bannerbannerbanner
Ванька

Викентий Вересаев
Ванька

Полная версия

Он проработал у меня с неделю. Смех было иметь с ним дело, а иногда прямо невмоготу.

– Иван, подай лестницу!

Иван, глазеющий на мою работу, начинает медленно шевелиться.

– Лестницу?… Ка-акую?

– Да давай скорей лестницу, че-ерт!! «Какую»!..

Иван не торопясь берет лестницу и, ворча, начинает ее прилаживать к стене.

– Сам черт! На-ка!.. Чего орешь?

В нем совсем не было заметно той предупредительной готовности принимать насмешки и ругательства, какую он проявил тогда на конке. Напротив, весь он был пропитан каким-то милым, непоколебимым чувством собственного достоинства, которое совершенно обезоруживало меня.

Пошлешь его на станцию:

– Сбегай, принеси дюжину патронов, да поскорей, пожалуйста!

Иван тяжело пробежит десяток шагов и идет дальше, солидно и убийственно медленно шагая своими сапожищами. Ждешь, ждешь его. Через полчаса является, словно с прогулки.

– Где ты пропадал?

– Где? А ты куда посылал?

– Чертова ты перечница! Пять минут сбегать, а ты полчаса ползешь!.. Квашня!

– Чего орешь-то! – хладнокровно возражает он.

Присели мы с ним как-то покурить.

– Ты бы, Иван, должен бы меня побольше уважать, – сказал я. – Ведь я над тобою выше стою.

– Черта ли мне тебя уважать!.. На-ка! – изумился Иван. И он с любопытством оглядел меня своими круглыми глазами, словно выискивал, – за что же это, собственно, я претендую на его «уважение»?

Необычно было с ним беседовать, – совсем с другой планеты спустился человек. «Жена моя из Подгорья к нам приведена…» Словно о корове рассказывает. Или сообщает, что отец письмо прислал, велит к Ильину дню выслать пять рублей, а то отдерет розгами. Это двадцатилетнего-то мужика… И обо всем рассказывает так, как будто иначе и не может быть.

Через неделю его взяли на станцию. Однажды мой всегдашний подручный загулял, и мне снова дали на день Ивана. Опять явился он в своих сапожищах, медленный и солидный, при взгляде на которого сердце начинает нетерпеливо кипеть.

– Ну ты, дубовая голова, подбери губы! Давай тали заправлять! Живо!

Иван молча нагнулся, взял веревку и стал поспешно продевать ее в блоки. Продевает и все молчит. Я покосился на него: что это с ним?

– Ты что же не ругаешься? – сконфуженно спросил я. – Обругали тебя, ты должен ответить.

Иван молчал.

– Что же ты молчишь?

Он исподлобья взглянул на меня и вдруг самодовольно ухмыльнулся.

– Нешто я не понимаю? Небось ты мне старшой! Я против тебя не могу слов говорить!

И весь день был со мною смирен и испуганно почтителен.

Рейтинг@Mail.ru