Исправительное заведение «Лоу дезерт плейнс» расположено в пустынной долине в сорока милях от Лас-Вегаса. Окружающая пустыня придает ему постапокалиптический эффект: кажется, оно не из настоящего, а из отдаленного будущего, когда законы больше не действуют и огромные массы людей приходится держать взаперти, чтобы те не разрушили общество. Впрочем, возможно, это начинается уже сейчас… Ярдли не знала.
Предварительно она позвонила Софи Гледхилл, директору заведения, с которой уже работала вместе. Женщины сразу же прониклись друг к другу взаимной симпатией. Джессика согласилась вести дела, которые ей давала Гледхилл, а та, в свою очередь, пообещала не передавать ей дела, исход которых был сомнителен. На протяжении нескольких лет Гледхилл дала Ярдли несколько дел о сексуальном насилии, связанных с убийствами, совершенными в тюрьме. Ярдли вела все эти дела; в двух случаях добилась обвинения судом присяжных, а в остальных обвиняемые заключили сделку со следствием.
Директор тюрьмы встретила ее в приемной. Она была в костюме, на шее у нее висел бейджик департамента исправительных заведений штата Невада. Афроамериканка с ярко-зелеными глазами, Гледхилл, казалось, сошла с обложки журнала по фитнесу. Как-то она призналась Ярдли, что действительно занималась легкой атлетикой и готовилась к Олимпийским играм, однако травма колена в девятнадцать лет положила конец ее спортивной карьере.
– У вас отличные туфли, – заметила Гледхилл, здороваясь с Джессикой.
– Подарок. Уэсли не перестает повторять, что я плохо слежу за собой, и дарит мне подарочные карточки.
– Ну, он прав. Та работа, которой мы занимаемся, сожрет нас с потрохами, если мы не будем выкраивать какое-то время на самих себя. Я медитирую два раза в день по двадцать минут, в любую погоду, и в обед час бегаю по стадиону. Чтобы поддерживать себя в форме, нужно прилагать усилия.
– Я занимаюсь боксом.
– Да, пожалуй, вам это ближе… – Усмехнувшись, Гледхилл оглянулась на охранника. – Вы точно этого хотите? Я не смогу вас отговорить?
– Есть определенные причины моего приезда сюда, которые в настоящий момент еще не могут быть преданы широкой огласке. ФБР предпочитает молчать, опасаясь паники. Но я могу твердо вам сказать: без крайней необходимости я бы не приехала.
– ФБР? Случайно, не Кейсон Болдуин?
– Да, а откуда вам известно?
– Он приезжал недели две назад и встречался с Кэлом.
Ярдли ощутила в груди укол ярости, острый и болезненный.
– Вот как…
– Я предположила, что это просто обыкновенный допрос. Вы же знаете этих оперативников. Суеверные до безумия. Считают, что им нужно брать след, как ищейкам. Я рассудила, Болдуин хочет встретиться с Кэлом, чтобы получить соответствующий настрой на поиски похожего преступника. Разве это не так?
Ярдли покачала головой, стараясь не показывать свою злость.
– Нет, не думаю. – Она кашлянула, стремясь выбросить Болдуина из головы, чтобы сосредоточиться на том, что ей предстояло сделать. С ним она разберется позже.
– Ну, – сказала Гледхилл, – если вы уверены, я вам мешать не будут. Кэл будет в кандалах и наручниках даже за перегородкой, и рядом с вами будет стоять охранник.
– Нет, мне нужно поговорить с ним наедине. При посторонних Кэл разговаривать не станет… и еще мне нужно, чтобы отключили камеры видеонаблюдения.
– Об этом не может быть и речи. Я должна записывать все происходящее.
Ярдли оглянулась на охранника, слушающего весь разговор. Увидев, что она на него смотрит, тот отвернулся.
– Давайте поговорим по пути.
Они прошли сквозь металлические двери и оказались в другом помещении с другими металлическими дверями в конце, запертыми. Здесь камер видеонаблюдения не было, и Джессика сказала:
– Мы имеем дело с подражателем. К настоящему моменту он убил две супружеских пары – по крайней мере, это то, что нам известно. Я здесь потому, что мы с Кейсоном считаем, что Эдди может помочь.
Раздался звонок, показывающий, что дверь в противоположном конце можно открыть, однако Гледхилл этого не сделала.
– Ого!
– Если будет вестись видеонаблюдение, Эдди не будет со мной откровенен.
Директор тюрьмы шумно вздохнула.
– Хорошо, я отключу камеры. Даю слово.
– Спасибо.
Гледхилл провела Ярдли по длинному коридору. Затем они свернули в другой коридор, по обе стороны которого располагались комнаты свиданий. В конце коридора была комната свиданий для осужденных, находящихся под особым наблюдением. Помимо нанесения тяжких телесных повреждений и убийств, Эдди Кэл также совершал изнасилования, а в тюрьме насильников не любят. Кэл находился под особым наблюдением двадцать три часа в сутки, и только один час ему разрешалось гулять по тюремному двору.
Комната свиданий была разделена стеклянной стеной, вмурованной в бетон. Три толстых стекла отделяли посетителя от осужденного. Общаться можно было только через переговорное устройство. Ярдли опустилась на стальной стул. Гледхилл подняла взгляд на объектив камеры видеонаблюдения.
– Томми, выключи камеру.
Красная лампочка на камере погасла.
– Можете разговаривать с ним столько, сколько понадобится.
– Спасибо, Софи.
Кивнув, директор тюрьмы вышла. Стальная дверь за стеклянной перегородкой сдвинулась в сторону, и в комнату вошел бывший муж Ярдли.
В крохотном кабинете Болдуина царила духота. Агент сидел за столом, сняв пиджак и засучив рукава сорочки, ослабив узел галстука. Маленький настольный вентилятор гнал ему в лицо теплый воздух, струящийся по шее пот промочил воротничок. Болдуин проверил температуру: сто десять по Фаренгейту[7].
На столе перед ним стоял открытый флакон гидрокодона, и Болдуин вытряхнул из него две таблетки. Сосчитал оставшиеся: всего двенадцать. Нужно будет подкупить еще. Таблетки остались у него в аптечке после операции на колене в прошлом году. Болдуин снова начал принимать их три недели назад, убедив себя в том, что это лишь чтобы бороться со спазмами мышц спины. Однако на самом деле это было не так. Ему не давал покоя сильнейший стресс, не проходивший с тех пор, как он охотился на Генри Лукадо, он же «Мясник с Кольцевой дороги».
Большинство своих жертв «Мясник» задушил, однако одной он перерезал горло от уха до уха, точно так же, как была убита Обри Олсен. Из всего дела у Болдуина в памяти сохранился один образ: молодая девушка лежит на обочине с перерезанным горлом, а ее охваченная истерикой мать вырывается из рук родственников, пытаясь подойти к телу дочери. Собралась толпа зевак, и Болдуин, прибыв на место преступления, увидел первым делом море сотовых телефонов, снимающих происходящее. Как будто все эти люди были свидетелями интересного номера во время карнавала.
Болдуин со стыдом поймал себя на том, что не может вспомнить, как звали погибшую девушку.
Как раз в тот момент, когда он убирал флакон с таблетками в ящик стола, в кабинет вошел Ортис.
– Привет. У меня есть кое-что любопытное.
– Что именно?
– Я попросил следователя Марша из полиции Сент-Джорджа передать нам все сообщения о подозрительных людях в том районе. Сегодня утром он кое-что прислал. Первым делом – заявление одного человека, который сказал, что к нему приходили из охранной компании и проверили сигнализацию на дверях и окнах, но когда он позвонил в компанию, ему сообщили, что никого не присылали.
– Так. И где это было?
– На Гарднер-авеню в Сент-Джордже. Я, конечно, не знаю… было бы очень странно, если б преступник решил дважды нанести удар в одном и том же городе. Сначала это был Северный Лас-Вегас, затем Сент-Джордж, так что он должен был бы перебраться куда-нибудь в другое место, правильно? Ему нужно постараться сделать так, чтобы его делами занимались разные ведомства, и надеяться на то, что мы не будем работать вместе.
– Это так, но такие подонки быстро теряют голову. Если он увидел еще одну супружескую пару, которая привлекла его внимание, он может и рискнуть. Что еще?
– Одна леди утверждает, что видела какого-то чувака, который стоял перед ее домом около полуночи и просто смотрел в окна, и еще одно семейство говорит, что кто-то пытался проникнуть в дом через входную дверь, но глава семьи вышел из другой комнаты и спугнул его.
– Все это, конечно, похоже на полную чушь, но у меня до конца дня больше все равно ничего нет. Поехали.
Болдуин остановился перед домом Майлзов. Квартал зажиточный, такой же, как и те, в которых жили Олсены и Дины. Большой дом, несколько окон, выходящих на улицу; второй этаж сплошь стекло с видом на долину.
Болдуин постучал. Дверь открыла темноволосая женщина, стройная и подтянутая.
– Здравствуйте. Джей дома?
– Да. Могу я поинтересоваться, в чем дело?
– Я агент Федерального бюро расследований Кейсон Болдуин. Мы по поводу заявления, которое он неделю назад написал в местное отделение полиции.
– Да-да, подождите. Мы как раз ужинаем.
Женщина скрылась в доме, и тотчас же появился мужчина в шортах, что-то жующий. Он перевел взгляд с Болдуина на Ортиса.
– Привет, ребята!
– Джей Майлз?
– Он самый, – подтвердил мужчина, протягивая руку. Болдуин и Ортис поздоровались с ним, и он продолжал: – Вы его нашли? Того типа, который проверял двери и окна моего дома?
– Нет, – сказал Болдуин. – Мы просто хотим задать несколько вопросов, если вы не возражаете.
Шагнув на крыльцо, Майлз закрыл за собой дверь.
– Валяйте.
– Мы прочитали ваше заявление и хотим узнать, не видели ли вы с тех пор еще что-нибудь подозрительное. Быть может, та же машина снова проезжала мимо…
– Нет, ничего.
– И ваш сосед уверен в том, что видел машину охранной компании?
– Я показал ему логотип компании, и он сказал, что определенно видел именно такую машину. И соседка напротив также ее видела.
– Раньше такое уже случалось? – спросил Ортис.
– Нет. Дежурный в полицейском участке сказал, что иногда случаются ошибки и машина приезжает не по тому адресу, однако мой сосед разговаривал с тем типом. Думаю, он сообразил бы, что приехал не туда.
– Какого соседа вы имеете в виду?
– Того, что живет вон там. Билли Кокса. И еще Коллин Бойл напротив.
Достав визитную карточку, Болдуин протянул ее Майлзу:
– Если снова увидите этого человека или заметите что-нибудь подозрительное, позвоните мне, хорошо?
– Конечно. Э… а можно поинтересоваться, почему этим занимается ФБР?
– Просто дополнительная предосторожность. В городе произошло несколько квартирных краж, люди подверглись нападению. Мы должны изучить все подобные заявления. На вашем месте я попросил бы охранную компанию приехать и посмотреть, всё ли в порядке. И, возможно, хорошая собака вам также не помешает.
Майлз перевел взгляд с одного агента на другого.
– Ребята, вы меня пугаете. Что происходит?
Ортис начал было что-то говорить, но Болдуин его перебил:
– Как я уже сказал, просто дополнительная предосторожность.
Майлз кивнул.
– Понятно. Хорошо. Да, я попрошу, чтобы они приехали и все проверили.
Агенты направились к соседнему дому. Когда они отошли достаточно далеко, Ортис спросил:
– Ты полагаешь, не нужно было ему говорить?
– Что это дало бы? Помимо того, что он подстрелил бы своего подростка-сына, возвращающегося домой поздно вечером?
– Хотелось бы знать.
– Знать что? Какой-то тип в одежде охранной компании приезжает и проверяет сигнализацию. Возможно, это не имеет никакого отношения к делу. Об убийствах все равно скоро станет известно. И я сказал ему, что имели место квартирные кражи и нападения. Ему необязательно знать подробности.
Дверь открыл пожилой мужчина в халате, судя по волосам, только что из душа.
– Билли Кокс? – предъявив значок, спросил Болдуин.
– Да. Наконец-то вы, ребята, занялись этими чертовыми машинами, которые носятся здесь как угорелые? У одного мальчишки спортивный «Камаро», и он…
– Мистер Кокс, мы по поводу сотрудника охранной компании, которого вы видели у дома ваших соседей Джея и Розалин.
Кокс опустил руку, которой указывал на улицу.
– А? Да? Когда это было?
Болдуин и Ортис переглянулись.
– Пару дней назад. Вы можете описать того человека?
Кокс задумался, и Болдуин увидел в его глазах тот остекленевший взгляд, который на закате жизни так часто появлялся в глазах его бабушки, перед тем как она начала рассказывать про финальный матч Мировой серии, на который отец обещал сводить ее на двенадцатилетие.
– Не помню, – наконец сказал Кокс. – Кажется, он был белым.
– Вы запомнили цвет его волос? – спросил Ортис. – Может быть, у него были татуировки или еще какие-либо приметы, по которым мы сможем его опознать?
– Не знаю, – Кокс рассеянно махнул рукой. – Кто помнит такие мелочи?
– Если вы снова увидите этого человека, сделайте мне одолжение, хорошо? – сказал Болдуин. – Сфотографируйте его. И тогда я, обещаю, переговорю с тем подростком, который гоняет по улице.
Кокс смерил его подозрительным взглядом.
– Хорошо.
Агенты пересекли улицу, чтобы поговорить с Коллин Бойл, соседкой, также видевшей сотрудника охранной компании. Однако открывшая дверь девочка-подросток сказала, что ее мать вернется домой только вечером. Болдуин оставил свою визитную карточку.
Агенты вернулись к своей машине.
– Я пришлю к Коксу специалиста по составлению фотороботов, – сказал Ортис.
– Он выжил из ума, Оскар. Старческая деменция. Я это уже видел. Он нам ничем не поможет. Можно позвонить Маршу в местную полицию и попросить выделить людей для дополнительного патрулирования квартала, но это все, что в наших силах. Дежурный был прав: в охранных компаниях постоянно путают с адресами. Мы проверим еще раз – только это нам и остается. – Болдуин потер руками лицо. – К тому же наш тип не настолько глуп, чтобы заявиться сюда средь бела дня. Он предпочитает действовать ночью, когда все спят.
Ортис оглянулся на дом Майлзов.
– Надеюсь, ты прав, дружище.
– Ну, если я не прав, нам с тобой долго будет очень хреново.
Сердце Ярдли пропустило удар. Взглянув на свои руки, она увидела, что они в мурашках, хотя в комнате было тепло.
Внешне Эдди Кэл сильно изменился. Его длинные в прошлом волосы, теперь коротко остриженные, были тронуты сединой. Щетина на лице стала белой, хотя он был лишь на несколько лет старше тридцативосьмилетней Ярдли. Кисти рук, помимо лица и шеи – единственная часть тела, не закрытая белой тюремной робой, – были бледные и мускулистые.
Когда Джессика видела его в последний раз, он ее ослепил. Даже прощаясь с ней. Своим неотразимым обаянием, безотказно действовавшим на нее с момента первой встречи.
Эдди сказал, что пробовал остановиться. Поцеловал ее. После чего подбежал к окну в ванной и выпрыгнул на стоянку. Должно быть, он готовился к этому, потому что поспешил прямиком к канализационному люку, забрался в него и скрылся. А ворвавшиеся в комнату бойцы спецназа швырнули Ярдли на пол, не обращая внимания на ее крики о том, что она беременна.
После чего Эдди Кэл подался в кровавый загул, продолжавшийся три недели на территории двух штатов. Сначала он убил пожилую супружескую пару на заправке. Мужчину бил камнем по голове с такой яростью, что проломил ему череп. Затем угнал их машину, а женщина была обнаружена позже на придорожной обочине, задушенная. Через несколько дней Эдди ворвался в дом и, утопив в ванне проживавшую в нем одинокую женщину двадцати с небольшим лет, забрал наличные деньги и драгоценности. Джессику доконало известие о том, что ее бывший муж, захватив на дороге мини-вэн, расправился с ехавшей в нем семьей. Убив главу семейства, он жестоко избил жену и детей.
Обо всех этих преступлениях Ярдли смогла прочитать лишь через несколько месяцев после задержания Эдди. Все это время она не могла свыкнуться с мыслью, что делилась с этим человеком самым сокровенным. В дополнение к кровавым похождениям перед своим задержанием Эдди был признан виновным в убийстве трех супружеских пар: он проникал ночью к ним в дом, связывал их, подвергал женщин сексуальному насилию, после чего перереза́л горло.
По итогам двухмесячного судебного процесса присяжные рекомендовали вынести Эдди Кэлу смертный приговор, и с тех самых пор он находился в камере смертников.
Кэл сел. Глаза у него были цвета темно-голубых лепестков – такие же, как у Тэры. Тонкие алые губы блестели. Включив переговорное устройство, охранник вышел, оставив их одних.
Ярдли сглотнула комок в горле.
– Камера видеонаблюдения отключена. Я знаю, что твоя апелляция еще рассматривается, так что можешь не беспокоиться, наш разговор не записывается.
– А ты еще красивее, чем я помню.
От редкого использования его голос стал хриплым, скрипучим.
Джессике стало плохо, словно почва ушла у нее из-под ног. Закрыв глаза, она мысленно сосчитала до трех в обратном порядке. На «один» открыла глаза и посмотрела на Эдди.
– У тебя здоровый вид, – сказала она.
– Я совершенно здоров. И собираюсь и дальше оставаться здоровым. По крайней мере, какое-то время. Моя последняя апелляция должна быть рассмотрена в течение четырех месяцев. Когда все закончится, меня казнят. Я выбираю повешение. Не хочу, чтобы меня травили, словно какую-нибудь собаку. Я умру как настоящий мужчина.
– Настоящих мужчин не казнят за убийство беззащитных людей.
Злоба, прозвучавшая в голосе Ярдли, была слишком очевидной. Джессика отчаянно попыталась ее скрыть – она здесь, чтобы вытянуть из Кэла всю возможную информацию, и больше ей можно будет сюда не возвращаться, – но она недооценила, насколько сильной будет реакция. Ей стало физически плохо.
– Ты снова вышла замуж?
– Я здесь не для того, чтобы говорить о себе.
Какое-то время Эдди молча смотрел на нее.
– Знаешь, я так и не переставал тебя любить. Понимаю, когда ты узнала, для тебя все изменилось, – но для меня ничего не менялось.
– А ты вообще способен любить? Ты знаешь, что такое любовь, или для тебя это лишь какая-то любопытная абстракция?
– Ты получила картины, которые я тебе послал? – усмехнулся Кэл.
Он занимался живописью и скульптурой еще до того, как женился на Ярдли, и после его ареста и очень громкого судебного процесса десятки его работ взлетели в цене. К первой картине, которую получила Джессика, была приложена записка продать картины, чтобы обеспечить жизнь им с дочерью.
– Да, получила. Спасибо.
– Но ты их не продала, так? Ты выбросила их в мусор?
– Нет.
– Ты лжешь.
– Не лгу. Я их сожгла.
Эдди улыбнулся.
– Сколько?
– Все до одной. И все то, что было в твоей студии.
– Очень плохо. – Он фыркнул. – Все мои картины забрали лет пять назад, после… одного недопонимания. Теперь эти картины стоили бы целое состояние.
– Мне не нужны твои деньги.
Эдди кивнул, и Ярдли подумала, на сколько еще ее хватит. У нее было такое чувство, будто она кружится в гироскопе и от внезапной остановки у нее встанет сердце.
– Мой отец говорит, ты каждый год на Рождество проводишь пару недель у них на ранчо. Я рад, что ты общаешься с ними.
– Твои родители – хорошие люди.
Небольшая пауза.
– Как она? – тихо спросил Эдди.
Ярдли ответила не сразу. При мысли о том, что он думает о ее дочери, внутри у нее все перевернулось.
– В порядке.
– Она хоть что-нибудь спрашивает обо мне?
– Нет. Спрашивала несколько раз, в десять лет. Ей было любопытно, кто ее отец. Я посчитала, что лгать было бы нечестно, поэтому дала ей почитать кое-что в Интернете. Тэра задала несколько вопросов, после чего больше никогда не заводила разговор о тебе.
Эдди посмотрел в маленькое окошко на половине Джессики.
– Окажешь мне одну любезность? Понимаю, я не имею права просить, но ты не приведешь Тэру сюда? Всего один раз…
– Нет.
Он перевел на нее взгляд своих глаз, в которые она влюбилась в другой жизни, но теперь они вызывали у нее только ненависть.
– Кем бы я ни был, но я по-прежнему ее отец.
– Ты лишился этого права в то самое мгновение, когда решил, что для тебя важнее насиловать и убивать. Ты хоть представляешь себе, через что ей пришлось пройти? В начальной школе прознали, кто она такая, и стали называть ее «Кровавой Тэрой». Даже учителя не хотели общаться с ней… мне пришлось перевести ее в другую школу. Я делала так еще дважды. Всю свою жизнь Тэра по твоей милости изгой.
– Я сожалею.
– Нет, не сожалеешь. Ты не способен понять, что это такое.
Откинувшись назад, Эдди шумно вздохнул.
– Ты начиталась учебников. Обязательная троица серийного убийцы, так? Мучить животных, мочиться в постель и устраивать поджоги. Я занимался хоть чем-нибудь из этого? Тебе прекрасно известно, что детство у меня было совершенно обыкновенное. Известно, что родители любили меня больше всего на свете. Считается, что я не способен сочувствовать. Как часто ты видела, что я плачу, смотря какой-нибудь фильм? Плачу, глядя на закат? Помнишь, как я впервые увидел оригинальное полотно кисти Джексона Поллока?[8] Я плакал, как ребенок! Разве это соответствует тому, что называют психопатом? А может быть, человеческое поведение – это широкий спектр, и все мы занимаем лишь какую-то часть этого спектра. Одни из нас такие, другие совсем на них не похожи, и никто не выбирает, куда попадет, потому что все черты даются нам при рождении?
– Ты психопат. Большинство психопатов не сознают этого, потому что не могут заглянуть в себя.
– Я испытывал любовь к тебе. Испытывал сострадание. Я без колебаний отдал бы свою жизнь, если б ты этого попросила. Ты не можешь заклеймить меня одним-единственным термином, сказав, что, мол, вот я какой. Я не психопат, у меня нет диссоциативного расстройства. Я делал то, что делал, потому что… – Эдди медленно моргнул. – Потому что мне это нравилось, – едва слышно прошептал он.
Сглотнув комок в горле, Ярдли поднялась, собираясь уходить.
– Прощай, Эдди.
– Ты еще даже не попросила меня о помощи, – бросил он ей вдогонку.
Джессика остановилась. Обернулась. Эдди самодовольно ухмылялся. Она опустилась на стул.
– Я так понимаю, агент Болдуин уже просил тебя о помощи, и ты отказался, – спокойно произнесла она.
– Очень странно, что у меня завелся подражатель, – Эдди кивнул. – Даже не знаю, как мне быть – оскорбиться или чувствовать себя польщенным.
– Я не думаю, что ты сможешь помочь. Я пришла, только чтобы сделать Болдуину одолжение.
– Крайне слабая позиция, Джессика. Неужели ты думаешь, что я помогу тебе только потому, что ты сказала, что я не смогу этого сделать?
– С какой стати тебе помогать мне? Очевидно, ты думаешь только о себе самом. Больше того, подозреваю, ты в восторге от того, что кто-то занимается тем же самым, чем занимался ты.
– Не тем же самым, если судить по словам Болдуина. Есть кое-какие тонкие отличия даже помимо того, что увидел твой мальчик.
– Какие отличия?
Эдди пожал плечами, и его лицо растянулось в усмешке.
– Вот насчет этого мы с тобой сейчас и поторгуемся.