Виктор Красильников
Тельняшка жизни
Приближение к тайне Святой Анны
В устной хронике деяний Экспедиционного отряда покаянная история Виктора Николаевича Ильина занимает особое место. Как и почему – судить вам. Следующая навигация далась, если в одно слово, – непечатно. Надоумила нечистая партийного босса посмотреть, что такое Лайский док. Подсуетились подхалимы: «Вам приятно будет при выбранной погоде в группе товарищей туда прокатиться». Всё и сталось. Подходят к причальчику мимо торчащей на отливе рубки затопленного корабля. – Это что такое? Свитские ответствовать не смогли. У речника спросить – себя ронять. Оставили вопрос до обкома. Кого следует – на ковёр. Узнали: так себя «Святая Анна» показала. По небрежению и жестокости беспамятства людского опустилась она на дно.
Шестидесятые – самые изобильные по лапше на уши. Простаки считали годы до коммунизма. А уж как старались поддерживать пар наверху! Царщину потребовали поднять, разломать, доложить.
Начальником ЭО АСПТР тогда был капитан дальнего плавания Валентин Иванович Шошин – умнейший, начитанный мужик. Он им в резон:
«Сие невозможно. У этой брусиловской «Святой Анны» шпангоуты из морёного дуба, трёхслойные борта, стяжные анкера из забытой элитной стали. Поднять наспех не получится. Сломать и распилить дерево таких пород на глубине – мартышкин труд. Увольте от подобной чести. Будет на другое ваша воля, эпроновскими понтонами с подъёмной силой 200 тонн каждый, вернём шхуне плавучесть. Кстати, даром они ржавеют и почти рядом находятся. Давайте для истории «Анну» сохраним, тем более из вечного сотворённую».
Но у тех, кому сказал он, – ни мозгов, ни души. Иначе до руководства не допустили бы.
– Приступайте к указанному, пока не сделали оргвыводов.
Главный инженер Сидоров ветер уловил и решил свою партию сыграть. Для значительности кашлянул и бойко так:
– Всё исполнимо. Подгоним тяжёлый валметовский кран.
Грейфером на малой воде, дубася и кусая, сломаем, к чёртовой матери.
О шустром поподробнее бы. Сиживал он уже в кресле начальника отряда. Однако не сумел пережить одну хрущёвскую кампанию против разгильдяйства и приписок. Когда стали на местном уровне дела ворошить, чего только не обнаружили. Выявили и завышение по времени работ водолазов. Тут, конечно, московские составители норм виноваты. 25 часов в неделю – попробуй-ка набери. Вот старшины водолазных станций слегка и натягивали. В конторе не вмешивались, потому как «правильно» поступить – на тощенькие зарплаты людей покуситься. Да и профессия их – доходняк для здоровья.
Честнягу по понятиям Сидорова с партийной строгостью примайнали. Надо думать, с тех пор держал он камень за пазухой и мечтал о реванше…
К тому времени всем экипажем, что на воронках взрывов работал, на тот кран перешли. Удачно променяли лесникам нашего «цыгана». Он им по вертлявости здорово подходил, а серьёзный «Валмет» – нам. Плавкран стал бенефисным. Недаром в Северодвинск на монтаж лодок столько раз потом приглашали. Удивительную точность в работе выдавал. Фокус поднять коробок спичек, не коснувшись ни до чего ничем, исполнялся влёгкую. Электро-Федя явно скучал. Брился теперь до синевы, жаловался Павловичу: «Хоть вешайся, нет работы. Это надо же так сделать! Ну, финики».
Дед понимающе щурился и предлагал подключиться к вольтметру. Мы, ценители приключений, наставляли сходить в клуб на драку или познакомиться с поселковой дамочкой. А Фёдор шёл в каюту и утыкался в папки электросхем. Пояснениями пренебрегал, зная лишь то, что такой язык существует.
Мысль, не расстрельная ли мы команда? – ещё не терзала. Но браться за рычаги, кроме крановщиков, все зареклись. Половинит ли это вину? Как знать? Варварское по-варварски исполняли.
«Святая Анна», как и положено святой, держалась стоически. Три грейфера из классной стали, затупив, сломали о её слоёные борта к исходу первого месяца. Уродцем негодным пропал садист-трёхклешнёвик. Опасаясь за дизеля, потребовали силовой кабель с берега. Она, голубушка, из мрака водяного что-то пыталась сказать. Необъяснимо, но я чувствовал это. Много позже слова открылись: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят».
Встали, словно в отстой. Сидоров на катере пригнал с расспросами, как смершник: «Не давал ли Шошин каких-нибудь тайных указаний дело завалить? Нет ли других злоумышлений?»
По некультурности сам ему двинул:
– С каких хренов с утопленницей возимся, разве важнее дел нет?
Главный дёрнулся ершом на крючке, посоветовав не умничать. На подобное у меня всегда хорошая фраза припасена. В остатке послал я его… чтоб скорее на базу вернулся.
Ковши-убийцы на «Кузне» отремонтировали. Ещё два реквизировали партийные в Портофлоте. Рассказывать долго – больно. Доконали больше себя, технику, чем корабль. К концу третьего месяца истерзанный остов всё же сумели оторвать ото дна. В Никольском рукаве между Рикасихой и Лайдоком, где жгли старые зверобойные шхуны, – последнее упокоение истинно святой по мукам полярницы. Не в обиду кому-то скажу:
«Запад» в сравнении с ней – спичечный коробок против фамильного золотого портсигара. Равноценен лишь «Святой великомученик Фока», но и того не уберегли. До начала пятидесятых годов купались с него кузнечевские, соломбальские мальчишки. Весь он был уже раскурочен. Кому что приглянулось. Потом по партийному указанию дурацкого разряда настал ему полный аминь.
От сотворённого завелась у меня аллергия на все плавкраны. Зимой закончил курсы судоводителей-механиков – и на живое дело, на свою ласточку "АСПТР-5".
Валентин Иванович от обиды непонятости ушёл на другое поприще.
Главный инженер заветную планку так и не взял. Нептуновские парни были те ещё артисты. Как-то за разговорами в водолазке угостили разбавленным слегка спиртиком всегдашнего их заступника. Доза худенькому, востренькому явно не по комплекции оказалась. Подобно охвату подкильного конца, к нему пристроились по-дюжему и повели под руки домой. Большую часть пути петляли дворами. Нелишняя в секретной доставке осторожность подвела.
Нет, не по касательной пересеклись, а ткнулись срединным в начальника СМП Кузнецова. Свидетели – вся обомлевшая комиссия за спиной.
Тот вообще выезды любил, особенно на новостройки пароходских пятиэтажек.
На изумлённый его вопрос: «Часто ли вот так?» – сдали с честными лицами и характерной неопределённостью по мутности воды.
– Этим двором впервые.
Репутация оказалась помоечно сгублена дважды на взлёте. Хоть и брал он любое дело под козырёк, роста и особых благодарностей не удостаивался. Помрачнел. Уходя в отпуск, заколачивал в кабинете ящики стола, словно это были ящики Пандоры. Светлая его голова и партийный тупизм других сработали в минус.
Нас же земное наказание миновало. Уверен, «Святая Анна» отмолила.
По-русски задним числом жалею, что не расспросил тогда лайских стариков. Мол, когда примерно её притащили? Как название вызнали?
Что электро-Федю не подбил поднятые остатки ФЭДом щёлкнуть. Может быть, он сам об этом догадался. Да вечным анекдотом стеклянки с болтушками проявителей, закрепителей у него кокались.
Самому оправдаться нечем. Нестойкий к заманкам мужской козлиный возраст одолевал. Живём-то наспех…»
Тут можно услышать:
«Полноте. Вздор! Откуда корабль взялся, если в энциклопедии сказано, что судьба экспедиции неизвестна».
Попробуем рассыпать и вновь собрать кубики судеб, фактов, зацепок.
Итак, около 8 августа 1912 года на рейс Санкт-Петербург – Архангельск сдавались каюты (для привлечения средств). Одну из них заняла 21-летняя красавица Ерминия. Морское путешествие прописали доктора. Известно, воздух морей полезен.
Начались упоительные дни под парусами баркентины. Из письма капитана 15.08.1912: «Дорогая мамочка. Подходим к Копенгагену. Сегодня ночью будем там. Пассажиры мои всё время лежали, кроме Мимы, которая настоящий моряк. Стоит на руле превосходно и очень любит это занятие…»
Так случилось, что в то время гостила у своей датской родни вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Она посетила корабль, нашла добрые слова для каждого. Покидая «Святую Анну», провидчески благословила капитана и Ерминию. Будто знала, на какой подвиг духа соединит их судьба.
По нехватке времени судно дошло только до Александровска (Полярный). И вообще они находились в страшном цейтноте. Досадная задержка была связана с разрешением вопроса пошлинного обложения «Пандоры II», теперь же «Святой Анны». Такого начала путешествия хватило, чтобы сбежал судовой врач. Отчаянный вояж завис из-за какого-то коллеги Ионыча. Портовые власти «Святой Анне» на выход «добро» не давали.
Тогда благородная девушка представляется учившейся на курсах самаритянских сестёр милосердия и… тем спасает экспедицию. О, это было в её духе! Ребёнком, представьте, она сбегала защищать Порт-Артур. Слава Богу, не потерялась и была возвращена.
Все настоящие лейтенанты скучают без войны или, на худой конец, экстрима. Капитан шхуны лейтенант флота Его Величества Георгий Львович Брусилов, испросив одиннадцатимесячный отпуск, намеревался пройти Северным морским путём из Атлантики в Тихий океан. Строгие научные задачи не ставились. Но удайся и такое – уподобилось бы молнии средь мировых новостей.
Из последнего дошедшего письма Ерминии:
«Дорогие мои, милые папочка и мамочка! Вот мы уже приближаемся к Вайгачу. Пока всё идёт хорошо. Последний день в Александровске был очень скверным, масса всяких неприятностей. Я носилась по городу, покупая всякую всячину на дорогу. К вечеру, когда надо было сниматься, оказалось, что вся команда пьяна (как это знакомо! – В. К.). Первый день нас сильно качало, да ещё при противном ветре, зато теперь идём великолепно под всеми парусами и завтра должны пройти Югорский Шар. Там теперь находится телеграфная станция, которой и сдадим наши письма… Вообще, дело для меня находится, и я этому очень рада… Где именно будем зимовать, пока неизвестно – зависит от того, куда удастся проскочить… В моё ведение поступает фотографический аппарат… Так не хочется заканчивать письмо… Прощайте, мои дорогие, милые, как я буду счастлива, когда вернусь к вам. Ваша Мима».
В Карском море их догнал рок: судно обступили льды. Ветер и течение понесли его в северную часть, а оттуда в Полярный бассейн. Они видели чистую воду в двух кабельтовых, да как пробьёшься через пятиметровый лёд?!
Надвигалась вторая по счёту зимовка.
Для многих это было свыше сил. В экипаже больше не звучали шутки, ушли мир и взаимная приязнь. Сложился неизбежный треугольник, в котором Ерминия предпочла Георгия. Штурман Валерьян Альбанов жёстко повёл себя. Может, маскировал этим желание спастись любой ценой. Очень-очень похоже. Состоялось объяснение с Брусиловым. Смутьян потребовал отпустить, когда ему будет угодно. Провиант и снаряжение выберет-де сам.
Капитанскою волею Георгий решает с записью в судовом журнале: «22 сентября 1913 отстранён от своих обязанностей штурман». Теперь не пришитый ни к каким делам он намеренно тянет время. Входит в роль несправедливо обиженного, знающего путь к спасению. Такой образ – для «смоляных курток», мужичков. В кают-компании на кожаном диване у камина – совсем другой. Пока не кончился винный запасец, традиционно опрокидывал флотскую рюмку, заводясь на отвлечённые темы. Его щадили, как психа, зашедшего на борт по ошибке. Через семь месяцев волынки решился-таки на уход. Вот и станет 23 апреля 1914 года последним известным нам днём на «Святой Анне».
При сухом прощании корсару по поступкам, по сути же потаённому трусу, доверяют запаянную жестянку. В ней копия судового журнала, рапорт в Гидрографическое управление и самое бесценное – письма!!!
Он, как демон уводит с собой десять моряков (трое одумавшихся не в их числе). Дураки волокут всё, что нужно для его спасения, и гибнут один за другим. Джентльмену в собственных глазах – фантастически везёт. Даже когда матрос Конрад при начавшемся ропоте подбил товарища и, схитив продукты, оружие, бинокль и компас, растворился в полярной мгле, он найдёт рогатого[3].
Настигнутый при всём стащенном, но уже без кореша, валялся в ногах у Альбанова и вопил о пощаде. Негодяй знал: законы этого края – как законы войны. Потом Конрад отработает подарок – свою жизнь. Увидим. Под конец пути их осталось двое: господин и всем обязанный ему беглый раб.
Штурман таил давно продуманный расчёт: добраться до мыса спасения Флора на острове Нордбрук. Непременно туда зайдёт «Святой великомученик Фока» на обратном пути. Там былое становище английской экспедиции Джексона. Как-никак домишко со складиком. Брёвнышки поценнее сторублёвых екатеринок. Иначе «Фоке» не дойти, не додымить.
И снова фишка легла как надо. Шхуна зашла! Увы, уже без Седова. Теперь старшим на борту был будущий успешный советский академик В.Ю. Визе. Ему-то и отдал Альбанов театрально снятый с груди пакет (не жестянку). В нём переписанный рукой Ерминии журнал на восемнадцати листах, подшитых, пронумерованных, скреплённых печатью, и рапорт Брусилова.
Писем, драгоценных писем не было! Так избавляются от чего нельзя отмыться. Никогда! А попасть в историю безупречным крайне хотелось. И матросский дневник Конрада, явленный потом, переписанный чернилами, содержал лишь быт: «Встали, поели…» Тут что-то тщательно скрытое невольно проступает. Тем более, заметили, человек он авантюрный. Только на одной странице подвели зависимого строчки: «Мы все любили и обожали нашего врача. Это была сильная женщина, кумир всего экипажа».
Выходит так, что конфликтный Валерьян приоткрыл и разом, как фокусник, задёрнул настоящую историю «Святой Анны». Попробуем продолжить.
Раздавить льдами такой корабль невозможно. Яйцеобразный корпус подымался от приложенной к бортам силы давления.
Медвежатины, которую научились проваривать, хватало в избытке. К лету 1915 года (по всем позднейшим институтским расчётам) шхуна освободилась и вышла около 70 градусов северной широты в Атлантику. Правда, один дотошный, независимый океанограф вывел её к Шпицбергену, который тогда именовался русским Грумантом. (Сказать по-мудрёному: де-факто принадлежал Российской империи. С того и по другим причинам отношения у нас с северной соседкой были очень натянуты. Одна «ромовая война» чего стоила!)
(По Парижскому договору 1920 года большевистское правительство в лице Литвинова (Валлаха Макса, а ещё точнее – Меер-Геноха Филькенштейна) охотно согласилось с отторжением целого архипелага в пользу Норвегии. Сдали и Прибалтику почём зря, но это так – к слову).
В Европе шла война… Кто бы мог из них подумать – мировая! Паруса давали шанс всем их надеждам. Может, они пересели на встреченное судно, где дружески к ним отнеслись.
«Святая Анна», подобно «Летучему голландцу», ушла на новый круг мытарств. Вероятней всего, ткнулась в один из тысячи островов Груманта, попав там в западню фьорда.
Переписать «паспорт» архипелага – ещё не значит контролировать его. Какое-то время бывшие хозяева ходили туда по привычке. И, как говорится в народе, сдуру наткнулись. Отбуксировать находку в Архангельск было делом коротким.
Они же где-то приходили в себя. Ещё дамы иногда бывают в интересном положении, как деликатно говаривали в старину. На родине вскоре началось невообразимое национальное безумие – Гражданская война. Спасшиеся на всё это смотрели глазами нормальных людей. Красный кровавый хаос, прикрытый безумными лозунгами, был им чужд.
В далёкой Москве прозябали донельзя уплотнённые родственники Брусилова и Ерминии Жданко. Их пощадили по причине перехода на сторону большевиков знаменитого своим прорывом генерала от инфатерии Алексея Брусилова. Некогда командующий Юго-Западным фронтом тем самым сделал свой последний лисий манёвр – сохранил жизнь себе и родным. Всем, кроме единственного сына Алёши. Пленённый в бою на стороне красных, бывший корнет ответил за себя и отца.
Скучно, бедно текла их жизнь. Дядя полярника давно ушёл на небесный смотр непонятно в каких регалиях. Остались лишь женщины. И вот приходит к ним как-то письмо из Ревеля (Таллина) от дальней по родству Нины Молчанюк. В строчках – шок. Незадолго до войны, в 1938–1939 годах, в буржуазной Риге гостила Ерминия Брусилова с ребёнком.
«На мой переспрос тёти, как Ермина Брусилова? Это та самая Эрмина?» – тётя Саша ответила: «Ну да, та самая».
И далее узнали они, что первенец Мимы учится в Брюссельском университете. Стипендией не обойдён по извинительной несостоятельности родителей. Мягкая упаковка причины – сирота. Сами же супруги живут где-то на юге Франции. (Подальше от соотечественников в изгнании, не чтящих запятнанную генералом родовитую фамилию. А как иначе?! Каждодневно стыдиться за изменника и ославившую его подпись под воззванием к бывшим офицерам пройти регистрацию?
Почти все, кто поверил, с оной не вернулись. Образчик этого – сотворённая чекистами бойня в киевском театре).
Держал ревельское письмо в руках и поделился фактом известный историк полярных тем М.А. Чванов.
Подозрительно появляется на Западе книга «В полярных льдах, или Дневник Ивонны Шарпантье». На её страницах не без таланта описано многое, что совпадает с реальной «Святой Анной». Главными по остроте сюжета стали дни и месяцы после ухода части команды. Кончается роман тем, что оставшаяся одна среди умерших героиня кладёт рукопись в непромокаемый мешок и доверяет его ледовой почте. Концовка великолепна, представляет классически исполненный приём. Браво, Ерминия! Только вот издаться без средств и имени в литературе – дело фантазийное.
Находится беллетрист Рене Гузи, пописывающий в приключенческом жанре. Мэтр прекраснодушно соглашается выпустить предложенное под своим именем.
А рождалась рукопись, допустим, в Байонне (легче представить, бывал).
В белом домике с прорезями ставен от солнца рядом с милой Мимой сидел в качалке седой её капитан. Сохранён не от смерти во льдах, а от потом случившегося. Избавленный заживо гореть в крейсерской топке, когда взбесились от свободы братишки. От молитвы про себя у края расстрельной ямы. От подкошенности всё той же пулей-дурой в корниловской цепи под Екатеринодаром. Богу лишь ведомо, сколько можно привести тут российских вариантов. Ведь такие присяге не изменяют и чести за пайки не продают.
Дочери и племяннице генералов и сыну начальника Морского Генштаба для советской историографии лучше было пропасть. И для самих героев полярной саги молчать спокойней. Отменно хорошо для академика Визе. Изучая судовой журнал с координатами дрейфа в тёплом, уютном кабинете, он увидел нечто. Какая-то сила начала отбрасывать судно влево от почти строгой линии на север. Это могло означать только одно: «Святая Анна» огибала близкую сушу. Так остров Ерминии стал островом Визе. Он, знавший много тонкостей мира белого безмолвия, напишет, облегчая совесть: «Вероятнее всего, «Святая Анна» была раздавлена льдами и затонула, а люди погибли от холода и голода». Так вот просто, истинно по-академически.
И Альбанова устраивал подобный исход. Только долго радоваться, что вывернулся, не пришлось. Где-то на северах вскоре то ли умер, то ли погиб. Но Валерьян всегда просчитывал ходы. Для потомков успел написать, как он всех их, замёрзших, жалеет.
О людях всё. Что же о корабле? Рискну предположить: всё так и случилось. Уцелевшая полярница попала в Архангельск. То, что кромсал плавкран, местные старики и проинформированное начальство называли «Святой Анной». Та шхуна была уникумом в своём классе, сомневаться в этом не приходилось. На Севере нашем ни до 1917-го, ни после похожей не было. Ту, на которую думали, правильнее назвать баркентиной.
Строилась она по заказу Британского Адмиралтейства и состояла в списках кораблей военного флота под названием «Ньюпорт». Водоизмещением около 1000 тонн. Интересы короны распространялись, оказывается, и на арктические наши дали. Потом она кочевала по рукам, пока одна из тётушек Брусилова – Анна, нежно балуя племянника, не одолжила ему кучу денег. Как писал журнал «Русское судоходство»: «Шхуна производит весьма благоприятное впечатление в смысле основательности всех деталей конструкций корпуса. Материал первоклассный. Обшивка ледовая тройная, дубовая, шириной 70 см. Подводная часть корпуса обшита медными листами…»
Промысловые шхуны, да и любые другие, так не строились. Это всё равно что спустить со стапелей броненосец и послать с неводом побираться у природы. Для морских же комфортных прогулок весьма тяжеловата: не выдаст парадный ход.
Если в речке Лае вершилась казнь не над «Святой Анной», тогда над кем?! Ну, а до этого какое время было? Злосчастным «Челюскиным», не тянувшим на ледокольный пароход, рискнули, чтоб доказать «первость» прохода Северным морским путём. Как будто не было прошедших по нему «Таймыра» и «Вайгача».
На что следовало по-сталински начхать и забыть.
Вот те раз – остров Цесаревича Алексея! Сотрём. Напишем-ка остров Большевик. Да что там остров – Землю Императора Николая II переименовали в Северную, и все острова её радикально покраснели. Хотя от века честь дать название – за первым. В данном случае Бориса Вилькицкого тем оскорбили (и без того при ярлыке белоэмигранта, отщепенца).
При шизическом самоутверждении, и вообще беспределе, могли обнаруженную на Груманте (Шпицбергене) «Святую Анну» вернуть молчком.
Картину «Не ждали» на самом верху никто не заказывал. Поскребли затылки крайкомовцы, да и отдали находку без имени Лайскому жирзаводу. Для подсобных целей – самое то. Занималось предприятьице разделкой тюленей, истребляемых по вёснам со льдин в Белом море.
Языки, понятно, на замок. Любая информация ой как жёстко фильтровалась! И для народа, и для любителей перьями поскрипеть.
Огромнейшим Северным краем и Архангельском особо по-пещерному правили. Сколько всего порушили! На Мхах, в Холмогорах, в Лявле, на Соловках народу русского бессчётными этапами уложили! Всё шкурно свою партийную истовость доказывая.
Ключи от замков тайн рано или поздно находятся. Что на самом деле случилось со «Святой Анной»? – без срока давности. P. S.
Автор пытался зацепиться за хвост этой истории в областном партийном архиве.
Тщетно. Дела, исполненные на лучшей бумаге с чётким шрифтом хороших печатных машинок, хранят партхлам. В верхнем правом углу протоколов заседаний красуется гриф «Совершенно секретно». Обсуждали разное: влажность хлеба, назначение капитанов с помполитами, выдачу к отпуску себе пособий в размере оклада, персональных пенсий, аморалки коммунистов и т. д.
Просмотрел и папки Приморского райкома, под чьим присмотром был Лайский док. Как сказали милые, интеллигентные работницы архива, «в чём-то щекотливые дела высокое советское начальство любило решать без бумаг». Очень удобная, признаться, форма сохранения лица на перспективу.
После изучал протоколы партсобраний АСПТР и Лайского дока 60-х годов.
Чувствовалось, вели их люди простые. Говорилось там в основном о работе. Ну, ещё пьянки пытались искоренить. Рекомендовали для работы на судах дальнего плавания. Вопросы наивные. К примеру, кто к нам приехал из Индии? Сказал бы переволновавшийся:
– Слон индийский.
Посмеялись бы и… всё равно одобрительный документ для визы выдали.
Вот и в протоколе № 6 от 28 марта 1967 года вопрос к докладчику: «Никонов, имеется ли работа на летний период для плавкранов?»
Ответ: «Работа для плавкранов имеется в Лайском доке…»
В Протоколе № 1 1 от 3 августа 1967 года (фонд 865, опись 24, дело № 80 АСПТР и в Отчётном приложенном докладе:
«…Сидоров – большую работу провёл п/к «АСПТР № 2» на воронке взрыва (имелась в виду занятость зимой. – В. К.). Дисциплина в 1-м полугодии хорошая, но в начале 2-го уже много нарушений. Особенно отличился п/к «АСПТР № 2»…
«…В период навигации большая работа была проделана п/к «АСПТР № 1» по разбору перемычки Лайского дока и п/к «АСПТР № 2» по расчистке акватории в Лае. Были убраны остатки деревянных шхун. При разделке этих шхун было поднято и сдано во Вторчермет около 40 тонн чёрного лома».
Следовал любимый оборот: «Несмотря на проделанную большую работу на п/к «АСПТР № 2» проявилось грубое нарушение трудовой дисциплины, связанное с коллективной пьянкой…
Производились и производятся работы по настоящее время по размыву грунта и подъёму на поверхность для последующего уничтожения боеприпасов в районе воронки взрыва на Экономии. Поднято на поверхность и уничтожено 1380 шт. взрывоопасных предметов (авиабомб, артснарядов и др.)…»
Так-так. Становилось уже горячо. Только аспэтээровские протоколы за 1968–1971 годы почему-то отсутствовали напрочь. Одни(!) пропали из всех подвластных контор Северного морского пароходства. Даже ничтожного Торгмортранса непыльно сборником выглядят.
На нет и суда нет. Подозрения лишь возникают с заразительным прилагательным «большие». Куда они могли сами деться?!
В областном архиве производственные приказы АСПТР за эти годы также отсутствуют…
В сентябре 2010-го умер Виктор Николаевич Ильин, рассказавший, по сути, о казни шхуны «Святая Анна».
При церковном отпевании я вгляделся в ещё как знакомое лицо. Привычную шутливость смерть стёрла. Теперь оно выражало спокойную совесть, будто Николаевич про всё уже знал.
Рядом с мамою, когда-то встретившей сына после чудесного спасения на волнах у тонущего парохода, упокоен на Жаровихинском…
Ещё жил человек: Иван Игнатьевич Кувшинов. Эпохальная жизнь ему досталась. Уроженец Орловской кондовой, как настоящий лес, русской губернии. Великую Отечественную встретил в кадровом флотском составе.
Комендором бакового орудия эсминца отбирается всегда лучший. И это был он.
С Дальнего Востока прошли путём Вилькицкого, чтоб подкрепить Северный флот. После войны осел в Архангельске. Как говорят в народе, «там и корни пустил».
До самого последнего своего часа обретался в удивительно ясном уме. Девяностолетним читал серьёзные книги. По праздникам неупустительно поднимал рюмочку. Характером обладал спокойным, нравом мягким. Не прочь спроста пошутить. Доверчиво полагался на честность.
От помнящих настоящих фронтовиков вы услышите то же самое.
Хорошенькая внучка Яна и медсестра Света берегли ветерана сердечной заботой.
Не для одного ли, пусть малого свидетельства, его так долго хранила судьба?!
В интересующие нас годы он капитанил на морском водолазном боте «Водолаз-7». Во всех важных работах отряда АСПТР, конечно же, Иван Игнатьевич участвовал.
Вот памятные слова ветерана: «В Лайском доке торчал из воды здоровенный дубовый форштевень. Уже без бушприта. Приметно, этак на метр возвышался над шпангоутами. Имелись остатки паровой машины. Трубы различного назначения были белого цвета. То ли оловянные, то ли свинцовые. По своим размерам шхуна особая, не зверобойная, мощная. Шпангоуты с двойной обшивкой, не считая бортовой. Затопленная располагалась: как заходишь от сухого дока, минуя заводскую причальную стенку, близ пассажирской пристаньки.
Ломали ту шхуну целую навигацию».
Эти воспоминания записали на камеру парни, объединённые благородным поиском. В Архангельске тогда припекало лето, принадлежащее к 201 1 году.
Они объявились в нашем городе на двух классных джипах сверхавантюрного вида. В состав московско-питерской экспедиции входили и мужи от криминалистической, медицинских наук. Чувствовалась их влюблённость в историю «Святой Анны».
Имелся татуированный «историк» с феноменальной памятью, знавший по дням подробности брусиловской эпопеи, о каждом её участнике. В кафе, ожидая архангельского коллегу Юрия Дойкова, эрудит протирал глаза водкой и был обманчиво прост.
Ни в чём у тех авантажных не было недостатка. Средства и связи позволяли им влёгкую нанять военно-транспортный самолёт. (Никакие другие борта на Землю Франца-Иосифа не летают). Накупили для полярных пограничников подарки, фрукты. Приподнятое, шутливое настроение очень шло к их лицам, будто из фронтовой разведки. Помани сорвиголов кончиком следа – прорвутся, выкупят, обяжут даже папу Римского!
Годом ранее они там нашли останки обманутого Альбановым матроса. Несколько патронов, ложка, кружка, нож, солнечные очки из бутылочного стекла достались им в слабое утешение. (Кружку явно потрогал лапой медведь). Нечитаемые какие-то записи и… всё.
За день до отлёта на ЗФИ я стоял с увлечёнными обаятельной тайной на набережной. Как раз напротив места, откуда отходил некогда «Святой великомученик Фока».
Высокий красавец Евгений, слегка нарочито отпетого вида, заведовал камерой на штативе. В обычной московской жизни богат, успешен. Поводил он объективом по сини реки, по Петровской горке, с чего-то вздохнул.
Потаённые его мысли примерно растолковал:
«Досадно. Последний косвенный свидетель версии девяностотрёхлетний старик. В шестидесятые бы взять да прорубиться. Всё бы в «да» или в «нет» сложилось. Теперь вот ройся в соре времён, радуйся и копеечке. Чтоб я так дела вёл!»
Мне осталось согласно кивнуть головой. Однако все они одержимо собрались лететь.
Неисполненная настоящая мечта будоражит, ноет старой раной. Как я их понимал!
Командир добровольческой экспедиции Олег Леонидович Продан – раскалыватель всевозможных проблем. Яркая, подвижническая личность. Словесный портрет для таких излишен. Затушёвывая все частности, верх в нём берут романтические порывы. Он сам и распахнутая его душа в атаманских шёлковых рубахах. По крайней мере, мне так показалось.
Особые то люди, решившиеся историю, покрытую мраком, дописать. Пусть даже на это потратится собственная жизнь. Все до единого готовы к риску, к тяжким переходам, к ночёвкам под небом, к не снимаемому неделями одеянию. Все исповедуют кредо: русские не сдаются.
Помогай таким Господь.
Будь у меня широкие возможности, съездил бы в Брюссель. Скучающего посольского секретаря за гонорар попросил бы осведомиться:
– Студент Брусилов с отчеством Георгиевич когда-нибудь там учился?
– Год рождения?
– Извольте. С 14-го по 20-й прошлого, батенька, века.
Похоже, получался рассказ далёкий от последней точки. В конце июня 2012 года Олег Леонидович приезжал в Архангельск по делам. Мы условились встретиться в гостинице «Пур-Наволок». Признаться, с волнением ждал того 6-го часа вечера. Обрадовались друг другу, будто некие тайные масоны. Утопая в креслах напротив барчика, принялись обмениваться новостями и соображениями.
Он мне про новый расчёт дрейфа «Святой Анны», логично подводящий к архангельскому следу. (Значит, покинутая-таки «причалила» к Груманту. И записка в бутылке со «Святой Анны» была выловлена в 1915 году в Патракеевской волости. А это почти преддверие Двинского залива!)
Про тетрадь в коленкоровых корочках при останках найденного матроса.
Годы и Арктика по-своему закодировали записи. Криминалисты из Федеральной службы безопасности сделали их читаемыми. Увы, чего-то особо интересного в них нет. (Известно: Ерминия с Брусиловым поощряли ведение заметок как средство от полярной скуки).
