Роман Папсуев
Битва за Лукоморье. Книга 1
– Взять моего нового раба, – повторный приказ был в должной мере презрителен и равнодушен, а хлестанувшей гулей волшебной плети смертный видеть не мог, да и не до того ему стало.
Ужас перед господином перебил страх перед Охотником, и нечисть бросилась в бой. На открытом месте богатырь вряд ли бы отбил даже первую волну, но вставшего на обломках китежанина оставалось брать лишь в лоб, и было это непросто. Вещор с вновь закипающей злостью следил, как негодяй орудует своим мечом, вроде и неторопливо… но вот располовиненный гуль валится на своего безголового предшественника, следующий остается без руки, еще один подпрыгивает в надежде стянуть богатыря вниз, к себе… Свист клинка, отшатнувшееся тело. Голова на месте, только морды больше нет. Сбоку, пользуясь тем, что враг занят, подбираются сразу трое упырей, широкий мах щита, и сбитые с ног недотепы отлетают на вновь оробевших сородичей.
– Ну как, ушастые? – смеется со своих камней китежанин. – Взяли?
Гули мнутся, медлят, ну и ничтожные же создания! Насмешник ждет, невольно позволяя разглядеть свой меч, довольно-таки причудливый – со скошенным острием и рукоятью, напоминающей символ защиты души. Подобных царевич-опир не видел ни у деда, ни в Громовых Палатах. Что ж, китежанский трофей будет неплохо смотреться на стене будущего дворца, настоящего, величественного, не чета Огнегоровым норам… но передышке конец. Из лаза копной темноты неторопливо выплывает дородный стрига. Занятый парой вертких гулей богатырь новой угрозы не замечает, сейчас щупальца обхватят, спеленают ноги, и дело сделано.
– Живым, – холодно напоминает Вещор.
Он хочет увидеть страх в этих дерзких глазах, и он увидит! Уже совсем скоро. Щупальца стриги стремительны. Так нападают змеи южных земель, свиваются в кольцо и бросаются вперед. От них увернется разве что прыгучая степная рысь, но не человек. Щупальца рвутся к добыче и… врезаются в ловко подставленный щит! Стрига не отступает и тут же атакует вновь, со всей силы, догадавшись избрать своей целью окованные железом доски. До Вещора доносятся грохот и треск – доски не выдержали – всё, богатырь без защиты!
Обломки летят в морду подвернувшемуся гулю, и недотепа остается без глаза. Не беда, главное, стрига может бить без помех, и щупальца устремляются вперед, но их перечеркивает светлая полоса. Отсеченные от тела безголовые змеи, еще пытаясь извиваться, валятся к сапогам Охотника, а лишившийся «рук» стрига в растерянности замирает. Новый взмах меча – разрубленная надвое туша рушится вниз и лопается, растекаясь слизью, а китежанин продолжает орудовать своим клинком. И издеваться.
– Ну и клопов же ты наплодил… Уродище… Задохнуться можно…
Он без устали крутит и вертит мечом, будто окружив себя вторым, поблескивающим полупрозрачным щитом, и понукаемые Вещором гули падают вокруг дерзкого Охотника… Очередной упир, с уже хорошо заметным гребнем – кто-то из самых первых – отшатывается, половины черепа как не бывало.
– Эй, чернокнижник! Сам-то ты где? Не удрал еще?
Четверо гулей, мелко тряся ушастыми головами, пятятся назад. Они больше не хотят, они боятся… Ничего, пойдут!
– Меч взять не хочешь, морда меченая? – орет на все Укрытие подлец, рубя тянущиеся к нему руки. – Или не обучен? Зря… Оно полезно… А порой и… весело…
Все повторялось. Ночь колыхалась мертвой зыбью, упыри лезли вперед и гибли. Возле камней, на которых дрался китежанин, росла гора падали, но сам Охотник все еще был неуязвим. Для нежити.
Опир опустил глаза, творя заклятие, однако битва все равно отвлекала, не давая сосредоточиться на плетении чар, даже самых простых, вроде плети для упиров. Чернокнижники потому так и зовутся, что творить сильную волшбу без книги им трудно, а Вещор к тому же был в ярости. То, что сперва казалось немыслимой удачей, все отчетливей оборачивалось провалом, который не простят ни сморчок Огнегор, ни владычица Тьма. Потерять две дюжины гулей и стригу, да еще накануне выступления! Такое не скроешь, единственный выход – привести вместо них укодлака, пусть и с попорченной шкурой, и уже неважно как!
А кстати, как? Раскрыть книгу и отвлечься, оставив упырей без присмотра? Чтобы Охотник, расшвыряв разом утратившую пыл нежить, захватил врасплох в самый разгар заклятия? Сколько опытных чародеев погибло, не завершив своей последней волшбы! Нет, так рисковать он не готов. Что ж, обстоятельства оказались сильнее намерений.
Царевич-опир с ненавистью глянул на фигуру с мечом и прошипел:
– Убейте его!
* * *
Бой длился и длился, а упыри никак не заканчивались. Сосчитать навалившуюся на него нечисть у Алёши не выходило, но он точно положил больше, чем видел днем. Дикие гули вели себя как и положено тупым тварям: клацая зубами, лезли под меч, но как же их было много! А ведь обычно опир довольствуется от силы десятком гулей-рабов, а диких и вовсе при себе не держит, не говоря уж про стриг.
– Слушай, урод, а зачем тебе столько? Жрешь ты их, что ли?
Урод безмолвствовал, может, колдовал? Впрочем, забот лишившемуся щита китежанину хватало и без него. Теперь Алёше приходилось больше изворачиваться и еще быстрее работать мечом, держа тварей на расстоянии. Зато высвободилась левая рука, чем богатырь не преминул воспользоваться. Один из гулей, подобравшись слева, прыгнул чуть выше остальных, и Алёша, не раздумывая, со всей силы саданул кулаком снизу вверх по оскаленной морде, попав прямо под подбородок. Раздался хруст костей и треск разрываемой кожи, башка твари отлетела назад, закувыркалась, брызгая тухлой мертвой кровью, а безголовое тело рухнуло под ноги не столь бойким гадам. Те уже привычно отшатнулись, так что Охотник успел бросить взгляд на возвышение, где укрывался опир, и никого не увидел. Эх, жаль, не дошло вогнать уроду меж глаз метательный нож, пока он токовал! Сейчас уже поздно… Не достать, да и гули пошли вразнос.
Китежанин чувствовал, как покрывавшая его тело вязь словно бы остывала, а под ногами начинало хлюпать, да и оскаленные морды все чаще возникали возле самых сапог. Похоже, он своим мечом сооружает тварям лестницу. Ничего, отобьемся и колдунчика приголубим. Ну не сотня же их здесь, в конце концов! Даже вместе с краденными на погостах покойниками должно выйти меньше.
«Идут, – предупреждает далекий Буланко. – Чую… Змею чую».
Этого еще не хватало! Мало ему упырей с чернокнижником, так еще и змеевичи! А потом что? Триюда припожалует? Белый такой, цвета тумана…
«Заберу? Тебя заберу?»
– Нет, – произносят губы, и приказ обретает силу заклятия. – Карауль!
Два удара крест-накрест, две гнусные разрубленные башки. Хорошее место он выбрал, просто отличное! Чтобы колошматить лезущих из подвала гулей, лучше не придумаешь. Вот только змеи будут заходить с площади, окажешься меж молотом и наковальней, да и этот паскудник на своем насесте… Еще швырнет чем. Похоже, надо отходить и продолжать отбиваться, а там поглядим. Чернокнижник что-то подозрительно притих. В печаль такая гнусь без осинового кола в сердце не впадет, значит, колдует. Может, тех же змеевичей на помощь кличет… так что пора!
Заклятие было простым, коротким и надежным: до сложных чар Алёша пока не дорос, но особые сложности сейчас и не требовались. Разбуженный меч разгорался, словно клинок ловил лучи полуденного, ставшего вдруг переливчатым солнца, ловил и отбрасывал в оскаленные морды. Вошедшие было в раж упыри шарахнулись назад, будто налетев на невидимую стену. В залившем развалины сиянии что-то дергалось, металось, мельтешило… Щупальца! Еще один стрига – пытается прикрыть зенки змеями-«руками».
Переливчатый свет сдержит любую нечисть, жаль, гореть ему недолго. Скоро неистовое сияние померкнет, но отпущенных мгновений Алёше хватило за глаза. Череда быстрых ударов, прыжок, нога едва не срывается, но удержаться все же удается. Созданная рухнувшими в незапамятные времена камнями чудовищная «лестница» выводит на пустую площадь.
Ни змей тебе, ни худов, только вновь обнаглевшие гули прут по пятам да мертво светит треклятая березь, а Звездный огонь… Нет, до конца он не иссяк, а словно бы перетек в ровное ясное свечение, будто клинок раскалился добела. Врагов меч уже не ослеплял, зато сам сделался крепче и гибче булата, недаром ковался он из осколков упавшей звезды. Через четверть часа клинок станет прежним, но четверть часа и богатырская кровь способны на чудо, были бы враги… а уж их-то хватало!
Гады больше не боялись, и теперь им было где развернуться. Груда крупных устойчивых камней посреди площади на поверку оказалась сразу и хороша и плоха. Хороша, потому что Буланыш, если придется туго, прорвется сюда без труда; плоха, поскольку отбиваться придется сразу во все стороны. Гулей к себе лучше не подпускать, а стриг тем паче.
Приближающиеся твари сверху казались еще ниже и еще уродливей. Подползали враскоряку, огромными, разучившимися прыгать жабами, а за ними неторопливо и величественно, сверкая золотом волос, выступал чародей с раскрытой книгой в руках. Спустился-таки и собрался творить свою поганую волшбу! Впрочем, чернокнижник хоть бы и с книгой всяко слабей истинного мастера-колдуна. Куда хуже, что поганец заявился в окружении скрюченных жилистых фигур в броне – гулей-рабов, а это скверно. Особенно если твари еще и должным образом обучены.
Диких упырей тоже всё прибывало и прибывало, они что, всю площадь заполонить надумали? Гаже смерти не придумаешь, гаже и глупее, бедак бы побрал эту молодецкую удаль! А ведь учили в Китеже, учили… только богатырские замашки так просто не избыть. Вперед на врага – это по-нашему, по-великоградски! А то, что врагов этих и впрямь не счесть…
Справа от чародея что-то блеснуло. Будто заиндевевший стог ожил или, того верней, груда железа. Стриги сегодня уже были, но этот красовался в кованой броне, а такую с ходу не разрубить. Эх, как неудачно со щитом получилось, а вот нечего было хватать первый, что под руку попался!..
Свистнула стрела – мимо. Вторую Алёша ловко, по наитию, отбил мечом, благо в Китеже этому трюку долго обучали. Становилось вовсе весело, как бы только от такого веселья не захмелеть!
Оттяпать очередную башку, отскочить, обернуться. Два гуля-раба возле чернокнижника держат короткие луки. Стрелки паршивые, сразу видно, но и дурная стрела дорогу порой находит.
«Пора? – почти кричит Буланко. – Мне пора?!»
– Жди!
Ну да, не все продумал… Надо было раньше головой работать, в самом деле надо, но что сделано, то сделано. Сейчас думать некогда, сейчас в ход идет богатырская неутомимость, воинская прыть да тренированное тело Охотника. Удрать он еще успеет, а сдохнуть тем более, только этого не будет! Уж больно место гнусное, а патлатый этот и того гаже. От рук такого хлыща-недоучки помирать? Ну уж нет!
* * *
Китежанин больше не зубоскалил – утомился, но Вещора это почти не радовало. Слишком много потерь, слишком мало времени, и еще Пыря крутится под ногами… Да, шутик пригнал на подмогу Огнегоровых рабов – лучников и ловцов, да, проследил, чтоб на троих лучших стриг надели броню. Да, караулит, пока господин роется в книге в поисках заклятия, но что верткий надзорник донесет Огнегору и что мерзкий сморчок доложит Тьме? Последняя и единственная возможность оправдаться – укодлак, но и эту заслугу могут отобрать.
– Он бойгатырь, – не замедлил напомнить о себе Пыря. – Он не устайот. Он врейдит. Найдо ойстановить.
– Я знаю, что мне делать. И отправь этих бездельников в бой.
– Усех?
– Трое могут остаться.
Огнегоровы рабы подсобят стриге занять китежанина, пока готовится волшба, а здесь от них проку мало.
Вот она, нужная страница, неспешно наливается багровыми буквами. Всё почти готово, еще несколько мгновений – и на китежанина обрушится смертельное заклятие, сильнейшее из тех, что есть в книге. Охотник-богатырь не почувствует смерти, он умрет в бою и очнется покорным, хоть и могучим рабом. Его минуют последний ужас и отчаяние, которыми в иных обстоятельствах можно было бы насладиться, но здесь и сейчас лучше не рисковать. Это не последний Охотник и не последний богатырь на Руси! Впереди у Вещора множество побед, их ничто не омрачит и никто не отберет, теперь же надо действовать разумно и наверняка.
– Отойди, – взгляд и слово Вещора, обращенные к Пыре были надменны. – Ты мешаешь.
– Он… Он ойпасен.
– Отойди.
Чары готовы, а богатырь, хоть и посек половину огнегоровых недоумков, именно сейчас очень удачно занят стригой. Защищенная доспехами туша неожиданно быстро крутится вокруг Охотника, заставляя того отплясывать какой-то безумный танец. Когда мысли заняты боем, от чар не отбиться, даже если знать, как, но не китежскому бродяге отразить лучшее заклятие царевича-опира. Багровая мерцающая дымка стекает с на мгновение ставшей пустой и гладкой страницы и роем мошкары стремительно несется к богатырю. Один вдох – и все будет кончено. Победа без торжества – это полпобеды, но другого выхода нет. Впрочем, немного радости получить всё же можно. Если уловить последний толчок чужого сердца.
Вещор Красный подался вперед, ловя и запоминая каждое движение своего врага, как раз отсекшего у стриги одно из щупалец и удачно развернувшегося к подоспевшей наконец погибели. Багряный рой достиг лица богатыря и, как и следовало, угас, впитав в себя жизнь… но китежанин не упал и даже не покачнулся.
Что такое? Вещор невольно потряс головой, не понимая, почему богатырь всё еще жив. Такого просто не могло быть!
Охотник же, не прекращая боя, глядел на Вещора. Нет, куда-то выше, и он был если и не напуган, то поражен.
Обернуться царевич-опир не успел, только почувствовал чудовищный по силе толчок и увидел выходящее из своей собственной груди грязное острие…
* * *
Проклятые гули вовсе с цепи сорвались, но богатырская кровь есть богатырская кровь, Алёша и не думал уставать. Только внезапно ожила китежская вязь, предупреждая о волшбе, да в глазах полыхнуло багряным… Правда, только раз – и сразу прошло. Ощущение было не из приятных, и Алёша его хорошо, даже слишком хорошо знал. Оставив хоть и одоспешенного, но всё-таки уязвимого стригу без щупальца, а слишком шустрого гуля – без башки, Охотник развернулся к главному врагу, за плечом которого внезапно поднялась огромная тень, рогатая и… светлая!
Ни оценить подоспевшую к поганцу подмогу, ни тем более сообразить, что делать, Алёша не успел. Непонятный рогач размахнулся, и… нанизанный на гигантский кол опир, выронив свою черную книгу, рухнул на колени. Громко и гнусно взвыли гули-рабы, чуть в стороне от колдуна вновь полыхнуло, на сей раз грязно-рыжим, и тут же сбоку, из-за разрушенной арки стрелой вылетела вторая белая фигура. Вроде женская. Вроде с каким-то серпом в руках, заметить больше Охотник не успел: очухавшемуся стриге приспичило полезть в бой. Пришлось снова выплясывать, выжидая, когда удастся попасть мечом меж пластин брони. Под ноги сунулся очередной упырь, о которого очень кстати споткнулся однолапый стрига и завалился чуть в сторону, прямо под удар. Всадив меч в открывшийся наконец упыриный бок и отпрыгнув от струи вонючей слизи, китежанин взлетел на самый верх каменной груды и наконец огляделся.
Замеченные Буланко змеи так и не появились, а упыри… упыри, позабыв про Охотника, заметались, однако их замешательство длилось недолго. В Китеже учили, что дикие гули, внезапно лишившись хозяина, удирают, а гули-рабы очертя голову кидаются на убийцу. Правильно учили. Трое жилистых вертких гадов насело на непонятного рогача, будто псы – на кабана. Убийца чернокнижника неуклюже топтался среди быстрых врагов, орудуя чем-то вроде кузнечного молота. Пока ему удавалось отмахиваться, хотя с местом для драки белый худ и промахнулся: ни спину прикрыть, ни оглядеться.
Еще одна заваруха вскипела у входа в подземелье, куда ринулись дикие гули. То ли дыра оказалась слишком узкой для удиравшей толпы, то ли кто-то с кем-то сцепился. Разглядеть, что творится за спинами лезущей друг на друга нечисти, богатырь не мог, да и не его это было дело. Ну не поделили что-то бедак с чернокнижником, ну ударил один другому в спину, и ладно! Чем меньше погани, тем лучше. Пусть мутузят друг друга, потом разберемся, но вот белая «жница»… Такое могло и померещиться, а если нет?
Алёша выровнял дыхание, неспешно спустился до середины груды и сиганул вниз, рассчитав так, чтобы оказаться между двух и не думавших стихать схваток. Прыжок вышел удачным, хотя, приземляясь, китежанин ненароком пнул что-то круглое, оказавшееся отсеченной патлатой головой. Оттяпали, значит? Ну и бедак с тобой!
Думать о теперь уже бесповоротно мертвом колдуне было некогда. Выхватив метательные ножи, Алёша одно за другим посылал острые лезвия в гребнистые затылки врагов, и упыри подыхали уже навсегда, так и не поняв, как и откуда их бьют. Последний нож еще несся к цели, а китежанин переметнул в правую руку меч и чуть ли не по собственным следам бросился к подземельям, топча отсеченные лапы и отшвыривая головы. Перед глазами возникла очередная серая горбатая спина, словно приглашая от души рубануть, Охотник и рубанул. Гад, издав булькающий клекот, рухнул. В образовавшемся просвете плетью метнулась длинная коса: девушка с серпом и впрямь существовала. Мало того, она перекрывала вход в подземелья и на нее наседала добрая дюжина обезумевших после гибели хозяина упырей.
* * *
Статная девушка вроде и неспешно занесла руку и… одним ударом снесла мерзкую ушастую башку. На сей раз Алёша смог разглядеть длинное, чуть изогнутое лезвие на короткой рукояти – все же не серп, больше на косу с короткой рукоятью похоже. «Сильна», – не мог не одобрить Охотник, но, вообще-то, дела у «жницы» шли не бойко. Особенно когда подоспел огромный стрига, у которого щупальца и те были защищены железными пластинами, а на их концах поблескивали стальные острия. И тварь орудовала ими как заправский мечник! Вот же…
Серп-коса против меча – безнадежно, а в стриге еще и пудов[10] шесть чистого весу, не считая брони, да и натаскали его, похоже, на совесть…
Девка увернулась от ставшего клинком щупальца, освободив дорогу паре гулей, со всех ног рванувших к норе.
– …ёнка! – взревело за спиной. – …ись!
«Жница» попыталась отмахнуться, какое там! Вошедший в раж стрига пер вперед осенним лосем, но Алёша исхитрился-таки вклиниться меж ним и смертницей. По науке свет меча должен гнать оставшегося без хозяина, а значит, и без волшебной защиты, стригу в нору вперед гулей, но упырь наукам не обучался и, что ему положено делать, не знал.
Он нападал и отбивал удары китежского меча своими щупальцами, не забывая высовывать мерзкий склизкий язык с костяной иглой на конце. Оттеснить тварь от «жницы» Алёше удалось, но дальше стало не до шуток. Закованный в крепкую броню, которую никак не мог рассечь даже зачарованный клинок, стрига не позволял к себе приблизиться, с силой отбивал удары и при любой возможности выстреливал языком, целя в лицо. Приходилось уворачиваться, рискуя поскользнуться и то и дело спотыкаясь о тела дохлых упырей.
«Я нужен? – снова кричит Буланко. – Я бегу?!»
– Нет!
Рядом, воя, пронесся ошалевший от ужаса дикий гуль, китежанин не глядя махнул мечом и не попал. Лезвие стремительно гасло – звездная волшба почти иссякла. Выругавшись, Охотник покосился на «жницу», та всё еще воевала с парой тварей и вроде пока справлялась. Еще один взгляд – рогатый-то, похоже, своих противников одолел, вон последнего уродца доколачивает. А ведь стрига для эдакого молотилы должен быть ничем не лучше гуля… вот и попробуем!
Алёша чуть сдвинулся в сторону, и увлеченный боем вражина повернулся следом, окованные щупальца без устали полосовали воздух. Еще один шаг вбок, и еще. Тут под сапог что-то попало, и китежанин покачнулся; совсем немного, но стрига ринулся вперед, раззявив слюнявую пасть. Успев отшатнуться, Охотник в ответ со всей силы пнул упыря в брюхо, и тот, отлетев назад, грохнулся на спину, задрав свои ножищи. Правда, тут же вскочил. Знакомство с богатырским сапогом, похоже, выбило из твари часть боевого духа, так как, поднявшись, она попятилась, продолжая беспорядочно отмахиваться щупальцами. Вздев меч для удара, Алёша шагнул вперед, норовя зайти сбоку. Стрига отступил еще немного, затем остановился и зашипел, но перейти в атаку ему было не суждено. Ночь вздыбилась огромной рогатой тенью, и на шлем гада обрушился громадный молот, вбивая голову внутрь тела.
Отскочить от разбухшего в огромный шар чудища, прежде чем оно лопнет, китежанин хоть с трудом, но успел. Громко и при этом глухо хлопнуло, брызнула во все стороны смердящая жижа, и тут же грохнули о загаженные плиты пустые доспехи. Алёша не сразу понял, откуда взялся отлетевший к его ногам наконечник копья, потом сообразил: острая насадка украшала конец стригова щупальца. И ведь находятся среди кузнецов выродки, что куют такую дрянь!
Охотник отвел глаза от груды железа и свободной рукой поправил шлем. Упырей поблизости не осталось, шум боя за спиной тоже стих, но отдыхать было рано. По ту сторону зловонной лужи, тиская руками толстую рукоять молота, высился тот, кого Охотник считал то бедаком, то худом. Тот, по чьему следу шел. Тот, кого видели местные… и он на поверку оказался чем-то вовсе несусветным. В плечах – косая сажень, руки, похожие на лешачьи, ножищи с огромными копытами, и… бородатая козлиная башка, на которой красуются аж четыре изогнутых рога. Глаза светлые, и зрачки не козлиные, а круглые, человечьи. Взгляд разумный, но хмурый и недоверчивый.
Непонятный великан водил розоватым носом из стороны в сторону, шумно выдыхая облачка пара; не нападал, но спиной поворачиваться к нему не тянуло. Китежанин и не оборачивался, пока позади не звякнуло. Совсем тихонько, однако тренированное тело само шагнуло в сторону и развернулось к тому, что могло оказаться опасностью, но это была всё та же девушка. Не проронив ни слова, она прошла мимо напрягшегося Охотника к хмурому рогачу и, высоко подняв руку, ласково провела ладонью по белой щеке.
Пользуясь тем, что непонятные союзники занялись друг другом, Алёша быстро глянул на место недавней схватки. Так и есть: «своих» гулей девица прикончила, а вот что бы было, не успей он отскочить и окажись красотка с серпом за спиной? Могла ведь походя и по шее рубануть. Могла, но рубанула бы?
Как бы то ни было, живых на площади теперь осталось лишь он да эти двое. Разгоряченный великан угрюмо сопел, «жница» что-то тихо говорила ему, будто успокаивала, затем обернулась. В руках она держала причудливую серп-косу с короткой рукоятью и длинным шипом в навершии. Глаза девицы светились расплавленным янтарем, оранжевые искры пробегали и по тонкому пояску под высокой грудью; на белый лоб падали выбившиеся из-под повязки пряди, а светлое платье с высокими разрезами на бедрах было сплошь забрызгано той липкой дрянью, что заменяет упырям кровь. И она, кажется, не дышала. Пар, во всяком случае, из приоткрытых губ не вырывался.
Час от часу не легче… Похоже, угораздило встретиться с мертвячкой, к тому же владеющей волшбой. Китежанская вязь молчала, значит, не чуяла ничего опасного, и все равно стало неуютно.
– Буланыш, – шепотом велел китежанин, – пора.
Верный друг ждать себя не заставил. Он лихо выскочил на площадь, но тут же перешел на шаг, принюхиваясь и досадливо прядая ушами.
«Всех поубивал? Ни одного мне не оставил?»
– Уж прости, дорогой, сам справился, – всё так же шепотом покаялся Алёша, медленно отступая. – Ты молодец, что дождался, умница! Всё сделал правильно.
«А коль бы прибили тебя? – не поддался на лесть Буланко. – Идем? Мерзко тут. Не хочу».
– Пожалуй. – Алёша поискал глазами, чем бы отереть меч, и, разумеется, не нашел.
Гули плащей не носили, разве что колдун, у которого еще нужно забрать книгу. Оставлять эту гадость без присмотра не полагалось ни в коем случае, как и упырей, немалое число которых прорвалось в норы под развалинами. Вылезут завтра или будут отсиживаться со страху в подземельях?
«Идем?»
– Прежде скажи, змей или еще кого не чуешь?
«Чую. Змея тут. И козел, а худа нет. Идем?»
– Козел, говоришь?
«Что я, козла не узнаю?»
Без козла конюшня не конюшня, тут конь нипочем не обознается, но про обертунов-козлов никто не слыхал. Остается переворотень, причем наговоренный. Жертва черной волшбы, некогда угодившая в колдовскую ловушку. В Китеже о них говорили, но это был настолько редкий вид оборотней, что Алёша и не думал когда-нибудь встретить подобного, потому сразу и не узнал. А ведь в Закурганье он почти догадался, да пузатый Антон сбил с мысли разоренными погостами, а потом думать стало некогда.
«Змея, – напомнил придвинувшийся к хозяину Буланко. – Не хочу, мерзко. Идем?»
– Точно змея?
Ответом было фырканье не то чтоб злое, но раздраженное. Алёша и сам убрался бы с радостью, да надо было сыскать поганую книгу, осмотреть побоище и понять, зачем сюда заявились эти двое и можно ли повернуться к ним спиной.
Переворотня с мертвячкой, похоже, осаждали схожие мысли. Рогач успел водрузить на плечо молот, девушка так и сжимала свое причудливое оружие, но ее глаза словно бы меркли, поясок тоже гас… Нет, не поясок, змея! Так вот кого учуял Буланыш. Алёше-то в запале боя подумалось про змеевичей, а тут именно змея. Обвивающая ребра прямо под грудью, заходящая за шею и уходящая головой за пазуху, к груди, на которой висит знак защиты души.
Нечисть такой оберег надеть не может. Значит, не зло, но во имя Белобога, что? И кто? Чародейка? Или все же мертвячка? И то и другое?
Сколько они стояли, изучая друг друга, будто воины или дикие звери, еще не решившие, быть ли битве, Алёша не понял. Первой опомнилась девушка. Что-то буркнув под нос, она пошла к площади, а переворотень, напоследок бросив на Алёшу угрюмый взгляд, побрел за ней. Похоже, бой закончился, не начавшись.
Алёша проводил странную пару взглядом, достал из малой седельной сумки невесть как там оказавшийся бабий платок, тщательно вытер лезвие меча и убрал его в ножны, затем настал черед метательных ножей, которые сперва пришлось вытаскивать из трупов. Бросив промокшую насквозь тряпку под ноги, китежанин оглянулся на случайных союзников. Те, похоже, были заняты какими-то своими делами.
«Гадко, – взялся за свое Буланыш. – Идем?»
Уехать, не разобравшись? Алёша так бы не поступил, даже не будь надобности искать колдовскую книгу. Девушка с переворотнем что-то сосредоточенно разглядывали, и китежанин неспешно двинулся к ним. Сзади тут же зацокало: Буланко был не из тех, кто отпустит хозяина ко всяким змеям.
* * *
Никто ничего нарочно не рассчитывал, но сошлись они возле безголового колдуна, в спине которого торчал внушительный кол. Козел шумно дышал, девушка молчала. Начинать разговор они не торопились, ну на нет и суда нет, можно и первым заговорить, венец с головы не упадет. Охотник бегло оглядел землю возле тела и, не приметив книги, кивнул на кол:
– Осиновый?
– А то, – важно откликнулся козел. – Осина что надо. Сто лет росла да выросла!
Так и есть – наговоренный переворотень, раз человечьим языком разговаривает.
– Как звать тя? – с негаданным дружелюбием вдруг пробасил переворотень, то ли одергивая рубаху, то ли проверяя широкий с бляхой пояс.
– А тебя?
– Я первый спросил! – тут же насупился рогач. – Что с Китежа, видим, не слепые.
– Вот и ладно, зовите Охотником. А тебя, коль не назовешься, придется Козлом Микитичем.
– Чё-ё-о-о-о?! Да ты!.. Да я тя!.. – Рев переворотня сделал бы честь быку, но Алёша лишь усмехнулся.
Зато отозвался Буланко – подался вперед, красноречиво прижав уши и вытянув шею. Переворотень конский намек понял, замолк и обиженно засопел.
– Иван он, – впервые подала голос «жница», – Иванушка. А я – Алена.
– Ты чё?! – теперь Иван орал на спутницу. – Мы его спасли, ему первому и называться!
– Что мы его, что он нас, всё едино. – Она говорила, почти не разжимая губ. – Сегодня встретились, завтра разойдемся.
– Меня Алёшей зовите, – резко бросил Охотник. – Не приметили, много погани ушло?
– Не-а. Но спервоначалу сотни три было, – уверенно объявил Иванушка. Долго злиться он, похоже, не умел. – А то и все десять.
– Сотни три нас бы тут затоптали.
– Что три, что десять, всё едино… – Алена без видимых усилий выдернула из чернокнижника кол и вручила спутнику. – Завтра спустимся да приберем. Всех приберем…
– И березь свалим, а то ишь, выросла! Лес пужает… – добавил переворотень, любовно обтирая свое оружие полой содранного с колдуна плаща. – А сейчас уморился я что-то, да и пить хоцца…
– Иван, – слегка повысив голос, начала «жница», но переворотень, оставив кол с молотом, уже сорвался с места и воистину козлиными скачками дунул прочь.
Алена заскользила взглядом по дохлой нежити. Китежанин покосился на Буланко, тот стоял спокойно, ловя ноздрями слабенький ветер, «мураши» тоже знать о себе не давали. Пора было убираться, но сперва – отыскать книгу. Охотник потер натруженную в бою руку и неторопливо двинулся по кругу от падали к падали. Колдовская пакость отыскалась у края уже подсыхающей лужи, некогда бывшей стригой, а до того неведомым человеком. То ли самоубийцей, то ли еще кем, сгинувшим до срока и по-дурному.
«Гадко, – счел нужным сообщить свое мнение конь. – Не бери, не повезу».
Черный том холодно поблескивал, будто на небе светила полная луна, и один угол его казался опаленным. Где-то здесь после смерти колдуна и впрямь здорово полыхнуло. Еще одна загадка… Не много ли?
– Отойди, – вдруг велела подошедшая Алена. Она успела подобрать голову колдуна и теперь держала ее за длинные волосы. – Или не отходи.
Алёша предпочел отойти. Не из страха – чего им с Буланышем бояться? – из любопытства. Странная девушка кивнула и тронула висящий на шее знак, который словно бы вспыхнул. По пояску-змее побежали уже знакомые искры, стали наливаться светом и глаза.
– Отвернись.
– Или не отвернись.
Ни улыбки, ни ответа, только черная книга взрывается ярким огненным цветком. Мгновение, и на месте увесистого томика лишь тлеет кучка пепла. Вот и всё, китежанские мудрецы остались без добычи.
– Зря ты, – беззлобно укорил Алёша. – Ее надо было показать знающим людям.
– Зачем?
Вопрос застал врасплох, и Охотник без особой уверенности буркнул:
– Так нужно.
– Не мне. И не тебе.
Будь она человеком, Алёша бы ей объяснил и зачем везти в Китеж найденную погань и как говорить с Охотниками, но чего спорить с мертвячкой?
– Твои дела? – Китежанин взглядом указал на отрубленную башку. – Косой?
– Да, – поняла и подтвердила она. – Так нужно.
– Не мне.
Нет, она не улыбнулась, разве что взгляд стал не столь отрешенным.
– Не тебе. Мне. А тебе пора.
– И впрямь. Попрощаюсь с Иваном да поеду.
Иван ждать себя не заставил, ровно слышал. Переворотень тащил здоровенную торбу, похоже, ту, что приметил глазастый Еремей. Шмякнув ношу рядом с молотом и колом, Иван с опаской покосился на Буланко и полез в свою суму. Как оказалось, за флягой, что в обычных руках сошла бы за пусть и маленький, но бочонок. Резко запахло явно не лучшей брагой, Буланко неодобрительно захрапел и мотнул головой, но Иван был не столь разборчив. Сделав несколько немалых глотков, он довольно крякнул, вытирая бороду, и тут же получил от Алены по руке: «жнице» тоже бывало не все едино…
