Виктор Буренин
Критические очерки. Литературное юродство и кликушество

Прокаженный молился. Дорога
Извивалась по сдвинутым скалам;
Недалеко чернела берлога;
Надвигалися тучи, и строго
Ветер выл по кустам одичалым.

Диссонансом угрюмых мелодий
Дальний топот вплетался нежданно.
Конь спешил, конь летел на свободе,
Был ездок неподвижен и странно
Улыбался земной непогоде.

Вылетая к угрюмой берлоге,
Шевельнулся он будто в тревоге.
Конь всхрапел, на дыбы приподнялся:
В двух шагах перед ним на дороге
Прокаженного труп улыбался.

А если «вечности» понравится эта белиберда, то автор предложит ей белиберду еще пущую, хотя бы этакую, например:

О нет, дорогая, печали мои
Не сложат, как прежде, стихов о любви;
Из девственной радуги сотканный сон
Давно отдаленным напевом смущен.

Спускаются с гор и трубят трубачи,
Бесстыдно по воздуху свищут бичи,
С мычаньем коров и со ржаньем коней
Смешались веселые крики детей.

Я вижу дорогу: по ней без числа
Невинных блудниц распростерты тела
В блестящих браслетах, в гирляндах из роз…
И вот подъезжает нестройный обоз.

На этом «нестройном обозе» можно и покончить. Других примеров, полагаю, не требуется: достаточно выразительны и эти два.

Что касается до петербургского сборника, то его автор, к сожалению, носит фамилию, одинаковую с фамилией одного покойного знаменитого критика. Если московский юродивый поэт еще ждет депутатов для отправления его в ту Испанию, которая помещается на девятой версте, то, по всей вероятности, петербургский уже давно помещен там и «выкликает» стихами и прозой именно оттуда. Судите сами по следующим образчикам.