Виктор Иванович Свешников
Стиратель
Глава 9
Вскоре заскрежетал ключ, открылась дверь. Милиционер: – Иванов, на допрос!
Следователь уже был на месте и, молча, испытующе смотрел на меня. Я не поднимал глаз.
– Чем недоволен, Иванов, кормёжка плохая? – цинично спросил он.
– Фашистскими методами дознания! – ответил я, – не милиция, а настоящее гестапо!
– А что же нам делать, если не хотел сказать правду! На коленях уговаривать тебя! А так, видишь, и ты невредим, и мы всё знаем! Я не понимаю одного, Иванов, зачем ты скрывал то, к чему не имеешь никакого отношения?
– Я не доверял вам и сейчас так же думаю!
Дознаватель нахмурился, сжал губы. – "О-о, ты, Зиночка, на грубость нарываешься и всё обидеть норовишь!" – невнятным тоном продекламировал он слова из песни Вл. Высоцкого, – но, приступим к делу.
Достал из папки лист и произнёс: – Это твои показания, прочти и подпиши.
– Это то, что вытянули из меня, когда был в беспамятстве? Мало ли, что я тогда говорил! Не помню! Ничего не буду подмахивать! А на суде доложу о ваших методах допроса!
– Да ты прочитай, там нет ни слова о том, что ты рассказал. И этого никто не слышал. Здесь написано о том, что ты сообщал ранее: не видел ничего и не знаешь! О другом не хочешь говорить. Мы называем таких "отказниками". Пойдёшь по лёгкой статье.
– Всё равно не буду подписывать!
Следователь взял листок, положил в папку.
– Ну, что же, твоё право. Но этим ты ничего не достиг. Я сдаю дело в суд.
– Требую адвоката! – вспылил я.
– Его не будет, – отрезал дознаватель, – он отказывается работать с тобой из-за того, что ты говоришь ему неправду. Такова суть их труда. Ему не на чем строить свою линию защиты. Такие вот дела, брат.
– Я вам не родственник! – огрызнулся я, – и никогда им не буду. Они не издеваются друг над другом!
– Знаешь, что, учитель, – взорвался следак, – ты достал меня! Я помогу тебе устроиться в такое место, где тебе преподадут и научат иным жизненным урокам. Там запоёшь по-другому! Конвой! – крикнул он. – В камеру!
Две недели я "сидел на якоре", ждал судебного процесса. Ко мне не допускали никого, лишь получал передачи от мамы. Что я только не обдумал за это время! Мысли роились, словно пчёлы, но ответ напрашивался один: "Работники милиции всё-таки сговорились и поделили "общак" на троих. Следователь, после моего невольного признания, видимо, прижал козлов, и они взяли его в долю. Теперь им выгодно, чтобы о деньгах не знал никто, а меня, свидетеля, в тюрьму! Потому он и пошёл в попятную, как бы принял показания первых допросов.
Тем самым, они "переводят стрелки" на меня и бандиты будут продолжать думать, что их присвоил я, и теперь не отстанут в этом вопросе. Как докажу, что хотя и был там, но не брал?" Я понимал, что меня ждёт нехорошее будущее. Но не предполагал, что оно будет таким безжалостным и жестоким по отношению ко мне, невиновному. Ах, Артём, Артём, вы не представляете, какой невероятной может быть действительность! Мы везде кричим: правда, суд, пытаемся что-то доказать, надеемся на справедливость, но всё это фикция! Два-три человека, обладающие законной властью, могут сделать всё, что угодно и так представить дело, что общество отвернётся от тебя. А потом, уже не важно, что будешь говорить, доказывать кому-то: я не такой, меня оклеветали! Ты уже с тавром! Большинство будет "понимающе сочувствовать", но мнения своего уже не изменит! Судили, значит было за что! Такова логика множества наших людей". Но, посмотрите, за окном стемнело, а мы ещё не ужинали.
Действительно, за изложением событий необычной жизни, мы не заметили, как прошло время. С трудом верилось в рассказанное. Неужели такое может происходить в нашей "преуспевающей" стране! В милиции, которая нас "бережёт" и "готова на всё" ради благополучия российского человека! Наконец, в нашем суде, "самом гуманном в мире"! Но передо мной был живой человек, который прошёл через всё это и нёс на лице и теле видимые свидетельства чудовищной несправедливости! Мог ли он говорить неправду? Конечно! Но для чего? Что бы значило для него оправдательное мнение одного, к тому же случайного, человека, которому он "навесил лапшу" на уши? Жизнь изменилась бы что ли? Я видел, как трудно ему сообщать о прошлом! Нехорошие воспоминания так волновали Даниила и, видимо, действительно были такими, что иногда он не мог говорить, сжимал кулаки и делался красным. Даже дыхание становилось прерывистым и он, с трудом, глотал слюну. И это притом, если бы он плёл неправду? Нет, глядя на него, я верил ему беспрекословно.
На этот раз мы не пошли в ресторан. У меня были свои продукты, я же недавно из дома. Позвал к столу попутчика. Он согласился, но "общепит" всё-таки посетил: принёс коньяк. Я ещё пошутил ему: – Даниил, так, пока мы доедем, вы пропьёте все свои деньги. Здесь это немало стоит!
Он усмехнулся, повернул ко мне голову. И я впервые увидел не напряжённую, открытую улыбку, может даже счастливую.
– За это не волнуйтесь, "алтушек" хватит на мою жизнь! Как вы думаете, эти "педерасты" должны компенсировать страдания, что они причинили мне? Обязаны! И они это делают перед смертью, "вносят" свою долю. Кто сколько может! – усмехнулся он.
Мы неплохо поужинали. Даниил опять раскраснелся. Я не мог понять от чего. То ли от выпитого, то ли от воспоминаний о невзгодах своей непутёвой жизни. Был уже глубокий вечер, и я предложил устраиваться на ночь, то есть лечь. Он принял моё предложение. Мы выключили основной свет, оставили только ночник и он продолжил свой рассказ. Я, конечно, не забыл включить магнитофон и вот что услышал.
"…Так вот, пробыл я в камере чуть больше десяти дней и время пришло. Меня и ещё двоих мужчин вывели, затолкали в воронок и повезли. Ехали недолго. И вскоре я оказался в небольшом помещении. Там сидели три человека. Оказалось, что это судья, обвинитель и… адвокат. Мне объявили, что процесс будет закрытым. А как же, "порицали" "матёрого" бандита! Передо мной разыгралась невероятная комедия, в которую раньше никогда бы не поверил.
Толстый, неприятного вида, арбитр уточнил мои данные. Прокурор произнёс обвинительную речь. Мне вменяли участие в преступной группировке и утаивание большой суммы денег. Услышав подобное, я оцепенел. Меня объял ужас. "Как же так, ведь настолько далёк от всего этого! Окончил институт, работал преподавателем, был на хорошем счету в школе. Какой из меня бандит! Многие могут описать мою жизнь, характер! И вообще, почему никого нет в зале? Неужели эта троица, тоже купленная? И судят лишь для того, чтобы избавиться от меня, как от свидетеля похищения больших денег государственными служащими! Выходит, мою жизнь оценили в полтора миллиона "деревянных" и десять тысяч баксов!" Я был поражён разыгравшейся комедией, и дух мой сломался. Сумел только выкрикнуть: – А почему нет свидетелей?
– Процесс закрытый, их не будет!
И беззаконие началось! Троица вполголоса переговаривалась между собой, даже не глядя на "подсудимого". Моё внутреннее возмущение достигло апогея. Они вычёркивали меня из жизни, и ничего невозможно было сделать! Нервы не выдержали свалившегося несчастья, и я ушёл в себя, отключился от реальности. Слышал слова, но смысл их не доходил до моего сознания. А привести в чувство, видимо, никому не нужно было. И сидел я, как обезьяна, без мыслей, эмоций и даже постижения самого себя. Живой труп! Меня захватила невероятная апатия ко всему происходящему. Больше ничего не слышал и не видел.
Пришёл в себя в камере. Оказалось, проспал почти сутки. О том, что произошло, совершенно ничего не помнил. Мозг, защищая мою психику, уничтожил память о происшедшем событии. Но чувствовал себя невероятно плохо. Видимо, где-то, подспудно, оно всё же существовало и давало о себе знать. К тому же, я был уже далеко не таким, что был раньше: балагур и весельчак. Мой стержень, основа моего бытия, надломился. От осознания незаконных действий чиновников, наступил долговременный шок. До меня начала доходить проза жизни, мысль о том, что все мы букашки и живём, словно в клетке, у циклопов – людей наделённых властью. Они могут в любой момент съесть каждого из нас или раздавить, не моргнув при этом глазом. И всё это наш, российский народ: чьи-то папы, мамы, братья, сёстры и дальнейшие родственники.
За мной пришли. Доставили в некий кабинет. Мужчина в гражданской одежде усадил меня за стол и протянул лист бумаги: – Прочитай и распишись!
Мне не хотелось даже смотреть на этого козла и я, молча, отвернулся. Он ухмыльнулся.
– Напрасно, это приговор. Мне сказали, что ты его не слышал. Уснул, что ли? Читай! Пять лет, это немало!
Я едва не упал, услышав эту цифру. "Какой огромный срок! За что? Всё, кончилась моя жизнь! Теперь я буду человеком с клеймом! Меченым!" Меня пробрали слёзы, и я закрыл руками глаза.
Вскоре взял себя в руки и сказал мужчине: – Шакалы вы все! Ради денег упекаете в тюрьму невинного человека! Как жить-то будете с таким грузом на совести? Но ничего, придёт и моё время торжества!
– Ты оскорбляешь служителей закона? Да ещё и угрожаешь!
– Я утверждаю очевидное! Отправляйте в камеру, не буду ничего подписывать!
– Ты и сейчас козлишься? Мы поможем оказаться там, где с тебя собьют спесь! Ещё вспомнишь нас!
– Да я и так никого из вас не забуду. Бог даст – свидимся, "отблагодарю" тогда всех причастных к моему делу. "Спасибо" скажу за "перевоспитание особо опасного преступника"!
Глава 10
Вечером меня, почему-то поместили в одиночную камеру. А ночью сильно избили. Тихо вошли три человека, и среди них был… Змей. Они прямо от порога кинулись на лежащего на нарах. Я был сам не свой от приговора и к тому же ещё дремал. Урки мигом сбросили на пол и принялись пинать, причём ударяли куда попало. Затем "ползучий" остановил побоище, наклонился ко мне и зловещим голосом спросил: – Где "общак", "фраерок"? Убьём!
Я выплюнул зуб. Страшно болели разбитые дёсны, бока. Изо рта текла кровь.
– Его взяли менты, с собакой, – ответил я, – она привела их к нему по твоему следу.
– Вот как! Ты же говорил, что спал в бурьяне и ничего не видел!
– Я испугался, что застрелишь, потому и сказал так. Что мне оставалось делать?
– Ты сам, своими "шнифтами" видел? Или "пургу гонишь"?
Перед глазами появилась картина завода.
– Они раскопали рюкзак, а потом вновь зарыли и не доложили о нём руководителю группы. А потом, видимо, забрали его себе.
– Значит, и ты мог увести его до них! – вскипел уркаган. – Менты говорят, что "прикарманил" и не признаёшься в этом! Мы проверим, но если "горбатого лепишь", держись! В любом месте найду тебя! Кроме того, у нас везде свои братки и они спросят так же, как я! Зализывай пока свои синяки. Возможно, мы ещё встретимся!
Они шмыгнули в дверь. Сразу же заскрежетал замок: кто-то находился за ней. Я не удивился тому, как попали сюда бандиты!
Я остался в одиночке. Через три дня в камеру "подселили" вновь прибывшего "подследственного". Им оказался… мой брат. Он сразу объявил, что от Змея. Бить меня не будет, но должен "разрыть помойку": добраться до сути дела. Поэтому я должен не "пунтить", а "расколоться": куда перепрятал его "цуци"? На все мои объяснения, отрицания и уговоры, он только смеялся, и грозил всевозможными карами. Перед уходом, сказал: – Ты, "бабан", даже представить себе не можешь, как теперь перевернётся твоя жизнь! Кем ты был и чем станешь! Тебя давно бы "завалили, но ты нужен для "следствия". Так что, "жихтарь" пока!
Я пытался поговорить с ним, рассказать, как было дело, убедить в своей невиновности, но Юрий засмеялся наглым смехом мне в лицо и стукнул в дверь. Она тотчас открылась. Он ушёл, не выслушав доводы.
Утром меня вывели во двор. Там стоял воронок с зарешеченными окнами и два милиционера. Они открыли боковую дверь. Приглашающий жест и команда: – Вперёд! Поднялся в будку. Меня поместили в клетку и машина тронулась. Я был сам не свой, и порой казалось, что это дурной сон. "Ну, не может же так быть, чтобы невинного человека посадили в тюрьму! Что же за люди верховодят в нашем "свободном" обществе, стране открытой "гласности" и "демократии"! И где искать на них управу, когда все поголовно берут деньги!"
Я закрыл глаза и едва сдержался, чтобы не пустить слезу, так, как понимал, что жизнь моя покатилась под откос.
Внезапно, пришла неожиданная мысль: "А если бы завтра война! Кого защищать и стоит ли? Народ, в своей основной массе, бесправный, в стране властвуют нечестные, зарвавшиеся люди! Ради кого умирать? За них! Чтобы снова воцарился беспредел! И вторично бы старики рылись в мусорных баках! Умирали от "изобилия" пустых лекарств, которые невозможно купить из-за заоблачных цен! А воевавших заново будут оскорблять, как сейчас афганцев!"
Невесёлые мысли были прерваны, воронок остановился. Мы подъехали ко второму этапу моей трагедии – "казённому дому". Оказывается, у нас тоже была маленькая перевалочная "кича". Я о ней даже и не знал. От пропускного пункта в обе стороны тянулся высоченный кирпичный забор, увенчанный рядами колючей проволоки. Послышался лязг открываемых створ. Автозак тронулся, затем опять остановился. Открылись ещё одни ворота, и машина въехала во двор тюрьмы. Меня вывели и двое конвоиров с собакой, как ярого преступника, в наручниках, повели к входу в мрачное, серое здание. После документальной проволочки и снятия отпечатков пальцев, прошёл быстрый медосмотр. Заглянули даже в "очко".
Появился парикмахер и "оболванил" наголо голову, но особым образом выбрил виски. В дальнейшем я заработал за это лишние страдания. После этого меня сфотографировали в двух ракурсах. Затем отправили в баню. Она оказалась нетопленой, но тазик горячей воды налили, дали обмылок. Одежду я повесил на крючки, и она отправилась на прожарку, после чего приобрела такой вид, что, будучи на воле выбросил бы её на свалку. Искупавшись, получил в "каптёрке" постельные принадлежности и "попкарь" повёл меня по коридору. Вскоре открыл дверь, и я оказался… в карантинном помещении.
Это была большая комната, но людей здесь было уже человек двадцать. И странное дело: кроме двоих, на меня никто не обратил внимания. Я поздоровался и спросил, где мне устроиться? Один из поднявших голову, кивнул в сторону: – Занимай любое, свободное.
Я прошёл в середину и положил постель на голые нары. Молча, расправил матрас, простыню и улёгся. Никто не подошёл ко мне, не заговорил. Видимо, ввиду того, где они оказались, все были заняты своими мыслями и думами о том, что будет дальше?
Вскоре вспомнил напутствие Жигана, его наставления и меня, идиота, это удивило. Где же блатные, их вопросы и всевозможные ухищрения? По причине уголовной безграмотности, принял пересыльную камеру с "новичками" за тюремную. Но тогда это дурака, взбодрило. Понравилось то обстоятельство, что никто не лезет с расспросами и своими историями. Не до того было: слишком быстро и коренным образом изменилась моя беззаботная жизнь. Я решил полежать, прийти в себя и ждать дальнейших событий. В голове, в одном направлении вертелся рой мыслей: что будет далее? Ведь впереди целых пять лет! Здесь "сидеть" или отправят куда-то? И что меня ждёт? Смогу ли объяснить блатным, что не имею никакого отношения к их общаку. Так, лёжа и задремал.
Спокойная жизнь закончилась через три дня. Дверь открылась, вошли пять охранников, и приказали троим собираться с вещами. В их числе оказался и я. Нас вывели на улицу, затолкали в автозак и мы поехали в неизвестном направлении. Тащились долго, и по дороге я спросил сопровождающего, куда нас везут? Он сказал: – Едем в соседнюю область, в "настоящую тюрьму", где с вами уже не станут церемониться! Там кутузка с "правилами и понятиями"!
У меня "ёкнуло" в груди: что впереди? Эх, если бы знал, что меня ожидает! И в то же время, что бы я мог сделать, изменить? Ровным счётом ничего! А в душе всё словно закаменело от чудовищного обращения, несправедливости и бесцеремонного унижения моей личности. Теперь я начал осознавать и понимать ходившие раньше разговоры о том, что в тюрьмах сидят и невинные люди! Как это может быть? Чтобы наши и творили такой произвол! "Советский суд, самый гуманный в мире!" Раньше подобные слухи проходили мимо ушей, но слышал я такое не один раз.
Через несколько часов мы въехали во двор тюрьмы. О-о, как нас встретили! Прямо взвод почётного караула, да ещё и с собаками. Здесь, я в первый и последний (к счастью) раз встретился со служивыми женщинами. Нам, словно убийцам, заломили руки, пригнули к земле и потащили! И снова долгие бумажные формальности, обыски и баня. Одежду нашу отобрали, принесли другую, "казённую". Затем ввели в небольшое помещение, с грязным полом. На нём виднелись бурые пятна. Это была запёкшаяся кровь. "Попкари" вышли, оставив нас одних. Мы, с недоумением, переглянулись. Это было что-то новое.
И вдруг… к нам вошли три фемины. Они были в военной форме, с пристёгнутыми сбоку резиновыми дубинками. Их лица, как у ниндзя, скрывали повязки, оставляя открытыми только глаза. Грациозные белые ноги, без чулок, обуты в изящные туфли. Моя сущность была ошеломлена возникшим видением. Видимо, потому, что попал в заключение в первый раз.
Мне показалось, что возникшие стройные пери смотрели на нас с участием, сожалением. Я долго не видел представителей слабого пола и меня, обиженного, невольно потянуло к ним. И они, какое-то время, рассматривали новичков. У них изящно разлётались тонкие брови и были невероятно красивые, с длинными ресницами, очи.
"Феи" завораживали, тянули к себе, словно магнит. Хотя маски и скрывали их лица, некое шестое чувство подсказывало, что это были молодые особы. Стоявшая напротив меня "волшебница", как сдавалось тогда, девушка, смотрела мне прямо в душу. Других я уже не видел. Её взор гипнотизировал, звал к себе, обещая дать что-то неслыханное, неземное. Это ощущение невозможно было преодолеть, и я невольно потянулся к ней, как бы к сестре, к маме, к родному созданию.
Моему естеству захотелось поплакаться о своей несчастной судьбине. Рассказать о несправедливости этого мира и претерпеваемых обидах от судебного беспредела. И сдавалось, что она примет участие в моих невзгодах и страстях: выслушает, утрёт слёзы и сопли, а может и всплакнёт со мной. Ведь это была чья-то жена, мама, сестра, тётя… Мне в то время казалось, что мадонна тоже сейчас шагнёт ко мне, обнимет, улыбнётся и поцелует несчастного. Спадёт маска ниндзя и предо мной окажется барышня удивительной красоты и обаяния! Ведь я попал в другое измерение, созданное её глазами! Но…
Внезапно я получил хлёсткий удар резиновой дубины! Он пришёлся по голове. Это произошло настолько быстро, что, находясь в некой эйфории, я даже не заметил движения с её стороны. Потрясение было, как неожиданный гром, хотя молнии не увидел. Сначала просто не дошло, что она меня бьёт. Я даже боли не почувствовал. И после первой оплеухи, всё также продолжал смотреть в зрачки волшебницы, которые не изменили своего выражения и продолжали призывно звать к себе. Удивительное дело: "вертухайки" избивали нас, а их взоры совершенно не менялись, обещая дать что-то невероятное, сверхъестественное.
Второй удар пришёлся сзади, специально по икрам ног. Видимо, я как-то повернулся к ней боком. Они подломились, и я упал на пол. Но осознание происходящего ещё не произошло. Мозг не хотел воспринимать действительность подобной, какой она была. Уже стоя на коленях, снизу вверх, я продолжал смотреть ей в глаза, не веря в происходящую безумную реальность. И она, вновь замахиваясь "средством для успокоения народных масс", глядела на меня, но в её, теперь уже бесстыдных мигалках, были все пороки зла: гордыня, превосходство, ненависть и ещё что-то, демоническое! Гадина закричала, заматерилась, тем самым приводя меня в себя, в настоящее время. А я всё не хотел осознать творящегося беспредела. Но затрещины посыпались одна за другой, и моя сущность выпала из созданного ею параллельного мира.
Уже лёжа на полу, прикрываясь руками от безжалостного избиения, всё пытался взглянуть в зенки этой суки. Я пришёл в себя только после того, когда мне снова удалось встретиться с ней взглядом. У неё уже были гляделки демона из преисподней. Они не любили никого из нашего мира. Это было исчадие ада, посланник самого сатаны! Но бельма этой твари продолжали смотреть в глубину меня, а руки изощрённо колотили. Оплеухи приходились направленно, и от них невозможно было защититься. Получив от "своей пассии" несколько сильных тумаков по голове, я потерял сознание. Вокруг продолжалось такое же побоище и вскоре мы, все трое, лежали на полу. Сколько времени они отрабатывали на нас свои приёмы, конечно, никто не знал. Артём, большинство из нас не представляет, как бывает болезненно! Так, что уходя от дикой боли, мозг отключается от реальности и перестаёт воспринимать сигналы от рецепторов.
