Виан Вольф
Омут клевера
Я увидела его в зеркале. Таким, каким он и должен был быть – идеальным. У меня не было ни малейшего удивления, я не рассматривала его с интересом. Наоборот, это было как будто я знала его всю жизнь. И даже не только эту. Едва ли я его знала меньше, чем существует этот мир. Там, в зеркале, он обнимал меня нежно, как всегда.
Это были максимально странные ощущения – мы занимались любовью перед зеркалом, я могла наблюдать это со стороны, но за пределами зеркала он по-прежнему оставался невидимым.
Сегодня 14 февраля – и уже неделя как он не появляется. Сердце ёкнуло робкой надеждой, что он придет сегодня… Но нет.
Когда я просила его выполнить мою просьбу, то совсем не думала о том, что является платой за моё желание. Я и сейчас не хочу об этом думать. Я ни о чём не жалею. Пока я до сих пор пребываю в состоянии кайфа от того, что это всё-таки произошло. И я пытаюсь протащить этот кайф как можно дольше, не думая о последствиях. Но недавно у меня появилась нехорошее предчувствие. Как будто я стою на берегу моря, любуясь его спокойными лазурными волнами, но где-то там, вдали, на меня надвигается нечто страшное, огромное, всепоглощающее, уничтожающее… Буря, смерч, ураган… И это неизбежно. Я просто стою и жду, когда меня накроет.
15/
Я постоянно думаю о нем. Я хочу, чтобы он пришел, пусть невидимый и неслышимый. Но его нет.
17/
Мне страшно. Очень. Так страшно мне не было никогда в жизни. Что происходит? Ничего. Просто я больше не чувствую его. Его нет. Я не знаю, где брать силы, чтобы жить…
18/
Я ненавижу его. Я ненавижу себя. Я ненавижу его и люблю. Это разрывает мою душу и взрывает мой разум. Я буду просить и Бога и дьявола, чтобы он вернулся. Мне всё равно, с кем из них заключать контракт, и какую плату они с меня за это потребуют.
Люблю… люблю… люблю… люблю…
***
Синий, зелёный… синий, зелёный…
Альберт Легран, офицер полиции, переводил взгляд от одного к другому. Перед ним лежали два дневника – один принадлежал Полине Штейман, медсестре реабилитационного пансионата Филиппа Боркка, другой дневник – пациентке этого пансионата. Ещё не так давно эти две женщины не знали о существовании друг друга, а сейчас их судьбы сплелись в один клубок, который предстояло распутать. Господин Филипп Боркк имел неосторожность внезапно умереть, и некоторые обстоятельства заставляли усомниться в естественности этого события. Его обнаружили в кабинете, со спущенными штанами и початой упаковкой Виагры в ящике стола. Анализ крови показал, что господин Боркк преставился от передоза – силденафил, являющийся основным действующим веществом волшебных таблеток, вызвал остановку сердца. Полина Штейман пока проходила по этому делу свидетелем – она была последней, кто видел Филиппа живым, и первой, кто видел его мертвым, что просматривалось по камерам наблюдения, которыми был нашпигован весь пансионат. В самом кабинете Филиппа, как и следовало ожидать, камеры отсутствовали.
С Дианой всё было не менее интересно – накануне смерти Филиппа она исчезла на полпути её транспортировки в другой филиал пансионата. Автомобиль выехал из точки А в точку Б, и по истечении сорока минут пропал с радаров. Вскоре автомобиль обнаружился на обочине, при этом сопровождающий медперсонал и водитель были в полной дезориентации и прострации, и не пролили ни малейшего света на случившееся.
Альберт потянулся и поскрипел креслом, пытаясь расправить спину. Почему-то перед глазами вспыхнул радужный бок форели, каменные пороги реки, розовый рассветный дымок… И нестерпимо захотелось в отпуск, вспомнив себя вот так стоящим на мостике… а впереди, через речку – красные сосны, торчащие на краю скалы, обрывающейся в противоположный берег… Он тяжело вздохнул, провалившись во внезапную реальность воспоминаний, но вместо чистого лесного воздуха почувствовал только вонь от пепельницы, которая представляла собой уже братскую могилу отработавших своё… Между тем он добавил к ним ещё одного бедолагу, которого даже толком не выкурили, а просто сожгли, зажав меж пальцев.
Накатившее чувство голода больно клюнуло в левый висок, давая понять, что борьба с этим чувством будет проиграна. Он порылся в ящике стола в поисках еды – под бумагами нашелся свёрток фольги с обломками шоколада. Альберт муркнул, закидывая в рот горьковатый кусочек.
Докапываясь до шоколадки, он наткнулся на файл с заявлением, которое лежало здесь уже год. Это было его заявление об увольнении, без даты: «Прошу уволить меня по собственному…».
Он написал его ещё в прошлом апреле, но так никому и не показал. Но и не уничтожил. Пару раз он доставал его в порыве поставить точку в этом тягостном, бесконечном сериале, в котором у него семь лет назад появилась роль. Когда-то он хотел эту роль. Теперь – нет.
Он перехотел её, когда сидел, свесив ноги с Клифтон Бридж, наблюдая за полетом лошади… Маленькая белая лошадь, красовавшаяся на пустой бутылке, летела в бездну мутных вод и его душа летела вместе с ней. А перед этим был бракоразводный процесс, на котором его пока-ещё-жена представала с такой уверенностью и энтузиазмом, которому позавидовала бы даже свинья, добывающая трюфели.
Альберт снова потянулся, заставляя себя, наконец, встать и идти домой. Он взял в руки дневник Полины Штейман и ещё раз пролистал его. Интересная она, всё-таки девушка… Сегодня она была у него – по делу Боркка. Упругая стружка завитых волос гранатового цвета, зелёные ведьмины глаза, губы каким-то надменным бантиком, манящая своей женственностью линия бёдер – её образ яркими слайдами врезался в память, привнося при этом некое чувство беспокойства. Медсестра… А халатик-то белый наверняка ей к лицу. Мда… Альберт догрыз шоколад и вышел из кабинета, прихватив её дневник.
Уже дома он снова смотрел на него, листал страницы и думал. Полина… Полина… Стерва она. Но красивая. И не дура. Не может быть, чтобы похотливый старикан Филипп был убит её хладнокровной рукой. Альберт за годы работы насмотрелся всякого, но практически никогда не ошибался в своих ощущениях.
Он взял телефон и, поборов вялое минутное сопротивление, усыпленное стаканом холодного пива, набрал её номер.
– Добрый вечер, месье Легран, – Полина ответила, сделав ударение на слове «месье». Её голос был спокоен и вежлив.
Альберт извинился за поздний звонок и задал несколько уточняющих вопросов по работе. Полина отвечала с небольшими паузами на раздумье, но без нервозности. Но с каждым её словом Альберту всё больше казалось, что она наверняка улыбается сейчас во все тридцать два… Быстро свернув разговор и попрощавшись, он выключил телефон и плюхнулся на диван, где и заснул, недодумав какую-то нужную мысль.
***
– Любовь нельзя убить ожиданием! Ожидание, надежды, планы можно убить – временем. Убить любовь временем нельзя! Если она есть, то есть. Всегда! Не бывает такого – любил, разлюбил. Значит, это просто была не любовь, а неоправданные ожидания, иллюзия с неудовлетворенными претензиями. А настоящая, истинная любовь – вечна!
Альберт проводил свой первый, за две недели, выходной в пабе, слушая спившегося художника Бернара, который, как всегда, на очередном своем алкогольном вираже начинал философские беседы о высоком. Бернар, этот мятежный сын Франции, раскатывал свой «р» так, что даже у французов начинался нервный тик, похлопывал его по плечу и продолжал вещать:
