Вера Лондоковская
Железнодорожница
Глава 2
– А почему Синеглазка? – мы поднимались по лестнице в подъезде, и голос мой прозвучал громче обычного.
– Тише ты! – одернул меня дед. – Да притащил Витька девку из какой-то деревни. Ровесница сына, а пьет так, что глаза вечно с синими кругами. Вот и прозвали ее Синеглазкой.
Дед на первый взгляд казался человеком словоохотливым, однако, ничего лишнего он старался не говорить. Пока мы с ним стояли на улице, а потом поднимались в квартиру на третьем этаже, мне удалось – путем наводящих осторожных расспросов – выяснить немногое. Квартиру эту когда-то дали деду с его женой по причине того, что их частный дом в центре города снесли при строительстве дороги. Дали большую, четырехкомнатную – потому что в семье было трое детей, включая меня.
Супруга дяди Лени (так его называли все соседи) была родом откуда-то из средней полосы России, и лет несколько как скончалась. Сын женился и куда-то переехал. Младшая дочь тоже уехала. А я со своей семьей осталась и живу с престарелым родителем.
Дед получал максимальную пенсию – сто двадцать рублей, и не работал. Занимался внучкой, кормил ее, водил гулять, покупал необходимые вещи. Каждый день бегал в магазин, любил сидеть на лавочке у подъезда или с мужиками за доминошным столом. В общем, достаточно бодрый дед.
На третьем этаже он остановился возле деревянной двери, покрашенной светло-коричневой краской, и повернул ключ.
Представляю, как сейчас на меня налетит растрепанное маленькое существо и начнет орать противным, пронзительным голоском:
– Мама-а! А что ты мне принесла-а?
Но ничего такого не произошло.
Длинный темный коридор встретил нас тишиной и кислым запахом старой мебели. Дед щелкнул выключателем, и я увидела расположение квартиры. Справа была ниша с вешалкой. Тут же были полки для хлама и этажерка для обуви. Прямо по курсу – еще один коридор, который мимо туалета и ванной вел в кухню.
Я сняла Альбинины калоши и прошла по коридору налево. По пути мне встретилась дверь в комнату. Очевидно, дед ее занимал. Из коридора виднелась небольшая кровать, шкаф и два стола.
Пройдя мимо этой комнаты, я оказалась в большом помещении, из которого были проходы в две маленькие комнаты. И это убожество гордо именуется четырехкомнатной квартирой, которую дали для большой семьи! Три смежные комнаты и одна отдельная!
В зале – так называлось большое помещение, смежное с маленькими комнатками, – неяркий свет шел от люстры с пластмассовыми висюльками. В старом протертом кресле с деревянными подлокотниками устроилась с ногами девочка. Несмотря на свои восемь лет, она уже была полноватая, с надутыми щечками, и косичкой, стянутой на конце ленточкой.
Услышав мои тяжелые шаги, девочка поднялась с кресла и положила книжку на табуретку.
– Что читаешь? – спросила я.
– «Незнайку в Солнечном городе».
Меня вдруг захлестнула волна теплоты и жалости к этой девчонке. Она не бежит с воплями и требованиями вкусняшек. Сидит себе, книжки читает. Не наглая, не хитрая.
Я перевела взгляд к стене, на которой висел огромный ковер с диковинными узорами. На диване спал мужчина в уличной одежде и ботинках.
Перехватив этот взгляд, девочка вдруг подбежала к дивану, пытаясь загородить от меня лежащего там мужчину.
– Мамочка, не бей его, пожалуйста! – истерически закричала она. – Я сейчас сниму с него ботинки, только не надо его ботинком по морде!
Я остолбенела. В каком же аду живет эта семья! Слава Богу, я в нормальной семье выросла, где никто не пил.
– Успокойся, Рита, – я не могла спокойно смотреть, как она своими маленькими ручонками пытается развязать шнурки на ботинках.
Мужчина, не просыпаясь, вдруг поднял ногу и тут же со стуком уронил ее обратно, на совсем не мягкую поверхность засаленного дивана.
– Он пьяный почему-то всегда по дивану ногами бьет, – словно оправдывая поведение мужика, объяснила девочка и вдруг добавила: – А в карманах ничего не было.
– В каких карманах? Ты что, лазила у отца по карманам?
– Ну ты же сама сказала – проверить карманы, потому что сегодня получка, – смутилась Рита.
– И что, там ничего не было? – у меня внутри неприятно обожгло. – Вообще ничего?
– Ничего, – девочка виновато глядела на меня снизу вверх.
Меня опять накрыла жалость к ней. Вот что ее ждет во взрослой жизни с такими нарушениями психики? Ведь она, по всей видимости, истерически любит своего папу. А вот он ее – нет. Иначе подумал бы о ребенке, прежде чем зарплату пропивать.
И что с ней будет, когда вырастет? Будет всю жизнь бегать за мужиками, которым плевать на нее? Будет их защищать, оберегать, содержать? А то и вовсе – пойдет по отцовской дорожке и сопьется?
Я содрогнулась, глядя на ее дрожащие губки и грустные глазки, готовые в любой момент разразиться слезами.
– Ничего-ничего, – я притянула девочку к себе и погладила по темным волосам, – тебе повезло, я сделаю из тебя человека. С моим-то опытом работы в образовании.
– Что? – переспросила девочка, не понимая, о чем я.
– Ничего, пойдем лучше в твою комнату. Покажешь мне, какой там у тебя порядок.
Да, комнатка дочери Альбины оказалась совсем малюсенькой. Помещалась тут лишь односпальная кровать с панцирной сеткой, небольшой полированный шкаф да письменный стол. Метров восемь, наверно. Хотя для ребенка, наверно, пойдет.
Письменный стол был завален всякой канцелярией: учебники, тетрадки, альбомы для рисования. Тут же в беспорядке валялись ручки, кисточки, резинки и прочее. На стул небрежно брошена школьная форма с грязноватым воротничком. Портфель валялся под столом.
На кровати валялось скомканное одеяло, а покрывала вовсе не было.
Хорошая ведь девчонка! Скромная, не лезет ко мне с лицемерно-умильным «мамочка-мамуля», выпрашивая плюшки. Сидит себе, книжки читает, никого не трогает. Но нельзя же весь день читать книжки и ничего не делать по дому! Эдак она затеряется в своих книжках, от реальной жизни отстанет.
– Ты как уроки делаешь? – повернулась я к Рите. – Ты как здесь находишь нужную тетрадку? А если девочки из класса придут да такой бардак увидят?
Она молча пожала плечами.
– Девочки не придут – ты же сказала, не водить никого из школы. А то увидят, что у нас папа пьет, будут нехорошее говорить.
Я опять на мгновение остолбенела, но быстро взяла себя в руки.
– Тебе бы полку повесить, и на нее учебники складывать, – оглядывала я пространство. Стены были скучные – никаких обоев, просто побелка.
– Нельзя полку, – пояснила Рита, – опять скандал будет.
– Какой скандал?
– Папа будет кричать, что с этой полкой целый день трахаться надо. А ты будешь кричать, что он гвоздь забить не может.
У меня округлились глаза при слове «трахаться» из детских уст.
– Ну ладно, пусть без полки. Но есть же для всего этого место внутри стола.
– Нет там места, – ответила девочка, – там мои игрушки.
Я не поленилась открыть дверцу стола. Там нашелся небольшой медведь с надорванной головой, пупс и две замызганные маленькие куколки.
– У тебя так мало игрушек? – удивилась я.
– Ты сказала, что раз я пошла в школу, то все, игрушки закончились.
Я в который раз остолбенела. Собственному ребенку не купить несчастную куклу, не захотеть порадовать? В восемь лет очень хочется куклу, по себе помню.
– Так, ладно, – решительно сказала я, – сейчас мы здесь с удовольствием начнем убираться.
Девочка заметно поскучнела, она явно не понимала, что от нее требуется.
– Не переживай, я тебя научу. И пойми одно: я тебе не враг, а друг. Научишься убираться, сама потом не сможешь в грязи сидеть.
Мы носились с ведрами и тряпками, смеялись и разговаривали. Иногда приходил из своей комнаты дед и одобрительно смотрел на нашу суету. А муж Альбины спал, как убитый, только иногда ногой ударял по дивану.
Уставшие, мы сидели на аккуратно заправленной кровати и любовались наведенным порядком.
– Кстати, ты ходишь в какие-нибудь кружки или секции? – поинтересовалась я у Риты.
Понятно, что танцы с ее полнотой не совсем то, что надо. Но в советское время было много других направлений.
– Я хотела в музыкальную школу записаться вместе с девочками из класса, – мечтательно произнесла она в ответ. – Но ты сказала, что это – деньги на ветер. Пианино дорогое, за занятия надо платить семь рублей в месяц. А это все равно, что подойти к форточке и выкинуть туда деньги, – по-видимому, повторяла она слова матери.
– Но ты хочешь играть на пианино?
– Да, – кивнула девочка, – очень. Я пару раз ходила вместе с Танькой, мне очень понравилось. Но потом учительница музыки сказала, что за занятия надо платить. И все, больше я не ходила, потому что деньги в форточку.
Во мне закипала неописуемая ярость, и в первую очередь на Вадима, который умудряется пропивать зарплату целиком и полностью.
– Скоро ты начнешь ходить на музыку вместе с Танькой, – серьезно пообещала я, – а теперь мы по очереди помоемся и ляжем спать.
И правда, время приближалось к одиннадцати вечера.
Я зашла в ванную и чуть не застонала. Господи, где же та шикарная ванная в профессорской квартире? Стены до середины окрашены светло-зеленой краской, а выше – побелка. На огромном гвозде под потолком висит синее пластмассовое корыто. Железный умывальник и небольшое зеркальце над ним. Но самое страшное – ванна была до середины залита мутной водой, в которой плавали какие-то белые тряпки.
– Рита! – позвала я. – Что это в ванне?
– Постельное белье! – девчонка смотрела на меня снизу вверх, не понимая, о чем я.
А я не понимала, о чем она.
– Почему оно здесь? – недоумевающе спросила я.
– Так ты же сама сказала, чтобы я потопталась по нему хорошенько. Так я каждый час залезала и топталась.
– Для чего? – я схватилась за голову.
– Чтобы лучше отстиралось!
Господи, что за бред? Я сняла висящую под потолком синюю пластмассовую лохань, и швырнула в нее белье, постаравшись посильнее отжать. Поставила лохань на пол – потом разберусь, сейчас мне надо помыться. Потом я нащупала на дне ванны пробку, – она, кстати, оказалась то ли из чугуна, то ли еще из какого металла, – и вытащила.
Вода стала потихоньку уходить, обнажая совершенно неприглядное дно ванны – серое с ржавой полосой.
Я заглянула под ванну. Из моющих средств обнаружилась лишь маленькая пластмассовая баночка с какой-то коричневой вонючей пастой. Рядом лежала видавшая виды щетка. Понятно, что ржавую полосу этим не отмоешь, но хотя бы навести элементарную чистоту можно попробовать.
Отдышавшись от проделанной работы, я решила наскоро принять душ и быстрее идти спать. Как я и ожидала, на одной-единственной маленькой полке под зеркалом не нашлось ни одного шампуня. В мыльнице лежали два куска мыла – одно большое, хозяйственное, а другое, поменьше – простое детское. Они что, этим голову моют? Стоит ли удивляться, что у Альбины волосы такие жидкие и тусклые?
Кое-как помывшись, я пошла в свою спальню. Она оказалась такой же маленькой, как и комната дочери. Только кровать была побольше – двуспальная, и шкаф трехстворчатый. У окна примостилась гладильная доска, а в углу за кроватью – старая швейная машинка.
Порывшись в шкафу, я обнаружила несколько более-менее приличных платьев и блузок. Но даже они не скрасят такую ужасную фигуру. Решено – сажусь на жесточайшую диету. И как раз в этот момент желудок требовательно заурчал. Я вспомнила, что за весь вечер ничего не съела. И наверняка желудок в этом теле растянутый – огромный, как ведро.
На одной из полок нашлась помада оранжевого цвета, наполовину использованная. И маленький флакончик духов «Быть может», кстати, запах мне понравился. В ближайшее время стоит озаботиться покупкой косметики. Ходить с бледным лицом и глазками-пуговками я не собираюсь.
На одной из полок лежали разноцветные клубки ниток, спицы и множество мелочей для вязания. Здесь же обнаружилась стопочка журналов по вязанию. Хобби. На мой взгляд, скучное и нудное. Я этим точно не буду заниматься.
Перед сном я решила зайти к деду. Постучавшись, я отворила дверь и увидела, что он сидит за столом, а на столе – початая бутылка водки и рюмка. Тут уж я совсем взгрустнула. Значит, дед тоже пьет, только втихую?
– Заходи, – обернулся он к двери.
– Да я ненадолго. Спросить хотела, почему ты такой худой, а я такая толстая?
– А я откуда знаю? – удивился он. Немного подумав, он добавил: – Может, потому что у меня зубов нет?
– Как зубов нет? – в который уж раз я остолбенела. – Вообще нет, даже вставных?
– Так вставные надо на что-то крепить, – пожал он плечами, – а у меня ни одного своего не осталось. Один за другим сами выпали, еще в молодости.
Я долго ворочалась на неудобной постели. Периодически до меня доносился глухой стук Вадимовой ноги по дивану. А потом и вовсе стало не до сна. Дверь тихонько отворилась, и рядом со мной нарисовалась Рита в байковой пижамке.
– Ты что не спишь? – я привстала на постели.
– Не могу уснуть, – виновато сказала она.
– Почему? Тебе завтра надо в школу?
– Да.
– Так, значит, ложись и спи. Завтра вставать рано.
– А можно я с тобой лягу? Мне так страшно!
Девчонка забралась ко мне на кровать.
– Что страшно-то?
– Ты знаешь, у одной девочки из нашего класса недавно мама умерла. Сидела с каким-то дядей в машине в гараже, и они вместе угорели от выхлопных газов. А папа этой девочки на что-то обиделся и уехал из города.
И такие вещи запросто рассказывают детям, нисколько не опасаясь за их психику? Интересно, а дети понимают, кто был этот дядя, и на что обиделся папа?
– И с кем осталась эта девочка?
– С бабушкой. Хорошо хоть, в детдом не отдали. И я теперь так боюсь! А вдруг с тобой что-то случится? Или с папой? А вдруг вы разведетесь?
– Такова жизнь, – тяжело вздохнула я, – понимаешь, все люди, которые есть в нашей жизни – они с нами не навсегда. С кем-то мы будем год, с кем-то тридцать лет. Но так или иначе, все равно расстанемся.
– Но почему, почему?
– Потому что человек – не игрушка. Ни один человек тебе не принадлежит. И если он хочет уйти, его надо отпустить, понимаешь?
– Как это отпустить?
– Ну, дать ему свободу. А еще испытания нас закаляют. Если не знаешь горя, то не знаешь и радости. Я знала одного мальчика, – я вспомнила одного своего выпускника, – так он в два года сиротой остался. Родители его сильно пили, потом отец повесился, а мать в пьяной драке зарезали. Так вот, этот мальчик никогда не пил и не курил. Поступил учиться. А после учебы работал, налаживал контакты с людьми. Через год уже ездил на «Геллен…», ой, на «Волге». Жена у него хорошая, дочка, две кошки и собака. А все потому, что он повзрослел рано, и надеялся лишь на себя.
– Я так не хочу, – покачала головой Рита, – я хочу, чтобы мама и папа всегда были рядом. Я столько знаю девочек и мальчиков, у которых родители развелись. Не разводись с папой, пожалуйста! Он хороший!
Где-то на подоконнике громко тикал будильник.
– Рита, принеси будильник, пожалуйста, – попросила я, – его же, наверно, завести надо.
– Зачем? Вы же с папой по радио просыпаетесь.
Я не заметила, как уснула. Мне снился Пал Саныч. Будто подходит он к моей кровати и робко прячет в кармане маленькую коробочку. И глаза у него такие добрые-добрые, голубые-голубые. А я-то понимаю, что в коробочке новый подарочек для меня из ювелирного…
…За окном, завешенным белым тюлем, светало. Я присмотрелась к громко тикающему будильнику. Без пяти шесть. Абсолютная тишина царила в доме.
И вдруг, ровно в шесть, по радио грянул Гимн:
"Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь!
Да здравствует созданный волей народов
Великий, могучий – Советский Союз!"
Раздались несколько громких звуковых сигналов, и мелодичный женский голос объявил: «Московское время – двадцать два часа». Заиграла бодрая ритмичная музыка. И не захочешь – встанешь.
Из комнаты деда раздавался надсадный кашель – вот они, последствия «Беломора!»
Мужика на диване уже не было.
– А где Вадим? – не поняла я.
– Поехал на работу, – ответил мне дед.
– Да когда он успел?
– Только что вышел.
Стремглав я понеслась умываться и одеваться. Благо, на улице тепло, и много на себя надевать не надо.
Выскочив из подъезда, я увидела, как Вадим уселся за руль и захлопнул дверь кабины. Я отчаянно замахала руками и со всех ног бросилась к грузовику.
К тому времени, как я подбежала, он уже открыл дверь, спрыгнул на асфальт и побежал открывать капот, не обращая на меня никакого внимания.
– С-сука! Не заводится!.. – огласился утренний двор отборнейшими матами. – Да…насос! Да…ты в… сука!
Краем глаза я заметила, как в окнах и на балконах стали появляться люди. Мне стыдно было смотреть в их сторону. Представляю, как сейчас на крышу грузовика полетят тухлые яйца и гнилые помидоры.
Но нет, ничего не летело, и никто не ругался. Осторожно взглянув в сторону окон, я заметила смеющиеся лица. Да уж, концерт бесплатный.
Из разных подъездов выбежали два разных мужика и помчались к грузовику.
«Сейчас бить будут, – зажмурилась я, – мы же весь дом перебудили».
Но мужики прибежали с совсем другими намерениями.
– Что, Вадюха, не заводится? – с сочувствием загалдели они. – Может, чем подсобить?
– Да вот, – объяснял им что-то Альбинин муж.
Наконец, усилиями троих мужиков дело сдвинулось, и машина завелась. Я только диву давалась. Какие же тогда люди были отзывчивые! Не такие, как сейчас – другие!
– Ой, мужчины, помогите мне дверь открыть, – обратилась я к соседским мужикам, – мне в кабину надо, с мужем сегодня по делам еду.
Один из мужиков с усилием нажал на кнопку блестящей ручки, и дверь открылась. Я поставила одну ногу на ступеньку, а другую на пол кабины, и, схватившись за поручень, еле как забралась в машину. Ух, до чего же сиденье жесткое! И внутри все – и бардачок, и панель управления – железное. Как же я затосковала по суперсалону своей любимой Тойоты!
Вадим тем временем пожал соседям руки и залез на водительское сиденье. Увидел меня.
– Чо ты? – проорал он, обдавая меня запахом мазута и перегара.
– С тобой еду!
– Чо тебе там надо?
– Да не «чо», а «что»! – проорала я в ответ фразу героини одного старого советского фильма. – Дела у меня там!
– Ты чо, в гараж собралась? Зачем? Позорить меня перед всеми?
Я предусмотрительно не стала говорить про гараж. Иначе грубиян, чего доброго, вытолкает меня из кабины.
– К подружке мне надо, – заявила я, – она там рядом живет.
– Где рядом? Там и домов-то нет! За… со своими подружками! От них толку никакого, один вред!
– Пусть не совсем рядом, я от гаража пешком пройдусь.
– Иди на автобус! – настаивал Вадим.
– Я не хочу на автобусе, я на машине хочу!
– Ладно, скажешь, где тебя высадить, – он начал было успокаиваться. И вдруг опять заорал: – Ты дверь-то закрыла, дурко?
– Ты как меня назвал? «Дурко»? – я аж задохнулась от возмущения. – Да я же – кандидат наук!
Я осеклась, поняв, что сказала лишнее. Это в той, прошлой жизни, я была кандидатом наук, а здесь и сейчас, – эх!
– Совсем чокнулась баба! – Вадим перегнулся через меня и с силой хлопнул дверью. – А то еще ума хватит дверь не закрыть, – зло зыркнул он на меня.
Я тяжело и нервно вздохнула. Да лучше уж муж на сорок лет старше, но спокойный и порядочный профессор, чем молодой, но дикарь!
Вадим хладнокровно смотрел на дорогу. На каждом ухабе меня встряхивало так, что, казалось, вот-вот какая-нибудь часть тела оторвется. Интересно, это машина такая или Вадим специально так делает?
Искоса поглядывая на него, я отметила, что мужик в общем красивый – и лицом, и телом. И волосам его Альбине остается лишь позавидовать – темные, густые, волнистые.
Я бы даже сказала – похож на красавца-актера из старых французских фильмов. Но я так не скажу. Тот актер и его герои никогда не пили до посинения. А Вадим пьет, как лошадь.
Чем же так больна его душа? Почему вместо жизни он выбирает пьяный угар?
Может, толстая жена ему претит? Но зачем тогда живет с ней? Долго ли собраться нищему – только подпоясаться. Может, жалеет? Или из-за ребенка терпит? Или идти некуда?
– Ты на работе где обедаешь? – решила проявить я заботу. – В столовую ходишь?
– Чо? – переспросил он, не расслышав в грохоте кабины.
Тут грузовик опять некстати заглох, и прямо посреди дороги. Машин вокруг было мало, но все же не очень приятно вот так встать и все перегородить.
– Да это хуже ср… жопы! – хлопнул Вадим руками по баранке. Я же говорил, езжай на автобусе! – рубанул он рукой воздух и выскочил из машины.
Я тоже решила выйти на воздух. Интересно было осмотреться в незнакомом месте. Дорога широкая, по обе стороны от нее кирпичные пятиэтажки с маленькими балкончиками. На крышах я заметила довольно большие буквы, которые складывались в слова: «Ленин. Партия. Коммунизм», «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить».
Между домов притулилось небольшое серое здание с причудливо изогнутой крышей. «Кинотеатр „Искра“, – прочитала я название из таких же огромных букв. По обе стороны от входа висели яркие цветные афиши. Название мне не удалось разобрать. Зато я разглядела нарисованного актера на одной из афиш. Боже мой! Это же молодой Челентано с какой-то тележкой!
Между тем маты Вадима гремели уже на всю улицу.
Автобусная остановка располагалась не очень-то близко. Но я была уверена, что все люди от мала до велика тычут пальцами в нашу сторону и смеются.
Я еще раз внимательно огляделась по сторонам. Да это никак тот самый город, в котором я жила в той, прошлой жизни? Только я сейчас не в центре, а где-то на окраине? Вот уж не думала, что придется пожить в таком захолустье!
Вдруг с нами поравнялся грузовик – почти такой же, как у Вадима. Только этот был не с голубой кабиной, а с зеленой. Вопреки моим ожиданиям, он не проехал мимо – со скрипом остановился возле нас, и на дорогу спрыгнул молодой шофер с кудреватым чубом и усиками.
– Сломался? – он быстро прошел к капоту.
– Да вот… – и Вадим опять разразился нецензурщиной.
Мужчины деловито возились с машиной и переговаривались.
– Давно ты у «дикарей» работаешь? – спрашивал молодой шофер. – Два года? И тебе до сих пор новую машину не дали? Я у «румын» полгода всего, и уже на новой, с конвейера. Не ломается, не глохнет. Никаких забот не знаю.
«Дикари», «румыны» – это что, интересно? Названия предприятий? Быть такого не может. Стало быть, неофициальные названия.
– Да я думаю уходить от них, – ответил Вадим, – пусть сами со своим старьем койлаются. Я что, другую автоколонну не найду? Говорят, в «гэвээсе» новые КАМАЗЫ пригнали – туда подамся…
А еще мне стало любопытно, как усатый парень так быстро вычислил, что Вадим работает у «дикарей».
– А как ты понял, что он у «дикарей» работает? – решилась я спросить.
– Да вот же, – засмеялся парень добродушно, – видишь, на бампере три полосы?
Я взглянула на бампер. И впрямь, одна за другой шли яркие полосы: зеленая, желтая и красная.