Виктор Александрович Уманский
Семь на семь
И что же… девушки таяли и сдавались. Не могли устоять ни пятнадцатилетние, ни тридцатилетние: Ден без колебаний подходил и к ним. Если же какая-нибудь всё же отправляла его куда подальше твёрдо и бесповоротно – он мог с досадой материться с минуту, после чего его внимание неизменно переключалось на что-то другое. В радиусе нескольких кварталов от дома Дена близким знакомством с ним отметились десятки девушек. Некоторые до сих пор страдали, регулярно писали или звонили. Едва ли Ден вспоминал о них – за исключением случаев, когда намечалась вечеринка, а у него до сих пор не было спутницы. Вот тогда он сам звонил одной из этих девочек, и она приезжала, прекрасно зная, что её ждёт.
Порывистое до безумия поведение Дена оказывало странное действие не только на женщин. Рядом с ним Кирилл чувствовал, как всё становится просто. Ден ни в грош не ставил отношения, оценки, своё и чужое имущество – и рядом с ним Кирилл тоже начинал хохотать, чувствуя, как его проблемы и ценности превращаются в пустяк. Время от времени у него даже получалось по-настоящему ловить волну хулиганства и лёгкости: вместе с Деном он начинал громить неугодные заборы, без причины прыгать по скамейкам и гаражам, а главное – не просто вежливо общаться с девушками, а настойчиво атаковать, не скрывая намерений. Когда это впервые дало результат, Кирилл твёрдо уверился в правильности такого подхода.
В компаниях, где Ден тусовался, ценилось в первую очередь умение за себя постоять: как словесно, так и кулаками. Когда Кирилла впервые начал агрессивно крыть матом один из футболистов, он опешил и не знал, что ответить. Стоило, однако, его обидчику перейти некую черту и задеть тему семьи, как гнев вытеснил все прочие чувства, и Кирилл бросился в драку. Тем же вечером и он, и его противник сидели вместе с Деном и другими ребятами на детской площадке, пили пиво и соревновались в меткости, швыряя бутылки в столб. Нос Кирилла распух, бровь была рассечена, зато его зауважали. Закончилась пьянка приездом наряда ППС, от которого все дружно спасались бегством через территорию детского садика, с прыжка переваливаясь всем телом через чёрный металлический забор.
– На футболе упал, мам, – позже объяснил свою травму Кирилл.
Успеваемость Кирилла поползла вниз, учителя стали жаловаться на пропуски, и мама заволновалась. Вступительные экзамены неумолимо приближались, и в одиннадцатом классе пришла пора браться за ум. Не без некоторого труда и не без помощи соседа по парте Кирилл сдал экзамен в ФМШ – вечернюю физмат школу при Бауманке1.
* * *
В ФМШ Кирилл и познакомился с Сэмом. Выглядел тот эффектно: высокий, с шапкой кудрявых рыжих волос и вечной щетиной, в неизменном сером пальто. Перемещался он странной походкой, вытянув неподвижные руки вдоль тела и на каждом шагу покачиваясь вверх-вниз.
Когда в переменах между занятиями они выходили покурить, Кирилл не мог не любоваться Сэмом: ссутулившись, тот прикуривал и затягивался, уставившись вдаль сквозь стёкла очков, а затем начинал говорить, и перед Кириллом оживали образы незнакомого мира. Жить здесь нужно было красиво (иная жизнь не имела ценности), а умирать – непременно молодым: ведь тот, кто живёт по-настоящему, и не имел шансов состариться. Ценно было лишь творчество, а на его благо служили инструменты: любовь, одиночество, счастье и горе.
Сэм играл на гитаре и сочинял собственные песни, а его друзьями были художники, писатели, музыканты. Агрессивная защита собственного достоинства, которой Кирилл учился у себя на районе, была этим личностям чужда. Они проводили время в позитивном безделье: собирались у кого-то на квартире, курили кальян и траву, играли на гитарах и барабанах, рисовали, любили друг друга. В другое время они часто шатались по Арбату, а местом встречи и своеобразным «центром силы» считали Стену Цоя2.
Кириллу хотелось своими глазами взглянуть на мир, описываемый Сэмом, и однажды вечером он составил Сэму компанию. Пока они шли по Арбату, Сэм уже успел поздороваться с парой одиночек бомжеватого вида, а у Стены Цоя подошёл к трём ребятам в кожаных куртках, устроившихся на бордюре с пивом и гитарой. От них Сэм узнал, что посиделки сегодня проходят у Шамана, и без колебаний отправился туда. Кирилла он не приглашал, но и не прогонял, и тот решил вежливо спросить:
– А мне можно заглянуть? Интересно, как у вас всё проходит.
– Да пожалуйста, – Сэм пожал плечами.
Кирпичный дом старой постройки спрятался в глубине Карманицкого переулка. По наследству от родственников Шаману досталась просторная и обветшалая однушка, которую он превратил в штаб-квартиру «детей Арбата» – так они называли свою тусовку. Мебели здесь было мало: стол на кухне, древний коричневый диван, шкаф с отломанной дверцей да пара матрасов на полу. Окно гостиной закрывали тяжёлые и грязные бордовые шторы.
На паркетном полу, прикрытом клеёнкой, стоял кальян. Несколько человек сидели вокруг по-турецки и передавали друг другу трубку. На матрасе у стены, прислонившись к ней спиной, устроились двое. В одном из них Кирилл по описанию сразу узнал Шамана: тощий парень со впалыми скулами, в очках и с длинными чёрными волосами, забранными в хвост. Не обращая внимания ни на кого вокруг, он играл на гитаре «Пятницу»3. Сидевшая рядом девушка с коротким ёжиком белых волос курила, прислонив затылок к стене и прикрыв глаза.
Дальняя стена была зачем-то облеплена газетами. Рядом с ней присела на корточки девочка с плёночным фотоаппаратом: тёмно-синяя рубашка навыпуск, закатанные рукава, зелёные брюки с пятнами краски и кеды. Запястья её охватывали многочисленные феньки. Сделав несколько фотографий бородача, затягивающегося кальяном, девочка поднялась и обернулась к Кириллу. У неё были волнистые каштановые волосы, небрежно спадавшие на плечи, и ясные голубые глаза. В них Кириллу почудилась непривычная доброта, и он, неожиданно для себя, улыбнулся. Девочка улыбнулась в ответ, и на её щеках образовались милейшие ямочки. «Вот она», – подумал Кирилл.
Подходя познакомиться, он старался выглядеть весело и беззаботно, а не напряжённо и взволнованно – как на самом деле себя чувствовал. Несколько минут спустя они с Томой уже сидели рядом на подоконнике, болтая ногами и наблюдая за происходящим в комнате. Красуясь, Кирилл рассказывал про свои подвиги – беготню от жильцов на районе, прыжки на велосипеде, заканчивающиеся ссадинами и гнутыми колёсами. Обычно девочки от этих рассказов таяли: как же, перед ними такой бесстрашный и отвязный парень. Но Тома смотрела перед собой чуть рассеянно, и Кирилл не мог угадать, производит ли на неё хоть какое-то впечатление.
– А ты спортом занимаешься? – спросил он.
– На самокате катаюсь.
– Неплохо! У меня-то рукопашка…
– Что?
– Рукопашный бой.
– Мне такое неинтересно.
– В смысле?
– Не люблю насилие, – серьёзно ответила она.
– Так это же просто такой спорт! – Кирилл рассмеялся. – Хорошо, а что ты любишь?
Тома по-прежнему не смотрела на него.
– Мир. Людей и их чувства. И красоту.
– Поэтому ты фотографируешь?
– В том числе, – она пожала плечами.
С минуту они помолчали.
– Вечерний Арбат относится к красоте этого мира? – спросил Кирилл.
