Вики Филдс
Когда мертвые заговорят
– Я все равно не понимаю, о чем ты говоришь, – отрезала миссис Нэтвик, и я отвернулась от окна и ответила на ее взгляд.
– Понимаете, и поэтому напуганы. Я похожа на Криттонского Потрошителя.
– Ты НЕ похожа на него! – крикнула она, пружинисто вскакивая на ноги. Я подняла голову, следя за ней мертвым взглядом. – Повторяю: ты дочь Мэгги и Дэвида Айрлендов, а не того чудовища! Ты их дочь – не его!
Миссис Нэтвик шумно выдохнула и сжала зубы. Мне казалось, у нее на языке крутится ругательство. Или вопрос «да что с тобой такое, девочка?», но она не сказала ни того, ни другого, лишь вздохнула, вернулась на прежнее место и дрожащим голосом попросила:
– Кая, пожалуйста, скажи мне, что не думаешь, что как-то причастна к происходящему в Эттон-Крик. Потому что это физически невозможно.
– Вы правы, в этой истории не все сходится. Но многое, очень многое указывает на меня.
– Почему ты говоришь об этом так спокойно?! – Она опять сорвалась на крик.
– Я устала, поэтому так говорю. Я устала бороться с неизвестным противником.
Миссис Нэтвик беззвучно распахнула рот, с ужасом воззрившись на меня.
– Кая… неужели тебе легче решить, будто под маской Неизвестного скрываешься ты?..
– Конечно, нет! Кто-то убил моих друзей, как я могу испытывать облегчение?! – выпалила я, но тут же взяла себя в руки и ровным голосом закончила: – Я не знаю, что чувствую. Я чувствую столько всего одновременно, что кажется, будто вообще ничего не ощущаю. Я не знаю, как это объяснить. Возможно, со мной действительно не все в порядке. Может, доктор был прав, и в клетке Стивена часть моего мозга просто умерла.
– Что ты… как ты…
– Утром позвонит детектив Дин, чтобы сказать, чьи отпечатки обнаружили на теле Скалларк. Не знаю, удивлюсь ли я, если он скажет, что мои, ведь у чудовищ рождаются чудовища, миссис Нэтвик, еще Дэйзи Келли об этом говорила. Она и сама не была здорова, когда вынашивала меня – ее мучил Криттонский Потрошитель, держал в плену в неизвестно каких условиях, пичкал наркотиками. Ее ребенок не мог родиться нормальным. И неважно, сколько отец пытался меня перевоспитать, этого, – я постучала указательным пальцем по виску, глядя миссис Нэтвик прямо в глаза, – не отнимешь.
Мне отчего-то стало жаль миссис Нэтвик, когда ее лицо перекосилось от моих слов, будто она ждала чего-то другого, другой реакции. Хотелось спросить, какой именно реакции она от меня ждала, но не спросила – боялась, что разозлюсь.
В Эттон-Крик убивают людей, и я как-то со всем этим связана, с каждым из убийств. А тело Скалларк нашли в моем подвале. Единственное, что я могу сделать в этой ситуации – мыслить рационально. Я не могу кричать с пеной у рта «ЭТО НЕ Я!», потому что не знаю, так ли это. Если попытаюсь сбежать от себя самой, правда рано или поздно настигнет. Даже двадцать лет спустя.
* * *
Я не спала более тридцати семи часов, но когда голова коснулась подушки, сон все равно не шел. Сквозь сомкнутые веки просачивался слабый утренний свет, руки и ноги будто налились свинцом, поэтому если бы кто вздумал на меня напасть, я бы не сопротивлялась. Несмотря на это, мозг работал в десять раз усерднее, чем обычно, казалось, он и тело существуют по отдельности.
После истории миссис Нэтвик, которая бросила тень на все мое прошлое и настоящее, я физически ощущала, как появляются новые вопросы, а старые получают заслуженные ответы.
Перед закрытыми глазами вдруг всплыло мамино лицо. Это был конец февраля две тысячи четырнадцатого. Мама смотрела на меня со страхом во взгляде, и теперь я понимала почему: она боялась увидеть во мне ее – Дэйзи Келли, которую, как и меня, держали в клетке. Или, может, она боялась увидеть в моих глазах отражение Криттонского Потрошителя?
Мама боялась меня? А отец? Они боялись, что после клетки Стивена во мне проснутся асоциальные черты характера, – те самые, которые присущи моему настоящему отцу?
Внезапно я осознала, что у моих родителей действительно были все причины переживать.
В школе у меня не было друзей, меня не интересовали те вещи, которые интересовали обычных девочек. Каждые выходные вместе с отцом я посещала стрельбище, где он учил меня стрелять, ходила в секцию бокса, кружок по скалолазанию, получила черный пояс…
После окончания военной школы, когда я с натянутой улыбкой вручила отцу диплом, и перед поступлением на медицинский факультет, мне пришлось пройти тщательное обследование для получения лицензии на хранение огнестрельного оружия. Отец подарил мне пистолет сорок пятого калибра и кожаную кобуру с инициалами «К. А.». Если уже тогда, два года назад, я была не в себе, как смогла пройти медосмотр? Неужели врачи не заметили, что со мной не все нормально? А может, я как Криттонский Потрошитель? Психопаты способны обмануть кого угодно, и это доказало то дьявольское существо, похитившее Дэйзи Келли. Потрошитель был искусным лжецом, раз смог притворяться перед всем городом нормальным человеком.
По моим рукам пошли мурашки. Я ведь тоже притворяюсь. Каждый день имитирую эмоции, каждый день притворяюсь, что со мной все в порядке. И так было почти всегда – после того, что случилось с Лили, я постоянно делала вид, что здорова.
А вдруг все ложь? А вдруг я не здорова? Или, может, все дело в том, что я умерла? Врачи в больнице сказали маме с папой, что я опасна сама для себя, что веду себя так, будто часть меня мертва. Может, все дело в этом?
Нет. Нельзя отрицать очевидных признаков, на которые указал Аспен: потеря памяти, садистские наклонности, эмоциональная сдержанность. Типичная жертва.
Дочь серийного убийцы.
Я почувствовала, что сердце вновь сжимается.
Хотелось притвориться, что это ничего не значит, но на самом деле это значило все. Аспен прав, я могу быть подозреваемой номер один, потому что идеально подхожу на эту роль. Я – дочь серийного убийцы. Эта мысль не давала покоя. Я пыталась выжечь ее, накрыв голову подушкой и задерживая дыхание так, что в черепе стало горячо, но она все не исчезала.
Я дочь Криттонского Потрошителя.
Всю свою жизнь я опиралась на Дэвида Айрленда, брала с него пример. В клетке Стивена именно его слова помогли мне выжить. У меня был отец, который отдавал приказы бороться, держаться до конца. Ради себя, ради Джорджи, ради них. У меня был отец, который говорил: «Кая, ты отжалась всего-то двадцать раз! Это подойдет для десяти лет, но не для четырнадцати!»
Он твердил, что я могу больше, чем говорю. Говорил, что моя сила воли заставляет его гордиться мною, говорил, что я – его наследие. Я верила всем его словам. Я хотела, чтобы он продолжал хвалить меня, продолжал криво улыбаться, глядя, что я могу подтянуться на перекладине пять, десять, пятнадцать раз. Что я сильная, что я выдержала, что я – боец.
Вот как он меня воспитывал. Но вдруг что-то пошло не так, вдруг все было ошибкой?
Откинув подушку в сторону, я глотнула свежего воздуха и почувствовала, как болезненно жжет глаза. Накрыв веки ладонями, я умоляла себя не плакать.
Это все какая-то насмешка судьбы.
Если бы мама не была такой экстравагантной, если бы страх пересилил ее любопытство, она бы не повстречала Дэйзи Келли. Она бы не повезла ее в полицию, не дала свои данные дежурному врачу. Не отвезла бы Дэйзи домой. Папа не принял бы роды. И меня бы не было. Если бы не они, родители Дэйзи отдали бы меня в приют или в церковь. Они сказали: «Мэгги, этот ребенок зло. Он принесет тебе много страданий, вот увидишь». И если бы мама поверила их словам, она бы не забрала меня, не спрятала. Она не ввязалась бы в эту историю. Не продала бы мебель из квартиры в Эттон-Крик и не занялась расследованием. И осталась бы жива.
Если бы не я, Стивен Роджерс не убил бы Джорджи.
Если бы не я, отец не попал бы в ту аварию.
Если бы не я.
Убрав ладони от лица, я раскинула руки в стороны и уставилась в потолок. По щекам покатились слезы, в голове творился полный хаос: взрывались бомбы, земля трещала по швам, лопались дороги и рушились здания. Но я по-прежнему лежала не двигаясь, все еще в свитере. В левой руке цепочка, подаренная Аспеном, врезалась в кулак. Я надавила сильнее, проверяя, пойдет ли кровь, но металл был недостаточно острым, чтобы проткнуть кожу.
Опасные, опасные мысли, Кая. Странные мысли.
Слезы уже исчезли. Может, мне только показалось, что они были.
– Может, ты думаешь, что не связана?
Ну конечно же, он обо всем знал. Ной знал, что я дочь того существа и Дэйзи Келли. Когда я называла ее имя в стенах особняка, он даже не морщился, лишь просил, чтобы я оставила это дело в покое, пока не стало хуже. Он боялся, что я узнаю о себе страшные вещи.
А вдруг я действительно Неизвестная?
Аспен подозревал меня. Все жертвы были связаны со мной. Скалларк обнаружили у меня в подвале. Аспен мне не доверял, он считал, что убийца – физически сильная женщина.
Он описал меня.
– Может, ты думаешь, что не связана?
Я и не хочу об этом думать. Хочу прогнать эти мысли из головы, но пугающее ощущение, что они и есть я, не отпускает.
Некоторое время спустя я с трудом дотянулась до мобильного телефона в кармане и взглянула на экран. Девять утра. Спит ли миссис Нэтвик после этой истории или тоже не сомкнула глаз?
Повернувшись на бок, я свернулась в клубочек, прижав колени к груди. Дотянулась до покрывала, сложенного на краю кровати, неуклюже накрылась им. Тело казалось ненужным, голова ощущалась неправдоподобно тяжелой. Минуту спустя не осталось ни одной мысли – только ощущение истощенности.
* * *
Почувствовав, как ноги во что-то упираются, я открыла глаза. Вновь гроб. Вновь неровные доски из вишневого дерева. Затаив дыхание, я застыла в одном положении. Минуту спустя грудь охватила болезненная агония.
– Что ты делаешь?
С шумом выдохнув, я повернула голову в сторону и увидела рядом Ноя. Он тоже лежал на спине, только одна рука была на груди, а другая под головой. Мышцы были напряжены, судя по тому, как их облегала серая футболка. Из-под потрепанных длинных рукавов было видно только кончики пальцев.
– А ты что делаешь? – спросила я.
– Просто рядом лежу. – Веки Ноя были такими же тяжелыми, как у меня, глаза покраснели. Он томно моргал, выглядя сонным и уставшим. Я вздохнула:
– Как ты сюда попал?
– Ты меня впустила. Уже лучше, Кая. – Ной попытался повернуться на бок, но гроб был слишком маленьким. – Пожалуйста, позволь приблизиться. – Я непонимающе нахмурилась, и он с мягкой улыбкой шепнул: – Давай же, расширь границы, чтобы я смог придвинуться поближе.
Я все еще хмурилась, не понимая, что делать. Это ведь гроб, как я могу расширить его границы? Что он имеет в виду? Может, попытаться самой приблизиться?
Повернувшись на бок, я приподнялась на локте и наклонилась в сторону Ноя. Он изогнул брови:
– Ого, ты решила сделать первый шаг?
Промолчав, я обхватила его талию рукой и подтянулась поближе. Ной улыбнулся, когда я устроилась рядом, погладил меня по волосам. Меня поразил знакомый запах сдобы, вишни и меда. Самый любимый на свете запах.
Подняв голову, я встретилась с Ноем взглядом и попросила:
– Вытащи меня отсюда, верни наружу.
Целую вечность Ной не двигался, а затем все-таки осторожно опустил на мою ладонь свою руку и, сжав пальцы, уверенно потянул на себя. Я подалась вперед. Прошла секунда, в которую вместилось все: и его движение рукой, и четкий пульс сквозь кожу, и доверчивая улыбка…
Суставы на моих пальцах хрустнули – так крепко Ной вцепился, а затем я резко проснулась.
Наручные часы показывали 12:03, но я не чувствовала себя лучше. Кажется, с меня срезали кожу, как я когда-то срезала ее со Стивена; из тела вытянули все жилы, сосуды и по венам пустили расплавленное железо. Ни руки, ни ноги по-прежнему не двигались.
Когда-то я разобрала Стивена Роджерса на части, а теперь кто-то разобрал меня. Криттонский Потрошитель. Чтобы я не забыла, что все случившееся не один из ночных кошмаров, где мне кажется, будто в шкафу кто-то есть, чтобы я помнила, что это и есть реальность, и чудовище в шкафу – я.
Взяв мобильник, я набрала номер детектива Дина. Я узнаю, чьи отпечатки были на теле Скалларк прямо сейчас. Я больше не смогу встать с постели, думая, что могла причинить ей боль. Она не была Стивеном, она была моей подругой, и если я могла убить ее, притащить в свой подвал, а затем забыть, я никогда не поднимусь. Я сделаю то, что делает Леда Стивенсон. И меня уж точно никто не спасет.
– Я только собирался перезвонить, – сказал детектив Дин после первого гудка. – Куда ты, черт возьми, запропастилась?! Это Лаура. Ее отпечатки повсюду. Орудие убийства не найдено, но все кончено. Это она. Будет суд. Ее ждет пожизненное заключение в тюрьме строгого режима.
Он сказал это скороговоркой, будто куда-то спешил. Поэтому я не сразу поняла, что он произнес. Только дышала в трубку, слыша его громкие шаги, наполненные решимостью.
– Лаура Дюваль убийца, – произнесла я вслух. Голос был уставший, простуженный, в нем проскрипели горечь и смирение.
– Да, Лаура Дюваль, – подтвердил детектив. – Я сейчас собираюсь в полицию, хочу переговорить с Кристмасом по этому делу. Хочу знать, что она сказала о твоей матери.
– Что вы имеете в виду? – тут же очнулась я. Я знала, что он говорит о моей маме – о Маргарет Айрленд, – но рядом с ее изображением появилось совершенно другое лицо – знакомое и незнакомое одновременно.
Судя по звукам, детектив вышел из подъезда.
– Хочу знать, была ли она причастна к пожару, в котором погибла твоя мать. Я перезвоню, когда узнаю еще что-нибудь.
– Хорошо.
Я отложила телефон и посмотрела в полоток, затем по сторонам. На стенах обои, за окном холодными бликами играет ноябрьское солнце. Внутри со мной творилось что-то странное. Я чувствовала себя как после утренней пробежки, когда сил бежать уже нет, дыхание не покидает легкие, но ты все равно делаешь шаги, сгибаешь и разгибаешь колени, работаешь локтями. Ты не сдаешься, а затем приходит наслаждение – цель позади! И вот ты замедляешься, легкие расширяются, позволяя вобрать живительный воздух, глубокий вдох, голова вскинута кверху, перед глазами все кружится… Но ты жив.
Я почувствовала, что жива, именно в тот момент, когда детектив Дин назвал имя Лауры.
Все-таки это не я.
* * *
Когда я спустилась вниз, миссис Нэтвик выпрыгнула к лестнице в своем излюбленном переднике, хлопнув в ладоши:
– Кая, ты уже проснулась? А я только собиралась тебя будить!
Миссис Нэтвик солгала, и это было ясно по ее бегающим, расширившимся глазам. Я притворилась, что не заметила.
– Мне пора домой.
– Нет, нет, нет, нет, – пролепетала миссис Нэтвик. Все уловки у нее уже были готовы, поэтому она вытаскивала их в нужный момент и являла миру. Ее рука коснулась моего локтя, на что я обратила внимание, а она – нет.
– Кая, ты должна хотя бы позавтракать. Ты не можешь преодолеть пять часов пути на голодный желудок. Не под моим присмотром.
Ее шутливый тон голоса меня удивил: неужели миссис Нэтвик поспала пару часов и пришла в норму?
– Послушайте, миссис Нэтвик… – Я ненавязчиво обошла ее, и она встала ко мне лицом и спиной к входной двери. – Пока что нам нельзя видеться. Где-то там на свободе убийца моей мамы. И если он нашел ее, то, значит, найдет и меня. А когда поймет, кто я, всем вокруг будет грозить опасность. И вам в первую очередь.
– Но… но… – испуганно пролепетала миссис Нэтвик. Я не умела успокаивать, – все эти прикосновения, ласковый тон голоса, мягкий взгляд… не мое это. Когда я прибегаю к таким уловкам, мне кажется, что звучу фальшиво.
– Миссис Нэтвик, это ненадолго, – твердо пообещала я. – Только до тех пор, пока убийцу не поймают.
– Но Кая… – На этот раз я позволила ей договорить, терпеливо ожидая окончания предложения. – Кая, как же так? – Следующая ее уловка – слезы. В уголках глаз тут же появилась влага, словно по команде. – Это неправильно. Если мы не будем видеться, то… Кая, что же у тебя останется?
Я ничего не ответила, и миссис Нэтвик сморгнула слезы и, прочистив горло, бодро сказала:
– Ладно. Мне это не нравится, но я не могу с тобой спорить. – Она шмыгнула носом. – Это надолго?
– Нет. – Я помолчала. – Я позвоню вам, миссис Нэтвик.
Я направилась к двери, и женщина поспешила за мной, быстро перебирая ногами в домашних тапках.
– А кто… чьи отпечатки?.. Обнаружили?.. – запинаясь, спросила она. И когда я обернулась, миссис Нэтвик затормозила, испугавшись.
– Не мои. Это не я.
– Я знала, что это не ты! – воскликнула она, бросившись ко мне. Обняла меня крепко-крепко. Я позволила себе на секундочку расслабиться, а затем отстранилась.
– Мне следует вернуться в Эттон-Крик.
Может, она хотела еще что-то сказать или спросить, но я не дала ей шанса, распахнув дверь и выйдя из дома. И хотя внутри меня все дрожало от нервного возбуждения, как и вчера, когда я только подъехала к дому, я сделала вид, что все нормально, – ведь миссис Нэтвик наблюдает за мной, стоя на пороге с потерянным выражением лица.
Все хорошо, миссис Нэтвик, я не напугана, не растеряна, мне не холодно.
За спиной хлопнула калитка.
Когда я забралась на сиденье, до моих ушей запоздало донесся отчаянный крик:
– Но на свадьбе Селены ты будешь?!
Я притворилась, что не услышала его.
* * *
Возвращаться в Эттон-Крик не хотелось, так что я заехала в супермаркет и застыла рядом со стендом, на котором висел портрет Ноя Эллисса. Тут же вспомнилась история миссис Нэтвик: как отец Дэйзи Келли даже год спустя разыскивал дочь… Ищет ли Ноя кто-нибудь точно так же?
Зачем-то купив три килограмма яблок и банку мороженого с соленой карамелью, я забралась в машину и накинула на плечи плед, чтобы согреться. Еще и мороженое купила! Возвращаться назад в магазин не хотелось, так что я съела мороженое и запила его привкус минеральной водой. Мимо моей машины шли люди. Они миновали стенд с рекламными объявлениями, скользили взглядом по лицу Ноя, но даже не останавливались.
Вдруг оставаться на одном месте стало невыносимым, я завела двигатель и вновь покатила по городу. Следующая остановка – кладбище. Увидев железные ворота и домик сторожа, я почувствовала, как в груди теснее сжимается узел тревоги.
Надо бы сходить к Лили. После того, как я убила Стивена и вырезала на его груди ее имя, я так ее ни разу и не навещала. Мне было очень стыдно. Сейчас внезапно стало легко. Будто всем моим жестоким поступкам разом нашлось объяснение. Я не просто так странная, не просто так больная, не просто так не от мира сего. Дело ведь даже не во мне, это не моя вина. Не моя вина, что тогда я набросилась на Стивена… просто… Просто в моей голове что-то есть. Что-то чужеродное. Я хотела рассказать об этом Лили, объясниться.
Мне не терпелось признаться маме с папой, что я все знаю. Я знаю, что они сделали ради меня, что спасли мне жизнь, в то время как Дэйзи от меня отказалась, а ее родители настойчиво советовали бросить меня на какой-нибудь автостоянке, в больнице, на пороге церкви или, чем черт не шутит, в мусорном баке. Если бы мои мама с папой так поступили, а я бы все равно выжила, эта тварь в моей голове, это чужеродное существо… оно бы просто проглотило меня. Сейчас оно в капсуле. Отец заковал эту капсулу в железную оболочку, покрыл ее бетоном воспитания и уверенности. Мама окружила эту капсулу любовью и добротой. А если бы не они, капсула бы вскрылась, и тогда я бы стала новым Криттонским Потрошителем, новым монстром.
Путь мама с папой знают, что я не сдалась, хоть и умерла. Я никогда не сдаюсь.
* * *
Дурное предчувствие все не отпускало. Я продолжала колесить по городу в поисках неизвестно чего. Когда внезапно зазвенел будильник, напоминающий о приеме пищи, я с удивлением обнаружила, что БМВ припаркован на противоположной стороне дороги от дома Ноя Эллисса. На почтовом ящике была табличка: «Доставлять только хорошие послания».
Надпись была странной и напомнила о другом Ное – том парне, который живет в особняке Харрингтонов. Было что-то жуткое в том, чтобы просто так сидеть рядом с домом Эллисов и знать, что их сын давно мертв, что в его теле живет кто-то другой. Даже не человек.
Я задумалась: а сильно ли Ной Харрингтон отличается от Ноя Эллисса? Каким Ной Эллисс был при жизни? Я помнила лишь наши короткие разговоры в больнице после клетки, помнила его глаза-льдинки и теплую улыбку.
Вдруг в окно с пассажирской стороны кто-то осторожно постучал. Обернувшись, я увидела светловолосого мальчика, который смотрел на меня так, словно узнал. Когда я опустила стекло, он с улыбкой поздоровался:
– Привет!
– Привет, – ответила я. Мальчик выпрямился, махнув рукой:
– Идем в дом, мама будет рада тебя увидеть.
Я заглушила двигатель и вышла из машины, подчиняясь какому-то странному наплыву чувств. Когда мальчик перешел дорогу и направился к дому Эллиссов, я поняла, кто он, и на ватных ногах пошла следом. Это Билли Эллисс – младший брат Ноя. Паренек, с которым дружила моя сестра. Ему, наверное, уже лет тринадцать или четырнадцать. Почти такой же высокий, как я, только худой, словно щепка.
– Проходи! – сказал он, приветливо распахивая передо мной дверь. Я сжала и разжала кулаки, чувствуя от волнения почти нестерпимую боль в груди. Билли между тем крикнул куда-то в сторону: – Мам! У нас гости!
– Кто? – миссис Эллисс выглянула из кухни. У нее были такие же светлые волосы и голубые глаза. На губах – мягкая, чуть удивленная улыбка. Ее домашний вид в кухонном фартуке задел внутри меня какие-то болезненные раны, но я слабо улыбнулась и поздоровалась. Не знала, что еще сказать. Меня здесь не ждали, и я не знала этих людей. Да и они меня, по правде говоря, тоже не знали.
– Кая Айрленд! – Миссис Эллисс вытерла пальцы о фартук и приблизилась ко мне. – Рада, что ты зашла.
– Она сидела в машине, – вставил Билли, нырнув на кухню. Миссис Эллисс удивилась:
– Зачем? Нужно было сразу зайти в дом.
Почему семья Ноя так себя ведет?
– Тебе не холодно? – Миссис Эллисс осмотрела меня. – Где твоя куртка?
– Осталась дома, – сказала я. Мой мертвый голос вновь царапнул ту болезненную рану в груди. Ничего не происходило, а казалось, что происходило все сразу. Было больно просто смотреть на этих людей, знать, что они ждут его, а он уже давно мертв.
Прочистив горло, я спросила:
– Можно мне посмотреть его комнату?
Мать Ноя на одно мгновение застыла, а я отсчитала три удара сердца. Она должна сказать «нет», и это было бы благоразумно. Но после секундного колебания она ответила «да» и попросила Билли проводить меня наверх.
– Идем, – он не возражал. Утянув с кухни кусок мясного пирога, Билли указал в сторону белой лестницы с ковровым покрытием. Миссис Эллисс крикнула вслед:
– Ребята, я пока приготовлю чай.
Я хотела сказать, что не стоит этого делать, но промолчала. Билли, хватаясь за перила, поспешил наверх.
– Лично я не думаю, что Ноя похитили, – говорил он оптимистично, но я все равно слышала горечь и обиду. – Да кому нужен этот болван? Я думаю, он сбежал в другую страну. Например, отправился на Аляску…
– Аляску? – удивилась я, шагая следом.
– Ну да. – Билли хмыкнул все с той же горечью. – Он просто обожает Аляску. И зачем она ему нужна, а? Или, может, он отправился спасать китов. Ты же знаешь, Ной с приветом. – Билли покрутил пальцем у виска. – Добряк еще тот.
– Да, – эхом отозвалась я, чувствуя новый болезненный укол. Еще немного, и я начну кровоточить.
– Ной был счастливым, добрым, веселым, самоотверженным парнем. Хорошим человеком. И его ничто не держало. Его душа на небесах.
Билли остановился на втором этаже и отпер одну из трех дверей.
– Мама тут немножко убрала. Пыль и все такое. Тут черт знает что творилось.
– Хорошо, – ответила я, чувствуя себя не в своей тарелке. Было дурно. Еще и оттого, что Билли стоял рядом и наблюдал за моей реакцией. Хотелось спросить напрямик, в чем дело, почему они так добры, почему впустили меня в дом и в его комнату.
И хуже было оттого, что я знала: он мертв. Что я стою там, где раньше стоял настоящий Ной. Смотрю на стену, на которой висит плакат группы «Металлика». Его тоже прикрепил он. Смотрю на его ноутбук, на его шкаф, на чистую стопку одежды на краю кровати, на гитару в углу, на книжные полки над письменным столом.
Билли вдруг куда-то подевался. Может, спустился вниз на кухню ухватить еще кусок пирога. На ватных ногах, чувствуя, что в груди происходит что-то странное, я шагнула к письменному столу и осторожно взяла в руки рамку с фотографией. На ней были мы: Ной и я. За нашими спинами стена, разрисованная четкими контурами лилий. Между нашими лицами расстояние в тридцать или даже сорок сантиметров. Он улыбается. Сияет так ослепительно, что взгляд поневоле сразу падает на него. Светлые встрепанные волосы, белые зубы, поднятые брови и большие синие глаза в обрамлении пушистых ресниц. Его рука попала в камеру.
Рядом я, тоже улыбаюсь, но далеко не так ослепительно, как Ной. У меня узкие плечи и небольшое овальное лицо. Волосы до лопаток и встрепанная челка, придающая мне озорной вид.
Значит, это школа. Фотография сделана до смерти Джорджи, потому что после я отрастила волосы и больше не улыбалась. И Ноя не помню. До смерти Джорджи я многое не помню, вот и его забыла. В голове вновь всплыло воспоминание:
– Билли говорит, что его брат в тебя влюблен, но он тебя боится.
Я обернулась на дверь, но Билли не было. Никто не поднимался наверх, чтобы проверить, чем я занимаюсь. Потому что я не незнакомка. Они меня знают, ведь меня и Ноя что-то связывало – то, о чем я забыла.
Я вновь посмотрела на фотографию, а затем раскрыла рамку. Внутри была записка на тетрадном листе, сложенная в несколько раз. Сначала я взяла в руки фотографию и прочла на ней надпись:
Кая Айрленд и Ной Эллисс, 10. 12. 12.
Не колеблясь, я опустила рамку и фотографию на стол и развернула записку.
«Помнишь, ты спросила, почему я тебя люблю? Я тогда растерялся и ничего не ответил, но теперь знаю ответ. Я хочу сказать это здесь и сейчас. Ни почему. Вот так. Я просто люблю тебя и все. И я не знаю причин. На самом деле я никогда не задумывался над этим вопросом. Но я могу постараться. Если ты хочешь. Я могу составить список причин, по которым тебя люблю.
Ты только позволь мне, Кая. Ты только вспомни меня, вспомни меня настоящего».
Я спрятала записку в карман штанов, туда, где лежали таблетки, и вернула рамку с фотографией на законное место. Внезапно на меня накатило облегчение – та проклятая рана в груди наконец-то открылась. Я почувствовала, как течет из уголков глаз к подбородку, но не могла остановить кровотечение, не могла залатать себя как раньше. У меня больше не было ниток.
Впервые за долгое время мне больше не было себя жаль, я осознала простую истину. Я сваляла дурака. Только делала вид, что движусь вперед по намеченному плану. Но на самом деле ныла, ныла и ныла. Я лишь мучилась оттого, что ушло время, что жизнь закончилась, что я не успеваю выполнить чертов список желаний.
А ведь это я убила Джорджи. Это я убила маму. Из-за меня погиб Ной Эллисс.
И, в отличие от меня, у них не было второго шанса. У них не было возможности пожить еще немного, а у меня была. У меня была сотня таких возможностей. Была тысяча возможностей жить полной жизнью, увидеть маму и отца, найти друзей и даже влюбиться. Но не у них.
Все это время я винила Ноя Харрингтона зря.
Просто жить иногда больно, вот и все. Он в этом не виноват.
– Кая, – позвал Билли, возникая на пороге комнаты. – Мама приготовила твой любимый чай. Говорит, чтобы ты спускалась.
– Иду, – ответила я. Билли исчез, а я, перед тем как уйти и запереть дверь, в последний раз осмотрела комнату Ноя Эллисса. Он был хорошим парнем. Добряком. А теперь его душа на небесах.
