Виктор Цененко
Ружьё
Маша пишет кому-то, набирает. Всё подруге Элле. Но та, видимо, занята чем-то своим. Она сдергивает с себя одежду. Тут я вначале замешкал и думал отвернуться, но потом решил, что, во-первых, она столько меня ментально трахала, что мне стыдно не должно быть, а во-вторых я вообще сейчас умру и о чем тогда речь. Я подумал, глядя на процесс, что есть две большие разницы между девушкой, раздевающейся перед парнем, специально, с постановкой и настроением, и девушкой, раздевающейся наедине с собой, девушкой уставшей и, кажется, на грани срыва. Я вот подозревал, что у нее все нормально, и муж дома или кто там еще. Кошка – уж точно. Что она отрывается на нас просто потому что ей от этого еще лучше, что это хобби. Но ей и с нами плохо, и без нас. Она совсем одна. Унылая такая и тихая.
В общем, раздевалась она как-то неаппетитно. Под одеждой – вполне себе ничего барышня, с некоторым простительным целлюлитом, но сутулилась, была напряжена и в общем, не высекала никакой искры. И да, мне уже нечем чувствовать эротизм, но, уверяю, я бы также сказал и раньше.
Резюмируя, скажу так, я увидел привядшую девушку, которой было грустно и плохо жить. Вовсе не ту Марию Алексеевну, которая источала злобу и всех драла, стояла над нами металлическим колом, на который в любой момент можно было максимально больно присесть.
Она залезла в ванную под уже тарабанящий душ и сползла вниз. Она ждала звонка от подруги так, как будто это был последний лучик света. Телефон валялся в снятых и брошенных на табуретку вещах. Определенно, я застал ее в особенно мрачный день, на пике отчаяния. Вот она какая, оказывается, совсем и не мерзкая, не такая рубая, даже жалко ее. Я почувствовал, что всё, мой затяжной полет в могилу заканчивается, остается буквально пара мгновений, чтобы что-то предпринять.
Я смотрю на Марию, я подплываю, подлетаю к ней поближе, слыша, как она, кажется, всхлипывает и, собрав всю волю, что осталась, кричу: «Какая же ты конченая дрянь, Маша! Ничего ты не можешь! Ни с чем не справляешься! Как же ты всех достала!». Она подрагивает всем телом. Я кричу еще что-то, хочу еще добавить, к уже сказанному, но мой взгляд падает на сливное отверстие, и меня утягивает течением. Я соскальзываю в гремящую последнюю тьму. Это всё. Я окончательно умер.
Конец
