Вероника Петровна Якжина
Узы

– Что мне сделать для этого?

– Как я могу тебе сказать? Только ты знаешь, что может принести тебе счастье.

– Он мог.

– Но его нет. Детка, посмотри на это его глазами.

– В смысле?

– Представь, что ты погибла, не дай Бог, конечно. А он остался жить. И ты можешь наблюдать за ним сверху. Какой жизни ты бы для него хотела? Чтобы он продолжал жить, обрел счастье, неважно, каким образом. Или чтобы он оплакивал тебя каждый день? Чтобы он страдал и растрачивал себя на то, что лишь вытягивает из него положительные эмоции?

Сглатываю подступивший комок и смотрю в свой бокал. Долго молчу, стараясь ответить честно самой себе. Затем шепотом произношу:

– Конечно, я хотела бы для него счастья, – тяжело вздыхаю. – Патрик, я понимаю. Но все эти мужчины, которых я встречаю… они не такие.

– Конечно. Они другие. И ты можешь перебрать всех мужиков в Нью-Йорке, или во всем штате, и еще в соседнем, или даже во всей стране. Но ты не найдешь такого же, как Сэм. Он был уникален. Все люди уникальны. Ты не найдешь второго такого человека, как ты. И второго такого человека, как я, тем более, – он улыбается. – Я не говорю о том, что нужно снижать планку – нет, ни в коем случае. Но, поверь, даже среди непохожих на него есть достойные.

– Не хочу больше нарываться на таких, как Бо. И как те двое до него.

– Тебе нужно больше времени уделять общению. Чтобы лучше узнать человека. А потом уже решать, стоит ли завязывать отношения. Потому что этими пустоголовыми болванами ты лишь делаешь себе хуже. Они не показатель того, что все вокруг отстой. Они просто не твой уровень, вот и все. Ты достойна большего.

– А что думаешь насчет Догэна?

Он пожимает плечами.

– Не знаю, Сэл, тут ты сама решай. Если это просто секс, и вас обоих устраивает, то почему бы и нет. Главное – не привязывайся.

– И не собиралась. Я могу покончить с этим в любой момент. И когда-нибудь я так и поступлю. Знаешь, Бо возле участка сказал мне кое-что. Не могу выбросить это из головы.

– Что же? Принес тебе свое сердце в коробочке?

Смеюсь.

– Нет, циник ты чертов. Он назвал меня бесчувственной эгоисткой. Неужели я и вправду такая?

– Эй, – Патрик ласково смотрит на меня. – Это чушь. Он просто слабак, ему было плохо, и он хотел сделать плохо тебе. Это низко, это как–то… по-детски. Не понимаю, почему это вообще тебя задело. Ты пошла в полицию, чтобы никто не пережил того, что пережила ты. Не ради денег, социальных гарантий, красивой формы, в которой ты так сексуальна, – он улыбается, когда я снова смеюсь. – Не ради того, чтобы все время быть в окружении мужиков в форме, в которой они так сексуальны. – Хохочу так, что не могу произнести ни слова, чтобы заставить его замолчать. Он делает паузу, ждет, когда я успокоюсь, затем становится серьезным и продолжает, – а ради того, чтобы защищать других. Если это черствость и эгоизм, тогда я Леди Гага. А еще, – он показывает на наших меховых друзей, – тебя любят собаки. А собаки, как ты знаешь, не любят плохих людей.

– Патрик, – зачарованно смотрю на него, чувствуя, как моя опустошенная душа наполняется теплом. – Что бы я без тебя делала?

– Ума не приложу! Честно, даже представить боюсь, – он говорит абсолютно серьезно. – Еще вина?

– Да, давай.

Я ложусь поперек широчайшего дивана и закидываю ноги на спинку. Подол платья сползает, обнажая бедра и кружевные края чулок. Меня это ни капли не смущает, поскольку я знаю, что и Патрика не смутит.

Внезапно раздается стук в дверь. Затем, почти сразу, еще один, сильнее и настойчивее.

– Ты кого-то ждешь?

Он появляется в гостиной с бутылкой вина в руках и смотрит то на дверь, то на меня.

– Нет, все знают, что сегодня я занят.

Стук повторяется. Патрик подходит к двери и открывает ее.

В квартиру врывается Бо. Я пытаюсь резко встать или сесть, но моя поза не предусматривает быстрой ее смены. Мой бывший таращится на меня. Представляю, что можно подумать. Я красиво одета, волосы растрепаны, лежу, сверкая чулками, которых Бо на мне не видел ни разу, в квартире своего друга среди пустых бутылок из-под вина. Его щеки пылают, он взбешен.

– Я так и знал. Я пришел к тебе, чтобы помириться, чтобы дать тебе шанс исправить свою ошибку, но не застал тебя дома. Я поехал в участок, мне сказали, что ты взяла выходной. Тогда–то я понял. Ради меня ты никогда не брала выходной, даже когда я очень просил.

– Поверь, тебе стоит радоваться этому, – выплевываю я, на что Патрик прыскает от смеха, но тут же зажимает рот рукой.

– Все ясно. Я приехал снова сюда, и что я вижу? Моя девушка тут трахается со своим соседом, якобы другом, якобы геем.

Я качаю головой.

– Бо, тебе нужно лечить голову. Я все тебе сказала. Я не считаю, что совершила ошибку, и тем более, не сбираюсь ее исправлять. Прекрати меня преследовать и позорить на работе. Ты ведешь себя недостойно.

– А ты достойно? Ты просто шлюха!

Уставившись на него, не знаю, что сказать. Патрику это надоедает, и он повышает голос.

– Достаточно, Бо. Мы все поняли, что ты не в себе. Будь так добр, убирайся из моего дома.

– Я никуда не пойду без нее.

– Она никуда не пойдет с тобой. Тебе нужно успокоиться и смириться с тем, что вы расстались. Уходи, или я вызову полицию. Приедут ее коллеги и поколотят тебя дубинками.

Будь Бо мультяшным быком, из его ноздрей вылетали бы клубы дыма. Никогда не видела его таким злым. Постояв посреди комнаты еще с минуту, он все-таки убирается прочь.

Какое-то время мы с Патриком смотрим друг на друга так, словно через его гостиную только что пробежал тираннозавр, а потом начинаем хохотать.

– Ты слышал? Он видел, как мы трахаемся, – я едва могу говорить, – Я была на диване, а ты с другой стороны вышел, дверь ему открыл!

– Тогда ты так себе в постели, детка, я даже ничего не заметил.

От смеха я начинаю икать.

– А это у нас безопасный секс! Боже, какой он придурок!

Успокоившись, возвращаемся к ужину.

– Слушай, у него ведь по-прежнему мои ключи. Если ты не против, пусть Севен останется у тебя? Не хочу прийти с работы и обнаружить, что он отравил моего пса или что-нибудь в этом духе.

– Конечно, не вопрос. Тебе нужно заменить замки. И сама оставайся пока у меня.

– Договорились. Завтра же вызову мастера.

***

Два дня мы с Севеном ночуем у Патрика на диване. На третий посреди смены, во время перерыва, заезжаю домой, чтобы прихватить массажер для Джона, в начале осени у него жутко ноет спина. Судя по машине на парковке, мой друг дома, я решаю забежать на минутку, но после того, как загляну к себе. Завтра с утра придет слесарь, сменит мне замки, и я смогу вернуться домой без опаски.

Подходя к своей квартире, вдруг ощущаю какое-то странное предчувствие. Не зная, почему, просто толкаю дверь, и она тут же открывается. Вот черт, похоже, мой бывший все же решил напакостить. Беру рацию, прикрепленную на плече.

– Джон, ты не мог бы подняться, кажется, в мою квартиру кто-то вломился.

– Ты уверена? Вызвать подкрепление?

– У меня дверь нараспашку, я уверена. Не нужно, сами разберемся.

– Понял. Жди меня, не заходи.

Не послушавшись напарника, достаю пистолет из кобуры и осторожно захожу внутрь. В моем доме царит хаос. Все вещи разбросаны, мебель перевернута, посуда на кухне перебита. В спальне на кровати сидит – кто бы вы подумали – Бо.

Нехотя убираю пистолет, борясь с желанием пристрелить его прямо здесь.

– Очень мило. Очередной сюрприз, Бо? Решил обуютить мою квартиру? Надеюсь, ты не нагадил где-нибудь в углу?

– Ничего не хочешь мне объяснить?

– Что, прости? Разве я должна что-то объяснять? Поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, это ты разнес мой дом. Какого черта ты тут делаешь?

На входе появляется Джон с пистолетом.

– Салли?

– Я здесь, все в порядке.

– Вот черт, ты знаешь, кто это мог быть?

– О да.

Хили заходит в комнату и смотрит на Бо.

– Это тот парень? – Я слегка в ступоре, поэтому просто всплескиваю руками. – Давай задержим его. – Увидев мой шокированный взгляд, Джон добавляет, – давай его проучим. Посидит пару дней в обезьяннике. Ребята объяснят ему, почему не стоит доставать офицера полиции.

– Вы не имеете права!

Я взрываюсь.

– Мы имеем право! Ты вторгся на мою частную территорию, я понесла ущерб – моральный и материальный. Это ты не имеешь права находиться здесь и тем более, разрушать то, к созданию чего ты не приложил ни малейших усилий! Тебе придется за это ответить.

– Но у меня есть ключи!

– Которые я просила тебя вернуть. А я еще я просила тебя оставить меня в покое. Все ребята из моей смены подтвердят, что ты доставал меня. Помнишь, ты сам устроил шоу перед участком?

– Сэл, посмотри, что-то пропало?

Оглядевшись, невесело усмехаюсь.

– Сложно так сказать. Пропал порядок, моя посуда. Подожди-ка.

Я осматриваю спальню, судорожно пересматриваю те вещи, что валяются на полу, затем – те, которым посчастливилось остаться на своих местах. Меня охватывает мелкая дрожь.

– Толстовка! Бо! Где толстовка?

– Что? Он украл толстовку?

– Она там, где ей и место!

Этот ответ меня огорошивает.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я вернул ее владельцу. Сказал, что тебе не нужны его вещи.

Это толстовка Сэма, поэтому я зависаю на несколько секунд, не в силах понять его слова. Внезапно до меня доходит.

– Какой же ты идиот. – Я устало качаю головой. – Джон, посади его в машину. – Снова беру рацию и связываюсь с диспетчером, – Центральная, это Один-Три-Чарли, проникновение в дом офицера полиции, виновник схвачен на месте, мы доставим его в участок.

– Один-Три-Чарли, принято. В чей дом он влез?

– Офицер Диксон. Обнаружила пакостника, когда заскочила на обед.

– Передаю в участок.

– Поехали, милый, покатаю тебя на полицейской машинке.

Бо сопротивляется, но его попытки выглядят довольно жалко на фоне отточенных действий опытного офицера Хили. Джон, как и положено, зачитывает нарушителю его права.

– Веди его, я догоню. Нужно кое-куда заскочить.

– Нет проблем.

– Я быстро.

Стучусь к Патрику, он открывает дверь и смешно таращит на меня глаза. Но мне не до смеха.

– Сэл, тут такое.

– Патрик, он разгромил мой дом!

– Я звонил тебе! Он был у меня, принес толстовку, сказал, что тебе не нужны мои вещи. Я не стал с ним спорить, просто взял ее.

– Толстовка у тебя?

Он кивает и отворачивается, берет с тумбочки мою драгоценную вещь и протягивает мне. Я хватаю и разворачиваю кофту, на пол выпадает маленькая шкатулка. Присаживаюсь на корточки, открываю ее, внутри кольцо Сэма. Оно на месте… От волнения теряю равновесие и приземляюсь на задницу прямо в коридоре перед дверью друга.

– Слава Богу! Патрик, я так испугалась. Мы с Джоном задержали его. Сейчас повезем в участок.

– Это правильно. Пусть ребята как следует его отмутузят.

– Нет, не нужно этого, еще по голове попадут, а он и так чокнутый. Мне пора. Пусть это пока побудет у тебя.

– Конечно.

Патрик помогает мне встать и обнимает. Он знает, что это действует на меня как успокоительное. Патрик почти всегда спокоен, мне бы такой самоконтроль. Его спокойствия и уверенности в лучшем с лихвой хватает на нас двоих, он всегда охотно делится.

По пути в участок у меня начинает жутко болеть голова. Мы едем молча, вдруг Бо подает голос с заднего сиденья.

– Салли, прости меня.

– Заткнись. Нужно было раньше думать.

– Я погорячился. Обещаю, ты меня больше никогда не увидишь.

Игнорирую его. Как я устала от его болтовни.

Мы передаем Бо Тайризу.

– Тай, можно он посидит там до завтра без оформления? Мне бы не хотелось поднимать шумиху.

– А как же я выдам на него обед?

– Я сама привезу ему обед. Вечером, после смены.

– Поговори с лейтенантом.

Тайриз служит копом уже пятнадцать лет, но по-прежнему сердобольно относится к правилам, всегда строго их соблюдает. Приходится мне идти к лейтенанту, он долго и пристально смотрит мне в глаза, затем просто кивает головой.

Вечером после окончания моей смены Патрик помогает мне навести порядок в квартире. Мы пьем вино, слушаем музыку и много смеемся.

Наутро мне меняют замки, и мой дом вновь становится моей крепостью. Я оставляю один комплект ключей Патрику и возвращаю Севена домой. Он, конечно, рад своей подстилке, но, думаю, ему больше нравилось, когда рядом целыми днями была Булка.

Перед началом новой смены захожу в обезьянник. Тайриз как раз готовится передать дежурство.

– Ну что, Диксон, выпускаем этого Отелло?

– Почему Отелло?

– Он сказал, что сделал это из ревности.

– Какой бред. Давай я сама его выпущу.

Ставлю на пол коробку с вещами Бо, открываю камеру и смотрю на него. Ему некомфортно здесь. Еще бы. В камере справа сидит пьяница-завсегдатай, а слева – две ночные бабочки. Эти девицы любят всех цеплять. Он не выспался, у него все затекло. Он чувствует себя униженным.

– Выходи, Бо. Ты свободен. Больше не вламывайся в чужие дома. В этой коробке твои вещи из моей квартиры. Вроде бы это все.

Он проходит мимо меня, втянув голову в плечи. Останавливается, поднимает коробку, оборачивается и смотрит на меня. Затем сквозь зубы говорит:

– Не хочу больше тебя видеть. Никогда.

И идет к выходу. Я возвожу глаза к небу, одними губами произношу «спасибо». Перевожу взгляд на хихикающего Тайриза, улыбаюсь ему и принимаюсь за работу.

***

Проходит три недели. Утром мы с Патриком и собаками совершаем пробежку в парке. Друг всегда смеется над тем, что я бегаю по утрам раза три в неделю. Каждый раз он говорит: «Тебе что, мало бега на работе?»

– Мои родители приглашают нас в гости. Поедешь?

– Спрашиваешь! Конечно! Я соскучился по ним.

Улыбаюсь. Мои родители обожают Патрика. Мама от него просто без ума. Еще бы – он вежливый, внимательный, помогает ей и отцу на ферме. Поначалу она жалела, что он гей и не может на мне жениться. Но потом решила, что так даже лучше. Что друг мне нужнее. Наверное, она права. Патрик тоже любит моих родителей. Они милые, простые люди, тепло принимают его. Пару раз в год мы вместе ездим к ним в гости и отлично проводим там время. Я могла бы и не спрашивать его – просто вломиться к нему с утра и заявить, что через десять минут мы выезжаем в Висконсин, и Патрик сидел бы собранный в машине прежде, чем эти десять минут успели бы истечь.

– Отлично. Я возьму дней пять на работе, у меня накопились выходные. Или это много?

– Нет, в самый раз. Я перекину клиентов на Мейси.

Патрик – частый фитнес-тренер. Занимается с богатыми дамами, ведет персональные тренировки, составляет планы питания. Иногда ведет и групповые занятия. Клиентки обожают его и, хоть и выкладывают ему немалые суммы, терпят все его капризы и беспрекословно соглашаются на подмены и его временное отсутствие.

– Супер, тогда выезжаем в пятницу.

Глава 3

В четверг заступаю на смену как обычно. Очередная стычка с Джимми заканчивается ничьей, он не доволен. Советую ему порадоваться, что он вновь не проиграл.

Очередной вызов. Очередной семейный скандал.

– Не понимаю, почему мы должны разрешать семейные проблемы? – в миллионный раз возмущаюсь я, и в миллионный раз Джон объясняет мне:

– Потому что крики и шум мешают соседям. Раз есть вызов, мы должны отреагировать. Покой города не только на улицах – он и внутри домов. К тому же, ты ведь знаешь, люди бывают агрессивны. Могут набрасываться друг на друга с кулаками, с ножами или чем похуже. Мы должны поумерить их пыл.

За дверью, к которой мы подходим, раздаются чудовищные крики. Джон стучит, сообщая о прибытии полиции. Дверь открывает девочка лет десяти. Огромные глазки наполнены страхом.

– Мама с папой ругаются.

– Сейчас мы разберемся. Сэл, займись девочкой.

Присаживаюсь на корточки и ласково говорю:

– Привет, я офицер Диксон, ты можешь называть меня Салли. А это офицер Хили. Как тебя зовут?

– Сэйди.

– Сэйди, какое красивое имя. Сейчас офицер Джон Хили поговорит с твоими родителями, а пока, может, ты покажешь мне свою комнату?

Она кивает и берет меня за руку. В детской абсолютный порядок, комната светлая и просторная, красивая мебель, много игрушек и книжек на полках. Приятно смотреть.

– Сэйди, твои родители часто ссорятся?

– Нет. Почти никогда. Но сегодня мама разозлилась на папу. – Она садится на кровать и берет в руки игрушку, – это мой зайка. Зайка, смотри, это офицер Салли. Она работает в полиции.

Я улыбаюсь.

– Здравствуй, зайка. У тебя очень красивая комната.

– Это мама все сделала. Она дизайнер.

Меня пронизывает током.

– Здорово. А папа чем занимается?

– Строит дома. Он архитектор.

Меня бросает то в жар, то в холод. Разве бывают такие совпадения?

– И за что мама разозлилась?

– За то, что папа опять поздно пришел домой.

– Он много работает?

Малышка вздыхает.

– Даже слишком. Мама говорит, что папы как будто у нас и вовсе нет.

– Папа всегда рядом. Он работает для вас. Мама просто грустит, потому что скучает.

– Я знаю.

Улыбаюсь этой милой девчушке. Люблю детей. С ними мне всегда интересно. У детей свое видение, свое мнение на все. Они искренние, непосредственные, бескорыстные, чистые. И очень мудрые.

– Я посмотрю, как там дела у моего напарника, а ты подожди здесь, хорошо?

Она снова кивает и очаровательно улыбается. Дети меня тоже любят, не знаю, почему.

Захожу в комнату, где Джон стоит между мужчиной и женщиной, у которой в руках сковородка.

– Мэм, положите сковороду. Мы все взрослые люди, давайте же поговорим спокойно.

Женщина кричит, срываясь на визг.

– Я не буду с ним разговаривать! Он ничтожество! Я хочу, чтобы он ушел!

Я встреваю.

– Мэм, для начала вам нужно успокоиться. У вас в детской сидит ребенок, девочка ужасно напугана. Подумайте о ней. Вы наносите ей травму.

Женщина на мгновение задумывается и швыряет сковородку через всю комнату в сторону кухни. Затем осуждающе смотрит на мужа и, источая ярость, произносит:

– Лучше бы ты умер. И не мучил нас. Лучше бы я перестрадала один раз вместо того, чтобы страдать постоянно.

Прикрываю глаза. Эта семейка меня доконает. Они как-то слишком сильно напоминают о том, что со мной случилось.

– Подумайте несколько раз прежде, чем такое говорить. – Я вновь открываю глаза и вдруг понимаю, что эти слова принадлежат мне. – Вы бы никогда не сказали этого, если бы по-настоящему знали, что такое потерять близкого человека. Не получится перестрадать один раз. Это будет с вами навсегда, каждый день будете мучиться без него и корить себя за подобные ссоры и слова. Если вы осточертели друг другу, разводитесь и объясните ребенку, что так бывает. Или же попробуйте поговорить спокойно и донести друг до друга свои проблемы и переживания.

Не знаю – что-то в моих словах, или в моей интонации, а, может, что-то в моих глазах или выражении лица – заставляет всех замолчать и уставиться на меня. Даже Джон смотрит так, словно я только что свалилась с Луны. Молчание затягивается, и мой напарник, откашлявшись, произносит:

– Я полагаю, что мы здесь закончили. Поехали, Сэл.

Сев за руль, молчу и думаю о том, что произошло наверху. Чувствую, как Джон косится на меня.

– Что уставился? Спрашивай. Я же чувствую, что тебя так и подмывает.

– Так это то, что с тобой произошло? Ты потеряла кого-то?

– С чего ты взял, что со мной что-то произошло?

– Мне не двадцать лет, Сэл. Я всегда видел в тебе что-то, но не мог понять, что. Ты появилась из ниоткуда. Из прошлого рассказывала только о родителях да что-то о школе. Ты не замужем, с парнями подолгу не встречаешься. Ты вроде бы веселая, интересная, красивая. Но порой у тебя такой взгляд, я даже не знаю, как это описать. Словно в гробу ты все видала. Зато на работе ты как сумасшедшая – сделаешь во что бы то ни стало. Я не знал, с чем это связать, но теперь все ясно.

– Молодец, Хили, ты раскрыл мою страшную тайну. Надеюсь, мне не нужно просить, чтобы ты не болтал об этом.

– Конечно. Ты знаешь меня. Кем он был?

– Моим женихом. Пять лет назад за месяц до свадьбы он погиб в автокатастрофе по вине пьяного водителя.

– Вот черт. Мне жаль, Сэл.

– Мне тоже.

– Поэтому ты пошла в полицию?

Киваю.

– Не хочу, чтобы кто-то знал. Я могу по пальцам пересчитать людей, которые в курсе. Я начала новую жизнь, поступив в Академию. Не хочу, чтобы меня жалели, сочувствовали мне и понимающе кивали. Не хочу ту свою жизнь перетягивать в эту. И обсуждать это больше не хочу. Прости.

– Я понял, Сэл. Больше ни слова об этом.

– Спасибо, Джон.

***

Мы получаем новый вызов. От магазина угнан автомобиль с ребенком внутри.

По названному адресу нас встречает встрепанный отец, в его глазах отражается едва сдерживаемая паника. Он сообщает нам сведения о машине, ребенке и подозреваемом.

Диспетчер сообщает, что похожий автомобиль нарушил скоростной режим на перекрестке Восьмой авеню и Парк-стрит.

– Сэр, оставайтесь здесь и ждите нас.

– Можно я с вами? Там мой сын!

Мы соглашаемся, Джон пересаживается за руль на случай, если мне нужно будет кого– то догонять.

Минут пятнадцать мы колесим по городу, отставая от угонщика буквально на несколько мгновений. Вдруг преступник совершает ошибку. Диспетчер докладывает, что авто свернуло в один из скверов на Седьмой.

– Попался, гад.

– Что?

– Джон, скверы с Седьмой ведут на Артур. Там одностороннее. Мы перехватим его на перекрестке. Давай туда!

Джон послушно сворачивает туда, куда я указала. Впервые за всю поездку голос подает отец.

– А если он решит ехать по встречной? Вдруг он неадекватный?

Качаю головой и отмечаю то, что для такой ситуации отец неплохо держится и даже умудряется сохранять способность логически мыслить.

– Движение там слишком оживленное, улица узкая. Даже в потоке ему не удастся проехать быстро, не говоря уже о встречке.

Мы перекрываем машиной выезд с Артур-стрит, останавливая движение на проезжей части. Автомобилей много, они плотно прижаты друг к другу.

Выбираюсь наружу и начинаю искать глазами нужное авто. В тот самый момент, когда я его нахожу, дверь открывается, и подозреваемый, выпрыгнув с водительского сиденья, бросается наутек. Я бросаюсь следом, крикнув Джону, чтобы проверил ребенка.

– Остановись! Стой!

Не знаю, почему мы каждый раз кричим им остановиться. Прислушиваются к этому совету в лучшем случае один-два из сотни. Наверное, для того, чтобы они знали, что выбор у них был. Всегда есть выбор.

Этот мужик выше меня почти на голову, я слабо представляю себе, как буду его задерживать, если он вдруг решит оказать сопротивление. Но пока моя цель не упустить его из виду. Он забегает в переулок – и чего их все время влечет в переулки? – но натыкается на тупик. Проход перегорожен высоким сетчатым забором. Он пытается перелезть через препятствие, но зад толстоват. Сдерживая смех над его жалкими попытками преодолеть забор, достаю пистолет и приказываю ему развернуться и поднять руки вверх.

– Офицер, я ничего не сделал. – Каждый раз они говорят одно и то же. Их где-то этому учат?

– Тогда почему убегал?

– Просто решил пробежаться.

– Отлично. Так не терпелось размяться, что бросил машину прямо посреди оживленного движения?

– Да пошла ты.

– Ты считаешь, что мало наскреб сегодня на свою задницу? Приписать тебе еще и оскорбление офицера?

Он молчит, я надеваю на него наручники и зачитываю права. Наверное, если меня разбудить посреди ночи и попросить это сделать, я отчеканю без запинки. Интересно, сколько раз я это делала за три года?

– Один-Три-Чарли. Подозреваемый задержан. Джон, как там ребенок?

– У него травма головы. Засранец ударил его пистолетом. Скорая уже едет.

– Забери меня, тут один мой друг хочет посмотреть полицейскую машину изнутри.

Джон подъезжает, и мы усаживаем клиента на заднее сиденье.

– Карета подана, сэр. Где отец мальчика?

– Поехал на своей машине за скорой. Нам нужно отвезти этого парня в участок, затем ехать в больницу.

– Я знаю. – Улыбаюсь Джону. Он по-прежнему периодически включает наставнический тон, хотя я давно уже не стажер, и знаю, как все происходит.

***

Мы приезжаем в больницу. На сестринском посту нас ждет отец пострадавшего мальчика и бригада скорой с нашего участка. Клер и Барри.

Клер высокая светловолосая красотка и заодно бывшая жена Догэна. У них общий сын – Паркер, ему пять лет. Клер двадцать шесть, она моложе меня на четыре года, но выглядит порой гораздо старше. Она хочет, чтобы у Паркера была настоящая семья, чтобы отец проводил с ним много времени, но в то же время, она терпеть не может, когда Джимми возится с ребенком. Девушка считает, что он балует сына, не интересуется им по-настоящему. Барри, ее напарник, славный парень, очень симпатичный, влюблен в Клер по уши. Это видят все, кроме нее самой. Она все время и силы отдает сыну и войне с Джимми, поэтому ничего не видит вокруг себя.

– Привет, ребята, как мальчик?

– В порядке. Ему делают снимок, скорее всего, у него сотрясение. И нужно наложить пару швов. Но в целом, все хорошо. Вы молодцы, отлично сработали.

Джон собирает показания отца.

– Спасибо, сэр. На этом пока все. Вам нужно будет приехать в полицейский участок и опознать того, кто это сделал, а также подтвердить свои показания детективу.

– Хорошо, офицер, я понял. Приеду завтра утром. Или сегодня, если получится.

– Всего доброго.

Мы мило улыбаемся и уже собираемся уйти, как мужчина нас вдруг окликает.

– Офицеры! – Мы дружно оборачиваемся. – Спасибо вам. Спасибо большое. Вы спасли моего сына.

– Это наша работа, – я поправляю фуражку.

– Офицер, могу я с вами поговорить? – Он смотрит мне в глаза.

Перевожу взгляд на Джона, который многозначительно поднимает брови.

– Жду в машине.

– В чем дело, сэр? – Подхожу ближе.

– Я хотел вас поблагодарить.

– Вы уже это сделали.

– Нет, вас лично. Вы здорово сообразили с улицами и движением. И вы догнали этого мерзавца.

– Это обычное дело. – Смущаюсь. Мне всегда очень приятно, когда нас благодарят, но я не знаю, как нужно вести себя в таких случаях.

– Меня зовут Чарльз. Чарльз Брэннан.

– Я офицер Диксон.

– Очень приятно, – он протягивает мне руку и смущенно улыбается. Он что – заигрывает?

– И мне.

– Вы можете звать меня Чарли.

Я улыбаюсь, и на помощь приходит ожившая рация.

– Один-Три-Чарли, авария у Стейт-парка.

Брэннан смотрит на меня с удивлением.

– Что значит «Один-Три-Чарли»?

– Это позывной нашей машины. Цифры – номер участка. Экипажам даются мужские имена по алфавиту. Адам, Брэд, Чарли, Дэвид и так далее.

– Какое интересное совпадение, вам не кажется?

Я пожимаю плечами.

– Мне пора. Рада, что все хорошо закончилось. Не забудьте приехать в участок.

– Не забуду! Спасибо, офицер.

– Салли, где тебя носит, нас ждут, – скрипит в рацию Джон.

– Иду!

Слышу, как мужчина за моей спиной негромко повторяет.

– Салли Диксон.

***

В конце смены сообщаю Джону о своих предстоящих выходных.

– Так что отдохнешь без меня, старина.

– Это ты отдохни как следует. Привези мне молочка.

Я смеюсь, каждый раз Джон просит одно и то же. Ему нравится домашнее молоко с фермы моего отца.

– Привезу тебе целую цистерну.

***

Следующим утром мы колесим с Патриком в сторону моего родного городка. Я сижу рядом с водителем, закинув ноги на панель, хоть и знаю, что это опасно. Наши собаки расположились на заднем сиденье. Им нравится путешествовать.

По пути рассказываю ему о том скандале в семье, что так меня задел. И о том мужчине, пытавшемся со мной заигрывать.

– Я удивляюсь, почему с тобой не знакомятся все, кого ты спасаешь.

– Иди ты, – говорю я добродушно. – Он так странно смотрел на меня. Просто глаз не отводил.

– Ты ему понравилась, глупая.

– Нет уж. Хватит с меня пока. Меня от мысли о Бо до сих пор колотит.

– О, забудь о нем, он придурок. Расскажи мне об этом Чарли. Он симпатичный?

– Откуда я знаю! Я его не разглядывала.

– Что-то же ты запомнила.

– Он высокий. Приятный.

– Насколько высокий?

– Как ты.

– Идеальный рост. Продолжай.

– Волосы примерно как у тебя…

– Идеально. Да ты же ищешь себе мужика, похожего на меня! Я все понял!

Я смеюсь и легонько стукаю Патрика в плечо.

– Ты болтун! Только волосы у него вьются. Очень мужественные черты лица.

– А глаза какие?

Задумываюсь.

– Если честно, совершенно не помню. Хотя он смотрел мне прямо в глаза, – я пытаюсь напрячь память. – Нет, совсем не помню. У меня создается впечатление, что я его где-то видела.

– Может, ты его уже спасала?

– Думаю, он упомянул бы об этом.

Молчу пару минут.

– Знаешь, Патрик. Мне кажется, я его еще увижу.

Произнеся эти слова, я даже не подозреваю, насколько права.

***

Мои родители встречают нас с распростертыми объятиями.

Они оба высокие, смуглые от постоянной работы на улице. У мамы короткая стрижка, которую я помню с самого детства. Цвет волос я переняла у нее. Папа уже весь седой, лишь кое-где остались темные пряди.

После восхитительного ужина Севен и Булка устраиваются у камина и засыпают, мама забирает Патрика показать ему свое вязанье, а мы с папой остаемся на кухне пить какао, который он сам всегда варит для меня. Папа любит слушать мои рассказы о работе и очень гордится тем, что я служу в полиции. Постоянно хвастается друзьям, что его дочь спасает жизни, пересказывает им мои истории, иногда приукрашая их. На самом деле, мой отец – семьянин до мозга костей. Он гордится всеми, кого любит. Даже если бы я мыла посуду в какой-нибудь придорожной забегаловке, он нашел бы в этом героизм. «Любой труд важен, полон достоинства и заслуживает уважения» – любит повторять он, и я с ним согласна.

Папа никогда не затрагивает больные темы, если я сама не начну. И за это я люблю его еще больше. Мама же любит выведать все, что у меня на душе. Иногда я злюсь на нее за это, хотя понимаю, что она переживает. Во мне есть понемногу от каждого из родителей. Но мама говорит, что большая часть меня взята не от них. «Она сама выстроила свой характер».

Мы разговариваем до глубокой ночи, но на следующее утро я просыпаюсь ни свет ни заря. Детская привычка – просыпаться здесь с первыми лучами солнца. Выхожу на пробежку и бегаю вдоль полей, наполняя свои легкие свежим воздухом в сопровождении собак. Нигде я не чувствую себя такой свободной, как здесь. Даже мысли в моей голове, которые не оставляют меня никогда, здесь кажутся легче. Дом, в котором я выросла, все упрощает, ограждает меня от плохих воспоминаний и очищает от тревог.

Вернувшись, застаю Патрика и маму за приготовлением завтрака. Им весело, они заливисто хохочут.

– Эй, красавчик, полегче. Эта дама замужем. Не думаю, что папе понравится, как ты заигрываешь с его женой.

Моя мама кокетливо хихикает.

– Эх, детка, – наигранно вздыхает мой друг. – Если бы у меня был хоть малейший шанс завоевать эту прекрасную леди, поверь, я бы уже давно выкрал ее и увез куда-нибудь во Флориду.

Моя мама запрокидывает голову и мелодично смеется. Несмотря на то, что она родилась, выросла и всю жизнь провела в деревне, у нее отличные манеры, она полна изящности и достоинства.

Улыбаюсь этим двоим.

– Смотри, я могу и приревновать.

– Ты же знаешь, что мое сердце принадлежит лишь тебе.