Вики Филдс
Когда мертвые заговорят
© Филдс В., 2022
© ООО «Издательство «АСТ», 2022
* * *
Эта книга посвящается тем,
кто никогда не сдается
Глава I
Когда мертвые начинают говорить
Декабрь 2012
Ферма Вишенских
– Мне кажется, не стоит сегодня их ждать, – задумчиво произнесла Нина, глядя в окошко. Молчание за ее спиной было очень многозначительным. Женщина обернулась и скептически пробурчала: – Виктор, ты не хочешь поучаствовать в беседе? Я говорю, внуков сегодня мы не увидим. Будет буря. Посмотри, что творится с небом. Ветер воет так, что я боюсь, выбьет все стекла в доме.
– Мм, – ответил Виктор, перелистнув страницу потрепанной книги. – Знаешь, Нина, я думаю, что убийца – дворецкий. Посуди сама: он знает все обо всех. Подозрительный тип, ты не находишь? Но с другой стороны, разве все может быть настолько очевидно? – Он показал жене книгу, на обложке которой красовался окровавленный нож, воткнутый в деревянную столешницу. – Тут только середина, и если преступника раскроют сейчас, в чем секрет? Автор не может быть так глуп. Эм… – Он смутился от пронизывающего взгляда жены и мягко спросил:
– Ты что-то говорила?
– Я думаю, что убийца – жена.
– Милая, прекрати. – Он закатил глаза и поднялся на ноги. Приблизившись к окну, он наконец расслышал зловещий шум ветра. – Мы могли бы залезть в подвал.
– Что?
– Ничего. Ты выглядишь очень привлекательно, когда показываешь недовольство. – Положив руки ей на плечи, Виктор легонько помассировал их. – Раз нас настигла буря… и раз Вера с Катриной не приедут, мы могли бы спрятаться в подвале.
– Не будь таким противным! – возмутилась Нина, но все же на ее губах мелькнула предательская улыбка. Виктор крепко обнял жену, шепнув в седеющие волосы:
– У нас припрятана бутылочка хорошего вина.
– Как она поможет справиться с бурей?
– Она поможет мне справиться с тобой.
Нина нехотя высвободилась из объятий и вновь отвернулась к окну. Ночь была темной. Декабрь давно вступил в свои права, и на поля легла серебристая изморозь.
– А вдруг с Верой и Катриной что-то случилось?
– Ничего с ними не случилось! – раздраженно отрезал Виктор. – Марк ни за что бы не отпустил детей в такую погоду. Прекрати сгущать краски, Нина.
Виктор вернулся в кресло, схватил книгу и уткнулся взглядом в страницу, пробурчав:
– Рекомендую тебе посмотреть свой сериал, пока у нас не отключили электричество. – Едва он договорил, как во всем доме потух свет. Нина застыла у окна, словно каменная статуя, а со стороны кресла послышался раздосадованный стон:
– Я только собрался выяснить, не дворецкий ли часом зарубил всех топором!
– Виктор! – пискнула Нина, обхватив себя руками и не двигаясь. Она чувствовала, как сквозь стекло ощутимо просачивается декабрьский холод. Послышался скрип половиц.
– Ну правда, Нина. Он убил их всех. Готов спорить, он прятался на чердаке, пока они спали.
– Виктор, – предупреждающе начала Нина, но он не слушал:
– Взял свой топорик и – ХРЯСЬ!
– ВИКТОР!
Он рассмеялся совсем рядом:
– Я шучу, Нина. Ну не бойся ты, – он приобнял ее. На фоне окна фигурка женщины казалась дрожащей хрупкой тенью. – Сейчас я спущусь в подвал и…
Она ухватилась его за рубашку:
– Я боюсь.
– Знаю, – спокойно ответил он и осторожно отцепил ее пальцы от своей одежды. – Прекрати этот спектакль, Нина. В школе ты постоянно дрожала, стоило замигать лампочке. Ты уже не в школе. Прекрати! Сейчас я вернусь. Я быстро.
Глаза Нины уже привыкли к темноте, и она сумела различить фигуру мужа, чье зрение было гораздо лучше ее. Он проследовал на кухню за фонариком, что-то бурча о том, что женщина, родившая троих детей, не должна бояться такого пустяка, как выключенный свет.
Общий зал снова стал привычным убежищем с уютным камином, телевизором, мягким диваном и книжными стеллажами. В сумраке мебель была черной и едва различимой, но Нина скользнула к креслу, где ранее сидел Виктор, и, опустившись на самый краешек, принялась ждать, настороженно прислушиваясь к каждому звуку. На кухне слышалась возня.
– Где фонарик?
– В нижнем ящике стола! – раздраженно ответила Нина. Виктор постоянно перекладывал вещи, а затем не мог их отыскать. Зрение хорошее, а память при этом ужасная.
– Нашел!
Несколько секунд спустя Виктор вошел в зал и поставил на столик перед женой горящую свечу в антикварном подсвечнике.
– Подожди еще пару минут.
Нина кивнула, ощутив себя гораздо увереннее. Оставшись в одиночестве, она поудобнее устроилась в кресле и прикрыла веки. Сейчас мысль о том, чтобы пригубить чуточку вина, не казалась неуместной, как пять минут назад.
Очевидно, Марк действительно не выпустил внучек из дома. И правильно сделал. Девочки боятся темноты хуже меня!
Нина вздрогнула, услышав перед входной дверью какую-то возню. Резко обернулась на шум.
Тук. Тук. Тук.
Дверная ручка дернулась, будто кто-то случайно задел ее. Или планировал вломиться в дом. Фитилек свечи дрогнул – так подскочила Нина.
Она шагнула в сторону, и пламя покачнулось в такт.
Тук.
Женщина ступила на шаг назад, подальше от двери.
Тук.
– Виктор?
Может, он пугает ее? Но нет, они с Виктором уже много лет женаты, и он не стал бы так жестоко шутить над супругой, зная о ее страхах.
Тук.
За окном протяжно выл ветер, стекла дрожали. Нина подумала, что, возможно, это мусорный бак опрокинулся и какая-нибудь железная банка теперь стучит у двери… но тут сквозь свирепый шум бури Нина услышала страшный голос:
– Помогите.
Нина едва не закричала.
Это призраки?
Она одернула себя: призраков не существует.
– Помогите, пожалуйста.
Слабый, тоненький голосок, вызывающий дрожь в ногах. По спине и рукам Нины побежали мурашки. Пальцы подрагивали, когда она взяла свечу и направилась к двери. Голосок ребенка продолжал молить о помощи, но делался все тише и тише, превращаясь в шепот.
– Помогите.
Отбросив ужасные мысли и запечатав где-то глубоко внутри страх, Нина рывком распахнула дверь. Пламя свечи погасло. Одновременно с этим загорелся верхний свет и послышался голос Виктора:
– Нина, ты жива?
Она застыла на мгновение, сжимая в пальцах дверную ручку и подсвечник, а затем выронила его и закрыла обеими ладонями рот, чтобы заглушить вопль. На пороге стоял демон.
* * *
– ДЕМОН!
– О боже! – Виктор рванулся вперед и успел до того, как девочка в дверях потеряла сознание. Он подхватил ее на руки и под испуганное бормотание жены уложил на диван в гостиной. Убрал с лица незваной гостьи засохшие от крови волосы и посмотрел на Нину. – Господи, как ты могла спутать ее с демоном? Взгляни, она совсем ребенок.
Нина склонилась к существу на диване. Средний рост, хрупкое телосложение, длинные темные волосы. Ее лицо и одежда были в крови, на ноге странный бугор: присмотревшись, Нина поняла, что это самодельная повязка.
– Нужно вызвать полицию. И «Скорую».
– Телефон из-за бури отключен, – сообщил Виктор. – Придется действовать своими силами. Прекрати дрожать, Нина!
Она подскочила, опустив руки. Сердце едва не выскакивало из груди, но теперь от ужаса: что случилось с этой малышкой? Она чуть старше их внучек. Такая маленькая!
– Нужно срочно обработать раны, пока не началось заражение. – Виктор отстранился и беглым взглядом осмотрел тело незнакомки. – У нее многочисленные травмы, ты только посмотри на это… Пальцы сломаны. Кровь на шее. Кажется, вывихнут плечевой сустав. Понятия не имею, как она пришла сюда. Господи, у нее рана на бедре. Но, судя по всему, артерия не задета. – Виктор потянулся к повязке, но его запястье внезапно сдавили пальцы.
Нина вскрикнула, а Виктор изумленно посмотрел на девочку. Ее глаза были открыты, но по взгляду можно было понять, что она ничего не осознает. Ее лицо было сплошь покрыто кровавыми каплями, к щекам прилипли волосы.
– Я не трогаю, – прошептал Виктор и расслабил запястье. Девочка почувствовала это и выпустила его руку. Виктор наблюдал за ней: как она тяжело вздохнула, приходя в себя, как попыталась сесть, но со стоном рухнула на спину.
– Как тебя зовут? – тем же приглушенным тоном спросил он. Девочка не реагировала на голос. Она сжала зубы и снова выпрямилась, не замечая ни его, ни Нину.
Внезапно она всхлипнула, и Нина зажала обеими руками рот.
– Что с тобой случилось, малышка?
Девочка судорожно всхлипывала, и ее тело содрогалось от слез, что явно причиняло ей еще больше боли. Когда она зажмурилась, Виктор взял жену под локоть и отвел ее в сторону.
– Нина, – прошептал он, – нам надо срочно обработать раны. Если начнется заражение…
– Что с ней случилось? – шепнула она в ответ.
– Не знаю, она в шоке. Кажется, на нее кто-то напал.
– Куда она делась? – с паническими нотками в голосе спросила Нина, выглянув из-за его плеча, и Виктор обернулся.
– Чт…
Они бросились в ванную, откуда доносился шум. Девочка уже отыскала аптечку и вытряхивала на пол целые упаковки таблеток. Нина провожала взглядом каждую коробку с лекарствами, летевшую вниз. Виктор застыл. Девочка по-прежнему плакала, но выражение ее лица оставалось решительным.
Стоя на одной ноге, а вторую приподняв над кафельным полом, она больше не выглядела ребенком. Нина беспокойно шепнула Виктору в плечо:
– Может, она ищет наркотики?
– Тш, – шепнул он и обратился к девочке: – Что ты ищешь?
Она уже нашла то, что искала, и левой рукой вскрыла пузырек с таблетками. Выкинула несколько капсул на правую покореженную ладонь и проглотила. Вскинула голову. Зажмурилась.
Затем, все еще дрожа, перевела взгляд на Виктора и, прихрамывая, приблизилась к нему. Виктор почувствовал, как у него мурашки бегут по спине, как Нина сжала его предплечье с такой силой, что, кажется, перекрыла доступ крови.
– Мне нужны нитки.
Виктор понял, что девочка все еще их не замечает. Для нее они просто объекты. Может, она даже не осознает, что жива и находится в обычном фермерском доме. Поэтому Виктор знал, что ее срочно нужно доставить в больницу – до того, как ее мозг очнется от шока.
– Зачем тебе нитки? – спросил он.
– Мне нужны нитки, пожалуйста. Мне нужны нитки. Нужно зашить рану. Иначе я истеку кровью. Если я умру, Джорджи тоже умрет.
Нина сильнее вцепилась в Виктора, и он накрыл пальцы жены ладонью.
– Я умею, – заверила девочка. – Я умею ушивать. Вы только принесите мне нитки и иглу.
– Хорошо.
Виктор вышел из ванной комнаты, и Нина поспешила следом.
– Ты же не серьезно? – прошептала она.
– Посмотрим, что она будет делать. Она не понимает, где находится. Ты ведь видишь это по ее глазам? Дадим ей нитки и посмотрим. Рану действительно нужно зашить.
– Ты же не серьезно?..
– Нина. – Виктор повернулся к жене, когда они оказались наедине в их спальне. – Ты что, не узнала ее?
– Кого? Эту девочку?
– Это не просто девочка. Это Кая Айрленд.
Нина отшатнулась, прижав руки к груди.
– Кая Айрленд?
– Да, – просто ответил он и направился к трюмо, где в нижнем ящике всегда лежала коробка со швейными принадлежностями.
У Нины внутри шевельнулось нехорошее чувство.
– Она пропала аж две недели назад, никто и не надеялся ее найти, – шепнула она. Виктор достал коробку и поднялся на ноги. Скептически хмыкнул без доли веселья в голосе:
– А она нашлась сама, поэтому давай поможем ей не умереть. Ты видела ее решимость. Она же ходила в военную школу, помнишь, об этом во всех новостях твердили?.. Сможет зашить себя.
– З-за-зашить? – в ужасе пробормотала Нина. Ее глаза опять стали круглыми, и Виктор со вздохом сказал:
– Просто останься здесь, хорошо? Я разберусь.
– Нет! Нет, она ведь там совсем одна! Ей будет больно! – воскликнула Нина, быстро качая головой. Виктор, не возражая, отпер дверь и вышел в коридор. В доме стояла мертвая тишина, но прямо рядом с окном, ведущим в сад, было слышно ритмичное кап-кап-кап – это в ведро для поливки помидоров капал дождь.
Кая Айрленд все еще была в ванной. Она достала из аптечки спирт, пачку таблеток, пинцет и ножницы. Разложила все это на тумбе и, пытаясь стоять прямо без опоры на раненую ногу, вскинула левую руку со шприцем вверх и выпустила из иглы воздух.
Виктор заметил, что она освободилась от штанины. Окровавленная ткань уже была в мусорном пакете. Нина сжалась за спиной мужа, не в силах оторвать взгляда от искалеченной ноги. На ней не осталось ни единого живого места: где-то были крошечные срезы кожи, а где-то просто воспалившиеся царапины. Но хуже всего была та ужасная рана, которая по-прежнему кровоточила. На ней были кусочки ниток – видимо, кто-то уже попытался зашить ногу.
– Вы принесли то, что я просила? – спросила Кая Айрленд слабым голосом. Виктор понял, что у нее начинается жар. Может, в ране распространилась инфекция? Он абсолютно ничего не понимал в медицине, однако, глядя на решимость Каи, у него появилось чувство уверенности, что все закончится хорошо.
– Да, я принес, – ответил он.
– Положите в раковину.
– Хорошо. – Он оставил в раковине коробку с нитками и отступил назад к двери.
Прихрамывая, Кая подошла к ней и сказала Виктору:
– Пожалуйста, откройте.
Виктор шагнул вперед. Нина осталась стоять на месте, парализованная ужасом. Она следила за тем, как по ноге Каи Айрленд скатилась багровая струйка крови. Она спотыкалась о царапины и окропляла синюшные гематомы.
– Я не могу на это смотреть! – Нина стремительно вылетела из ванной комнаты.
– Иглу, пинцет и ножницы. Обработайте спиртом. И прокалите как следует. Пожалуйста.
– Д-да.
Он схватил подручные инструменты и выбежал следом за женой. Он не хотел смотреть, но краем глаза заметил, как Кая Айрленд склонилась и всадила иглу себе в ногу. Жуткое, жуткое, жуткое зрелище. Он больше ни за что не станет смотреть медицинские детективы, ни за что не станет читать подобные книжки.
Когда Виктор, действуя на автомате, выполнил все указания и вернулся, Кая Айрленд уже была в медицинских перчатках, найденных здесь же, в аптечке. Под взглядом Виктора она, морщась, насыпала прямо внутрь раны на ноге какую-то белую штуку. Затем, не вставая с унитаза, она дотянулась до пинцета и взяла им ватный тампон. Смочила его спиртом и протерла ногу рядом с раной. Так она поменяла несколько тампонов, пока последний после протирания не остался чистым. Затем Кая снова взяла тампон, обмакнула его в йод и дрожащей рукой обработала края раны, оставляя крошечное расстояние до поврежденной кожи.
Виктор зажмурился, а когда открыл глаза, то не поверил увиденному: сначала Кая срезала кожу по краям раны, а затем залезла внутрь пинцетом. Виктора затошнило, и он отвернулся, но картина все равно стояла перед глазами: как девочка извлекает остатки ниток и какие-то странные комочки из раны, испачканные в крови.
Желчь подкатила к горлу, но он с усилием сглотнул и обернулся. В глазах Каи заблестели слезы, лоб покрылся испариной, и дрожали руки, но она продолжала измываться над собственной ногой.
Виктор смотрел как завороженный. Он представить себе не мог, что когда-нибудь в его ванной комнате кто-то будет проделывать нечто подобное. Он не мог представить, что Кая Айрленд сумеет прооперировать себя. Она всего лишь ребенок, и, судя по всему, у нее сломана правая рука.
Срочно нужно вызвать «Скорую». Срочно. Не важно, что именно умеет эта девочка, но в подобных обстоятельствах можно и ноги лишиться.
– Виктор.
Он подскочил и обернулся – Нина стояла прямо позади него, бледная как призрак.
– Как она?
Виктор с трудом разлепил губы:
– Держится хорошо. Прошло пятнадцать минут, а она даже не поморщилась.
– Виктор, как только буря утихнет, я поеду в город за помощью. Нельзя так это оставлять. Нельзя.
Он кивнул и отвернулся. Кая Айрленд кое-как обработала рану и теперь ушивала ее шелковыми нитками. Мертвенно-бледное лицо все еще было сосредоточенным, в глазах – пустота. Виктор слышал, как ее дыхание участилось и стало тяжелым, а затем она вдруг стала заваливаться в сторону. Нина вскрикнула, а Виктор бросился к Кае и успел до того, как та упала на пол.
– Божечки! – Нина за его спиной разрыдалась. – Что теперь делать? Что нам теперь делать?
Она задавала риторические вопросы, и Виктор не знал, как на них ответить.
Они втроем в ловушке. За окном буря клонит деревья к земле, обрывает провода, яростно стучит в окна, а здесь истекает кровью девочка, которая две недели назад исчезла без следа.
* * *
Открыв глаза, я увидела слепящий яркий свет. Все в одно мгновение стало резким, четким, в голове крутилось: ничего не закончилось. Я не сбежала. Я на прозекторском столе. Вот в комнату входит Стивен Роджерс. Он что-то говорит, но я не слышу. Дергаю руками, закованными в ремни, натягиваю их на запястьях и изо всех сил кричу. Зову на помощь. Но никто не приходит. Я только чувствую болезненный укол в предплечье. А потом он говорит: «Все будет хорошо, Кая Айрленд» – и я больше ничего не слышу.
* * *
– Это будет сложно.
– Вы должны отвязать мою дочь.
– Мы не можем. Она пыталась напасть на медсестру.
– Но…
– Нет. Она не может оставаться на постели. Она все время пытается спрятаться под кровать. У нее слишком серьезные раны. Еще один подобный фокус, и она может остаться калекой.
Тишина, затем снова заговорил доктор:
– Она зашила себе рану сама.
– Да.
– Она сделала это сама. Своими руками зашила свою ногу.
– Я понял.
– Нет, вы не поняли. Я не спорю, что Кая особенная, что она не такая, как все, но ей всего лишь шестнадцать лет. Вы представляете, что с ней сделала эта боль? Вы можете представить, что она пережила, чтобы сама себе зашить ногу?
– На что вы намекаете, доктор?
– На то, что мы не можем пока что отвязать ее. Для ее личной безопасности. У нее галлюцинации. Если так продолжится и дальше, она может сама себе нанести вред. Если она смогла зашить себе ногу, то сможет вновь разорвать швы.
– Да о чем вы?! Зачем моей дочери это делать?!
– Просто чтобы почувствовать себя живой, мистер Айрленд. Вот и все.
* * *
Февраль 2013
В феврале сад вокруг больницы был красивым: высокие ели в белых шапках, клумбы, припорошенные снегом. Ненавижу зиму. Ненавижу, что она забрала Джорджи. Сначала подарила ее, а затем жестоко отняла. Оставила меня одну. Не могу прекратить об этом думать. О том, что я тоже отняла чью-то жизнь.
Отойдя от окна, я, прихрамывая, вернулась на больничную койку. Дверь палаты была открыта, поэтому я видела, как мимо ходят медсестры и пациенты. Первые игнорировали меня, вторые с интересом заглядывали в мое белое убежище.
С трудом устроившись на постели, я снова потянулась к ноутбуку, и когда загорелся экран, скользнула взглядом по открытой ранее статье на сайте местных новостей.
«Стивен Роджерс
Дата рождения: 25 декабря 1985 года
Род занятий: учитель литературы в старших классах
– Он родился и вырос в неполной семье, – сообщает нам соседка мистера Роджерса, которая пожелала остаться неизвестной. – Отец постоянно его бил, словно дворовую собаку, гонял туда-сюда за пивом. Но мальчик все равно успешно получил аттестат и даже добился стипендии.
– Вы слышали что-нибудь о Стивене после того, как он окончил школу?
– Я слышала, что он устроился на работу в соседском городе. Он с детства любил литературу и язык. Его мать звали Ванессой. Пока она не покончила с собой, то всячески помогала сыну развиваться. Если вы понимаете, о чем я. Сделать это в таком крошечном городке как наш очень сложно. У нас даже нет кинотеатра».
Его мать звали Ванессой, и она покончила с собой. Знала ли она, какое чудовище произвела на свет? Я не хочу думать, что у Стивена был выбор кем становиться. Не хочу думать, что все могло обернуться иначе, если бы Ванесса не сдалась и довела воспитание сына до конца. Не хочу думать, что Стивен был бы нормальным парнем, если бы его не мучил отец.
Не хочу. Потому что Стивен был просто чудовищем и все тут. Он уже родился ненормальным. Он родился таким.
* * *
Внутренне я сжималась всякий раз, как только родители навещали меня. Я не могла спрятаться в ванной, не могла забраться под одеяло. Я не могла на них смотреть, но их лица, казалось, были повсюду.
Стоило мне потерять бдительность, и в голове тут же всплывали обрывки фраз, слова отца, слова доктора…
– Я боюсь, что ее мозг будет реагировать только на негативные раздражители. Она все еще не может принимать душ. Прошло более двух недель. Она не позволяет запирать дверь в палату и в ванную комнату. А когда входят медсестры, она пугается.
– Мы должны забрать ее домой.
– Мэгги.
– Да, мистер Айрленд прав, вам стоит оставить ее здесь. Мы должны позаботиться в первую очередь о ее психике. Она перенесла несколько операций, поэтому сейчас важно позаботиться о ее спокойствии. Лучше оставить ее здесь. Дома Каю будут преследовать воспоминания.
Теперь, когда я смотрела на лица родителей, то вспоминала слова доктора: что я не могу залезть в кабинку в ванной комнате; что часть моего мозга умерла; что я мертва для общества…
Мама не знала, как реагировать, ни тогда, ни сейчас. На папином лице была каменная маска. Наверное, как и на моем. Я замерла на кровати, даже не дышала. Боялась чего-то.
Мама наконец приблизилась и поцеловала меня в лоб. Я прикрыла веки и на мгновение позволила себе подумать, что все хорошо. А потом открыла глаза и вернулась в реальность. Мама была мамой Джорджи. Я потеряла Джорджи. Как она может меня любить? А может, и не любит?
Я всмотрелась в ее лицо: морщинки у карих глаз, темные вьющиеся волосы… Мама даже никогда не выпрямляла их, как часто делала миссис Нэтвик – говорила, что так она выглядит непринужденнее. На секунду она отвела взгляд, чтобы посмотреть в потолок, затем улыбнулась мне сквозь слезы:
– Ну что, малышка?
Что она имеет в виду? Что это значит?
Папа вздохнул. Он стоял в изголовье кровати, нависал надо мной словно башня. Молчал. Я перевела на него взгляд, и он спросил:
– Готова вернуться домой?
Мое сердце дрогнуло, и я снова ощутила страстное желание забиться в угол.
– Кая? – позвала мама. Прочистив горло, я громко сказала:
– Разве доктор разрешил?
Папа тут же рассердился: в его глазах мелькнул стальной блеск, губы сжались в тонкую полоску, но затем он вздохнул и мягко ответил:
– Если ты не хочешь здесь оставаться, Кая, я заберу тебя.
Оттого, что он назвал меня по имени, по спине побежали мурашки, но я сидела смирно. В голове вновь всплыли слова доктора о том, что мой мозг все превращает в негатив. Папа просто назвал меня по имени. Это просто имя. Мое имя.
Я отвернулась к окну, чтобы побороть нестерпимое желание спросить, любят ли они меня. Вы все еще любите меня после похорон Джорджи? Вы правда хотите забрать меня домой? Хотелось спросить, что они чувствуют, глядя на меня, но это было бы ребячеством. Просто пока со мной не все в порядке.
Вдруг мама крепко обняла меня, прижав к себе.
– Малышка, все будет хорошо, – шепнула она, и я широко открыла глаза, боясь сморгнуть накатившие слезы.
– Так. Довольно, Кая, – резко оборвал отец. – Ты должна прекратить. Хватит, ясно? – Он подошел к моей постели и схватил за плечо, оттеснив маму. Мое тело вспыхнуло от боли, когда папа рванул меня, заставив принять вертикальное положение. Я напряглась. Понимала, что удара не последует, но тело само собой сжалось, ожидая боли.
Мама схватила его за рубашку, попытавшись оторвать от меня, и я повернула голову в ее сторону, но отец взял меня за подбородок.
– Смотри. На меня. – Он зажмурился, а когда открыл глаза, я увидела, что они блестят от слез. – Мы тебя любим. – Мама отпустила его и отступила к окну. Отвернулась, спрятав руки на груди. Я тоже хотела спрятать руки. Хотела сжать на своем горле пальцы и подавить всхлип. Хотела, чтобы папа отпустил мое лицо.
– Смотри на меня, Кая, – уже спокойнее попросил он, и я оторвала взгляд от мамы и посмотрела на него. – На меня. Ты наша дочь. Ясно? Наша дочь.
А затем он крепко обнял меня и поцеловал в макушку. Следом к нашей скромной компании присоединилась мама. Я почувствовала, что хочу плакать, но слезы высохли. Я снова подумала: «Отец говорит это потому, что он расстроен. Ты же видишь, как сильно он пытается убедить себя в том, что любит тебя, несмотря ни на что».
Мама шумно втянула носом воздух и отстранилась. Папа тоже выпрямился и сделал пару шагов назад, давая мне пространство.
– Кая, сегодня у тебя гость.
В моем сознании раздался тревожный звоночек.
– Какой гость?
– Ной Эллисс.
Мама произнесла это таким воодушевленным голосом, что, должно быть, сам президент решил пожаловать в мою палату и принести корзинку с фруктами. Я открыла рот, чтобы отреагировать, но тут заметила движение в дверном проеме. Ной Эллисс был во всем темном, но его голубые глаза-льдинки сияли.
Мама с улыбкой взглянула на меня и я, отвернувшись, шепнула:
– А кто это?
* * *
20 ноября, 2016, архив больницы, Эттон-Крик
Я все еще смотрела на выписку из карты Дэйзи Келли, но уже не могла разобрать слов. Вокруг поднялся какой-то шум, и я на секунду испугалась, что оглохла. Это был тот самый звон из прошлого, когда машина детектива Гаррисона взлетела на воздух, а затем доктор Арнетт предупредил, что я могу навсегда остаться глухой на одно ухо.
Я охнула от боли, прижав ладонь к правому виску – звон все нарастал. Казалось, на моем лбу колючий металлический обруч, который все сжимается и сжимается… Но когда я зажала уши руками, внутренний голос все равно не замолк. Обессилев, я схватилась за столешницу, чтобы не упасть.
Я не могу быть дочерью Дэйзи Келли. Я не могу быть ребенком Криттонского Потрошителя. Это невозможно.
Это все случайность, простое совпадение…
Но вот она, выписка из карты Дэйзи Келли, в моей руке. Я отбросила ее от себя, затем стянула халат, сунула в сумку и закинула ее на плечо. Подхватив куртку, я зашагала к лестнице. Это ложь. Это все ложь, это не правда. Это невозможно.
Да, все верно, я родилась двадцать девятого сентября в девяносто шестом году. И как раз в том же году в конце сентября родился ребенок Дэйзи Келли. Но ведь это ничего не значит.
Я оступилась на первой ступени и чуть не свернула шею. Облокотилась спиной о стену и подняла голову к потолку, прикрыв веки. Нет, это имело значение. Дэйзи Келли родила дочь в конце сентября, у нее вторая группа крови, у нее аллергия.
Приступ снова накатил. Почувствовав, как внезапно перехватило дыхание, я закашлялась, распахнув глаза. Лихорадочно дотянувшись до контейнера с таблетками, я положила одну на язык. Облегчения не наступило. Подергав воротник свитера, я сосредоточилась только на дыхании. В следующее мгновение зазвенел будильник, и я лишь спустя несколько долгих секунд вспомнила о том, что доктор Арнетт дал мне времени до девяти вечера. Значит, пора смываться, иначе он разъярится.
Вдруг эта мысль, что я боюсь гнева куратора, развеселила меня. Не в силах сдержать смех, я, тупо хихикая, побрела к двери. Прежде чем выйти из подвала, я расправила плечи, пригладила волосы, собранные в хвост, вытерла щеки. Они почему-то были влажными. Не знаю, почему – я не плакала. Я не должна была плакать, ведь ничего не случилось. Все хорошо. Все хорошо.
Все хорошо, Кая, – в последний раз приказала я себе, затем вышла в коридор и закрыла дверь на ключ. Прощаясь с охранником, я заметила, как он странно косится в мою сторону. Что такое, в чем дело? У меня что, синяки на лице, или странная прическа, или я наизнанку надела свитер?
Или он догадывается, что я – дочь монстра, дочь Криттонского Потрошителя?
Нет, возможная дочь.
– Все нормально? – охранник нахмурился, и я поняла, что это я пристально смотрела на него. Я кивнула и быстро пошла по коридору, минуя процедурные, кабинет физиотерапии, лифты, медсестринскую.
Зазвонил телефон, и я рывком достала его, ожидая судьбоносного знака. Но звонил всего лишь доктор Арнетт. Поняв, что я не стала нарушать слово и уже ухожу из больницы, он поспешно пожелал мне доброй ночи и отключился. Я закинула мобильник в карман штанов и бегом бросилась к синему автомобилю, припаркованному на автостоянке для персонала больницы. Поскользнувшись на гололеде, я успела ухватиться за ручку дверцы, но все же приложилась коленом об асфальт. Охнув от боли, я забралась в салон, дрожащими пальцами повернула ключ в замке зажигания и включила печь. Только после этого вспомнила, что куртка и шапка остались в больнице. Может, поэтому все так косились на меня, когда я уходила?
Схватив зеркало заднего вида, я повернула его на себя и всмотрелась в свои глаза. Карие. Кажутся черными. У Дэйзи Келли тоже были карие глаза, но совсем другие, так? Глаза у нее со светлыми крапинками, они ассоциировались у меня с тигриными.
Я вернула зеркало в прежнее положение, мысленно прикрикнув на себя за то, что продолжаю нас сравнивать. Это ложь. Она не моя мать. Мою маму зовут Мэгги, а не Дэйзи. Я прокручивала в голове это утверждение раз за разом, но мозг все равно вытаскивал из недр памяти другие странные совпадения.
Например, я вспомнила, что в дневнике Дэйзи так и не упоминалось мамино имя. Читая его, я еще подумала, что раз они не были подругами, то у мамы должна была быть веская причина, чтобы начать искать Криттонского Потрошителя. Я не могла понять ее мотивов. Но теперь понимаю. Она хотела найти его до того, как он найдет меня. Она хотела упечь его за решетку. Ведь если Криттонский Потрошитель пытался завести с Дэйзи Келли семью, а она сбежала и умерла, он мог прийти в ярость и начать искать ребенка.
О боже…
Нет, нет, нет.
Только когда руки заныли от боли, я поняла, что бью ладонями по рулю. Опустив руки на колени, я непроизвольно вцепилась пальцами в штанины. Ногти, казалось, проникли сквозь ткань, сжали кожу. Я так долго давила ногтями, что на глаза навернулись слезы, и единственное, о чем смогла подумать – о жжении в бедрах.
Выдохнув, я перестала мучить себя и схватила мобильник, одновременно пристегивая ремень безопасности. Снова накатил беспричинный смех. Пристегиваюсь ремнем, будто что-то может случиться…
Так, надо прекратить. Возьми себя в руки!
Набрав номер миссис Нэтвик, я медленно выжала сцепление и выехала с парковки. Одновременно с этим в трубке зашуршал сонный голос миссис Нэтвик:
– Кая, милая…
– Они украли меня? Моя мама украла меня?!
Я совсем не ожидала от себя, что сразу же начну вопить, но, услышав голос миссис Нэтвик – лучшей подруги мамы, – не смогла сдержаться. На том конце послышался скрип кровати, и я представила, как миссис Нэтвик поспешно переворачивается на бок и щелкает выключателем.
– Что?.. Кого-то украли? Милая, тебе плохо?
– Мама забрала меня у Дэйзи Келли?
Повисло молчание. Я бы хотела, чтобы это было из-за того, что миссис Нэтвик не расслышала моих слов, или выронила телефон на подушки, или попыталась припомнить, кто такая эта Дэйзи Келли. Но она молчала лишь долю секунды. Это была почти незаметная заминка. Почти. А затем она воскликнула:
– Что ты такое говоришь?! Кто это сказал? – возмущенно фыркала она, но уже не могла меня обмануть. Я услышала в ее голосе панику и страх. Такой страх испытывает человек, когда к нему в дом ломятся коллекторы, чтобы выбить долг, такой страх испытывает человек перед болезненной операцией, которая может закончиться летально, такой страх испытывает человек, всю жизнь скрывающий правду и знающий, что рано или поздно она всплывет наружу.