Почти до середины Билека, первого месяца осени, убегал из дома по пятницам сын садовника, и каждый раз он приносил с собой гостинцы для своей собеседницы. То пригоршню сухофруктов, то заморский плод. То диковинных сладостей с южных земель.
Молодые люди часами смотрели, как Безликая Свирь зажигает на ночном небосводе звезды. Наблюдали, как величественная луна меняет свой лик, превращаясь в месяц, болтали часами напролет. Иногда до самого рассвета.
Дочери Бая, родившейся с меткой Безликой и выросшей под строгим присмотром нянек, было безумно интересно всё. Алишер узнал, что Замира никогда не покидала пределы байского дома, поэтому с удовольствием и подробностями рассказывал ей об Оштоше, его базаре и мастеровых улочках.
Девушка слушала его рассказы, а юноша купался в её взгляде, бездонном как расселены первородных скал и теплых, как летняя ночь.
Алишер и мечтать не мог о том, чтобы коснуться белоснежной кожи красавицы. Мысли о ней сводили его с ума. Только рядом с ней он чувствовал себя так, будто сад Юсуфбея на самом деле Джаннат.
Иногда Замира, особенно когда Алишеру удавалось развеселить её какой-нибудь смешной историей, пела ему ту песню о великой любви. Песню Безликой о её просьбе к первому султану людей Ибрагиму, до того, как отвергнутая им, она спустилась в подземное царство и скрыла свою красоту хиджабом смерти.
Ее голос, словно жемчужный водопад, журчал в тишине летних ночей под аккомпанемент цикад и кваканье озерных лягушек. И молодым влюблённым казалось, что ничто и никто не сможет нарушить их идиллию…
Во вторую Жомгу Билека один из стражников, обходивший стену дозором, заметил промелькнувшую тень. Они проследили за нарушителем до озера, и едва Алишер уселся на склонившийся до земли ствол плакучей ивы, на него набросились нукеры бая.
Юсуфбей был в ярости от того, что кто-то осмелился проникнуть в его владения. Он, оставив ужин, лично отправился к озеру, чтобы допросить наглеца.
Сначала мужчина хотел забить его кнутом насмерть, но алчность взяла верх, и, подойдя к берегу, Юсуфбей уже решил судьбу преступника. Оставалось лишь выяснить, с какой целью злоумышленник проник в его сад.
Алишеру больно выкрутили и связали руки за спиной, поставив на колени перед хозяином дома.
– Ты кто такой? И зачем явился сюда? – вопрос Юсуфбея утяжелил удар сапогом по ребрам, от чего у сына садовника сбилось дыхание, а лёгкие свело от боли. – Отвечай! Или я живьем с тебя кожу сдеру!
В подтверждение угрозы Алишеру растянули руки и привязали к иве.
– Говори! И твоя смерть будет легкой! – взревел Бай, раздосадованный упрямством мальчишки.
Алишера не пугали угрозы владыки, он отчаянно пытался отыскать способ не выдать Замиру и не навлечь беду на свою семью, но мысли из-за ударов стражи отказывались выстраиваться во что-то логичное и разумное.
Рубаху на плече Алишера разорвали, а начальник караула сделал глубокий надрез на плече. Юноша знал, что будет дальше. Был свидетелем, как с осужденного содрали кожу на площади, и предполагал, какие это причинило несчастному му́ки.
Страх окутал сознание юноши, ведь нестерпимая боль могла заставить его выдать тайну.
– Я слышал, что в озере живет нимфа небывалой красоты. Её песни нежны и прекрасны, а ещё, если застать её врасплох, она выполнит любое желание! – затараторил носильщик, надеясь, что Бай не распознаёт в его словах лжи. – Я сын вашего садовника Маруфа. Он захворал. И я хотел поймать нимфу, чтобы она даровала отцу здоровье.
Юсуфбея поднял руку, и в повисшей тишине Алишер услышал облегченный девичий выдох в кустах. Сердце носильщика дрогнуло, ведь не он один мог услышал это.
Замира очень нервничала и переживала, рискуя выдать себя шорохом или неловким движением.
Юноша снова решил спасти возлюбленную, и что есть мóчи закричал, изображая раскаяние:
– Простите Владыка, я не ради корысти! Отец даже не знает, что я сюда отправился!
– Ты чего? Совсем с головой не дружишь? Какого шайтана, какие нимфы? Ты дурак? – Бай не понимал, издевается сейчас парнишка или говорит правду.
Мужчина уже собрался отдать приказ и лишить наглеца жизни, но Безликая решила, что для Алишера ещё не наступил его час, и помощь пришла оттуда, откуда он не ждал.
– Он на самом деле юродивый. Я знаю его. Он на Базаре носильщиком подрабатывает. Здоровый, но Небеса не одарили его разумом. Сам видел, как этот парнишка вчера торговался с северянами за диковинные ягоды, выложил за них почти пять монет. Сказал: «для нимфы». Пять монет! Половина недельного заработка. На них лепешек на неделю купить можно было… – протараторил стражник и замолк, опустив голову под суровым взглядом своего владыки.
– Проверьте, здесь ли ягоды! – скомандовал Бай, и с юноши тут же содрали рубаху. Свёрток с раздавленными от ударов ягодами вывалился под ноги Юсуфбея.
– Продайте его Магрисканцам, они хорошо платят за крепких рабов, – мужчина сплюнул в сторону носильщика и двинулся восвояси.
***
Невольничий рынок располагался в самом дальнем углу базара рядом со скотным двором и туалетами.
Работорговля не особо приветствовалась султаном, но и запрещать он её не спешил, предпочитая получать мзду вместо теневого оборота невольников. Прямо из подвала Алишера выволокли на рынок.
Юноша смирился с судьбой и уже не обращал внимания на крики толпы или оценивающие взгляды торговцев живым товаром. Колодки сменили тяжелые кандалы, но так рукам вернулась подвижность. Тело болело от вчерашних побоев. Алишер стоял в одном ряду с остальными несчастными.
Всего рабов насчитывалось немного, впрочем, как и самих желающих их приобрести, так что аукциона, на который рассчитывал Юсуфбей, не вышло. Всех рабов купил скопом торговец из Согдинии.
После проведения всей бумажной волокиты, рабов сковали по двое и через весь город повели к пристани на Дарьё. Когда в толпе мелькнуло постаревшее в одночасье лицо матери, Алишер дернулся и получил свой первый удар невольничьим кнутом.
Кнут оставил глубокую рану на лице юноши, обезобразив и без того не слишком привлекательное лицо носильщика. Мать ещё долго смотрела в след неразумному сыну, и Алишер чувствовал это всем нутром, кожей и душой.
Он не знал, как ответить на её немой вопрос: «Почему?»
– Теперь ты – Битый, это твоё новое имя. Зови меня Аксак, – подал голос лысый мужчина, шедший с Алишером в сцепке. – Поверь мне, так будет легче. Забудь свое настоящее имя, ну, а если достанет смелости, храни и не называй его никому. Тогда у тебя появится собственная тайна. Свое сокровище. Старое имя всегда будет напоминать тебе о том, чего ты лишился. О том, кем ты был и чем владел. Только от этого сходят с ума. Теперь мы – рабы, собственность, и лучше забыть о прошлом.
– А как ты попал сюда, Аксак? – спросил юноша, стараясь отвлечься от тяжёлых мыслей.
– Никогда не спрашивай раба об этом! Это табу, – злобно рявкнул мужчина и больше не проронил ни слова.
Жгучая и саднящая боль от раны на лице постепенно затмила боль от побоев, но Алишер не жалел о своем поступке, понимая, что своей участи ему все равно было не избежать.
Зато он спас честь запавшей в его сердце дочери Юсуфбея, девушки, носящей знак самой Табигати. В душе парень надеялся, что совершил благородный поступок и в награду от Безликой получит быструю смерть.
Отягощенный этими мыслями, он не заметил, как ступил на помостья Согдинийской галеры. Новоприбывшим дали по бурдюку воды и по паре вареных клубней Чалбара – местной брюквы, а затем рабы заполнили пустующие места за веслами.
Алишеру досталось место у самого прохода между бортами. Кандалы обвили весло, а удар молота наглухо вогнал длиннющий штырь в древо, напрочь связывая гребца с ещё двумя несчастными, сидящими ближе к борту.
Ближний к носильщику мужчина выхватил из его рук клубень и поспешно запихал его себе в рот. Алишер не успел даже возмутиться, как кнут ещё раз полоснул по его телу, и на этот раз удар пришелся по голой и потной спине носильщика.
Вору досталось сильнее, и он завизжал, схватившись руками за щеку.
– Команды жрать не было! Еще одна такая выходка, и на твой чучак будут ловить жеена! – прогремел голос надсмотрщика, и сосед Али вжался в скамейку, закивав головой. – А ты запомни, новенький, кто зевает, тот – голодает!
Зазвучал барабан, и рабы налегли на весла. Алишер быстро потерял счет времени.
Яркое палящее солнце жгло спину, бока покрылись бордовыми синяками от сапог нукеров Юсуфбея, а раны от ударов кнута кровоточили и причиняли нестерпимую боль, особенно когда в них попадал пот. Во рту пересохло.
Юноша отпустил весло и нащупал бурдюк, но успел сделать лишь пару глотков живительной влаги, как щелкнул кнут, и на спине появилась ещё одна рана.
Алишер едва не выронил драгоценный сосуд, чуть не задохнувшись от новой порции боли. Надсмотрщик с ехидным оскалом занёс руку вверх, собираясь нанести ещё один удар, но замер в этой позе, услышав властный голос капитана.
– Ты что творишь, урод? Он – единственное более-менее ценное приобретение! Это мои рабы, а не твои гребцы! Тронешь ещё одного, велю прибить твою поганую тушу к носу корабля! Это научит остальных уважать собственность купцов.
– Ка… капитан… – проблеял бугай с хлыстом, испуганно вжав голову в плечи.
– Напоить, накормить. И привести в порядок! Моё имя под контрактом! Что ты будешь делать, когда его раны загноятся?
– Но я…
– Учти, если он не доедет до Согдинии, ты займешь его место на помосте! Понял меня? Они не просто рабы, они – мое богатство, которое превратится в золото, лишь на рынке в Согдии! Кто заплатит за дохлых и немощных? Тупая твоя голова! Немедленно обработай ему раны!
– Чем? – уточнил надсмотрщик, побледнев ещё сильнее.
– Да хоть языком лижи, если не знаешь чем! Тупица! Пусть помочится во что-нибудь и протрет. Дебил бестолковый! Тебе бы только ишаков погонять. Ты что, первый раз на борту?
– Второй…
– И походу последний. Займись моими деньгами!
Капитан скрылся в тени каюты, а надсмотрщик поспешил выполнять полученные указания.
Судно легло в дрейф, но якорь не бросило, безвольно скользя вслед за течением.
После ночного происшествия все во дворце словно сошли с ума. Юсуфбей устроил внеочередную проверку своим слугам, но после того, как стража увела нарушителя на рынок, негодование хозяина постепенно сошло на нет.
Однако последствия взбучки были видны не вооружённым глазом даже по количеству блюд, поданных на завтрак его дочери. Ахнея не притронулась к еде, ожидая свою подопечную к столу, но девушка задерживалась.
Уже остыл не только чай, но и яйца с пирожками, а фрукты утратили блеск первой свежести.
Няню очень обеспокоило отсутствие за завтраком дочери Юсуфбея, и сердце подсказывало женщине, что Замира каким-то образом причастна к вечернему происшествию.
А ещё кормилица чувствовала, что последнее время с её подопечной творится что-то неладное. Побеги из дома по пятничным вечерам могли закончиться огромной бедой, но своевольная Замира не слушала предостережений няни и не боялась нарваться на гнев отца.
С этим надо было что-то делать. Сердце старой женщины обливалось кровью при мысли о том, что её упрямая девочка вляпалась во что-то не очень приятное.
Набравшись смелости, кормилица поднялась к Замире в опочивальню и застала ее в истерике и слезах.
– Что случилось, милая? Страшный сон?
Девушка бросилась на шею няне, не в силах удержать в себе всю боль переживаний, что скопилась в душе с прошлого вечера.
– Понимаешь, я всего лишь хотела развлечься немного! Я заставила его приходить в сад, а он… Я честно не знала, сколько стоят его подарки. Он на базаре диковинки на последнее покупал… какая же я дура… ведь не все же в роскоши живут… – произнесла Замира, рыдая навзрыд и уткнувшись лбом в плечо кормилицы. – А вчера его поймали. Били и заставляли рассказать, зачем он пришел в сад, а он… Он меня выгородил! Ему отец даже кожу хотел содрать, но он все равно не выдал. Почему!? Это ведь я ему приказала приходить… Я думала, что все мужчины злые и хитрые, как Иблис, а он… – слова девушки слились в бессвязный вой, и Ахнея заботливо погладила её по голове, сама едва сдерживая слезы. – Когда отец про причину спросил, я так испугалась, думала мне конец, а он им про озерную фею… а отец его в рабство… Это моя вина! Я его жизнь погубила… Почему он так поступил? Знал же, что за это будет… и все равно…
Замира рыдала и пыталась понять, почему этот парень так поступил?
Зачем пожертвовал собой, хотя мог просто раскрыть правду и вернуться к своей семье?
Да, Алишер не избежал бы жестокого наказания, но остался бы жив и не потерял возможность видеться с родными и близкими.
Означает ли поступок юноши что-то особенное?
Значит ли это, что в его сердце так же поселилось странное, но приятное чувство, которое заставляло душу Замиры замирать от счастья при каждой встрече с парнем?
– У вас с ним была близость? – едва слышно задала вопрос кормилица, когда истерика у дочери Бая немного поутихла.
– Нет! – воскликнула девушка в ответ, и в её взгляде при этом отчетливо отобразилась обида за задетую гордость и самолюбие. – Как ты смеешь так обо мне думать! Он даже пальцем меня не коснулся.
– Не все мужчины коварны и жестоки как Иблис. Есть среди них и достойные. Такие если любят по-настоящему, то за любимую женщину и на смерть, и в ад, и на весь мир войной пойдут. За свою половинку они способны не то что с врагами, с Богами биться.
– А может тогда он и есть моя судьба? А я его на рабство обрекла! – слезы с новой силой хлынули из глаз девушки.
– Ну что ты, родимая? Вот не уразумела ты притчу о Табигати. Выучить – выучила, а понять – не поняла. У избранных ею нет половинки среди мужчин. Твоя судьба – служение. Ты – будущая верховная Безликой. Недаром у тебя метка на сердце, да и имя твое означает честь и опору, – выдохнула Ахнея и прижала к груди девушку, словно пытаясь огородить её от всего злого. – Только ты сможешь вымолить у Табигати спасения для этого бедолаги, но ты должна быть идеальной, ведь для других Безликая глуха. Стань тем, кем предначертано, а о случившемся больше никому не рассказывай, слышишь? Иначе усомнятся в твоем целомудрии, и сгинет парень. А про остальное забудь. Будь он суженным твоим, Безликая принесла бы его младенцем в достойную и равную тебе семью. Забудь. И я забуду. Не было этого разговора. Никогда, – няня ещё крепче стиснула Замиру в своих объятиях, изо всех сил стараясь скрыть рвущиеся наружу эмоции.
Ахнея любила дочь Юсуфбея как родную и искренне желала ей только счастья, но в то же время женщина понимала, что отмеченного пути не изменить. Метка Табигати не исчезнет, и Замире суждено посвятить свою жизнь во славу Безликой.
***
Угрозы капитана не прошли даром. У надсмотрщиков исчезли кнуты, но их заменил кусок каната с распущенными на конце прядями, завязанными в узлы.
Удар таким ударным оружием не рвал кожу, но не был менее болезненным. Кроме того Ирнам не простил Алишеру унижения, полученного несправедливо из-за нерадивого раба, поэтому постоянно задевал юношу ногами, когда проходил мимо или мог как бы невзначай наступить на ему руку.
Будь воля самого Ирнама, тело парнишки уже давно бы украсило нос корабля своими останками. Но мужчина не имел власти распоряжаться жизнями рабов, и это выводило надзирателя из себя.
Шел третий день плавания. Судно, благополучно миновав речные мели, вышло из устья Дарье. Впереди лежал последний из островов, дальше бескрайние просторы Ярсулы – бурного моря между землями Султаната и Согдинии.
Рулевой уже мечтал сжать пальцами кружку, наполненную шераби из личного бочонка капитана, когда слева из-за острова показались косые паруса.
– Норманы! – истошный крик смотрящего посеял переполох на палубе.
Охрана поспешно начала надевать доспехи и разбирать бортовые щиты. Капитан поднялся наверх из каюты, чтобы лично проконтролировать ситуацию. Барабанщик замер, ожидая команды, а рулевой вцепился в древко руля.
– Крепи шкоты! Поднимайте парус! Поворот вправо! – закричал капитан, раздавая команды немногочисленным матросам. – Правый борт, суши весла! Левый, ускорились! Держать темп!
Барабанщик заколошматил по натянутой коже. Надсмотрщики бросились к рабам по левому борту. Весла правого ряда застыли в воздухе, давая несчастным неожиданный отдых.
Галера затрещала и начала поворот, но встречный ветер создавал помехи, и пока команда поймала нужный галс, корабль северян подошел на дистанцию выстрела.
Еще насколько взмахов весел, и дракар протаранил борт работорговца, ломая весла. Часть рабов, сидящих ближе к бортам, погибла на месте.
Весло, к которому был прикован Алишер, сломалось и выскочило из уключины. Самого юношу, теперь уже прикованного к увесистому обломку дерева, отбросило ударом почти на середину палубы. Полетели абордажные крючья.
Два корабля оказались намертво сцеплены железом и веревками. Едва Алишер успел подняться на ноги, как увидел несущегося на него с обнаженной саблей Иртана. Руки носильщика все ещё сжимали прикованный к нему обломок весла.
Алишер понял, что сейчас случится, и он жаждал смерти, но только не от рук этого урода. Ярость, скопившаяся в нем за это время, нашла выход.
Обломок весла очертил дугу и смял наплечник мучителя. Получив тяжелый удар, надсмотрщик рухнул на колено, и выронил оружие. Второй удар проломил череп мучителя. Алишер взвыл диким зверем. На этот нечеловеческий крик бросились несколько солдат из охраны судна, но тренированные тяжелой работой мышцы юноши легко разгоняли обломок весла, ставший в его могучих руках смертоносным оружием.
Один за другим под ударами импровизированной дубины разлетелись нападавшие, но теперь на Алишера замахнулся топором бородатый северянин. Недооценив тяжесть обломка, берсерк принял удар дубины щитом и тут же был отброшен в гребцовую яму. Алишера окружили закованные в железо Норманы.
– Стойте! – голос капитана перекрыл шум битвы, и работорговцы опустили оружие.
– Я капитан Хасым Аль Батум. Владелец этой галеры. Я и мои люди сдаемся на милость победителя и надеемся на милосердие и негласный устав моряков.
На борт торгового судна поднялся огромного роста бородач в чещуйчатом доспехе с огромным топором за плечами.
– Я – Йорик, Штормовой ветер. Принимаю твою капитуляцию и обещаю пощаду. Прикажи своему воину опустить оружие, – вождь варваров указал перстом на Алишера.
– Это не воин, уважаемый. Вы ошиблись, это взбунтовавшийся раб.
Бородач громко рассмеялся и дал знак своим воинам, чтобы те отошли от Алишера. Юноша, не зная как себя вести в таких ситуациях, опустил окровавленный обломок.
– Итак, Хасым, нас больше и мы сильнее. Отдай мне половину груза, поделись провизией и водой, и тогда сможешь продолжить свой путь. Крови больше не будет. Твои нукеры уже штаны замочили. Так что всё честно, – рассмеялся мужчина, и воины поддержали своего лидера громким ржачем.
– Доблестный … – замявшись, капитан согнулся в поклоне, то ли он не запомнил имя пирата, то ли не надеялся его выговорить правильно. – Вождь! У нас нет ни злата, ни ценных товаров. Мы везем рабов в Согдинию. Все наше золото осталось на рынке в Оштоше, но я поделюсь провизией и водой.
– Хорошо. Но рабы тоже товар и стоят денег. А раб, сбивший с ног самого Асарда, стоит дорого.
Капитан скрипнул зубами, но кивнул в знак согласия. Бородатый Норман подошел ближе к Алишеру.
– Как твое имя, раб?
– Ватык, – ответил Алишер, вспомнив совет, полученный от попутчика.
– Битый, значит… – вождь варваров снова расхохотался. – Что ж, у нас в народе говорят: один битый, двух не битых стоит. Так и быть, Хасым, я возьму у тебя этого и ещё трех женщин на мой выбор, еду и воду, как договаривались.
Капитан ещё раз махнул рукой, и часть матросов бросилась в трюм исполнять волю капитана, пока кровожадные Норманы не передумали.
Казалось, конфликт исчерпан, но Алишер снова поднял свой обломок.
– Я не буду больше рабом, ни твоим, ни чьим-либо ещё, – процедил сквозь стиснутые зубы юноша, готовый принять достойную смерть.
Вождь резко изменился в лице. Его тон стал яростным и не сулил ничего доброго:
– И ты готов умереть?
Алишер встал удобнее и приготовился к бою.
– Да, – ответ прозвучал тихо, и его едва расслышали близстоящие, но парень был полон решимости.
– Да будет так! – проревел Йорик и, выхватив секиру у одного из Норман, бросился на Алишера.
Вождь, несмотря на возраст и тяжесть брони, двигался на удивление быстро. Он легко ушел от размашистого удара носильщика, и тут же нанес ответный удар.
Секира пролетела над головой, едва успевшего пригнуться Алишера. Сталь северного клинка описала дугу и обрушилась на носильщика сверху.
Юноша отразил тяжелый удар топора и замахнулся в ответ, но вождь сбил его с ног толчком плеча в грудь. Алишер рухнул на струганные и затертые до блеска доски палубы.
Ещё мгновение, и топор Варвара вгрызся в настил рядом с головой поверженного.
– Ватык умер. Встань Трасинг-Непокорный, – мужчина протянул руку парню, помогая ему подняться на ноги, – Я, Йорик – Штормовой ветер, ярл Виндейла нарекаю тебя братом и воином клана Штормовых ветров.