Виктор Блытов
Служил Советскому Союзу!
– Не помню, не знаю. И не узнаю – не хотел он делиться с милиционером, ни какой информацией, о спасшем его офицере.
Видел он «черных колготок», узнал «Малыша», остальное не помнит. Как домой попал, не помнит. Помнит только, как били палками и ногами. Больше ничего не помнит. Видимо флотские дознаватели из прокуратуры провели с ним эту работу.
Работники ресторана помнят, что было в ресторане несколько офицеров с «Бреста», но конкретно сказать ничего не могут.
Через неделю из всех гарнизонов флота пришел ответ, что подобных севастопольскому, случаев нигде отмечено не было.
Особенно Мастрюкова интересовал ответ из Николаевского гарнизона, где строился «Брест». Случаев подобных севастопольскому, и в Николаевском гарнизоне не было.
Не знал майор милиции Мастрюков, что месяц назад с «Бреста», укомплектованного «северянами» были уволены в запас по дискредитации офицерского звания несколько офицеров отправивших свои партбилеты в ЦК КПСС лично Генеральному секретарю Брежневу.
Реакция партийных руководителей на это была мгновенной. Все были уволены из рядов Вооруженных Сил без пенсий и пособий, а на их места немедленно были назначены офицеры Тихоокеанского флота, в том числе и Кузьма Гусаченко, которые практически в Николаеве не были, как впрочем, и в Североморске, куда тоже был послан запрос.
Кадровики Черноморского флота личные дела офицеров не показывали, а лишь ограничились общими сведениями о запрошенных офицерах.
Командир «Бреста» капитан 1 ранга Гиоев вызвал во время полетов в ходовую рубку, капитан-лейтенанта Гусаченко.
После доклада о прибытии, командир взял Кузьму под руку и увел на сигнальный мостик для конфиденциального разговора.
– Слушай Кузьма, а где это ты вчера был вечером?
– На берегу, товарищ командир!
– Кто подтвердить может?
– Ну, Огнинский, Асланбеков – мы вместе были, а потом девушек провожали.
– Уже знаю – с досадой проговорил командир корабля – это, но они уехали, говорят, а ты остался у ресторана.
– Ждал окончания закрытия ресторана. Там работают мои знакомые дядя Вася Вербицкий швейцаром и моя девушка Зина официанткой, товарищ командир – с волнением произнес Кузьма.
– Поверим Кузьма – ответил, командир, немного помолчав, – а не скажешь мне, кто кроме тебя мог пятерых «черных колготок» разделать, как Бог черепаху в одиночку? Если это не ты, то кто? Недаром же ты с утра до позднего вечера руками и ногами махаешь на автоматной площадке. Скажи! Я не настаиваю на правде, только намекни, и я тебя прикрою, помогу. А вот вранье не люблю, у нас на Кавказе не принято от старших правду скрывать..
– Мой грех, товарищ командир – вздохнул, решившись ответить Кузьма – но, уж больно они сильно отделали, каплея с «Красного Кавказа». Да и против меня, было пятеро на одного с дубинками, кастетами и ножами. Бой, был честный.
Командир вздохнул, подумал немного, затем прошелся по мостику, заложив руки за спину.
На палубе раздавался рев взлетающих самолетов.
– Балуевский взлетает и Красук – отметил, поморщившись, командир, как бы отвлекая Кузьму от разговора и вглядываясь вслед взлетевшим самолетам – был по связи официальный запрос флотской прокуратуры и севастопольского следака из милиции по тебе и Валиеву. Спрашивали, где вы были вчера вечером. Я ответил, как было. Командиру же врать не с руки.
Самолеты пошли в разгон, оставляя темный керосиновый след, в голубом с белыми разводами небе. На палубу вырулила еще одна пара самолетов для взлета. Шум заложил уши.
– Надо чтобы твои знакомые тебя прикрыли, и обеспечили алиби – вздохнув, сказал командир – иначе ведь может быть плохо. Один из этих подлецов, оказался сыном секретаря горкома партии. Представляешь, что они там против тебя могут раздуть? Командующий звонил. Тоже переживает, интересуется. Алиби себе будешь обеспечивать сам. А знаешь, что? Поезжай в отпуск. Как ты? Эх, Кузьма. Хороший ты парень. Не хочу тебя сдавать! И если поедешь – среж наш авианосный знак с груди, пока мы в Севастополе – и махнув рукой, командир повернулся и пошел в ходовую рубку.
С палубы с ревом ушла в небо еще пара самолетов.
Кузьма первым же катером сошел на берег, и к вечеру сидел, со сверкающей от счастья Зиночкой, дядей Васей и Анастосией Петровной в домике стариков в Стрелецкой бухте. Он им рассказал все как есть.
– Так, ты это никуда не ходил. Ты у меня сидел в коморке и ждал Зину в ресторане. Верно, я говорю женщины?
Из глаз Анастасии Петровны полились слезы, и глотая их она выговаривала:
– Ну почему люди не могут жить по правде. Ведь ловили второй год этих «колготок», а теперь Кузенька наш виноват во всем.
– Цыть бабы! Еще раз повторяю, Кузьма, не в чем, не виноват. Сидел в моей каптерке. Отгадывал кроссворды в «Огоньке». Я его попросил. Потом Зина его покормила, напоила чаем, и мы все вместе домой поехали. Весь ресторан может подтвердить. Верно Зин?
– Верно Василий Адамович!
– И если кто из вас, куда и кому кудахнет, то палкой моей получит порцию по спине. Ну, а на худой конец, если деваться будет некуда, возьму все на себя. Я их своей палкой покалечил и все. Пусть кто мне, что скажете ветерану войны и орденоносцу.
Все засмеялись, представив, как дядя Вася воюет своей палкой. Даже Петровна с улыбкой вытерла слезы.
– Мы поедем ко мне – потянула Кузьму за руку за собой Зина – ему же завтра утром в отпуск.
– Так может он у нас останется – робко предложила Анастасия Петровна.
– Цить, дура баба, ты что с печки свалилось, не видишь, что у них дело молодое, сами разберутся, кто где и как будет спать.
И Кузьма и Зиной, распрощавшись со стариками, и с ревом умчались на мотоцикле к Зине.
Через две недели «Брест» возвратился в Севастополь, и первым кто прибыл на корабль, был майор милиции Мастрюков.
Его принял сам командир корабля, они долго пили чай, Командир предложил отобедать, пришлось согласиться. Долго разговаривали на отвлеченные темы, обсудили обстановку в стране и за рубежом.
В конце концов, утомленный горячим кавказским гостеприимством майор милиции Мастрюков предложил выделить помещение и дать возможность переговорить с старшим лейтенантам Валиевем и капитан-лейтенантом Гусаченко.
– Помещение мы тебе майор выдели. Каюта авиаполка подойдет? – спросил командир корабля.
– Да мне все равно, какая каюта – ответил утомленный гостеприимством командира майор.
– А может баньку сначала? У нас знатная сауна, бассейн есть. Хочешь, сходим попариться с веничками эвкалиптовыми?
– Да на работе я, Виктор Александрович.
– Ну, на работе, так на работе – расстроился отказом майора командир корабля, и нажал кнопку вызова вестового.
– Помощника командира ко мне – приказал он, внезапно появившемуся, как из под земли рассыльному.
– Есть помощника командира капитан-лейтенанта Коноваленко – браво ответил матрос и ноги застучали по трапу ведущему вниз.
– А Коноваленко, какого года у вас выпуска? – заинтересовался майор.
– А семьдесят первого Калининградское училище закончил. Тоже побеседовать хотите?
– Нет, спасибо, мне хватит Валиева и Гусаченко. Мне нужны нахимовцы – потянулся, как кот, майор.
Перед каютой командира корабля появился высокий и подтянутый капитан-лейтенант.
– По вашему приказанию товарищ командир – козырнул он.
– Леша выдели каюту авиаполка товарищу майору и обеспечь ему на беседу Валиева и Гусаченко.
Леша повернулся, а затем вдруг сообразив и назад к командиру корабля:
– Так товарищ командир, Гусаченко вы на две недели отпустили в отпуск еще из Феодосии домой на Кубань в станицу Охотскую к родителям. У него там какие-то проблемы вы сказали.
– Товарищ командир как же так, ведь вы были предупреждены – с болью сказал майор милиции.
– Извини майор, запамятовал немного. У него там что-то со свадьбой связано. Не мог не отпустить. Знаешь, сколько дел с этой подготовкой к переходу на Тихоокеанский флот. Ну, через две недели приедет, и поговорите. Две недели ждал и еще подождешь немного.
И майор, взяв папку под мышку, пошел вслед за капитан-лейтенантом в выделенную каюту беседовать с Валиевым.
Кузьма с Зиной наслаждались отпуском на Кубани в станице Охотской. Зина рассказывала о беседе с майором, опросивших всех сотрудников ресторана. Все подтвердили, сказанное Василием Адамовичем. Родители Кузьмы были рады, что он, наконец нашел свое счастье. Зина пришлась к дому, и мать Кузьмы в ней души не чаяла:
– Гарная невестка у нас, работящая, красивая. Повезло нашему Кузеньке.
– Чего Кузьме. Ей повезло, что он у нас такой не пьющий, не курящий и работящий. Всем бы бабам таких парней! – ответил гордый за своего сына отец.
Две недели, пролетели, как один миг. И пришел момент, прощаться с родителями.
– Когда поженитесь? – задал прямой ответ отец.
– Перегоню «Брест» на Дальний Восток, и сразу к вам, здесь и сыграем свадьбу. Всю станицу пригласим.
Перекрестила мать Кузьму и Зину и они уехали в Севастополь.
На корабле полным ходом шло приготовление к переходу на Тихоокеанский флот.
Кузьма втянулся в подготовку и погрузку корабля. Каждый свободный вечер, он улучшив момент, убегал в маленький домик на Херсонесе. И там они с Зиной отдавались полностью своей первой любви.
Майор Мастрюков более так и не пришел на корабль. Что-то не сложилось в его рассуждениях.
Может его удовлетворили показания работников ресторана, может он нашел на кого списать это избиение. Кузьма не вдавался в подробности, но каждый день был готов к этой беседе.
Наконец, наступил день ухода корабля. С утра собрались, на холме над Угольной пристанью жены моряков, знакомые и любимые.
Кузьма, с сигнального мостика сразу нашел тоненькую фигурку рядом с мотоциклом.
– Товарищ командир разрешите, попрощаться, пока трап не убрали.
– Давай, две минуты тебе Кузьма. Туда и назад.
– Есть, товарищ командир – радостно взревел Кузьма, и бросился к кормовому трапу. Пролетел стрелой, мимо обалдевших вахтенных, уже готовивших трап к отдаче.
– Кузьма ты куда – отходим! – прокричал помощник командира Леша Коноваленко.
Кузьма только махнул рукой и побежал по лестнице наверх. Навстречу ему устремилась худенька фигурка в джинсовом костюмчике.
Встретившись на середине лестницы, они обнялись, и Кузьма целовал Зину, е в лицо, в губы, в глаза, в лоб.
Со слезами на глазах Зина, отталкивая его, говорила:
– Давай, Кузенька беги, опоздаешь. Мы дождемся тебя!
– Кто это мы? Ты с дядей Васей?
– Нет, Кузенька – помни, что нас теперь двое и она прижала руки Кузьмы к своему животу.
Он стоял обалделый, не понимая, и не осознавая того что она ему сказала.
– Как это двое? И вдруг, наконец, осознав случившееся, подхватил Зину на руки, и закрутил ее вокруг себя на узкой лестнице.
С трапа раздался голос недовольный голос помощника:
– Кузьма, трап пошел. Давай быстрее!
Кузьма, аккуратно поставил Зину на лестницу, поцеловал в губы и потихоньку пошел вниз, Она шла за ним, не выпуская его сильные руки из своих. Из ее глаз текли слезы.
Он потихоньку удалялся, и наконец из пальцы потеряли контакт и еще раз взглянув в ее бездонные голубые глаза, он побежал огромными прыжками к трапу. Она так и осталась стоять, в том месте, где он ее оставил. Не успел он взлететь на корабль, как раздалась голос командира по громкоговорящей связи:
– Гусаченко на борту?
И услышав утвердительный ответ помощника, скомандовал:
– Кормовой трап убрать!
В гараже Черноморского флота, с вечера шла банальная пьянка. День рождения шофера, матроса Онаференко. Грише исполнилось, аж двадцать лет и отмечали дружно и гражданские и военные шоферы.
Стаканы звякнули с проходом КПП начальником гаража прапорщика Дырокола. Начальство из дома, мыши в пляс! Сразу накрыли столы. Водка, закуска, все что положено в таких случаев. Молодой шофер Андрей Гремихин сидел в углу, и потихоньку поднимал со всеми бокалы.
– Да я дежурный, мне нельзя – попытался он сначала, улизнуть от попойки.
Но старший по возрасту и по положению, шофер Николай Андреевич веско сказал:
– Ты что Андрей заложить нас хочешь? Сегодня выездов уже не будет до утра. Так что можно.
Захмелел Андрей с непривычки быстро, и потихоньку уснул.
Разбудил его дежурный по гаражу старший сержант Патрикеев:
– Вставай телепень, надо срочно за грузом на склад в Омегу. Приказ оперативного тыла флота.
Ничего не соображающий Андрей вскочил, и растеряно смотрел на происходящее.
Только что он был в родном городке и обжимал Натаху Чикунову и вдруг он в гараже и надо куда-то ехать.
Кто-то из шоферов уже ушел спать в казарму, кто-то из гражданских ушел домой. Николай Андреевич спал за столом, уронив свою сивую голову в остатки салата. Рядом с ним прикорнул именинник, выпивший явно больше всех.
– Я не могу, я выпил!
– Как это не можешь – ты дежурный шофер. Поезжай помедленнее и все будет нормально. Не докладывать же оперативному тыла, что у нас весь гараж перепился. Как-нибудь сам вылезай потихоньку.
– А может кто другой. У меня голова не соображает.
– Ты заешь луком, что бы запах отбить и рассольчику выпей – легче станет сразу. И по-тихому, по-тихому езжай, и не спеши – советовал старший сержант Патрикеев, и уже уходя сказал – вот молодежь пошла, не успел прийти и уже пьянствует. В наши годы деды такого бы не потерпели.
Выполнив указания Патрикеева, Гремихин еле вписавшись в ворота, выехал из гаража, едва не снеся шлагбаум. Выскочивший из будки дежурного младший сержант Мерзликин помахал ему вслед кулаком.
Сначала было вроде ничего ехать по почти пустому городу. Не видя особых препятствий ночью, Андрей летел поскорее выполнить задание, и ввернувшись завалиться спать. Красный или зеленый свет он уже не обращал внимание. Никого же на дорогах нет. Что бы взбудоражить нервы он закурил тяжелую «Приму». Курить он начал на службе и надо сказать, что в таком состоянии сигарета только расслабила его. Вылетая на перекресток, на красный свет у ресторана «Севастополь», он отвлекся, и не увидел идущий со стороны города на зеленый свет мотоцикл с коляской. Моментом тяжелый ЗИЛ смял игрушечный мотоцикл и двигаясь по касательной, сбросил его с дороги. Резко затормозив, Андрей выскочил из машины и побежал к опрокинутому в кювете мотоциклу. Из под коляски выбирался в крови старик в тельняшке:
– Ты, что же гад наделал?
Он кричал, не обращая внимания, на капающую прямо с головы кровь. Лучше бы ты меня старика, чем ее.
Андрей посмотрел на водителя мотоцикла. Перед ним лежала придавленная мотоциклом молодая девушка, с разбитой от удара головой и широко открытыми удивленными голубыми глазами. Расколовшаяся каска валялась под мотоциклом.
– АААААААААААААААА – закричал старик, поняв, что девушка погибла. Он попытался вытащить девушку из под мотоцикла, но опустился рядом с мотоциклом, поняв что один не справиться.
Андрей, зажав руками голову, пошел и сел на подножку машины. Он не заметил, как приехала скорая, как к нему подошел милиционер, один, затем второй.
Они о чем-то спрашивали, но он их не понимал. В стороне оказывал первую помощь стрику врач.
К нему обращались тоже с какими-то вопросами, но он не как бы, не слышал вопросов.
Девушку вытащили из разбитого мотоцикла, накрыли простыней, и положили на носилки, стоявшие рядом на земле. Простыня сразу начала намокать от ее крови.
Сквозь какой-то туман Андрей услышал от врача, подписавшего протокол:
– А погибла она не одна, а двое их было. Она беременная была на седьмом или восьмом месяце. Ребенок тоже погиб!
Кто-то из милиционеров захлопнул наручники у Андрея на руках, но он этого не понимал и не чувствовал. Он видел, что где-то вдалеке старший прапорщик Дырокол что-то объясняет милицейскому майору.
Затем майор милиции Мастрюков опрашивал старика с залитым кровью пиджаком и тельняшкой.
Он долго не мог вытащить из него ни слова. Тот сидел, как сомнамбула и раскачивался телом и забинтованной головой. В конце концов, до старика дошло, что его спрашивают:
– Василий Адамович Ветвицкий. Швейцар я из ресторана «Парус», бывший боцман с крейсера «Куйбышев», а это – рыдания и всхлипывания прервали его речь – это была Зинаида Ивановна Мекешина, жена капитан-лейтенанта Гусаченко с «Бреста». Теперь уже бывшая жена! Она беременная была. А он на дальнем востоке, должен приехать.
Врач перевязывал ему голову.
– Не больно, так не больно здесь?
– Там не больно, больно здесь – и старик, показал рукой на сердце.
– Василий Адамович, а Мекекшина была жена того Гусаченко, что с «Бреста»? – вдруг спросил следователь Мастрюков.
– Да, его жена, Кузьмы. Но они не расписались, не успели, он должен был приехать через месяц с Дальнего Востока, и они планировали расписаться на Кубани. Как они были счастливы, как они любили друг друга. Как теперь это сказать Кузьме? Она же за мной в ресторан поехала, чтобы ночью по городу не ходил. Что я скажу Петровне, что она погибла из-за меня? Уж лучше бы я погиб – и он снова зарыдал.
Мастрюкову было сложно и больно смотреть на плачущего старка, судя по знаку на пиджаке – участника войны. И он почувствовал, как у него тоже выступили слезы на глазах.
Кузьма сидел на могилке Зинаиды и их, так и не родившегося сына. Букет цветов и маленький плюшевый мишка украшали поросшую травой маленькую могилку. Лицо Кузьмы не выражало никаких эмоций.
Дядя Вася предлагал по обычаю помянуть погибшую, но Кузьма его не слышал, и казалось не понимал. Он взялся своими сильными руками за голову и сидел рядом раскачиваясь. Так они просидели на могиле целый день. К вечеру дядя Вася, еле увел Кузьму домой.
Из-за деревьев, за ними наблюдал майор Мастрюков, не решаясь подойти.
Каждый день Кузьма шел на могилку, и сидел там до вечера. Директору кладбища он заказал мраморную плиту с надписями Мекешина Зинаида Ивановна 25.2.1957 – 18.6.1979, Гусаченко Иван Кузьмич – 18.6.1979 года.
Мастрюков как-то через пару дней, собрался силами и подошел к Кузьме, возвращавшемуся домой. Молча, пожал руку, и представился:
– Майор милиции Мастрюков. Соболезную тебе Кузьма Степанович!
– Спасибо – буркнул Кузьма, не обращая никакого внимания на майора.
– Извините, я знаю, что не вовремя. Но я хочу, что бы вы знали, что этот шофер Андрей Гремихин убивший их был пьяным, и получил десять лет строгого режима.
– Мне наплевать на этого Андрея – ответил Кузьма – Зиночки нет, Ивана нет. Вот, это все, значит и меня нет, и неба нет и жизни нет. В чем они виноваты были?
– Капитан-лейтенант пойдем, ко мне, выпьем, немного отпустит – предложил Мастрюков.
Жил он недалеко от кладбища. Кузьма безропотно пошел за майором.
Дома они сели на кухне, Мастрюков принес бутылку «Столичной», поставил на стол огурчики, подогрел на сковородке картошку. Кузьма сидел и молчал.
– Помянем Зинаиду – поднял майор налитую рюмку, и посмотрел на Кузьму.
Слезы закапали у Кузьмы из глаз, он не брал свою рюмку.
– Я не пью вообще, извини, как тебя зовут?
– Юра! Юрий Иванович Мастрюков – Мастрюков протянул Кузьме руку, но тот, как бы не заметил, протянутую руку, и майор убрал – а ты выпей сегодня немного легче будет!
– Легче мне уже никогда не будет – и Кузьма опять обхватив голову руками, и стал снова раскачиваться, как на кладбище.
– Слушай Кузьма, извини, пожалуйста, что не по теме. Это ты тогда этих «черных колготок», на «Остряках», так разделал. Я дело это вел, а ты был среди подозреваемых.
– Я, – безразлично ответил Кузьма, и протянул руки, как бы для наручников, – будешь арестовывать?
– Да ты что? Мы тебе все еще спасибо должны сказать, что ты эту мразь там на колени поставил.
Город стал чище и лучше. Я это дело уже сдал в архив. Висяк, так висяк!
– А если знал, что я, то чего тогда не арестовал?
– Я своих, Кузьма не сдаю. Ты мне симпатичен, что один не побоялся против пятерых. Я просто хотел с тобой поговорить тогда, понять. Побольше бы нам таких парней как ты, и мрази было бы поменьше на улицах и в подворотнях. К нам бы тебя, да у каждого свой путь!
– Пойду, я извини Юра, меня старики ждут – встал Кузьма с маленького диванчика – если ты меня не арестовываешь, значит пойду. А надумаешь арестовать, то я готов. Знал бы ты, что у меня на душе твориться. А на всю эту мразь, рук не хватит. Сам видишь.
Кузьма, молча одел фуражку, и не глядя в глаза Мастрюкову, закрыл за собой дверь.
Мастрюков подошел к окну и смотрел, как Кузьма шатающейся походкой пересекает двор, направляясь в сторону Стрелецкой бухты.
Где-то за окном над Северной бухтой раздавался рев взлетающих самолетов с авианосца «Смоленск», который только недавно пришел из Николаева. Севастополь жил своей жизнью. Фигурка Кузьмы скрылась за домами.
Кузьма шел и думал, что жизнь закончилась, оставалась только служба, которой он принял решение посвятить себя.
Хотелось банально напиться, но Кузьме не нужны были собутыльники, ему просто хотелось побыть одному, и подумать, как жить дальше, что делать.
Мимо промчалась, завывая сиреной, машина скорой помощи.
– Кому-то наверно тоже плохо? – думал Кузьма, и ноги сами несли его, к ставшими родными старикам.
