Вера Желиховская
Радда-Бай: правда о Блаватской
IV
Весной 1878 года с Е. П. Блаватской случилось странное происшествие, она неожиданно упала в обморок, продолжавшийся несколько дней. Ее сочли умершей и собирались хоронить, когда из Индии была получена Олькоттом телеграмма от того человека, которого она считала внушителем всех своих знаний и называла «учителем». Он писал: «Не бойтесь, она не умерла и не больна, но заработалась. Тело ее требовало отдыха. Будет здорова». В начале пятых суток Блаватская пришла в себя и действительно оказалась совершенно здорова.
После этого представители Теософического Общества, оставив его в Америке на попечение Джеджа (который и поныне его президент), собрались и переехали в Индию. Они мотивировали свое переселение желанием ближе изучать санскритологию и совместно работать над восстановлением первобытных верований индусов с ученым проповедником Диянандом Сарасвати[46] – великим реформатором, прозванным «Лютером Индии». Диянанд проповедовал единобожие по Ведам[47], священным книгам буддизма, писанным в древние времена, когда еще религия не была искажена многобожием, измышленным браминами, превратившими чистое и нравственное учение Будд в пеструю мифологию.
Теософическое Общество задалось собственно тремя основными целями:
1) основание всемирного Братства, без различия вер, рас, происхождения. Члены его обязуются постоянно стремиться к самоусовершенствованию нравственному и к посильной помощи своим ближним, – помощи духовной, а при возможности и материальной;
2) содействие в распространении арийских и других восточных языков, наук и знаний;
3) не обязательное, – изыскания в области сокровенных законов природы и психических сил человека.
Из трех этих целей лишь первая обязательна для всех; преследование второй и третьей предоставляется на добрую волю членов.
17 февраля 1879 года Блаватская и Олькотт достигли берегов Индии.[48] На пристани Бомбея братство Арья-Самадж приготовило им торжественную встречу, с музыкой, цветами и слонами.
Вот отрывок из ее юмористического письма к родным об этой встрече:
«Меня и смех и злость разбирали, как подплыли к пароходу баркас, украшенный цветами, и лодки с музыкой. Опутали нас гирляндами так, что Олькотт стал похож на карнавального «boeuf gras»[49], а я на шарообразный рассадник лилий и роз, и с музыкой провезли на баркасе к пристани. Там новое удивление! Встретили нас местные танцовщицы, чуть не совсем голые, окружили, все время бомбардируя цветами, и провели… вы думаете к экипажу?.. Как же! – к белому слону!.. Господи! Что только стоило мне влезть по рукам и спинам голых кули[50] на эту громадину. Чуть я не вывалилась из павильона[51] на спине его, когда слон вставал!.. Других счастливцев усадили просто в паланкины, а меня с Олькоттом повезли при бубнах, литаврах и радостных кликах, как обезьян на показ, в помещение «Арья-Самадж».
Закипела неустанная работа. Олькотт все больше разъезжал, а Елена Петровна писала, по одиннадцати часов в сутки, не разгибаясь, работала. Она писала в местные газеты, посылала корреспонденции во все страны света и заготовляла материалы для задуманного журнала «Теософист».
Вначале их заподозрили британские власти в зловредных целях: в шпионстве, в пропаганде русского влияния. Над ними установили полицейский надзор; их письма распечатывали, на них косились… Блаватская выходила из себя! Писала негодующие письма друзьям своим в Лондон. Оттуда многие влиятельные лица разразились статьями в газетах и письмами к властям в Бомбей в защиту их.
Более всего подействовало письмо к лорду Литтону (тогдашнему вице-королю) от лорда Линдсея, члена Королевской Академии Наук, президента Астрономического Лондонского общества.
«Ваша полиция осрамилась! – писал он, – я сам член их общества, так вы, пожалуй, и меня за агитатора сочтете, если я приеду в Бомбей?…».
Заступничество подействовало. Полицейский надзор был снят, но нарекание привилось несмываемое. И поныне враги Теософического Общества и лично Е. П. Блаватской то и дело укоряют ее шпионством.
Несмотря на предубеждение англо-индийского общества против основательницы Теософического Общества, в особенности, как против русской, не стеснявшейся высказывать свой патриотизм,[52] она вскоре сумела занять в нём надлежащее ей место и приобрела многих друзей в среде властей, литераторов и т. ц лидеров общественного мнения.
Ее вскоре стали приглашать на рауты, обеды и на летнее гощение в местных дачных местах, – в Симле, Отакамунде и тому подобных гористых местностях. Она очень тяготилась обязательными выездами, отвыкнув от общества, от туалетов, да еще при условиях такого тропического жара и такой занятой жизни. Ради пользы дела приходилось стесняться; как приходилось, уступая настояниям «друзей», пускать в ход «натуральные феномены» – для привлечения внимания профанов к действительности оккультических сил», – все это ради пропаганды Общества… Местные газеты[53] подхватывали россказни «очевидцев» на лету; прославляли «чудеса проповедницы теософии», составляли ей репутацию колдуньи, которая шла ей в упрек, заставляя обвинять ее в шарлатанстве, в ущерб тех истинных заслуг, которые и без них должны были ей доставить известность.
Тут ее приятель, редактор правительственной газеты «Пионер», м-р А. П. Синнетт, много погрешил против Е. П. Блаватской, без намерения повредить ей, разумеется. Напротив, думая ее прославить такими книгами, как его «Оккультный Мир», возбуждающими лишь недоверие, весьма понятное. После летних месяцев в Симле вновь были подняты враждебные толки, возбужденные статьями «Пионера», рассказывавшими невероятные случаи. Решительнее других поднялись клерикалыКлерикал (от позднелат. clericalis – церковный) – сторонник клерикализма, член клерикальной партии. Клерикализм – политическое направление, добивающееся первенствующей роли церкви и духовенства в политической и культурной жизни., вполне законно неприязненно относившиеся к персоналу, а тем более к основательнице Теософического Общества, как бы то ни было пропагандировавшей, хотя и весьма нравственное, но не чисто христианское учение. Стали ходить, кроме басни об агитации в пользу России, другие клеветы на Блаватскую. Одной из нелепейших было обвинение в самозванстве. Сочинили, что настоящая Е. П. Блаватская умерла и похоронена в Адене, а что это ее горничная… Пришлось ей прибегнуть к свидетельству властей и родных: к дяде ее, генералу Ростиславу Андреевичу Фадееву, и князю А. М. Дондукову-Корсакову, тогда главноначальствующему на Кавказе. Последний ей выслал свидетельство, гласившее, что муж ее был вице-губернатором в Эривани. И кроме того, написал дружеское письмо, как к старой знакомой.
Все это было опубликовано друзьями и прозелитами Елены Петровны, но их понятно было меньше, чем неприятелей и равнодушных, – в которых утверждались неприязненные к ней отношения. Последние росли, возбужденные миссионерами-иезуитами и фанатиками патриотами, по мере того, как увеличивалась популярность Теософического Общества и влияние его представителей на высшие туземные касты – на индусов, браминов и буддистов-сингалезцев, примыкавших к Обществу во множестве.
Президент Г. С. Олькотт открыто принял буддизм. На острове Цейлоне, каждый раз как они туда отправлялись, сингалезцы делали им царские приемы, хотя Елена Петровна Блаватская и настояла на том, чтобы один из основных принципов Общества, а именно свобода совести, равноправность всех религий в нем и самая широкая терпимость его членов к взаимным верованиям, и убеждениям друг друга, не был нарушен; хотя из-за этого Т. О. разошлась со своим патроном, с проповедником единобожия индусом Диянандом Сарасвати, именно вследствие его требования, чтобы в состав общества входили исключительно буддисты, – тем не менее тяготение к буддизму, в особенности в Индии, в Обществе оказалось великое. Сам его сооснователь и президент даже составил буддийский катехизис, одобренный для введения во все училища самим Сумангаллой, главным первосвященником на Цейлоне.
От всех этих беспокойств, клевет и всяких неурядиц Блаватская нравственно страдала более всех, тем более, что и климатические дурные условия на ней сказывались, увеличивая хронические ее недуги. Она болела постоянно, а несколько раз так сильно и опасно, что доктора отказывались от нее, окончательно приговаривая к смерти. Но в этих крайних случаях, по свидетельству многих очевидцев, всегда случалось что-либо непредвиденное, во спасение ее в последнюю минуту. Или являлся какой-нибудь, неизвестно кем присланный, туземный знахарь и давал ей неведомое лекарство; или просто являлся спасительный сон, из которого она просыпалась облегченной; или же за нею являлись неизвестные люди и увозили ее на некоторое время куда-то, откуда она приезжала облегченная. О таких случаях свидетельствуют десятки лиц, в присутствии которых она болела и исчезала временно; свидетельствуют также и штемпеля тех писем Блаватской, которыми она извещала о своих неожиданных исчезновениях. Передо мной, например, письмо ее из Мирута за Аллахабадом, в котором она пишет, что «получила приказание, оставив железные и торные пути, следовать за присланным провожатым в джонгли,[54] в священные леса Деобенда…».
