Виктор Борисов
Коробка Меркурия

Спорщики завозмущались, они давно хотели поесть и сидели тут по большей части в ожидании еды.

Светлана быстрым шагом вышла в приоткрытую дверь. Меркурий отправился за ней.

– Даже не поздоровался, – проворчал мэр вдогонку.

Меркурий не мог нагнать Светлану. Плитка улицы пыльная и сухая, но под ногами появлялись кучи грязи. Меркурий не понимал, как грязи удавалось оставаться незамеченной. Приходилось обходить, но наступать в грязь снова и снова. Окно дома на втором этаже треснуло, и на Меркурия посыпалась стеклянная крошка. Меркурий ускорился – еще больше тягучей грязи.

– Светлана! – Меркурий помахал рукой.

Светлана развернулась. На ее лице отразилось удивление. Она стояла, наклонив голову вбок. На ней было белое кружевное платье.

– Вы кто? Хотя зачем я спрашиваю. Новый читатель. Интересно хотя бы? Мне вот не особо, но я дочитала. Все дочитала. Что еще делать остается.

Пока девушка говорила, Меркурий смог приблизиться на расстояние вытянутой руки. Сандалии Светланы чистые, ни пятнышка грязи. Бледная кожа. Его же обувь была уничтожена. Сердце его забилось, а он думал о грязи и обуви и казался себе глупым.

Светлана проследила за взглядом Меркурия и опустила глаза.

– Ах, это. Просто вы еще не успели полюбить город. Когда любишь город, грязи не замечаешь, и ее как будто нет.

Светлана приподняла свою миниатюрную ножку и поболтала сандалией.

– Вот для меня ее вообще нет. Посмотрите вокруг.

Меркурий огляделся. Дома старые, будто придавленные тяжелой атмосферой. Разбитые стекла. Стены исписаны черными граффити. Небо грозное, серое. А Светлана сияет. На бледной коже отражалось доступное только ей Солнце.

– Вы настолько не любите город. Он не раскрылся.

– Как же мне полюбить город, если я первый раз вошел в него.

– Я, когда читала книгу, тоже была в нем впервые. И все же я вошла в него с перманентной любовью. А вам самому в себе неуютно? Давайте поговорим по пути, мне очень срочно, не против?

– Нет.

– Хорошо, только тогда держитесь за меня.

Светлана протянула Меркурию руку.

– Тебя как зовут?

– Меркурий.

– О. А меня родители назвали Венера. Серьезно. Только когда я повзрослела, сменила имя. Не в паспорте, а так. Не хочу возиться. Пришлось сменить. Дразнить стали в школе, как у мальчишек половое созревание пошло.

Меркурий взял Светлану за руку. Мягкое свежее прикосновение. Чистые улицы. Зелень. Новые кирпичные дома с кремовой побелкой и оранжевыми крышами. Солнце светит на модерновые небоскребы. Воздух. Чистый воздух. Светлана повела Меркурия как безвольную скаковую лошадь с прекрасными шорами на глазах.

– Чем больше по городу ходишь, тем лучше он о тебе думает, – продолжала Светлана. – А я часто хожу. Думала сейчас тебе что-нибудь показать, пока страницы не кончились. Думала, вот весело будет что-нибудь безумное выкинуть хоть с кем-то, кто эту бездарную книжку в руки возьмет, чтобы следующего человека потрясло до глубины души. Раньше ведь писатели этим занимались, а теперь мы, читатели. Не читатели даже, а их след. Так тут Дэв объявился. Дэв.

– Я ищу его.

– Зачем? – Светлана остановилась и посмотрела Меркурию в глаза.

– Нужно с ним встретиться. Он из города уходит сегодня. Последний шанс.

– Кто сказал?

– Мальчик. Вроде как прорицатель.

– Сын мой. Не мой, вернее. Ее. Я Дэва тоже ищу сейчас. Тут. Убить.

– Почему?

Светлана потянула Меркурия дальше.

– Потому что он… всеми управляет. Знаешь, Дэв – это не отсюда. Все его видят как какую-то восточную божественную сущность, дэв, и называют так, будто Дэв – его имя. Но здесь, на Кавказе, есть свои дэвы. Злые духи. Дэв он только на вид. Для двинутых на восточной культуре. Извини, против культуры я ничего не имею. Только против фанатизма. А сам по себе он – злая сущность. Возомнил себя хозяином. Всех поработил, управляет мыслями. Как же ему не знать все обо всех на свете. Предсказывает он там, посмотрите на него… Вот шла его убить сегодня.

– А это возможно?

– Наверное. Я манабулки отравила. Поэтому так переживала. Что если этот дурак мэр или павлин филолог съели. Хоть они и с приветиком, но не хотелось бы их терять. Скучновато тут будет. Думаю, хочу его убить, потому что он моему сыну мозги запудрил. Мальчик… он как будто перестал быть моим. Вещие сны. Вещие сны… как будто он становится сам Дэвом. Говоришь, он уйдет. Не уйдет. Мне кажется, станет моим мальчиком. Вот что мне кажется. Дар этот просто проверка на пригодность сосуда.

– Ты для этого взяла читать «Книгу»?

– Да. Думаю убить его здесь. Может, бесполезно. А мне кажется, нет. Такие духи – они только и живут в мыслях, а больше нигде.

– Что же теперь делать?

– Иду на гору. В дом с зеленой черепицей. Посмотрю, корчится он там, или отвял уже, или ему все нипочем. А если так, у меня отцовский револьвер есть. Ремингтон. Не знаю уж, откуда он у него взялся. Вроде дед его жил в Америке и там выменял у старого индейца.

– Я тоже туда иду. Вот остановился «Книгу» почитать.

– Не останавливайся. Загляни сюда, как у дома будешь, меня доведи, а сам… ну, что делать, тебе решать. Но меня не останавливай. Бесполезно. Хоть я к каждой пуле манный мякиш прилепила, но и тебя пристрелю, если надо будет. Прости.

Меркурий перестал читать.

– Не знала, как его убить, – образ из «Книги» все еще говорил в голове Меркурия голосом Светланы. – Хорошо, что повадился мои манабулки воровать. Сам подсказал.

Меркурий сильно слеплял и разлеплял веки, пытаясь разогнать наваждение. Вскоре он различил скучающее лицо Тимофея.

– Три часа прошло, дурачина, – выдохнул Тимофей. – Опоздаем.

«Не отстояла имя свое», – подумал Меркурий про Светлану.

Попробовал встать, но с первого раза не получилось. Накатило ощущение, будто душа встала, а тело осталось сидеть. В сердце екнуло. Следом тут же понимание, что все на своих местах. Встал.

Тимофей шел впереди, но не уходил слишком далеко.

– Расстроился? – Меркурий относился к Тимофею пренебрежительно.

– Да нет, что ты. Всего лишь опоздаем. По твоей вине.

– Так шел бы один, – ухмыльнулся Меркурий.

– В моем сне мы пришли вдвоем. Я же говорил. Или нет?

– Ты так много говоришь, и обычно все не по делу.

Меркурий остановился. Голова закружилась. В голове загудел звук низкий, протяжный. Звук перешел на частоту выше, приблизился. Меркурий стал различать голос, казавшийся ранее монотонностью.

– Я существую Дэвом. Знать – моя функция. Где рождается тайна, где рождается вопрос, появляется знание, ответ. Вопрос первичен.

– Дэв, – Меркурию показалось, что он говорит вслух.

– Послушай меня, – говорил голос внутри головы Меркурия. – Все это неправда. Весь мир, что ты наблюдаешь, создан силой твоего воображения.

– Что происходит? Почему? – мысли Меркурия разлетелись.

– Твоя способность воспринимать себя же. За недосягаемым для тебя пределом есть разум.

Меркурий вслушивался. Понимание сказанных слов приходило с запозданием. Смысл оставался неясен. Голос продолжал:

– Ты в иллюзии. Виной всему твой разум. Я появляюсь каждый раз как ответ на твой поиск, чтобы объяснить тебе истину, которой не знаю сам. Это моя клетка. Все, чего я хочу, – освобождение.

– Как, – Меркурий пытался соображать. – Как…

– Мир создан из твоей попытки осознать самого себя. Рождаются сознания, отделенные от создателя. Самостоятельные. Я – пример. Такова природа. Иди дальше. Быстрее. Освободи меня.

– Ты отравился манабулкой?

– Да. Успей достичь меня, пока я еще здесь. Мы освободимся вместе.

Меркурий пришел в себя. Он лежал на каменной плитке. На груди лежала коробочка с книгой. Дэв уже говорил с ним так же, когда он в прошлый раз пытался достичь дома с зеленой черепицей.

Вокруг столпились люди. Мужчины и женщины. Молодые, старые. Они улыбались. Тимофея не было видно.

– Вам нужна помощь? – пожилой человек с лицом, напоминающим сливу, обратился к Меркурию.

– Нет, спасибо, – Меркурий отметил, что рот говорившего не двигался.

Меркурий попытался встать, но тут же его схватили за руки и ноги. Он схватился за коробочку, чтобы не уронить. Сопротивляться не было сил, да и парализовал глупый страх потерять «Книгу».

Меркурий начал соображать.

«Пленители», – пронеслось у него в голове. – «Попался. Специально со мной заговорил так рано, пока я в городе. За городом не узнали бы обо мне. Дэв проклятый».

Меркурия несли безлюдными улицами. Пленители знали город. Знали, где и во сколько кто ходит.

– Поставьте меня. Я буду кричать, – Меркурий крикнул протяжное «А», но это не помогло.

Меркурия внесли во внутренний двор узких четырехэтажных домов с треугольными крышами. Тишина, холодный влажный воздух: Солнце сюда не заглядывало круглый день. Подняли по крыльцу. Скрипнула дверь. Ступеньки. Четыре этажа вверх. Стальной лязг замка. Внесли в квартиру и положили на пол. Мягко положили, будто Меркурий был хрустальным.

Руки расцепились на запястьях и лодыжках. Меркурий оказался свободен. Он вскочил, прижимая к груди коробочку.

– Выпустите меня!

В ответ тишина.

Меркурий стоял в центре круга людей. Пленители сидели, подогнув под себя ноги. Серые одежды, на головах серые капюшоны. Рыжие волосы показывались из-под капюшона пухлогубой девушки. Мужчина с тяжелым дыханием прятал старые шрамы у щеки под куском ткани. Плохая осанка человека, согнувшегося знаком вопроса, он будто искал что-то на дощатом полу. Огромная фигура с массивными руками, одежда на нем натягивалась. Еще один раскачивался в нетерпении, а другой интенсивно тер лоб руками.

– Почему молчите?

Дверь в комнату открылась. Прыгнуть, растолкать, вырваться. Меркурия остановили взгляды пленителей, все они были направлены на него.

Человек с большими черными и круглыми глазами вошел в комнату. Широкие очки, капюшона не было, лысина. Он проник в круг к Меркурию и опустился на пол, подогнув ноги. Ухмыльнулся.

– Кормить и поить тебя никто не будет, – сказал новый пленитель приятным глубоким голосом, – пока не проникнем в мысли и не произведем извлечение.

– Что это значит?

– Опустись. Значит это, что в твоих интересах сотрудничать, чтобы все поскорее кончилось. Процедура не из приятных, но тебе придется ее пройти. Посмотри на стены.

На стенах висели серебристые таблички. Меркурий думал, что это обои, теперь он видел мелкий текст на табличках. Текст походил на узор. Пленитель продолжал:

– Комната практически завершена. Не хватает нескольких табличек.

– Что вы собираетесь делать? Вы похищаете людей, вам это не сойдет с рук.

– С тобой недавно говорил Дэв. Здесь на табличках собраны изречения. Все слова, что он сказал кому-то. Мы собираемся достать из твоей головы то, что он сказал тебе. И пока мы не расчленим на лоскуты твое сознание и не достанем то, что нам нужно, ты останешься здесь.

– Что со мной случится? – Меркурий стоял и смотрел сверху вниз на самодовольное лицо пленителя. Наверняка тот был лидером, раз говорил с ним. Нужно хорошенько запомнить его лицо, донести в полицию.

– Думаешь, я лидер этих людей? Я низшее звено. Поэтому мне и позволено говорить. Сорить словами – лишать речь силы.

Другой голос прозвучал отовсюду сразу, как раскат грома в огромной консервной банке, а Меркурий висел внутри, и сам голос поддерживал его зависшим в воздухе:

– Сядь.

Меркурий сел. В голове пустота. Мгновение – и волна негодования заставила Меркурия вскочить на ноги.

– Мы можем продолжать долго, но лучше, если ты сядешь сам, – бритоголовый ухмыльнулся. – Не оглядывайся, это был мой голос.

Меркурия передернуло, воспоминание о голосе казалось невыносимым. Он медленно сел.

– Хорошо, – бритоголовый кивнул. – Мы овладели техникой транспортации мысли. Я слабейший, но, если эти молчуны попросят тебя сесть, ты останешься сидеть навсегда. Возможно даже, превратишься в камень. Тебе придется обучиться основам, чтобы извлечение стало возможным. Учить буду я.

– Зачем это все?

– Нам нужен Дэв. Свой Дэв или плененный. Уж как получится. Скажи, что в твоей необычной коробочке?

– «Книга». Дэв читал ее, может, заберете ее вместо меня?

– Книга? А, та самая «Книга». Неинтересно. Даже если Дэв действительно читал ее, в печатном слове нынче мало силы. Приступим к практике? Или ты выбираешь сопротивляться и голодать?

Меркурий задумался. Времени мало. Пленители не отпустят. Станешь сопротивляться, просидишь день, два без еды, так и помрешь от голода. И к Дэву не успеть, если тут просидеть. А Светлана, она ведь просила дойти. Поскорее сделаю то, что они хотят, и уйду.

– Что нужно делать? – Меркурий вдохнул отрывисто, руки похолодели.

Бритоголовый достал изнутри одежд серебряную табличку и положил на пол перед Меркурием. Расстоянием на сантиметр от каждого края табличка продавлена на два миллиметра вниз. Получалась монолитная рамка. Внутри рамки пусто – нет текста.

– Сюда извлечем слова.

– Мне повторить слова Дэва, что я услышал?

– Нет, – ухмыльнулся бритоголовый. – Слова выйдут из тебя сами. Тебя нужно подготовить для процедуры. Вытянуть антенной.

Речь его магнитом тянет и туманит, и съедает, и сознание твое потеряет, потеряет…

Директива

Отмена

Возобновление

Таблички на стенах казались Меркурию живыми по сравнению с той, что лежала перед ним.

– Тишина! – сказал бритоголовый.

Меркурий услышал в голове: «Шум».

Бритоголовый глубоко вдохнул и резко на выдохе:

– Тишина!

«Шум».

Пленители в круге подхватили вместе с бритоголовым:

– Тишина!

«Шум», «Шум», «Шум».

Мысли Меркурия застыли. Тишина была громкой, противной, чужой, а шум тихим, родным, приятным.

Меркурий понял, что не может сопротивляться. Голос управлял им. Звук позволял ему действовать самостоятельно, но на деле звук управлял им и мог заставить его сделать что угодно в любой момент. Бритоголовый ранее только играл с ним, проверяя силу своего влияния.

– Тишина!

В соединении голосов, в оттенках бессмысленных по отдельности звуков Меркурий считал смысл. Между звуками существовали ячейки тишины. Произношение слова облачало тишину в форму. Меркурий четко различил границу каждого звука и погрузился в тихую полость. Там лежало сообщение бритоголового пленителя:

«Двойственность – путь к чтению мыслей. Ты говоришь одно, а думаешь другое. Ты обесцениваешь сказанное, но придаешь смысл подуманному».

Меркурий крикнул:

– Тишина!

Эйфория от произнесения слова вместе со всеми. Теплое чувство. Принятие всего на своих местах.

«Шум», – отразилось в сознании.

«Когда мысль приобретает личный вес больший, чем слово, образуется брешь. Ты пронзаешь брешь мыслью, и она проникает в чужое поле. Так ты стреляешь образом, и тебя слышат».

– Тишина! – повторили все.

«Шум».

Мгновение. Меркурий почувствовал, как слово «тишина» оказалось беззвучным, а слово «шум» ударило изнутри головы подобно латунному колоколу.

«Когда нащупаешь границу, остается с решимостью прорваться».

– Тишина!

«Шум».

Звон вылетел за пределы колокола и затянул Меркурия за собой. Сверкнула серебряная табличка. Меркурий схватил молнию и отправился куда-то, держась за ее хвост.

Меркурий оказался на четвереньках на холодном каменном полу. Текстура камня простая и примитивная. Меркурий вглядывался и замечал все больше деталей, пока не различил две белые ступни в золотистых сандалиях.

Меркурий поднял голову. Дэв стоял перед ним, но лица его не было видно, вместо него сгусток сияющего желтым тумана.

– Дэв, – Меркурий выдохнул и поднялся на ноги.

Туман начал уплотняться и превратился в маску. Угловатое лицо с опущенными вниз уголками рта. Дэв заговорил:

– Сознание плетет реальность, потому что у него нет выбора. Послушай меня. Выбора нет ни у тебя, ни у меня. Я – твой символ освобождения. Я хочу быть свободным, потому что ты стремишься к свободе и признаешь ее самой великой ценностью.

Меркурий протянул руку к Дэву, рука застыла в воздухе против его воли.

– Потому только, что ты хочешь быть свободным, у тебя есть и замок и ключ. И чем сильнее ты желаешь, тем больше замков. Перестать желать и освободиться – невозможный выход. Примитивное мышление. Перестать желать невозможно. Так устроено сознание. Желание формирует реальность. Поэтому ты здесь. Тебя используют для своих целей другие люди. Тебе никогда не быть свободным, даже если их цели будут достигнуты, ты останешься навсегда заперт.

– Что же делать?

– Клетка – единственный способ существования. Я – твой ключ без замка. Символ освобождения. С символом освобождения в клетке становится не так уж плохо.

?

Сферу отключило от электричества и заблокировало. Генерация завершилась для формирования матричного ландшафт-протокола. Мы все думали, что эксперимент завершен, и ожидали результат, но через пять часов генерация возобновилась с той же установленной директивой, что явилось для нас неожиданностью. Директива оказалась отработана на 88 %.

Все, включая профессора Коробкина, знали, что ландшафт не годится, но директиву нужно было отработать для калибровки Сферы и уточнения параметров для последующих директив.

Ниже, после тревожного протокола, привожу комментарий профессора Коробкина. Того требует регламент. К счастью, у нас было целых 5 часов, чтобы насладиться обменом впечатлениями, и профессор Коробкин не потратил их зря, из-за чего вполне научный отчет стал пухнуть до объемов романа, да и я увлекся излишне повествовательной манерой речи, хотя это не входит в мою настройку.

Протокол тревоги

Пункт 1. Монолитный объект.

Монолитный объект черного цвета. Размер 5 на 5 километров. Масса 3000 тонн. Материализовался над ландшафтом на 106 миллисекунд после автоматической блокировки Сферы. Причина появления – неизвестно. Функция – неизвестно.

Объект, подчиняясь закону гравитации, должен был обрушиться на ландшафт сверху и закрыть все выходы из лаборатории.

Пункт 2. Пленители.

Пленители исчезли из генерации. Они являлись неотъемлемой частью генерации. Пленители всегда действовали радикально, будто имели осознанное представление о директиве и видели суть ландшафта. Мы не смогли отследить их движение. Не осталось никаких следов в хронике генерации ландшафта, которые указывали бы, что пленители существовали. Однако остались фактические последствия их действий. Существует вероятность связи пункта 1 с пунктом 2.

Цель пленителей по директиве – предотвращать и устранять аномалии. Они трактовали свою деятельность сами, исходя из открывшегося внезапно уровня осознанности. Прошу проф. Коробкина уделить тщательное внимание этому вопросу.

Пункт 3. Дэв.

Ни одной записи в директиве. Его не должно было существовать. Но он есть.

С вероятностью 99,8 % присутствие необозначенной сущности нарушает функционирование генерации.

Комментарий профессора Коробкина

Да, я отдаю себе отчет, что мои коллеги, и даже этот овал микросхем, считают меня мечтателем, и все так же снисходительно улыбаюсь. Они забывают, что творческое дерзновение двигает науку вперед, а не рамки и формулы.

Формулы служат нам, но не наоборот. И если будет нужно, под любую фантазию найдутся физические законы. Нужно только искать. Кто ищет, тот ищет, а я тот, кто находит. И я нахожу.

Да, я на подъеме. И я уже готовлю следующую директиву. Тут же поделюсь мыслями по отработанному материалу, пока впечатления свежи.

Генерация вышла невероятной. В этом утверждении и восторг и раздражение. В такой бурной среде человеческое сознание не сможет выжить. Магические живые миры будоражат воображение человека. Человек мышлением далек от тех, кто готов принять и поддерживать мифологическо-фантасмагорическое бытие вечных перемен и нестабильности. Реальность такого ландшафта в лучшем случае развалится, а в худшем развалит весь остальной мир. Непригодна для жизни. В качестве музея – да, забавно, но музей этот тогда должен стоять под титановым куполом.

Иногда я задаюсь вопросом, не таков ли наш мир только потому, что именно его мы можем вынести. Мы как бы стоим восприятием на грани выносимого. За нами ничего нет, а впереди невозможность. Вот мы и вынуждены всегда существовать в том и воспринимать то, что способны вынести. И если кажется, что условия становятся тяжелее, это мы закаляемся и становимся сильнее. Как бы я тогда хотел быть слабым. Но я не могу.

Мы не можем даже выбрать сдаться. Мы не можем выбрать слабость. Сдаваясь, мы еще сильнее принимаем все происходящее с нами – борясь, мы играем этому на руку. Я улыбаюсь. Я борюсь.

?

Тимофей искал Меркурия. Тимофей злился, а когда он злился, начинал шаркать ногами. Шарк, шарк. Не помогало. Шарк, шарк.

Как он с ним разминулся? Меркурий вдруг застыл, налетела толпа прохожих. Туристы. Меркурий не двигался, а Тимофею пришлось отойти, чтобы не толкаться с людьми. Так Меркурий и исчез, будто его смыло человеческой волною.

Тимофей не мог смириться, что пойдет к Дэву один. Сны ведь. Тимофей решил ходить вокруг места исчезновения, каждый раз увеличивая радиус. Так в одном закрытом дворике он нашел коробочку. Один бок коробки вмят, будто на нее наступили. Колючие щепки торчали из трещины. Внутри лежала книга. Тимофей взял коробочку, чтобы отнести Дэву, и ему сделалось страшно.

Страшно. Меркурия нет, и никогда он не дойдет с ним к Дэву. Сон не сбудется. А если сон не сбудется, голова разорвется. В ней навсегда застрянет ощущение несбывшегося. Оно будет расти и расти, пока места не останется, и тогда оно начнет давить стенки его черепной коробки.

Меркурия нет. Тимофей ощутил бессмысленность, пустоту. Он побежал с книгой в руках. Ноги несли за город. К горе.

Тимофей миновал небольшой мост через овраг. В овраге как всегда людно. Серокожие сборщики туманов орудовали широкими щипцами. Оставил позади парк с карликовыми деревьями и вышел на подъем к горе.

Наступали сумерки, первые белые звезды смотрели с зеленоватого неба.

Тимофей выдохся, дорога в гору изматывала. Ноги горели. Нужно отдохнуть, перевести дух. Выход на тайную тропу до домика Дэва близко, а там немного останется.

Нет. Нет. Нет. Не поддаваться. Бежать. Тимофей побежал.

Путь лежал рядом с обрывом. Пологий скат по правую руку, а по левую отвесная скальная стена. Скоро стена сменится рощей и будет между деревьев проход. Обычно прохода не видно, кажется, что деревья стоят у скалы, но деревья скрывают узкий лаз. Там еще несколько шагов и дом, где живет Дэв.

Тимофей споткнулся. Он слишком старался удержать в руках коробочку, поэтому упал. Покатился вниз по отвесному склону. Камни били его в бока, в ребра, тупые, острые, по ногам, по голове, рвали одежду. Вскоре ему показалось, что его прокручивают через мясорубку, и это никогда уже не кончится.

Тимофей пришел в себя где-то внизу у подножия. Он попытался встать и не смог. Слишком больно. Никогда он еще не испытывал столько боли. Он подумал, что дальше в жизни ему больше никогда не будет больно, ведь он расплатился сейчас за все возможное будущее.

«Если жизнь будет».

Неподалеку валялась коробочка, книга выпала из нее и лежала рядом.

Книга.

«Книга».

Тимофей взял книгу.

«Нужно читать, – даже думать больно. – Нужно читать, пока не погасло Солнце. Теперь понял, как дойдем».

Тимофей потянулся рукой к книге. Он едва двигал головой и не мог оценить, насколько сильно тело разбилось о камни. Зацепил книгу исцарапанным указательным пальцем и подтянул ближе. Той же рукой неуклюже открыл книгу, сминая страницы, пачкая кровью. Тимофей подсмотрел номера страниц, пока Меркурий читал, и открыл близко к тому месту, где Меркурий остановился. Тимофей начал читать.

…новая эпоха великих географических открытий. Когда наступит конец поиску, когда ландшафт извлекут и стабилизируют, человечество откроет мир снова.

Опыт японских коллег стоит учесть. Инструмент обязан быть пустым. Тот, кто открывает ландшафту дверь, должен быть пустым. Иначе ландшафт повредится при извлечении. Сад камней – вот что такое теперь современная Япония.

В предыдущих главах упоминалось, как катастрофа открыла новую сферу научных исследований. Задача – оптимизировать извлечение ландшафта при генерации во благо цивилизации. Возможность нельзя упускать.

Гуманность. Вот о чем не помнят мои коллеги. Страх застил им глаза. Пустой человек заслуживает жить не меньше. Пока он нам нужен, мы используем его, но разве можно списать его в утиль по достижении цели? С этим я не согласен.

Для них он даже не жив. Да, он подобен растению, ум его подвижен только при подключении к Сфере. Но что если я найду путь, как извлечь ландшафт, поистине райский ландшафт, который не снился ни японцам, ни шведам, ни немцам, да еще и вдохнуть жизнь в нашу любимую человеческую болванку. Что если, двигаясь к этим двум благородным целям, а не отвергая полностью возможность сделать одно хорошее дело ради другого, мы только больше приобретаем.

Моя вера в хорошее, да, романтическая вера, глупая, смейтесь, но я убежден, что такое намерение принесет плоды в обоих начинаниях. И мы преуспеем многократно. Я все сделаю, чтобы…

Тимофей оказался на знакомой улочке перед булочной. На мгновение он забыл, что читал «Книгу», и удивился, как он вдруг оказался невредим и как его перенесло так далеко.

Навстречу шел Меркурий и его мать, Светлана. Они держались за руки и шли быстрым шагом. Торопились.

– Тимка? – удивилась Светлана.

Светлана отпустила руку Меркурия, подошла к сыну и положила ладони ему на виски.

Тимофей почувствовал прикосновение.

«Вот она, живая, трогает меня, и я живой. Пока живой. Чувствую ее. Знаю, что не она. Знаю, что и прикосновения нет, но чувствую. И раз я читаю книгу, значит, навсегда поселюсь тут. Только самого меня потом уже не станет, как нет Меркурия. И кто-нибудь возьмет читать эту книгу, эту бессмысленную писанину, и я оживу, и буду жить, пока книгу не закроют, пока по буквам гулять будет чей-то взгляд».

Меркурий посмотрел на Тимофея с несвойственным прищуром, будто в глаза било слишком яркое Солнце.

– Быстрее, раз уж мы снова вместе, – Меркурий оглядывался. – Я боюсь, город поменяется. А еще эта чернота на небе становится все больше. Что хоть это такое?

Тимофей посмотрел наверх. На вечернем небе, среди немногочисленных белых точек, черная звезда.

– А поехали на троллейбусе! – Светлана схватила Меркурия и Тимофея за руки и потянула за собой.

«Значит, останемся тут навсегда, – думал Тимофей. – «Единственный след моей короткой жизни будет в этой никому не нужной книге. А если… а если! Дэв. Дойти до Дэва тут. Сказать ему, что я валяюсь в овраге у подножия горы и гибну. Может, придет, вытащит меня, исцелит. Сделает хорошее дело напоследок. Я же за этим и начал книгу читать».

Надежда расцвела в Тимофее. Город сделался приятным, по-летнему теплым, и свет пролился мягкий на стены домов и крыши, на улочки и черные фонари.

Подошел троллейбус. Двери лязгнули и открылись с гидравлическим звуком. Они зашли. Внутри сидели несколько человек.

«Притихшие, разморенные летним вечером, уставшие от работы и счастливые. Жизнь для них вечна. Они не читали книгу и не знают, что это. Вот счастье», – подумал Тимофей.

Меркурий снял с плеч рюкзак, чтобы сесть, и сказал:

– Поедим.

Он раздал лепешки и открыл бутылку с водой.

– Будешь? – протянул бутылку Светлане.

Светлана отпила немного и передала сыну. Тимофей отпил. Вода. Простая вода.

Начали есть. Вкус мягкого хлеба с пряными травами внутри и подсохшим соленым сыром.

«Пусть не в последний раз. Если выживу, объемся булок. Клянусь».

– Куда же ты пропал, Тим, – заговорил Меркурий, – мы же вместе хотели на гору идти.

– Так ты встал, как столб, посреди толпы! – Тимофей заметил, что кричит, и осекся. – Извини, уши заложило. У меня такое бывает от троллейбусов.

– Что-то я такого не помню. Ты меня должен был до Дэва проводить, все торопил, торопил, а сам даже не сказал, что на троллейбусе доехать можно.

– Да нет у нас никаких троллейбусов. Тут они! Тут! И только тут!

– Потише! – потребовала Светлана.

– И главное, пешком идти. Сон такой был, что пешком дошли!

Тимофей вдруг замолчал.

«Пешком дошли. Но на деле-то, получается, никто не дойдет. Тут дойдем».

– Прости, – Меркурию хотелось выглядеть доброжелательным перед Светланой. – Мы просто торопимся очень. Дэв-то отравился, успеть нужно.

– Как отравился? – руки Тимофея задрожали, и он глупо открыл рот, в котором лежала недожеванная булка.

– А это история долгая, – Светлана намекнула Меркурию интонацией, что тему лучше не поднимать. Незачем мальчику знать подробности. – Все с ним нормально.

Троллейбус набрал скорость. Набрал сильно. Затрясся. Зубы у Тимофея завибрировали. Он не мог толком сжать рот, чтобы они не стукались друг о друга с неприятным ощущением. Он думал. Думал. Думал. Все молчали, и он молчал, но думал.

– Откуда ты знаешь, что его отравили? Я вот ничего такого не знаю.

Меркурий не отвечал.

– Ты его отравил?

– Конечно же нет.

…почему вдруг мы вообще способны понять произошедшее? Ландшафт перешел из одного пространства в другое. Мы остались здесь. Стечение обстоятельств. Ну есть у человечества тяга проводить самые значимые исследования в закрытых бункерах. Ученые – новые правители мира. Наконец все, как должно быть. Разве плохо? Построим новый мир, только ландшафт достанем.

Тимофей заметил, что погружение в «Книгу» прервалось. Мутнело в глазах, голова кружилась. Он терял сознание. Дышать трудно, ребра болят, будто раскаленные прутья внутри. Он стал дышать глубоко носом до предела боли. Дышать. Дышать. Не спать.

Темень наступала, и буквы почти уже не было видно. Читать. Читать. Читать.

…чем был хорош старый мир. Он угасал в бессмысленности, локальных войнах. Я все равно ценил его. И еще больше я ценю открывшуюся возможность. И пусть Овал простит, но меня раздражает даже его сухая манера повествования, потому что он напоминает мне о прошлом.

Тимофей испугался и чуть снова не вышел из погружения. Совершенно другое место. Два человека. Азамат сидел на крыше белого обтекаемого автомобиля, а на асфальте рядом лежал худощавый человек в круглых очках.

– Пол это лава! – крикнул Азамат.

– Нет! Нет! Нет! Горячо! – человек на асфальте рассмеялся, похоже, он был пьян.

«Два идиота».

Но сразу же Тимофей почувствовал, что и ему через кроссовки становится горячо. А бежать некуда, весь асфальт – лава.

– Пусть сначала, – заговорил филолог, – писать правильно научатся.

– А правильно – это как? – отвечал мэр Азамат с крыши автомобиля.

– Чтобы понятно было.

– Понятно? Ну нет, мне от этого только скучно станет. Сам хочу во всем разобраться.

– Это то же самое, – филолог валялся на спине. – Горячо-то как. Так вот, я говорю, это то же самое. Тебе нужна возможность разобраться. Тебе понятно, что разбираться нужно, а отними эту возможность, что будет? Каша из слов.

– Каша. Поесть бы сейчас.

Напоминаю, коллеги. Вносить правки в директиву без уведомления проф. Коробкина не рекомендуется. В противном случае отвечать перед ученым советом. 25 числа ученый совет вынес постановление об отстранении от дел доцента Гришина за своевольное обращение с директивой. Представьте, какое наказание: заменить интеллектуальный труд уборкой комнат на ближайшие 180 дней…

Тимофей закусил губу, соленая кровь полилась в рот.