Виктор Голявкин
Мой добрый папа
© В. Голявкин, наследники, 2020
© В. Минеев, иллюстрации, 2020
© ООО «РОСМЭН», 2020
* * *
Моему отцу посвящается
1. Я не хочу обедать
Я никогда не хочу обедать. Мне так хорошо во дворе играть! Я всю жизнь бы во дворе играл.
И никогда не обедал бы. Я совсем не люблю борщ с капустой. И вообще я суп не люблю. И кашу я не люблю. И котлеты я тоже не очень люблю. Я люблю абрикосы. Но вот мама зовет меня есть борщ, мне приходится все бросать: недостроенный дом из песка и Раиса, Расима, Рамиса, Рафиса – моих друзей, братьев Измайловых. Мой брат Боба любит борщ. Он смеется, когда ест борщ, а я морщусь. Он вообще всегда смеется и тычет себе ложкой в нос вместо рта, потому что ему три года. Нет, борщ все-таки я могу съесть. И котлеты я тоже съедаю. Виноград-то я ем с удовольствием! Тогда и сажают меня за рояль. Пожалуй, я съел бы еще раз борщ. Только бы не играть на рояле.
– Ах, Клементи, Клементи, – говорит мама. – Счастье играть Клементи!
– Клементи, Клементи! – говорит папа. – Прекрасная сонатина Клементи! Я в детстве играл сонатину Клементи.
Папа мой музыкант. Он сам сочиняет музыку. Зато раньше он был военный. Он был командиром конников. Он скакал на коне совсем рядом с Чапаевым. Он носил папаху со звездой. Я видел папину шашку. Она здесь у нас в сундуке. Эта шашка такая огромная! И тяжелая! Ее трудно в руках держать, не то что махать во все стороны. Эх, был бы папа военный! Весь в ремнях. Кобура на боку. На другом боку шашка. Звезда на фуражке. Папа ездил бы на коне. А я шел бы с ним рядом. Все мне бы завидовали! Вон смотрите, какой Петин папа.
Но папа любит Клементи.
А я не люблю. Я люблю строить дом из песка, и друзей люблю, четырех братьев: Расима, Рафиса, Раиса, Рамиса. Что мне Клементи!
Я играю. И спрашиваю:
– Не хватит?
– Играй еще, – говорит мама.
– Играй, играй, – говорит папа.
Я играю, а брат сидит на полу и смеется. В руках у него заводная машина. Он оторвал от машины колеса. И катает их по полу. И ему очень нравится. Никто ему не мешает. Не заставляет играть на рояле. И потому ему весело. Плачет он очень редко. Когда у него что-нибудь отнимают. Или когда его стригут. Он совершенно не любит стричься. Он так и ходил бы всю жизнь лохматый. На это он не обращает внимания. В общем, ему хорошо, а мне плохо.
Папа с мамой слушают, как я играю. Брат катает по полу колесики. За окном кричат четыре брата. Они кричат разными голосами. Я вижу в окно: они машут руками. Они зовут меня. Им одним скучно.
– Ну все, – говорю я, – все сыграл.
– Еще разик, – просит папа.
– Больше не буду, – говорю я.
– Ну пожалуйста, – говорит мама.
– Не буду, – говорю я, – не буду!
– Ты смотри мне! – говорит папа.
Я пробую встать. Убираю ноты.
– Я сотру тебя в порошок! – кричит папа.
– Не надо так, – говорит мама.
Папа волнуется:
– Я учился… я играл в день по пять-шесть часов, сразу после Гражданской войны. Я трудился! А он?.. Я его в порошок сотру!
Но я-то знал! Он меня не сотрет в порошок. Он так всегда говорит, когда злится. Он даже маме так говорит. Как может он нас в порошок стереть? Тем более что он наш папа.
– Не буду играть, – говорю я, – и все!
– Посмотрим, – говорит папа.
– Пожалуйста, – говорю я.
– Посмотрим, – говорит папа.
В третий раз я играю Клементи.
Наконец-то меня отпускают! Мой брат Боба идет за мной. Он растерял все колесики. И ему теперь скучно.
На дворе меня ждут четыре брата. Они машут руками, кричат. Мой дом из песка разрушен. Весь труд мой пропал даром. И все из-за борща и Клементи! Дом разрушил Рафис – младший брат. Он плачет – братья его побили. Нечего делать! И я говорю:
– Ничего. Новый дом построим.
Я веду всех в магазин к дяде Гоше. Дядя Гоша – папин знакомый. Он нам все отпускает в долг. Он записывает на листке наш долг, а потом папа платит ему. Так хорошо! Папа так и сказал: отпускай им все. Что они захотят. Сколько им угодно.
Вот приходим мы в магазин. Дядя Гоша нам отпускает конфеты. Мы можем есть их сколько хотим. Потом папа заплатит.
Раис говорит:
– Я уже все съел.
Мы опять идем к дяде Гоше. И набираем еще конфет. Он говорит:
– Не много ли? Приходите еще.
– Непременно придем, – говорим мы.
Во дворе нас окружают ребята. Мы раздаем конфеты. Нам не хватает на всех конфет. Например, Керим без конфет, Маша Никонова и Сашок.
Мы опять идем к дяде Гоше.
– Пожалуйста, – просим мы, – извините. Но нам тут не хватило конфет. Что же делать? Мы очень расстроены. Нам нужно еще чуть-чуть конфет. Чтобы всем хватило.
– Зачем чуть-чуть! – говорит дядя Гоша. – Берите! И приходите еще.
Он дает нам конфет, и все довольны. Теперь всем ребятам хватило конфет.
На улице стало темнеть. Фонари зажглись. Скоро небо будет в звездах. Такое в нашем городе небо. Наш город самый красивый. Хотя я не был в других городах. В нашем городе есть бульвар. Там море, корабли и лодки. И виден остров вдали. И нефтяные вышки в море. Я пошел бы сейчас на бульвар, но вы слышите? Мама зовет нас на ужин.
И я иду ужинать. Так целый день. Целый день должен я есть!
Я съел ужин, но это не все. Меня снова ведут к роялю. Папы нет дома, и я говорю:
– С меня хватит.
– Вот отсюда начни, – просит мама, – вот с этой строчки.
– Хватит с меня, – говорю я, – и все!
– Будем ждать папу, – говорит мама.
Приходит папа. Он весел. Он держит два больших ящика. В этих ящиках мандарины.
– В июне и вдруг мандарины?!
– С трудом достал, – говорит папа. Он открывает ящики. – А ну! Налетайте, ребятки! Хватайте!
Мы налетаем, хватаем, смеемся. Папа смеется вместе с нами. Ест мандарины. И говорит:
– Позовите всех.
Я зову братьев Раиса, Рафиса, Расима, Рамиса, мы угощаем их мандаринами. И ящики быстро пустеют.
Потом братья уходят, мама уносит пустые ящики. И говорит папе:
– Как с деньгами? Сумеем ли мы все же съездить на дачу? Хотелось бы. Лето проходит.
Я вижу, папа задумался. Он говорит:
– Может, мы сумеем. Но может быть, и не сумеем. Но если мы и не поедем, то не беда – жизнь и так прекрасна!
Но я-то знаю. На даче прекрасней. Там нет рояля. Там гранаты, айва, виноград, инжир… Там море без конца и края. Я люблю купаться в море! Я хочу на дачу! Там рядом станция, гудят паровозы. Там проходят разные поезда. А когда машешь им вслед – тебе тоже машут из окон вагонов. И еще там горячий песок, утки, курицы, мельницы, ослики…
Потом я засыпаю на стуле.
Сквозь сон слышу я голоса, все про дачу, про море, про лето…
А утром я просыпаюсь в кровати.
2. Соседи
Фатьма Ханум – тетя Фатьма, мама братьев Рамиса, Рафиса, Расима, Раиса. Как видит меня, каждый раз говорит: «Ах, Петька, Петька, совсем большой!» Она помнит, когда я был маленький. И теперь удивляется, что я большой. Разве можно удивляться! Я ведь рос постепенно. Вот и сейчас, вышел я в коридор, а она говорит:
– Очень быстро растешь!
– Все растут одинаково, – говорю я.
– Расти, расти, – говорит она.
– Вас мама ждет, – соврал я.
Мама любит беседовать с Фатьмой Ханум. А Фатьма Ханум – с моей мамой. Они могут беседовать часами.
– Тетя Фатьма, пойдемте к нам!
В который раз мама рассказывает! О том, как я потерялся. Они смеются. Но я не смеюсь. Что мне смеяться! Я много раз слышал. Раз сто или двести. Очень странные взрослые люди! Рассказывают одно и то же. Разве со мной так бывает? Каждый день у меня куча новостей. Что мне вспоминать старое? Когда кругом одни новости!
Я слышу их разговор.
Мама. Помню, он у меня родился, у него глаза были синие. А потом они стали совсем не синие. Какие-то серые. Так обидно! Вот ведь как бывает!
Фатьма Ханум. Быстро растет…
Мама. Да, да, да, вот я и говорю… А когда он был маленьким, он был маленьким – вот таким… он тогда отправился гулять, он открыл сам дверь, вышел на улицу, он прошел тогда весь город, наискосок весь город, и остановился в скверике; как сейчас помню, была суббота, играл оркестр и под оркестр плясали взрослые. Ему понравилось! Он стал вместе со всеми плясать, его и нашли в таком виде – руки в боки и пляшет!
Фатьма Ханум. Очень веселый ребенок!
Мама. Горе мне с ним.
Фатьма Ханум. У меня четыре.
Мама. Я и забыла!
Они смеются. Но я не смеюсь. Ничего нет смешного.
Тетя Фатьма говорит мне:
– А ну расскажи, как ты там танцевал?
– Я маленький был, – говорю, – и не помню.
– Очень быстро растешь, – говорит она.
– Сыграй-ка Клементи, – просит мама.
Но я не хочу играть Клементи.
– Твой папа учился, – говорит мама. – Сразу после Гражданской войны… Он играл по семь-восемь часов…
– Это я знаю, – говорю я.
– Ну хорошо, – говорит мама, – ну хорошо, тогда спой Фатьме песню.
Мама играет, а я пою:
Солнышко ясное,
Наша жизнь прекрасная!
Я пою с удовольствием. Я ору.
– Подожди, подожди! – кричит мама. – Сначала начнем, три… четыре!
Солнышко ясное,
Наша жизнь прекрасная!
Я пою во все горло.
– Нельзя ли потише? – просит мама. – Я не слышу рояля.
– Конечно можно, – говорю я, – но тогда какой смысл?
– Сначала, сначала! – кричит мама. – Нас ждет Фатьма!
Хорошо, в дверь постучали. Это старик Ливерпуль. Я сразу узнал. Только он так стучится. Он, когда пьяный, стучит тихо-тихо. Почти неслышно.
Он крутит перед лицом руками. Как будто делает мельницу.
– А где Володя? – говорит он.
– Он не пришел еще, – говорит мама.
– Он мне страшно нужен…
– Но его нет.
– Я хотел угостить его…
– Вы же знаете: он не пьет.
– Я знаю, но вдруг… он ведь мой сосед… он мне страшно нужен…
– Ливерпуль, Ливерпуль, – вздыхает мама.
– Здрасте! – говорит он Фатьме Ханум.
– Здравствуйте, – говорю я.
– Здравствуй, старик, – говорит он мне.
– Я не старик, – обижаюсь я.
– Это неважно, – говорит он.
– Как же неважно? – говорю я.
– Извините, – говорит он.
– Пожалуйста, – говорит мама.
– Я должен вам денег, – говорит он, – не могли бы вы мне одолжить еще?
Мама ему дает бумажку.
– Я вам верну, – говорит Ливерпуль.
– Конечно, конечно, – говорит мама.
И старик Ливерпуль уходит.
У Ливерпуля тонюсенький детский голос, бородка крючком и лысая голова. Мама прозвала его Ливерпулем, хотя он имел другое имя. Он, кажется, был из Перу, каким-то случаем попал в Россию и навсегда остался здесь жить.
Не люблю я, когда он пьяный. Он машет руками, качается. Словно вот-вот упадет. Стариком вдруг назвал меня. Вот новость!
Мама беседует с Фатьмой Ханум. Я смотрю в окно. Вижу брата. Он строит дом из песка.
– Что ты торчишь тут? – говорит мама.
– Так, ничего, – отвечаю я.
Я жду папу. Сейчас выйдет он из-за угла. У него полны руки гостинцев. Чего только нет там! И мандарины, большие оранжевые мандарины!
А папы все нету. Всегда так. Всегда его нету, когда я его жду. Но стоит мне отойти от окна – он появится.
3. На балконе
Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Она живет вон в том парадном. Ей можно свистнуть. Она глянет вверх. И увидит меня. Это мне и нужно. «Привет, – скажу я, – тра-ля-ля-ля, три-ли-ли!» Она скажет: «Дурак!» – или что-то другое. И дальше пойдет. Как ни в чем не бывало. Как будто бы я не дразнил ее. Тоже мне! Что мне бант! Будто я ее жду! Я жду папу. Он мне принесет гостинцев. Он будет рассказывать мне про войну. И про разное старое время. Папа знает столько историй! Никто лучше не может рассказывать. Я слушал и слушал бы!
Папа знает про все на свете. Но иногда он не хочет рассказывать. Он тогда грустный и говорит: «Нет, не то написал я, не то, не ту музыку… Но ты-то! – он мне говорит. – Ты-то уж не подведешь, я надеюсь?» Мне не хочется папу обидеть. Он мечтает, чтоб я композитором стал. Я молчу. Что мне музыка? Он понимает. «Печально, – говорит он. – Ты представить себе не можешь, как это печально!» Почему печально, когда мне совсем не печально? Ведь папа мне не желает плохого. Тогда почему так? «Кем ты будешь?» – говорит он. «Полководцем», – говорю я. «Опять война?» – Папа мой недоволен. А сам воевал.
Скакал на коне, стрелял из пулемета…
Папа мой очень добрый. Мы с братом однажды сказали папе: «Купи нам мороженое. Но побольше. Чтобы мы наелись». – «Вот тебе таз, – сказал папа, – беги за мороженым». Мама сказала: «Они ведь простудятся!» – «Сейчас лето, – ответил папа, – с чего бы им простудиться!» – «Но горло, горло!» – сказала мама. Папа сказал: «У всех горло. Однако мороженое все едят». – «Но не в таком количестве!» – сказала мама. «Пусть едят сколько хотят. При чем тут количество! Больше они не съедят, чем смогут!» Так сказал папа. И мы взяли таз и пошли за мороженым. И принесли целый таз. Мы поставили таз на стол. Из окон светило солнце. Мороженое стало таять. Папа сказал: «Вот что значит лето!» Велел нам взять ложки и сесть за стол. Мы сели за стол – я, мама, папа, Боба. Мы с Бобой были в восторге! Мороженое течет по лицу, по рубахам. У нас такой добрый папа! Он столько купил нам мороженого! Теперь нам не скоро захочется…
Двадцать деревьев посадил папа на нашей улице. Сейчас они выросли. Огромное дерево перед балконом. Если я потянусь, достану ветку.
Я жду папу. Сейчас он появится. Мне трудно глядеть сквозь ветки. Они закрывают улицу. Но я нагибаюсь и вижу всю улицу.
