Виктор Елисеевич Дьяков
Метаморфоза
– А почему я об этом узнаю от вас, а не от него? – сурово перебил её Зыков.
– Я… мы … мы поссорились.
– А как давно вы знакомы с моим сыном? – Зыков задавал вопросы, имея целью рано или поздно уличить посетительницу во лжи.
– Мы уже давно друг друга знаем… – девушка ещё больше покраснела, – но с ним были всего один раз… три месяца назад… Я ведь до него ни с кем, – она готова была провалиться от стыда.
"Ну, вот и сорвалась, артистка хорошая, а ума нет, – злорадно подумал Зыков, – лет-то, наверное, все 25-ть, а то и больше, а туда же, один раз, до него ни с кем, врёт и не поперхнётся".
– Вот что… – Зыков не знал, как называть свою собеседницу. Имени он её не спросил, а сейчас уже как-то неудобно спрашивать, не хотел он её называть и девушкой. – Мой сын давно совершеннолетний и за свои поступки отвечает сам. Что же касается вашего бедственного положения, то я вам сочувствую. Но поймите и меня, в стране финансовый кризис, – Зыков достал портмоне, порылся в нём, раздумывая сколько дать, чтобы посетительница наверняка возмутилась, сбросила маску и обнаружила свои истинные намерения. А они, несомненно, заключались в желании словить сыночка богатого папаши, вешая "лапшу" на уши этому папаше. Он достал пятидесятирублёвую купюру и положил её на край стола вблизи девушки.
– Вот… не обессудьте, рабочим зарплату нечем платить, больше не в состоянии.
Зыков ожидал либо вспышки гнева и площадной брани проститутки, или… если она чрезмерно жадна, а может быть и давно без клиентов (кто на такую позарится), то схватит эти деньги и уйдёт…
Девушка медленно бледнела. Ни слова не говоря, она встала и вышла. В коридоре она долго не могла открыть замок, пока ей на помощь не пришла Валя.
С минуту Зыков тупо глядел на синеющую в углу стола пятидесятку. Молчаливый уход девушки его обескуражил. "Неужто так здорово отрепетировала роль? … Не похоже… А может быть и в самом деле не врёт? …Тогда получается… Да чего тут голову ломать, найти этого козла и всё выяснить". Он стал соображать, где сейчас может находиться сын: на квартире, в их загородном доме, у друзей… а может быть у девиц, ведь вторую ночь дома не ночует.
Зыкову повезло, уже первый звонок оказался удачным – сонный голос Алексея послышался в трубке, когда он набрал номер квартиры, из которой вышел три часа назад.
– Почему дома не ночевал… где ты шляешся по ночам?! – он хотел, было, учинить сыну обычный разнос, но осёкся, вспомнив, что звонит не по мобильнику и Валя наверняка их прослушивает. В ответ сын только молча сопел в трубку. – Вот что, мне с тобой надо срочно поговорить… Ты меня понял!? – последние слова были произнесены с угрозой.
Явно струсивший Алексей ответил с дрожью в голосе:
– Понял… я сейчас к тебе приеду.
– Только побыстрей, не раскачивайся, ноги в руки и чтобы через полчаса был здесь.
Зыков нарочно ставил сыну нереальный срок прибытия, дабы его подогнать – на общественном транспорте от их квартиры до конторы за полчаса никак не добраться, а машину, стоящую в гараже загородного дома, он сыну не доверял. Впрочем, и сам Зыков на ней ездил крайне редко. Машина требовала определённой заботы, её могли угнать (то был новый "Мерседес", предмет лютой зависти Кузькина), а он не хотел лишних хлопот. Потому Зыков и обязал компаньона стать ещё и чем-то вроде его бесплатного извозчика.
– Что-то случилось? – Алексей по голосу отца чувствовал, что по приезду ему предстоит не обычный отцовский выговор.
– Приедешь, узнаешь, – не захотел раскрывать для посторонних ушей семейную тайну Зыков.
Из тюрьмы Зыков вышел сильно постаревшим, с расстроенным здоровьем и начисто лишившись романтической составляющей своего мировоззрения. Он уже жалел, что опрометчиво отказался от предоставлявшейся возможности избежать срока, тем более что главбуха его благородство не спасло. Увы, тогда Зыков предпочёл лавры Дон-Кихота. Ему даже доставляло удовольствие вести полемику со следователем, доказывая глобальную неэффективность всей советской экономики. Он утверждал, что на данном фоне деяния таких как он фактически ничего не меняют, ибо тех денег что они "наваривали" всё равно не увидели бы ни в нищей Сибири, ни в вечно недоедающем Поволжье, они всё равно провалились бы в чёрную дыру… Ох, как пожалел потом, уже в зоне о своей наивности Зыков. Там только её завсегдатаи, уголовники-воры чувствовали себя как дома, а такие как он "хозяйственники" являлись одной из низших "каст".
Алексей, конечно, появился позже срока указанного отцом. Примерно час Зыков то недвижимо сидел в кресле, то нервно мерил шагами кабинет. Пару раз звонил телефон: Валя сообщила, что к нему прорывается по межгороду кто-то из деловых партнёров, потом по мобильнику на него вышел один из снабженцев, желая согласовать цену на найденные им в какой-то организации несколько тонн алюминиевого лома. Партнёра Зыков проигнорировал, а вопрос с ценой решил со свойственным ему математическим анализом.
Алексей явно не выспался и ощущал последствия очередной попойки. Также по всему чувствовалось, что он не имеет ни малейшего представления о причине вызова, и тем не мало озадачен. Ему шёл двадцать пятый год, он высок и плечист, однако из-за мешков под глазами и уже появившихся зачатков обрюзглости смотрелся старше. Но за одеждой, в отличие от отца, он следил, и потому даже сейчас одет был как всегда безупречно: прямые серые тонкой шерсти брюки и пиджак с двумя глубокими почти до талии разрезами сзади, на ногах классические, эффектные туфли. Он никогда не тяготел к молодёжной моде и любил солидный, дорогой "прикид" – здесь сын пошёл в мать, которая тоже любила и умела одеваться.
– Садись, – Зыков указал на стул, где час с небольшим назад сидела девушка. Алексей плюхнулся на него и с вожделением посмотрел на графин с водой. Зыков выглянул в коридор и, убедившись, что там никого нет, запер дверь, взял трубку телефона и отдал распоряжение Вале:
– Полчаса со мной никого не соединять. Если Владимир Михайлович позвонит, скажи, что я на завод отлучился. – Действия отца ещё больше насторожили Алексея, он даже перестал созерцать воду в графине. – Ты мне ничего не хочешь сообщить? – Зыков начал с "прощупывания" почвы.
– А что я должен тебе сообщить? – Алексей удивлённо смотрел на отца.
– Ну, о жизни своей… о друзьях, – Зыков предпочёл не спрашивать напрямую о подругах.
– Папа, мы же с тобой столько раз уже об этом говорили… И чего тебе мои друзья?
– А то, что они вместе с тобой, или благодаря тебе транжирят не деньги своих родителей, а твоего отца. Так что я в некотором роде являюсь и их спонсором, и потому имею право спросить!
Алексей скептически усмехнулся – разговор сворачивал в своё обычное тупиковое русло. Стоило ли из-за этого вызывать его.
– Пап, я попью, – Алексей схватил стакан, налил воды и с жадностью залпом выпил.
Хоть Зыков и освободился по амнистии, почти на год раньше срока, он не успел ни спасти жену – она была неизлечимо больна, ни сына – тогда ещё не казалось, что с ним всё так серьёзно. Вот тут-то у него в сорок с небольшим лет и появились первые признаки усталости от жизни. Тогда из прострации его довольно быстро вывел Кудряшов. Он, используя предоставленные Перестройкой возможности, уже легально занимался коммерцией, и ему как воздух был необходим Зыков. Так они вновь на пару стали делать деньги, только вот удовольствия от этого процесса Зыков год от года испытывал всё меньше. А сейчас стало очевидным, что все его достижения – фирма, деньги, загородный дом, "мерседес"… – оказывались ненужными. Пошёл уже четвёртый год как Алексей бросил институт. Зыков, по горло занятый делами фирмы, думал, что сына вылечит время – погуляет год, ну два и возьмётся за ум. Но "академические каникулы" затягивались: сын по прежнему со своими друзьями прогуливал в казино и ресторанах ежемесячно пару тысяч долларов, выдаваемую ему на "карманные расходы". Зыков пробовал сократить дотации, но привыкший сорить деньгами Алексей стал делать долги. А потом, не имея возможности отдавать, он стал появляться дома избитым, причём избитым со специфической жестокостью. Тюремный опыт сразу подсказал этническую принадлежность кредиторов сына. Зыков не на шутку испугался и вновь стал давать деньги. Он не знал, как быть, как бороться с этой напастью, так как Алексей наотрез отказывался менять образ жизни и таким образом ставил крест на своём будущем, делая ненужными и все усилия отца.
Вызвав сына, Зыков сам себе боялся признаться, чего он ожидает от этого разговора: а вдруг девушка говорила правду и этот ребёнок действительно от Алексея… то есть, о Господи яви чудо, его внук (мысль о внучке как-то не приходила в голову). Он не знал, как подступиться к этому щекотливому вопросу. "А что если он её даже не помнит?" Но надо с чего-то начинать.
– Тут ко мне с час назад одна твоя знакомая приходила.
– Какая ещё знакомая? – округлил глаза Алексей, вновь нацеливаясь на графин.
– Ну, такая худенькая, страшненькая, – желая ужалить сына, Зыков сгустил краски.
– Ты за кого меня принимаешь, я дешёвок не подбираю, – Алексей криво усмехнулся и взялся за графин.
От такого ответа у Зыкова даже заныло в груди, и он с решимостью обречённого выложил свой последний аргумент:
– Тем не менее, она утверждает, что беременна от тебя.
Алексей поперхнулся водой и секунд двадцать не мог прокашляться. Он вскочил и, даже не вытерев выступивших от кашля слёз, быстро заговорил:
– Вот уж не ожидал… прямо к тебе… надо же тихоня… Я же ей говорил, что достану деньги!
– Какие деньги? – настороженно, словно боясь спугнуть удачу, спросил Зыков.
– Какие, какие… На аборт, на что же ещё!
