Виктор Буренин
Критические очерки. Разговор

– Да, вот вы шутите, смеетесь, а ведь право, если поглубже взглянуть, тут совсем не веселое явление – эти порывы современных наших Тяпкиных-Ляпкиных к поднятию таких мнимо-религиозных и мнимо-новаторских «вопросов», как вопрос о том, что Евангелие если и дозволяет христианам употреблять варенье, то «не слишком вкусное, лучше испорченное».

– Я с вами вполне согласен на этот счет. С формальной точки зрения, конечно, такие вопросы довольно комичны. Но их возникновение несомненно свидетельствует, что в головах и сердцах нашей так называемой современной интеллигенции господствует изумительнейший сумбур понятий и чувств. Каждый, кому взбредет в голову какой бы то ни было вздор, спешит сообщить его во всеобщее сведение, рекомендуя признавать в этом вздоре великую и, главное, будто бы «новую» религиозную истину.

Одному покажется, что к черту надо относиться благоговейно, что нельзя отрицать несомненности «бытия» черта, что необходимо в этом пункте заступиться за «старика»; нимало не смущаясь, тотчас же защитник черта выступает с полным убеждением в настоятельной своевременности подобной защиты.

Другому взбредет в голову, что Христос и апостолы возбраняют «вкусное варенье» и дозволяют только «испорченное», что вообще учение Христа отрицает все «сладенькое», и тотчас же любитель сладенького предлагает с легким сердцем отрешиться от учения Христа как несоответствующего новому «религиозному сознанию». Уже и это само по себе очень ясно доказывает, насколько прискорбен сумбур в умах поклонников черта и отрицателей Христа. Но еще было бы с пол-горя, если бы на этом дело и останавливалось. Мы видим нечто гораздо худшее: отрицателей, в таком роде третирующих учение Христа, у нас теперь сплошь и рядом признают за проповедников нового религиозного сознания, за серьезных мыслителей, с которыми надо считаться, которым надо возражать. Вот, не угодно ли взглянуть, как в ответном «докладе» на «доклад» г. Розанова в Религиозно-философском обществе оценивает почтенного любителя «вкусного варенья» и всего «сладенького» г. Бердяев, если не ошибаюсь, один из наших присяжных философов. По свидетельству г. Бердяева, «В. В. Розанов очень пугает христиан, как старых, так и новых. Затрудняются отразить его удары, считают самым опасным противником Христа, как будто у Христа могут быть опасные противники, как будто делу Христа могут быть нанесены неотразимые удары. А Розанов враг не христианства только, не исторического христианства, а прежде всего и больше всего самого Христа». Вот какой ужасный субъект г. Розанов, если верить г. Бердяеву. Не напоминает ли отношение к г. Розанову как «опасному» врагу Христа отношение гоголевского городничего к вольнодумному судье Амосу Федоровичу Ляпкину-Тяпкину? «О, я знаю вас, вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются», – говорит городничий, и Ляпкин-Тяпкин самодовольно отвечает: «Да ведь сам собою дошел, собственным умом». Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но почтенный философ г. Бердяев, кажется, напрасно предполагает вместе со старыми и новыми христианами такую ужасность в г. Розанове. Удары «делу Христа», наносимые натиском «собственного ума», без должного изучения, не могут быть опасными никому, кроме разве того, кто их наносит. Многоуважаемый Василий Васильевич провозглашает, что он не читал «Жизни Иисуса» Ренана, «французского вольнодумца», как он его обзывает. По всей вероятности, он не читал и Штрауса и других подобных «вольнодумцев», относившихся критически к Христу и евангельским писаниям. Но этим, право, нечего хвалиться. Если бы г. Розанов попробовал почитать этих и других «вольнодумцев», то он бы убедился прежде всего в том, что учение Христа нельзя трактовать так, как трактует его он, г. Розанов, т. е., по известному выражению, «с кондачка». У присяжных «вольнодумцев» он научился бы, как надобно относиться к такой личности, как Христос, как надо относиться к учению Христа и к такому явлению, как историческое христианство. А научившись этому, он, вероятно, понял бы сущность проповеди Христа не в отрицании «сладенького», а в ясном и положительном разумении смысла человеческой жизни. Поняв это, быть может, г. Розанов понял бы и то, что он отнюдь не какой-нибудь новатор, указующий еще неведомые горизонты «религиозного сознания»…