Вероника Мелан
День Нордейла

«Свобода от мыслей. От зависимостей. От боязней. От себя». Просто мир. Просто день. Такой же теплый и летний, независимо от того, что в моей или чужой голове. Дан урок, значит, будет дан и ответ о том, как его пройти.

Из искусственного состояния «безмыслия» меня выдернул очередной телефонный звонок. А в трубке глубокий красивый баритон:

– Ди, что случилось?

Звонил Мак. И я судорожно втянула воздух.

Мег – она все-таки ему позвонила. Видимо, почувствовала неладное, передала, что я о чем-то хотела поговорить.

– Все нормально, Мак.

И впервые в жизни неловкая пауза на обоих концах. Нет слов, только ненужная тишина.

– Ди… Я помогу.

Я знала, что он поможет – сделает все и даже больше. Потому что это Чейзер – стальной двухметровый мужик с двумя базуками наперевес. Опасный, как с оружием, так и без него. Огромная крепость, бронебойный бункер, в котором тепло и безопасно – ох, как я понимала Лайзу. Мак – каменная стена, непробиваемая кладка, бойницы с торчащими наружу стволами пятидесятого калибра. И все же я не могла сказать ему правду.

– Скажи мне, что случилось?

Он чувствовал.

«Спаси, защити!»

Мой собственный «бункер» в этот момент занимался где-то работой вне Реактора.

«Отвези меня к Дрейку, мне нужно срочно ему рассказать про…»

Про «нее» – лысую башку, которая сейчас слушала наш разговор не ушами, но пространством.

– Я ничего такого не хотела, в общем… нормально все.

Он не верил. Конечно же. Чейзер не был тем, кого легко провести. Кого вообще можно провести.

– Я слышал про Дэлла. Мда.

– Да. Неприятно. Но с ним уже нормально.

И вновь молчание.

– Ди, ты ведь позвонишь мне?

«Если что-то не так. Ты ведь позвонишь?»

Мне впервые за долгое время хотелось плакать: они были моими, эти ребята. Моей компанией, моими друзьями, моими родными людьми. Они беспокоились за меня, всегда были готовы подставить сильное плечо. И, видит Бог, в этот момент я, как никогда сильно, скучала по Дрейку. Нуждалась в его ауре спокойствия, в выражении лица «мы все можем решить» и словах «непосильных задач не существует».

Но я одна. Без него.

Проехал мимо велосипедист – яркий и пестрый, как попугай. Унесся вдаль его вытянутый в форме пули шлем; стих стрекот спиц и шорох шин.

– Я позвоню.

Слушая шелест беспокойных крон, я с отчаянием нажала отбой.

* * *

Дэйна в штабе не оказалось. «Ушел на склад», – пояснил его заместитель – здоровый бородатый мужик с хмурым взглядом, который не вломил мне прикладом винтовки лишь потому, что его встроенный сканер показал, что «я – свой». Сканер, видимо, показал и другое – мой уровень допуска, – и потому недобрый дядька пропустил меня к главному пульту.

– Мне нужно оставить сообщение, – пояснила я коротко.

Здесь пахло войной. Мужским потом, бесконечным напряжение, оружейной смазкой и порохом. Еще пыльной и грязной одеждой; беспрестанно тарахтела подвешенная на гвоздь рация.

Пульт, за который я села, напоминал рубку космического корабля из фантастических романов – кнопки-кнопки-кнопки. Почему нельзя просто – экран, коврик и мышь? Наверное, не положено.

– Где тут можно написать?

Мне откуда-то из недр стола вытащили заляпанную клавиатуру.

– И окно для сообщений, – попросила я.

Бородач нажал кнопку, расположение которой я даже не запомнила.

– Пишите, – бросил неприветливо.

«Дэйн, это Ди… – принялась строчить я. Все-таки Уровень: Война – отдельный уровень. Сюда сложнее пробраться, сложнее считать информацию – я очень на это надеялась. – Передай Дрейку, что мне нужна помощь. Срочно. Пришла беда. Я сама не могу».

Не успела я повернуться к стоящему сзади мужику, чтобы попросить того удостовериться, что Дэйн прочтет послание сразу же, как вернется в штаб, как грохнуло просто адски. Вздрогнул пол и потолок, посыпалась штукатурка со стен, затрещал экран.

– Попали! – заорал заместитель и дернул меня вместе с креслом так рьяно, что я едва не вывалилась назад через спинку. Экран моментально потух, запахло паленой обмоткой.

– Начальнику штаба! – ревел бородач в рацию. – В нас попали! Повреждения уровня «Бэ-два-дробь один» – всех в нижний бункер! Всех! Пойдемте, надо отсюда уходить…

Последнюю фразу он адресовал мне, но я уже сосредоточилась для прыжка.

«Твою мать, твою ж мать, – думала, погружаясь в тонкую реальность. – Это точно война. Только не местная – а меня с «лысой башкой».

* * *

Под вечер по небу загрохотало – напирала гроза. Затрепетали, заволновались деревья, поднялась пыль; прохожие заспешили под козырьки кафе, остановок, магазинов. Закапало уже пару минут спустя.

Я спешила в наш с Дрейком особняк.

Он придет домой, и я его дождусь – все просто. Конечно, самый занятый человек этого мира часто задерживался на работе, но лысая мымра сказала, что на выполнение работы у меня сутки. Сутки.

Значит, мы успеем поговорить – он придумает, как защитить меня от нее. Обязательно. Поймет все с полуслова, с тишины, с одного взгляда. За это, в том числе, я и любила своего неординарного мужчину.

«А Дэйн послание не получил – жаль…»

Просторная прихожая встретила меня полумраком. А как хотелось иного – света торшера, читающего Начальника в кресле. Его спокойного вида, расстегнутых верхних пуговиц рубашки, взгляда исподлобья, полуулыбки. Он поставил бы на меня щит прежде, чем кто-то посмел бы коснуться моего пространства, – он разрушил бы ради меня один мир и создал другой – я знала это.

«Дрейк, Дрейк, где ты, любимый?»

В нашей спальне никогда не висело телевизионного экрана – Дрейк не признавал социальных СМИ, любого рода «новостей», на самом деле новостями для него не являющимися, а также познавательных передач, так как познавал мир по-своему. Я тоже голубой экран не смотрела. Разве что любимые фильмы, да и те почти всегда в компании старой доброй Клэр.

Почему все накренилось, почему вдруг вспучилось и надломилось в тихую погоду, а не в шторм? И это не про грозу за окном. Вечные вопросы без ответов.

Я присела на нашу кровать и осознала, как сильно устала – утомилась от бесконечных переживаний, треволнений, своих же собственных чертей в голове.

Дрейк придет, как всегда, около одиннадцати. А до этого момента я могу сделать только одно полезное дело – не создавать новые, полные придуманных кошмаров мыслеформы, чтобы те не уходили в ментальный план на воплощение.

Сейчас восемь. Ждать осталось около трех часов.

Под закрытыми веками, как не вспугнутые медузы, поочередно плавали события сегодняшнего дня, а так же бессмысленный вопрос: что находится в криокамере под номером «3261» и для чего оно «башке»? Схемы этого мира? Секретные данные устройства слоев пространства? Нет, раз криокамера – значит, органика. Клетки, молекулы, организмы?

Погружаясь в дрему, я знала одно: что бы там ни находилось, «лысая» этого никогда не получит.

* * *

В двадцать три ноль один на информационной табличке, стоящей на прикроватной тумбе, высветилось сообщение: «Любимая, занят. Если что-то нужно, дай знать. Дома буду примерно через семьдесят два часа».

Я едва не взвыла от тоски.

Дай знать? Да я бы дала, если бы от этого на Мака, например, в гараже не обрушился автомобиль – как раз в тот самый момент, когда Чейзер будет сидеть в яме и его чинить. Или же не лопнет лампочка в ванной Дэйна, усеяв осколками пол. Или…

Мозг всегда полон страхов. Всегда.

У меня же была впереди ночь, чтобы придумать, как действовать дальше.

Глава 2

Этим утром я впервые в жизни не желала приближаться к особняку, в котором мы когда-то жили с Клэр, – он временно (ведь временно?) превратился для меня в «Сумеречную Зону». Там вскоре случится очередной крайне неприятный разговор – я вновь откажусь выполнять «задание», на меня попытаются надавить.

И потому я по пути зачем-то свернула в «Карту судеб». Заказала еще один фирменный чай, получила вместе с кружкой внимательный и встревоженный взгляд хозяйки кафе, долго тянула ароматный напиток, попутно избавляясь от страхов.

Я никогда, еще со времен школы, не любила экзамены. Экзамен – проверка тебя на наличие определенного рода знаний – например, по алгебре или геометрии. Но что, если рождающийся ребенок изначально, на ментальном уровне, знает, что именно в этот отрезок жизни эти знания ему не нужны? Но он обязан все зубрить – потому что «правила», «родители», извечное «должен». В теории, любой человек, почувствовав нужду в конкретных знаниях, всегда способен отыскать к ним дорогу – тем более сейчас, в век интернета…

Сегодня я свое «задание» не выполнила. Не свое – чужое… И потому чувствовала себя, как на пороге экзамена, где мне скажут: «ты дура, плати». Выговором, лекцией, физическим или моральным наказанием. Наш социум всегда двигался через наказания, считая кнут действеннее пряника.

А я просто заснула вчера. От психологического прессинга вымоталась, как никогда раньше, отключилась, и потому не придумала, что же делать дальше. Однако знала: воровать в Реактор я не пойду.

Потому чай. Потому хмурый взгляд, потому сердце в доспехах и тяжесть невидимого клинка в руке. Придется защищаться.

В этот раз хозяйка «Карты судеб» расстаралась – напиток и впрямь получился ароматным, многослойным, сложным, как она того и хотела. Он помогал фокусироваться, успокаивал, как будто по-своему пытался поддержать моральный дух того, кто держал в руке кружку.

– Что, неприятности? – та, про которую я думала, материализовалась возле моего стола.

Я нехотя кивнула.

– Да, выпутаться будет непросто. Кто-то против тебя ворожит, – покачала головой женщина в тюрбане из тонкого шарфа. – У тебя много сил, и потому много сложных уроков.

«Спасибо», – хмыкнула я мысленно. Легче от ее слов не стало.

Деревянные стены; аромат хвои из стеклянных баночек на столах. От чужого проницательного взгляда делалось и вовсе тревожно.

– Ты победишь в итоге, – вдруг предрекли негромко. – Держись.

И «гадалка», будто и не пророчила только что, отплыла от моего стола.

* * *

Я могла бы и вовсе не ходить, но «лысая», так или иначе, нашла бы способ связаться. Уж лучше расставлять точки над «i» в привычной обстановке – один на один, так сказать.

«Давно я ни с кем не боролась». И если быть честной, не скучала по войне.

Прежде чем войти в дом, в котором один-одинешенек остался мой белый кот (перенесу его отсюда, когда буду уходить), я нарочито неторопливо полила из шланга гибискусы, заботливо высаженные Клэр у крыльца в начале весны.

Перед «спиритическим» сеансом я закрыла накормленного Михайло на кухне – не надо ему присутствовать. Так безопаснее. В гостиную вошла, как в камеру с распыленными в воздухе химикатами, – с чувством отвращения. Села на диван, попыталась принять удобную позу. Закрыла глаза.

Ждать пришлось недолго.

– Ты не ходила туда.

– Нет.

– Сутки еще не прошли. Пойдешь сейчас?

– Нет. Ни сейчас, ни потом.

– Зачем усугублять проблемы в собственной жизни?

Мне хотелось взорваться – наплевать на контроль, которому столько учил Дрейк, наплевать на то, что мои эмоции ударят по мне же, и заорать:

«Ты получишь за все, сволочь! И твоя лысая башка покатится, постукивая ушами, по дорожке, как только Дрейк все узнает. А он узнает!»

Вслух я процедила чуть сдержаннее, чем в мыслях:

– Закон Кармы никто не отменял. Ты принуждаешь человека действовать против его свободной воли, за это Вселенная…

– Меня не интересуют диалоги на сторонние темы.

С экрана телевизора, который никто не включал, на меня смотрели глаза со светлыми зрачками. И этот пустой, похожий на инопланетный, взгляд изрядно нервировал.

– Знаешь, что случилось пять минут назад? – у «башки» коварно изменился прищур. – Смотри на экран.

Очередной фильм – очередной жуткий сценарий с подставной «мной». Зная об этом, я успела похолодеть еще до того, как замельтешили первые кадры.

Она носилась по гоночному треку круг за кругом – оттачивала плавнейшие вхождения в повороты, до сотых долей секунды высчитывала скорость, мастерски чувствовала машину. Подвластные контролю руки профессионала, визжали по асфальту шины, мерно рычал двигатель – белоснежный «Асти» Лайзы Аллертон заходил в очередной поворот, когда… прямо перед машиной возникла моя фигура.

Всего метров за пятьдесят до бампера.

И тут же надрывно истошным криком завизжали колеса – Лайза ударила по тормозам – зад авто моментально увело вбок и завернуло. Слетевший с траектории для избежания столкновения с человеком «Асти» почти что на полной скорости врезался в жесткий борт гоночного трека.

Страшный скрежет, смятый бок – противоположный водительскому сиденью, – пар из-под капота, и жуткая для восприятия тишина.

За аварией я наблюдала, скукожившись до размеров собственного сердца, которое колотило по ребрам так, что невозможно было вдохнуть.

«Она расплатится за все. Расплатится».

Вот только от бессилия хотелось рыдать.

Но Лайза, шатаясь, вышла из машины – для этого ей понадобилось долгих секунд десять, – сняла шлем, посмотрела на разбитую машину ценой в несколько миллионов. Затем взглянула туда, где над треком медленно таяла моя фигура.

Звонок Мака Аллертона не заставил себя ждать. Мой телефон завибрировал еще до того, как я успела применить к лысой весь запас русского мата, который накопила за долгие годы жизни на родине.

– Так не делается, Бернарда, понимаешь? – кричали в трубку. – А если бы она разбилась?! Ты понимаешь, что ты сделала? Просчиталась? Еще один такой просчет может стоить кому-то жизни…

– Мак…

– Не ожидал, Ди. Не от тебя.

– Мак!

Но он не слушал. Я никогда раньше не слышала, чтобы Чейзер силился сдержать не только крик, но и те хлесткие слова, которые пытались сорваться с его губ.

– Машину я тебе прощу. Но свою женщину…

– Да послушай же ты!

– У нее легкое сотрясение. Пусть это будет твой «удачный день».

«И не стоит мне звонить», – пронеслись в моем сознании холодные слова до того, как он положил трубку.

Теперь на диване я сидела с закрытыми глазами и до боли сжавшимися вокруг телефона ледяными пальцами.

Что говорила лысая, я не слышала.

– …если через два часа ты не принесешь то, что мне требуется, настанет очередь твоего следующего «друга».

– Дерзай, – отозвалась я ледяным тоном и поднялась с дивана. – За свои дела ты получишь с верхом.

«Это я тебе обещаю».

– Я дотянусь до любого, кто тебе дорог.

– Флаг тебе в руки.

Мне здесь нечего делать. Только заберу Мишу.

Лысая на мгновение умолкла, силясь разобрать смысл фразы с «флагом».

– Новая беда будет настигать их каждые шесть часов. И виновной в этом будешь ты.

– Нет. ТЫ.

Наверное, она думала, что после инцидента с Лайзой, я совершу спринт в Реактор и вынесу из Лаборатории содержимое половины криокамер, лишь бы «пронесло».

Не тут-то было.

Зло возвращается к тому, кто его сеет, – это закон сохранения баланса. И я не стану слабой пешкой в чьих-то грязных планах. «Обрыбится», – как когда-то говорили гопники у моего подъезда.

– Ты принесешь то, что я прошу…

– Сгинь, чмо.

Недобро, но доброты во мне в этот момент не осталось.

Я уже выходила из комнаты, когда она довершила фразу:

– …или твой кот попадет под колеса.

– Сама не попади под «колеса».

Я произнесла это ровным тоном с такими черными от злости глазами, что зрачки «гостьи» расширились, а рот на мгновенье закрылся.

Воспользовавшись паузой, я пошла за Мишей.

* * *

Клэр поклялась, что ни за что не выпустит Михайло на улицу, чтобы никаких «колес».

* * *

– Слушай, как странно, что вчера в штаб попала ракета, – до сих пор не могу понять, как повстанцы подобрались так близко, причем не замеченные радарами. У нас любая ракетница имеет встроенный чип – ее не поднести ближе, чем на два километра к бункеру. Но кто-то смог, собаки. Как?

Эльконто сокрушался, не особенно умело заваривая для меня чай – этим всегда занималась Ани-Ра, но сейчас последней не было дома.

И да – я предприняла еще одну попытку связаться с Дрейком – на этот раз через снайпера. Рискованно, но не сидеть же, сложа руки?

«Каждые шесть часов…»

Они будут страдать каждые шесть часов, если я не найду выход из положения. Точнее, следующий из них уже через полтора часа после того, как предсказание объявила «башка». Черт, в какой водоворот я попала?

– …экран пульта целиком вышел из строя. Крим сказал, что ты оставляла для меня какое-то сообщение, но я его не смог прочесть. Что ты хотела мне передать?

Что? Вот и настал очередной момент чрезвычайной важности – формулирование фразы, которая, быть может, опять ударит по одному из парней.

Мой чай Дэйн заварил, как для себя: слишком крепкий и настолько темный, что через стекло прозрачной кружки не просвечивала лежащая на блюдце ложка.

– Мне нужно, чтобы ты… – мое горло на мгновенье перехватил спазм – «я калечу их своими попытками», – кое-что передал Начальнику.

Дэйн успел нахмуриться, прежде чем на его запястье запищал браслет. Засигналил красной лампочкой, тревожно замерцал.

– Это Ани, – выдохнул бугай и моментально забыл о том, что в его кухне гость. – С ней что-то случилось…

Черт! Черт-черт-черт! Невидимый хлыст ударил не по парню, а по девчонке – на этот раз девчонке Дэйна.

Я мысленно сматерилась.

* * *

Звонок от Баала раздался через час сорок две – как раз в тот момент, когда окрыленная парочкой новых идей, я закончила формировать вокруг себя пространство, напичканное информацией: «Сдаюсь. Иду в лабораторию за содержимым криокамеры…» Если лысая коснется моего ментального поля, она (вероятно) считает именно это.

Зазвонивший же телефон предвещал новые неприятности – так и случилось. Демон рыком сообщил мне о том, что, если я еще когда-нибудь пожелаю поиграть с Баалькой, то не должна буду толкать ее за то, что его дочь «порисовала» на моей одежде фломастером. Мои слова о том, что я ни за что бы не толкнула ребенка, он, понятное дело, слушать не стал.

Пришлось в очередной раз скрипнуть зубами и дать отбой.

Люди верят в плохое очень быстро. Порой слишком быстро.

Хотя, как отреагировала бы я сама, если бы Чейзер вдруг явился в наш с Клэр особняк, толкнул бы кухарку, разбил бы об пол все спиртное из бара и послал смешариков?

«Я бы в первую очередь задумалась о том, что что-то здесь не так…»

Равнодушно шумел многочисленными авто проспект; взвесив все «за» и «против» совершения очередного прыжка и потери при этом энергии (которая мне сейчас очень нужна, чтобы держать вокруг себя ложное поле), я предпочла вариант проще и махнула рукой проезжающему мимо такси.

– Мне нужно поговорить со смешариками.

Незнакомый представитель Комиссии смотрел на меня почти так же отстраненно, как до этого башка из телевизора.

– Это невозможно.

– Почему?

– Они вовлечены в прохождение эксперимента с построением временных тоннелей.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

Мы стояли на первом этаже возле входной двери, куда путь «простым смертным» был заказан. Идеально гладкий, но не скользкий мрамор пола, преобладание серого во всем – краске стен, стойке КПП у входа, униформе местных служащих.

Представитель Комиссии – невысокий мужчина с редкими русыми волосами – уже сообщил мне, что ни Дрейка, ни его заместителя в Реакторе нет. А теперь говорил о том, что и с Фуриями увидеться не удастся. Кажется, сегодня мне катастрофически не везло.

Но я здесь. А напротив меня представитель местной власти – возможно, они смогут помочь и без Дрейка, возможно…

Стоило мне раскрыть рот, чтобы выдавить из себя слова – «мне нужна помощь», – как мой чертов телефон вновь пикнул смской.

«Я его выкину».

Только положения это не спасет.

«Скажешь ему, и один из твоих друзей навсегда останется калекой».

Я прочитала этот «доброжелательный» текст, прикрыла глаза и медленно досчитала до пяти. Конечно, я не буду говорить ей, что Лагерфельд вылечит любого калеку, но мысль о том, что Дэйн, например, падает и ломает руку…

– Послушайте, – неохотно произнесла я вместо того, что намеревалась до этого, – покажите мне, как пройти к криокамерам?

Незнакомый мужчина в форме не выказал ровным счетом никакого удивления.

– Следуйте за мной.

Мы виляли бесконечными коридорами, спускались все ниже – кажется, гораздо ниже уровня почвы, – то шагали по лестницам, то ехали в лифте.

Как далеко. Как долго.

Почему все сошлось в одно: рядом ни Дрейка, ни Сиблинга, ни даже смешариков? Те бы помогли – я верила.

Незнакомый мужчина, стоящий рядом со мной в кабине, молчал. Ему, кажется, не было никакого дела до того, зачем я вдруг попросила показать мне запретную территорию.

– А к камерам разве попадают не через Лабораторию?

– Есть разные пути.

Ответили уклончиво.

Я маялась от неуверенности и тревоги – я воплощала в жизнь «план Б».

Мой «план А» заключался в возможности встречи со смешариками и озвучивании просьбы о помощи, а вот «план Б» выглядел неприглядно, но, возможно, действеннее. Я собиралась попытаться нарушить один из уставов Реактора – например, пройти туда, куда нельзя, взять то, что нельзя трогать, попросить удовлетворить какую-нибудь мою безумную просьбу. Например, выдать мне содержимое криокамеры под номером «3261».

Ведь они обязательно свяжутся с Дрейком, чтобы удостовериться в том, что уполномочены это сделать? А Дрейк обязательно поинтересуется у меня, зачем я пошла в хранилище?

И мы поговорим.

На словах все выглядело просто.

Но проблема случилась тогда, когда мы спустились на лифте на нужный этаж, прошли длинным коридором и вошли в помещение, в котором целая стена представляла собой ряды дверок-ячеек. Мой провожатый указал:

– Это криокамеры.

Я нервно сглотнула, но решила стойко следовать намеченной стратегии:

– Где находится ячейка с номером «3261»?

– Пойдемте.

Я поверить не могла – меня вели туда, куда я просила. Так просто.

Мы остановились поодаль от входа в этот длинный, но хорошо освещенный подвал.

– Здесь.

И указующий жест на одну из дверок без номера – конечно, для меня без номера, ведь представители Комиссии читали информационные поля, и им не нужны таблички.

– Я могу получить то, что хранится внутри?

– Можете. Но для транспортировки содержимого вам понадобится охлаждающий блок.

– Могу? – я почти что взревела от злого отчаяния. – Вы что, вот так просто выдадите мне содержимое? И не спросите Начальника, можно ли это сделать?

Незнакомый мне мужчина совершенно не желал проявлять эмоции. И последующие слова, словно молоток из мультика, вколотил меня в землю по самую шляпку:

– Вам предоставлен полный доступ.

– Полный?!

– Полный. Распоряжение сверху.

Хотелось устало опуститься на пол, прислониться к стене и закрыть глаза.

Дрейк, Дрейк, Дрейк… Он настолько мне доверял, что теперь я запросто могла совершить предательство.

Однако он потому и предоставил мне возможность передвижения без ограничения, потому что знал – я не никогда и ни за что его не предам.

– Мисс, вы будете брать то, что хранится внутри?

Коварный вопрос. Почти что зловещий. Как просто сейчас можно было бы решить все проблемы. Или наоборот нажить новые.

– Спасибо, что проводили, – ответила я сухо. – Брать не буду, но хочу знать, что именно хранится в этой ячейке.

Мужчина в форме кивнул, прикрыл веки и принялся считывать из невидимого мне банка данных нужную информацию.

– В ячейке камеры номер три два шесть один один хранятся охлажденные гометы человеческих индивидов, которым присвоены номера…

И зазвучали цифры.

* * *

С самого детства нам внушают мысль, что «производить впечатление» – это самое важное в жизни. Ответил вежливо – хороший человек. Помог другому – хороший. Получил престижную работу, премию, отличился в соревновании на сообразительность – умный и, значит, хороший. Всю свою бессознательную поначалу жизнь, а после и сознательную тоже, мы, будто влипшие в паутину общественного мнения мухи, посвящаем тому, чтобы другие не отозвались о нас плохо.

Особенно родные и любимые люди.

Я собиралась это правило нарушить.

В ячейке с номером «3261» хранились чьи-то живые клетки, чьи-то ДНК, которые «башка» собиралась использовать по своему назначению. И что-то подсказывало мне, что использовать их она собиралась «не на пользу». А я не собиралась участвовать в заговоре с ней только потому, что так было бы легче избежать неприятностей.

Да, возможно, это будет на какое-то время стоить мне дружбы с ребятами, а также с их вторыми половинами, но стоил ли подобный проступок того, чтобы лишиться дружбы с собой?

«Башка» свято верила, что я слаба. Что первым делом я побегу всем доказывать, что я «не козел», что не совершала плохого, что меня подставили. Да, меня подставили, но любые попытки кому-то что-то доказать не есть ничего, кроме взбунтовавшегося чувства вины. И страха, что меня перестанут любить.

Скорее всего, перестанут.

И чувство вины будет меня долбить, как и желание перед всем миром оправдаться. Однако, в криокамере живые организмы.

А я, что бы обо мне ни думали другие, на самом деле не совершала плохого.