий.
– Как я люблю эту работу! – только и смог выдавить из себя что-то приличное Сергей.
– Я, честно говоря, вообще не понимаю, зачем ты работаешь в милиции?
– А куда идти?
– Надо искать, узнавать…
– Так некогда искать и узнавать, – засмеялся старший лейтенант.
– Какая у тебя зарплата? – прямо спросил Видницкий.
– Около шестнадцати, – невесело произнёс Сергей.
– Это ж мало для такой работы! – удивился друг, – Я вот, если штуку в день не заработаю, то мне как-то не по себе становится.
– Ну ты ж к себе не возьмешь? – снова заулыбался Сергей.
– А кем, Серёга? Мы со Светой всё успеваем делать… Итак иногда работы вообще мало, – оправдывался Юрий.
– Вот именно. Уйти из милиции можно. Только куда? Смотрю всё время на гражданских и не понимаю, как можно быть на вольных хлебах? Страшно, если честно. Ощущение нестабильности. В милиции появляется прям уверенность, что на гражданке не проживёшь. Заработки от случая к случаю. Это у всех ментов так, боязнь народного хозяйства. Опять же все грезят ранней пенсией. Можно отработать двадцать лет в таком режиме и на пенсию. Я, например, если доживу, то в сорок три уже пойти смогу. Буду получать тыщ десять. Бог даст, в адвокаты пойду. Не даст – в охрану, как большинство моих братьев милицейских. Вот и вся любовь!
– И ты это всё понимаешь, но всё равно работаешь? – удивлялся Видницкий.
– Не трепи мне душу. Я бы рад уйти, да только куда? Да и потом, как бы пафосно это не звучало: а кто останется? Кто работать тут будет? Кто будет справедливости помогать? К ней надо руку прикладывать! Наверное, в какой-то момент, после погружения в систему, ты приходишь к самой сути, что преступник должен сидеть в тюрьме. В милиции бывает разное, и не всех привлекают к ответственности. Я тоже слышу по телевизору, как миллионами воруют – и ничего. Но это всё абстракция. Это всё где-то там. А я тут. Конкретно сегодня, лично от меня зависит, пойдёт ли Десяткин в суд или нет. И я выбираю доделать это дело до конца, понимаешь?
– Да, пока у нас работают такие маньяки как ты, можно спать спокойно, – улыбнулся Видницкий, – Ладно, где тебя высадить?
– Вот тут, – показал на место около центрального проезда в ОВД Габоронов, – Спасибо Вам большое, ребята. Рад был увидеться! Наберу протоколы допросов – звякну, там только подписать надо будет!
– Давай, держись там! Если что-то надо, ты же знаешь, я всегда готов. До сих пор никак не забуду вашу…, – и Юра резко оборвался. Его супруга укоризненно посмотрела на него.
– Та договаривай, всё нормально! – Габоронов понял о чём он, но внешне показал, что между ними нет запретных тем.
– Свадьбу вашу никак не забуду. Это был какой-то феномен. Обстановка такая душевная, своя была. Как одна большая дружная семья, состояние счастья у всех прям было.
– Да, ты же свадьбу организовывал! Хорошо, что к тебе тогда обратились, – заулыбался Сергей. С того времени они и дружили.
– Не, не, Серёж, люди вокруг были настолько душевные. Наверное, просто никого лишнего не было.
– Да, мы с Габороновой решили сразу: зовём тех, кого хотим, а не кого надо. Может поэтому получилось…
– Серёжка, звони если что, приходи в гости, – попрощалась такими словами Светлана.
– Да, хорошо, обязательно. Спасибо Вам ещё раз!
Экран кнопочного телефона показывал двенадцать часов двадцать пять минут. Габоронов поднялся на второй этаж отдела дознания, пройдя прямиком в кабинет начальника.
– Габоронов, материал принесли. Сто двенадцатая. Перелом челюсти. В несознанке. Тяжёлое будет дело. Надо быстрее возбуждаться. Завтра выходные, а срок принятия решения уже сегодня. Так что нам не до мелочей. Это дело тебе на следующий месяц пойдёт.
– Почему мне, Ольга Юрьевна? – возмутился старший лейтенант, который от усталости уже перестал побаиваться начальства.
– Габоронов, только ты с этим делом справишься! Только ты этого Духовского дожмёшь! Кому мне ещё отдавать? Этим пенсионеркам? Им уже тыщу лет ничего не надо!
– Вот, от того, что им не надо, становится надо мне? Ольга Юрьевна, ей богу, это ментовский беспредел! – Габоронов выделывался для вида, поскольку лестные слова о том, что только ему под силу это дело, сработали.
– Давай, Габоронов, возбуждаешься, сдаёшь в прокуратуру и идёшь домой спать! Характеристику на Апрешумяна принесли тебе? – поинтересовалась по ходу о делах текущих полковник милиции.
– Участковый звонил, сказал, что она готова. Обещал занести, может у меня на столе лежит.
– Хорошо, давай. Только возбуждаем по факту, лицо не указываем. Там ночной клуб, все пьяные, все по-разному говорят. Очные ставки потом будем проводить.
Взяв материал, Габоронов зашёл в кабинет. Кинув его на стол вместе с протоколом проверки показаний на месте Десяткина, дознаватель пошёл покурить на балкон. Рабочий день после суточного дежурства продолжался…
Глава 5. Как я люблю эту работу!
На балконе, прилегавшем к служебному милицейскому кабинету, к дознавателю Габоронову присоединилась его коллега лейтенант Третьякова.
– Чего ты вернулся? Я думала после выводки домой поедешь, – подкуривая сигарету, произнесла коллега.
– И я так думал, Аня. Да вот сегодня срок по сто двенадцатой. Ольга Юрьевна попросила возбудится, – устало произнёс дознаватель.
– Ну, возбудишься по-быстрому, делов-то, и пойдёшь себе спать! – всегда казалось, что для этой девушки любая проблема нестрашна!
– Да у меня с утра как началось: сначала на дырку в паспортном погнали, потом Десяткин со своей сознаночкой…
– Дожал ты его всё-таки? Красавчик! Я видела, он пришёл такой бесстрашный, а уходил уже свой, с руки можно было кормить, – смеялась Анна Третьякова.
– Да он сам как-то, созрел просто, – отказывался от своей заслуги Сергей.
– Да, конечно! Вы с ним как начали собачится, он и понял, что ты в эти игры вежливости и каменных лиц играть не будешь. Ты его растормошил, что ли…
– Спасибо, конечно, Анна Андреевна, за поддержку! Я тебе это припомню, когда ты начальником нашим станешь, – Габоронов знал, что её самолюбию это понравится.
– Ой, Габоронов, не смущай меня! – заулыбалась Третьякова, понимая, что коллега в наглую льстит. Но ей это нравилось.
– Во, во, ты как начальник, всех по фамилиям называешь! Скоро подсидишь Ольгу Юрьевну. Пойду предупрежу её, что конкурент сидит в соседнем кабинете, – смеясь оставил Габоронов довольного лейтенанта Третьякову на балконе.
Дознаватель сел за стол. На компьютере нашёл папку с цифрами «112», скопировал в ней файл под названием «возбуждение» и вставил во вновь созданную папку, назвав её: «УД ст.112 Духовский В.Е. 20.08.2010». Принялся редактировать документ, заглядывая в переданный ему материал. Так возбуждалось уголовное дело…
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
о возбуждении уголовного дела и принятии его к производству
г. Кирпиченск «20» августа 2010 г.
Я, дознаватель ОД ОВД по Кирпиченскому району
старший лейтенант милиции Габоронов С.В.
рассмотрев сообщение о преступлении, предусмотренном ч. 1 ст. 112 УК РФ
поступившее: 22.07.2010 г. в дежурную часть ОВД по Кирпиченскому району от Морохина И.А. и материалы проверки, зарегистрированные в КУСП № 13642 от 22.07.2010 г.
УСТАНОВИЛ:
22.07.2010 г. в дежурную часть ОВД по Кирпиченскому району поступило заявление от Морохина И.А., в котором он просит привлечь к уголовной ответственности неизвестное ему лицо, которое 22.07.2010 г., причинило ему телесные повреждения около ночного клуба «Колизей», расположенного по адресу: г. Кирпиченск, ул. Обходная, д.2
В ходе проведенной по данному факту первичной проверки было установлено:
22.07.2010 г. около 01 часа 15 минут, напротив ночного клуба «Колизей», расположенного по адресу: г. Кирпиченск, ул. Обходная, д.2, были причинены телесные повреждения Морохину И.А.
Согласно акта СМО № 730 от 22.07.2010 г., гр. Морохину И.А. причинён вред здоровью средней тяжести по признаку длительности расстройства здоровья более 21 дня в виде описываемых в медицинской документации переломов нижней челюсти слева, 3-го ребра справа и 8-го ребра слева, сотрясения головного мозга, множественных гематом лица, правой ушной раковины, которые образовались при ударах твёрдыми тупыми предметами в срок, указанный в медицинской документации.
Принимая во внимание, что имеются достаточные данные, указывающие на признаки преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 112 УК РФ,
руководствуясь ст. 140, 145, 146 (147) и частью первой ст. 156 УПК РФ,
ПОСТАНОВИЛ:
1. Возбудить уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 112 УК РФ
2. Уголовное дело принять к своему производству и приступить к расследованию.
3. Копию настоящего постановления направить Кирпиченскому межрайонному прокурору советнику юстиции Горину А.В.
Дознаватель ____________________
Копия настоящего постановления направлена Кирпиченскому межрайонному прокурору советнику юстиции Горину А.В. «20» августа 2010 г. в 13 часов 20 минут.
О принятом решении сообщено «20» августа 2010 г. Морохину И.А.
Дознаватель ____________________
Габоронов распечатал данное постановление и подписал. Оставалось набрать сопроводительное письмо в прокуратуру. Дознаватель поменял данные в предыдущем тексте на новые: «Сообщаем Вам о возбуждении уголовного дела по материалам проверки, зарегистрированным в КУСП № 13642 от 22.07.2010 года, так как в данном материале усматриваются признаки состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 112 УК РФ». Подписывается данный документ начальником МОБ ОВД по Кирпиченскому району, полковником милиции Костенко А.С.
– А Костенко на месте, кто-нибудь знает? – спросил дознаватель Габоронов у своих коллег, находящихся в кабинете.
– Был полчаса назад, – молниеносно отреагировала лейтенант Третьякова, – Но уже обед, мог и уйти.
– Блин, – Габоронов подорвался с места.
Собрал в охапку материал, постановление о возбуждение и помчался к начальнику МОБ, кабинет которого располагался также на втором этаже. Вернулся через минуту обратно.
– Закрыто уже? – сочувствующе подметила Третьякова.
– Да блин. Ладно, и в канцелярии всё равно обед.
Габоронов распечатал также сопроводительное письмо заявителю. Благо, такой документ дознаватель может отправить от своего имени. Заполнил статистические карточки. Одна на двух листах мелким шрифтом. В ней содержаться сведения о регистрационных данных при первоначальной проверке: каким подразделением выявлено, каким возбуждено, краткая фабула, статья и прочее. Вторая содержит сведения о потерпевшем. Вот откуда берётся вся статистика! Все слёзы, боль, переломы, ущербы, душевные переживания, упорства, наглость – всё это остаётся дознавателю. А сухие факты отправляются в информационный центр. Далее эти сведения берут областные руководители и докладывают о криминальной обстановке региона в Москву. Там всё обобщается и предъявляется на обозрение населению нашего государства: смотрите, таких преступлений больше стало, таких меньше. Вот ради чего вообще всё! Каждый конкретный случай превращается в карточку, по которой оценивают работу милиции в целом. А доволен ли остался потерпевший? Осознал ли преступник совершённое? Это не учитывается. Помогла ли родная милиция конкретному человеку? Если возбудили уголовное дело, статистика об этом узнает. Если нет, то и не было ничего!
В тринадцать часов сорок пять минут Габоронов справился с возбуждением. Осталось всего лишь подписать у начальства, получить номер уголовного дела в статистическом отделе, пробиться в канцелярию и получить исходящий номер. И добежать до прокуратуры, добыть от них штампик с датой о принятии ими уголовного дела…
Если опустить подробности простоя в очередях к начальству, ожидания возвышенных от собственной офигительности канцелярских дам, опустить попутные встречи с коллегами и обсуждения выполняемых ими поручений по уголовным делам, то в пятнадцать часов пятьдесят минут Габоронов вышел из здания прокуратуры. Только тогда он ощутил чувство голода – за весь день он так ничего и не поел. Позвонил полковнику Смирновой и словами Б.Н. Ельцина «Я ухожу. Я сделал всё, что мог», завершил дела милицейские после суточного дежурства. «Иди, Габоронов, иди. Завтра не опаздывай», – послышалось в ответ дознавателю.
Дойдя до своего отдела из прокуратуры, Габоронов сел в свой старенький «ВАЗ-2107». Завёл двигатель и закурил. Мелодия телефона уже не раздражала. Сил на это не было.
– Да, слушаю, – ответил старший лейтенант.
– Сергей Владимирович, – запомнил-таки отчество Десяткин, – Я договорился с потерпевшим, всё нормально, мы примирились. Что делать дальше?
– А завтра приходите все вместе к десяти часам в мой кабинет. Адвоката тоже позовите, прям сейчас ему наберите, чтоб он планы на субботнее утро не строил. Скажите ему, что завтра всё разом сделаем. Потерпевшему тоже передайте, чтоб приходил, – Габоронов перешёл на «Вы» с подозреваемым, поскольку дело уже было сделано, он в сознанке, можно снова между ними проводить черту, – Да, и супругу захватите, её тоже допросим какой Вы молодец.
Старший лейтенант милиции заглушил свой автомобиль. Ещё раз витиевато выругался матом. Снял китель, расстегнул галстук, швырнул его на заднее сидение. Снял рубашку, оставшись в белой майке, перекинул пагоны с кителя, одел её, заправился. Закрыл свой автомобиль и отправился в кабинет готовиться к завтрашнему утру. Поскольку будет очень напряжённо, если все участвующие лица соберутся вместе и будут ждать дознавателя, пока он напечатает их показания.
Двух майоров в кабинете не было. Лейтенант Третьякова допрашивала кого-то. Габоронов прочитал характеристику на Апрешумяна, которую оставил участковый. Замечательный человек получился: характеризуется положительно, принимает участие в жизни дома, отзывчив, вежлив… Ему всего двадцать один год, а он осужден военным судом к условному отбыванию наказания за то, что с сослуживцами избил парня. Ещё в школе его привлекали к ответственности за заведомо ложное сообщение о терроризме! И сейчас, не оплатив проезд в маршрутке, долбанул камнем по стеклу микроавтобуса. «Отзывчив, вежлив! И в субботниках участвует?! Когда уже у нас действительность будет совпадать с написанным? Этому гаду в характеристике надо так и писать: упырь конченный, неуравновешенный дебилоид. Вот придумали же писанину! А что? Здорово! Пишешь на бумажечке всё хорошее, как тебе думается, как хотелось бы. И живёшь иллюзией, что так и есть. Прав был Юрка: выдумывают инструкции! Напишут себе, как должно быть в идеале, а ты нарушай, потому что в жизни так не получается сделать! И теперь они с себя сбросили ответственность: „Мы вам как сказали жить? Вот так! А вы что творите? Не исполняете? Вот и виноваты сами в ситуации! А ещё лучше – в том, что живёте в дерьме, вы тоже сами виноваты, не соблюдаете правил! Так и до революционных мыслей не далеко. Сошлют на каторгу, и всё останется, как прежде. Что мне теперь? Участковому позвонить? Сказать, чтоб другую характеристику на Апрешумяна принёс? Ага, заволокитить дело, вовремя не сдать – это ещё неделю жди. А может, там вообще старший дома такой же упырь сидит, заартачится ещё: „Вы что, Миша очень славный парень…“ А попробую! Лучше попробовать и пожалеть…“» – варилась мысленная каша уставшего дознавателя.
– Алло, Игорь Васильевич, привет! – набрал участкового дознаватель.
– Привет, Серёга, – бодро ответил майор милиции Хартиков.
– Помнишь Апрешумяна? Ты его характеристику читал?
– Читал! Какую дали, такую и принёс, – понимал о несоответствии действительного Апрешумяна с описанным на бумаге.
– Поменять нельзя? Ну он же гад конченный, – возмущался дознаватель Габоронов.
– Серёга, я тебе именно поэтому её сразу и не принёс, потому что изначально такую дали! Я хотел, чтобы написали как есть, но старший по дому – друг его отца, во-первых. Он его типа таким видит, во-вторых. Как ты на него надавишь? Да и начнёшь – пожалуется. Оно мне надо из-за какого-то гада неприятности себе наживать?
– Это просто безобразие, товарищи!
– Вот и я так же думаю. Ладно, Серёга, давай, до связи! Ты же знаешь, если б я смог, я б сделал, – распрощался участковый уполномоченный.
«Я сделал всё, что мог» – отбросил данный вопрос старший лейтенант.
Начал готовить на завтра протокол очной ставки между потерпевшим Шавко Василием Анатольевичем и подозреваемым Десяткиным Алексеем Борисовичем.
– О! А чего ты домой не пошёл? – удивлённо поинтересовалась полковник Смирнова, зашедшая в кабинет Габоронова.
– А я люблю эту работу! – с сарказмом заявил Габоронов.
Начальник отдела дознания на такую реплику никак не отреагировала. В лице совершенно не поменялась, а продолжила ожидать нормальный ответ на поставленный вопрос.
– Да Десяткин с Шавко завтра к десяти должны прийти, очную ставку буду проводить, хочу показания подготовить, – нормально доложил старший лейтенант со второго раза.
– Только смотри, чтоб очная ставка по датам раньше прошла, чем он признался в дополнительном допросе, понял? – молниеносно сообразила полковник Смирнова.
– В смысле? – А Габоронов не сразу понял о чём речь.
– Сначала ты проводишь очную ставку, поскольку он не признавал свою вину. Из-за разногласий в показаниях ты её и проводишь, понимаешь? На ней он признаётся и только потом ты его дополнительно допрашиваешь, понятно? – закончила урок логики начальник дознания.
– А-а-а-а, – протянул озарившийся простой мыслью Габоронов, – Теперь очную ставку задним числом проводить надо? А то я в сегодняшнем протоколе допроса даты уже поставил! – озвучил свою будущую процессуальную подтасовку дознаватель.
– Естественно! Сначала очная, потом его признания, потом проверка показаний на месте, – снисходительно отнеслась Смирнова к заторможенности Габоронова. Человек с ночи всё-таки, что с такого требовать?
– А утром Вы вроде говорили: допрашиваем, выводка, очная ставка? Такой порядок, – уточнял подчинённый, чтоб понимать на каком этапе он снова свернул к нарушению.
– Конечно, пока утром он тёплый был надо было фиксировать его признания. А завтра поставишь девятнадцатое число на очной ставке.
– Плохо быть по пояс деревянным, Ольга Юрьевна, – признавал свою несообразительность Габоронов, – И, кстати, его адвокат сегодня не пришёл, обещал при встрече выписать ордер и всё разом подписать.
– Вот и прекрасненько! Апрешумяна тоже заканчивай. Характеристику, вижу, принесли? – не обращала внимания Смирнова на раскаяние и доклад о совершённых нарушениях своего дознавателя.
– Да, принесли, только положительную… – посетовал старший лейтенант.
– Нам не до мелочей, Габоронов! Какая уж есть! Вкладывай её в дело, заканчивай его и в суд! – распорядилась начальник дознания.
– А адвокат? Адвокат Десяткина! Он же ордер «выдал» сегодняшним числом! А очная ставка вчерашним должна быть! Получается с Хлориным её надо проводить?
– Конечно! – подтвердила Смирнова, – В протокол очной ставки вписываешь его старого адвоката, он потом распишется.
Во многом профессионализм отдела держался на ней. Смирнова всегда помнила фамилии потерпевших и жуликов. Обстоятельства и сроки каждого дела, находящегося в дознании. Чётко понимала причины задержек тех или иных процессуальных действий. Если дознаватель сбавлял обороты, она вовремя это замечала. Если другие службы не выполняли должное оперативное сопровождение дел – она своевременно реагировала. Самое главное – полковник Смирнова никогда не отчитывала своих подчинённых, не читала им морали, не тратила время на пустые разговоры. Если возникала сложность, и дознаватель ей об этом докладывал, то она мгновенно выдавала решение этой проблемы. Многие же начальники сначала удивляются, вздыхают, злятся, начинают задавать риторические вопросы: «Как же это произошло? Как подчинённый довёл до такой ситуации?». Затем они разносят работника, высказывая всё, что накопилось за определённое время. А уж только затем подходили к вопросу об исправлении сложившейся ситуации. И то, как правило, решение требовали от виновника.
Ольга Юрьевна же опускала данные нравоучения, ковыряния в причинах. За долгие годы службы она отчётливо уяснила: «Если работник нормальный – он и так понимает, что совершил оплошность и сделает всё, чтобы впредь такой ошибки не допустить. Если же человек не большого ума, либо он попросту не хочет работать, то она не собиралась тратить на него свои нервы, переживания, различные эмоции. Такой рано или поздно сам уйдёт, увидев, что не справляется с таким объёмом работы. Либо соберётся, почувствовав уверенность в своих силах, благодаря отсутствию нравственного унижения со стороны руководства и раскроет-таки свой потенциал». Время на мелочи никогда не тратила.
– Хорошо, Ольга Юрьевна, ещё один мухлёж мне не помешает. – произнёс Габоронов.
Но Смирнова снова не оценила «потешные» ответы старшего лейтенанта. На процессуальные нарушения она вообще не обращала внимания, потому что в силу опыта знала: если следовать букве закона – ни одно уголовное дело в суд не направить! Ольга Юрьевна быстро переключилась на дознавателя Третьякову, сообщив ей что-то, ради чего и зашла в их кабинет.
Габоронов взглянул на часы в телефоне: «16:15». Голод усиливался. Дознаватель прекрасно понимал, что никакой документ уже составить не сможет, пока не поест. Был соблазн всё оставить на завтра, но он осознавал, что это уловка разума, на которую нельзя больше попадаться. Иначе снова придётся торопиться при людях, чтобы надолго всех не задерживать, а значит, потенциально допускать ошибки, опечатки, которые потом дорого исправляются.
Габоронов отправился в магазин «Копейка». Лучезарная улыбка Ирины снова приободрила Сергея. Краткий разговор по делу и старлей вновь расстался с ней, не сделав, как говориться, первый шаг. Ирина же, как девушка порядочная, так же не могла заигрывать с милиционером – воспитание не позволяло. Купив булочку с ряженкой, он отправился в свой кабинет с мыслью о том, что: «В жизни бывают и светлые моменты…» Ирина же на самом деле думала: «Парень не плохой, но раз не проявляет внимания, значит ему это не надо».
Перекусив за своим рабочим столом, перекурив на балконе, Габоронов решительно стал строчить на клавиатуре завтрашнюю встречу в подробностях. Изложил показания Шавко, вставил показания Десяткина. Также нужно было озвучить вопрос о телесных повреждениях, что Шавко их не получал. Если в показаниях содержатся сведения о других преступлениях, то их надо выделять в отдельное производство и также принимать по ним решение: возбуждать уголовное дело или отказывать. В показаниях были события о некотором рукоприкладстве: «Десяткин А.Б. схватил за мою куртку двумя руками». Что бы не заниматься выделением данного случая, в показаниях обоих нужно было подтвердить, что никакого вреда здоровью действия Десяткина категорически не причинили и потерпевший претензий по данному факту не имеет.
Затем Габоронов начал готовить протокол допроса супруги подозреваемого – Десяткиной Олеси Александровны. Жена, муж, показания – всегда щепетильный вопрос. Даже в минуты злости пишущие друг на друга супруги заявления спустя время мирятся и приходят умолять, а то и требовать от участкового возможности забрать заявление назад.
А тут совсем другое дело. Преступление было в отношении постороннего человека. Но глубоко-глубоко у старшего лейтенанта теплилась надежда, что Олеся Десяткина видела, как муж ударил ногой машину соседа. И по глупости, а может, и по зову сердца, так и скажет на допросе. И тогда будет ещё прекраснее: она станет не косвенным свидетелем, а прямым!
– Вот почему у нас так? – вслух произнёс уставший Габоронов, решив эксцентрично, с возмущением высказаться в присутствии лейтенанта Третьяковой. Иногда они философствовали на разные темы, – Если жена укажет, что видела, как муж совершает преступление, то она автоматически становится плохой в глазах всех! «На мужа дала показания!? Во дура! Вот это предательница!» – даст свою оценку общество. И даже мы, милиционеры, придя домой вечерком, пересказывая основные события дня, назовём такую конченной. «Своих надо выгораживать, несмотря ни на что!» – гласит народная мудрость. Если это свой преступник, то мы его понимаем. Осуждаем, где-то ругаем, но не сдаём. Потом упрекают правоохранительную систему, нас, но только не тех своих, совершивших преступление. С каких пор общество стало относиться к преступникам и преступлениям снисходительно? Ведь если это преступник, то не важно, свой он или чужой – должно быть наказание! Чего же тогда простой народ осуждает блатных, которые в силу своей власти, денег и возможностей, уводят от ответственности таких же? Ведь простой народ сам чуть что: «Не видел! Не знаю!» Получается все выгораживают преступников!
– Чего, Серёж, заработался? – понимающе улыбнулась пылкой речи коллеги лейтенант Третьякова и поддержала тему, – Похоже такое отношение к преступлениям заложено в нас давно и укрепилось на законодательном уровне! Это же прямо прописано в нашей Конституции! Статья 51: «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом». Вот так! Сделал чего плохого – не сознавайся! Сделал близкий – молчи! В структуре своей не идёт посыл: «А совершать преступления – это плохо. Расскажи, что тебя к этому привело? Почему ты так сделал? Покайся!» Нет. Позволено: «Молчи. Докажем – будет тебе наказание. Нет – отпустим!» Такое вот тебе право. Если свой, то тебя при совершении преступления защитят молчанием. Не осудят и в людском понимании, а поддержат. К сожалению, к преступлениям мы относимся нормально, если их совершил любой свой.
– Это точно! – согласился со словами коллеги старший лейтенант, – Наши предки, строившие общество, объединявшиеся в группы, путём проб и ошибок вытачивали правила поведения, называемые законами. Я говорю о главных догмах: не убивать, не причинять физические увечья, морально не угнетать, не доводить до самоубийства, не воровать. Когда выяснилось, что сознательность или согласие с установленными нормами поведения есть не у всех – выбрали тех, кто будет следить за соблюдением правил и принуждать к порядку. Такие, как мы, например. Мир разделился на законопослушных и нарушителей с момента своего основания. Власть, опираясь на общество, диктует, что можно делать, а что категорически запрещено. Но потом придумали письменность! И на бумаге создали внешнюю оболочку. Показуху. Фарс. Все эти законы придумывают не для того, чтобы победить преступления, разлагающие личность и преступающие оговоренную черту. Не потому, что определённые поступки сами по себе ужасны по своей природе, а лишь для того, чтобы, написав их на бумаге, создать формальный мир, в котором царит закон и порядок. Описали идеал, не соответствующий фактической жизни: «Всем относиться к преступлениям, как к чему-то плохому! Понятно?». А потом ещё и добавили: «Ну, если это свой: муж, жена, брат, друг, коллега, родственник, деятель… не важно, что они совершили, их надо прикрыть законодательно». А потом ещё придумали с тысячу законов, запутали всё и вывели потаённые дорожки с правам преступников. На всякий случай. Для своих. Чтоб легче было его освободить от ответственности. С каких пор мы такие?
