Гульнара Василевская
Тихие звезды. 13 рассказов авторов курса Анны Гутиевой
Гульнара Василевская.
СОЛНЕЧНЫЙ ВЕТЕР
Он вышел из дома, хлопнув дверью, и, с облегчением подставив колкому ветру разгоряченное лицо, размашистым шагом двинулся по проспекту. Это был молодой человек лет тридцати, под два метра ростом. Звали его Иваном Поспеловым. Из распахнутого пальто выглядывал камуфляжный костюм, который он приобрел у Кларисски-Чумы на барахолке. Раз в месяц она прилетала на Землю и устраивала блошиный рынок в одном из залов их Космического Центра, вываливая собранную со всех дальних уголков Галактики разную диковинную древность.
Брюки и куртку он нашел среди литых воинских шлемов с гребнями и прорезями для глаз, тяжелых и неповоротливых скафандров, которые использовались в Историческую эру для погружения на дно океанов. Складки хлопчатобумажной раритетной ткани хранили не выстиранный за десятки лет запах табака и порохового дыма и веяли мужской силой. Это ему нравилось, и он ходил в нем на работу. Коллеги, щеголявшие в серебристых сенсорных комбинезонах, подтрунивали, Иван же молча прятался за свой светодиодный экран.
Он вспомнил утреннюю перебранку с мамой и прибавил шаг. Опять ей нагрубил. А чего она его во всем контролирует? Скушай это да оденься поприличней. Сколько можно!
Дверь в Центр отъехала. Иван вошел в Конструкторское Бюро. Кивнул Воронцову, который, махнув ему в ответ, легко взбежал вверх по лестнице. Они были однокашники. Иван восхищался и немного завидовал приятелю, который имел счастливый характер, никогда не сомневался ни в себе, ни в целом мире и, казалось, всегда знал, как поступить в том или ином случае. Конечно, все девчонки сохли по Олежеку Воронцову.
Иван любил свое дело. У него с командой ушло почти три года на планетоход. Экспериментальный отдел уже провел испытания машины перепадами температур, давления и разночастотной вибрацией. А вчера ее прогнали через смерчевый коридор. Синтетический материал получился крепкий, а конструкция жизнеустойчивой. Планетоход шагал в разные стороны, с места взлетал на высоту до трехсот метров, если на пути попадалось препятствие, мог быстро разворачиваться в полете. Мобильные характеристики были отличными. Но главной гордостью Ивановой команды была способность планетохода отбирать пробы. Сейчас они занимались завершающей отладкой, тестируя планетоход на все возможные случайности.
Запел зуммер, засветился экран, в котором появилось лицо Жаннет.
– Ваня, тебя шеф вызывает. Встретила его в Третьем отсеке.
– Пришли мне результаты вчерашнего теста, – сказал тот вместо ответа.
– Знаешь, он выстоял! Растопырился, налился тяжестью и даже не шелохнулся! Все-таки замечательный состав у гравитацитала. Ваня, ты – умница! Я так горжусь нашим планетоходом, – стрекотала она.
Директор Космического Центра, пристально глядя на подчиненного, объявил, что вы де, Иван Аристархович, – замечательный специалист, уже десять лет работаете в Центре, но решено, что руководителем Конструкторского Бюро будет Воронцов.
Как так? Он столько сделал для своей машины! Его команда всегда брала первенство в Центре по изобретениям. Вся стена их комнаты завешана патентами.
– Почему Воронцов? – Иван делал усилия, чтобы голос звучал твердо, но все равно получилось мычание.
– Воронцов умеет руководить, а ты своих разболтал. Как ни зайдешь, один все время пребывает в задумчивости, другой вечно что-то изобретает не по техзаданию.
– Так ничего нового не найдешь, если не будешь смотреть шире и отклоняться от уже придуманного, – Иван наконец справился с голосом, постоял и, не дождавшись ответа, развел руками, молча направился к двери.
* * *
Иван вошел в свое бюро. Багратион сидел на подоконнике и смотрел на город, растекшийся внизу огнями. В небе, между небоскребами, сновали, как водомерки, летающие такси. Когда зависала программа и не удавалось найти решение, он смотрел в окно, «перезагружался», а потом само собой, как будто без участия лучшего программиста Ивановой команды, все начинало складываться. На подоконнике ему лучше думалось.
Стасик бросил подкидывать футбольный мяч:
– Ну, чего шеф?
– Да ничего. Главным конструктором поставил Воронцова, – вяло махнул Иван и направился к своему столу.
Стасик присвистнул, потом хлопнул по плечу своего старшего товарища:
– Ну и ладно! Голова, не печалься! Наша машина все равно лучше!
Багратион так и остался досиживать на подоконнике до наступления своего дзена, а лучший механик Центра Станислав Кузнецов отправился к своему столу, где в величайшем порядке с хирургической педантичностью был разложен инструмент. К последнему обстоятельству Стасик относился так трепетно, что часто скандалил с уборщицей тетей Гаянэ по прозвищу Нэ-ЛетМет, сокращенное от Летающая Метла, если она даже краешком своей тряпки касалась его священного стола. Отодвинув робота Васю, он углубился в работу.
На экране перед Иваном возникло Танино лицо. Они дружили с раннего детства. Играли в мушкетеров, сидели над задачками, мастерили и запускали ракеты во дворе. Даже изобрели свой собственный язык, не глухонемых, но язык птиц и зверей. Таня обожала животных. Язык был даже не движением, а самым его началом, обозначением вместе со звуком – урчанием дикой кошки, цоканьем какой-нибудь антилопы или воркованием птички – зависело от контекста – особенного слова для них. Это позволяло общаться на людях словно по невидимой нити, не боясь быть услышанными.
Потом оказалось, что друг без друга стало невозможно жить, дышать и даже как-то функционировать. Они решили пожениться. Уже было можно, обоим по восемнадцать лет. Иван сообщил матери. А она запретила, просто запретила – слишком молоды. Влюбленные мотались друг к другу несколько лет. Потом обоим стало привычным жить на два дома.
Он вспомнил, что сегодня у них совместный поход в зоопарк.
Таня не стала говорить на их языке, просто тихо сказала, что уходит от него. Устала жить на троих с его матерью. Расплескалась на тысячу тысяч мелких кристалликов. Все!
Дома, когда мать попыталась его расспросить, Иван неожиданно для себя и нее крикнул: «Хватит, мама!» В своей комнате, чтобы не выть от горя, всю ночь грыз костяшки пальцев в стиснутых кулаках.
* * *
Время пошло цедиться по капле со скрежетом, отзывавшемся во всем теле. Иван ушел с головой в свой планетоход. «Солнечный ветер» летал, стал жужжать, а не реветь как прежде. Его команда встроила глушители, на ходу изобретала и тестировала новые функции.
По вечерам, забежав домой, поговорив с матерью, поухаживав за ней, летел в КосмоТрэк, где тренировался со своими парнями и Жаннет по программе звездолетчиков. В космос! Он мечтал о нем с раннего детства, с тех пор, как отец впервые его взял с собой на космодром. Иван готовился к полету в составе экспедиции на планету Селена. Центрифуга, барокамера, термокамера, сурдокамера, бесконечные тренажеры – Иван учился договариваться со своим организмом, проходя испытания неделя за неделей. Он с детства боялся воды. А теперь ходил и занимался не просто плаванием, а подводным. И тут уже требовалось не сколько сила мышц, а просто ровное глубокое дыхание, которое потом, как оказалось, можно научиться надолго задерживать.
Однажды мать начала было отговаривать сына от экспедиции. Иван сидел у экрана в своей комнате, роясь в космической библиотеке. Он поднял голову и попытался продраться через свои мысли и вникнуть в ее слова. Иван только что вычитал про группу планет типа Селена, у него уже заклубилась идея, которую боялся потерять… Мать ясно увидела, что мальчик уже оторвался от нее и летит в неведомых мирах.
А Ивану постепенно, день за днем, становилось легче, появились силы разговаривать и шутить.
На завтра назначен был показ планетохода и испытания перед полетом. Иван вышел из Центра, морозный воздух приятно пощипывал за щеки. Он обогнал мужчину и женщину и почти умер – Воронцов и Таня, его Таня, шли обнявшись.
* * *
«Подойти и дать ему в морду, – с мукой думал Иван, глядя, как Воронцов блестяще презентовал свой „Оризон“. – Нельзя. Ребят подведу, да и с космосом заставят распрощаться».
Показ своего планетохода он почти завалил, отвечал невнятно, хоть и старался собраться. Жаннет решительно вышла вперед и отчеканила все ответы. Багратион со Стасиком полетали, пособирали лапками планетохода все пробирки с «пробами» на полигоне и даже покатали руководство. Хотели даже пробурить пол на полигоне и отобрать керн, но их вовремя остановили. Словом, выкрутились.
«Солнечный ветер» Комиссии понравился, по результатам испытаний он был маневренней и функциональней, чем планетоход «Оризон». В экспедицию было решено взять обе модели, поскольку программа исследований была обширная, да и необходимо было опробовать их в полевых условиях.
Комиссия назначила Воронцова руководителем исследовательской программы Космической экспедиции, Ивана же вместе с Багратионом, Стасиком, Жаннет и остальными определила под его начало.
Вечером матери Иван просто сообщил, что летит, а ее будут навещать из Центра, он договорился.
* * *
Космический корабль несся через черные пространства неизведанной материи, мерцавшей звездами и наполненной бесконечной тишиной. Иван осваивался в новых условиях, работал с упоением и был почти счастлив. Все теперь было настоящим. Невесомость всегда, так что «ложась» спать приходилось пристегиваться, чтобы не начать блуждать по отсекам. Плотный график экспериментов не оставлял времени на рефлексию. Работы хватало на всех – отслеживание показаний приборов, эксперименты, заполнение бортового журнала и наблюдение за проносившимися мимо частичками Вселенной. Оказалось, что космос живой и дышит. Вот через мириады лет пробился тоненький сигнал от малютки, застрявшей на задворках галактики, а потом, вынырнув из-за гиганта, начинала шелестеть своим хвостом комета. Но, к счастью, далеко, и это было уже не опасно.
Жаннет заносила в банк данных все интересные наблюдения, выпускала ежедневную эмпатичную стенгазету, которая голограммой возникала перед уставшим звездолетчиком. Словом, единственная девушка экспедиции начиняла невесомость фонтанчиками радости, которые сглаживали тревогу команды перед неизвестностью. Стасик между экспериментами чинил планетоход старой модели, прозванный «Карпом» за его простоту, надежность и способности плавать в воде, хотя воды на Селене не ожидалось. Он убедил Комиссию в последнюю минуту захватить его с собой.
С Воронцовым Ивану не пересекаться было невозможно. Они разговаривали с друг другом ровно и только, если этого требовало дело. Командир космического корабля, сразу заметив натужные отношения, переговорил с каждым по отдельности, а потом со всеми вместе. Каждый заверил, что «все будет нормально». Бывали моменты, когда Иван находил лучшее решение задачи, о чем сообщал сразу. Космос захватил его, он сумел оторваться от обиды и был как пучок направленной энергии, которая, как известно, не знает метаний и сомнений. Воронцова же задевала видимая легкость, с которой Поспелов рождал идеи и находил ответы на возникающие вопросы.
Наконец наступил момент, когда в иллюминаторе показалась Селена. С каждым мгновением на ее поверхности проявлялся рисунок – вот показались самые высокие вершины, потом горы поменьше, заветвились сухие русла рек. Новая планета была прекрасна, но безжизненна и опасна.
Космический корабль сел на грунт спокойно, как будто это делал по меньшей мере каждый год. Гравитация здесь была вдвое больше, чем на Земле, а погода существенно жарче. Звездолетчикам приходилось тратить больше усилий, чтобы двигаться и работать. На корабле же благодаря изобретению Ивановой команды создавались земные привычные термобарические условия. Исследователи трудились вахтами по четыре земных часа, чтобы выдерживать нагрузки, сменяя друг друга на планетоходах. «Солнечный ветер» с «Оризоном» в положенное время скатывались по пандусу из чрева корабля на поверхность Селены и отправлялись с экипажами по заданным радиусам.
Дело двигалось, съемкой уже была покрыта большая часть полигона, Воронцов завершал свою смену, когда Багратион поймал сигнал от неизвестного приближающегося объекта, а потом все разглядели на мониторе крохотную точку с иголочный укол, которая потихоньку увеличивалась в размерах.
Все тревожно молчали. В это время ничего не должно лететь в окрестностях Селены. Что это? Астероид? Или метеорит? Комета?
Багратион листал свою электронную записную книжку.
– Я нашел в библиотеке таблицу расчета движения потоков космических частиц, сделанную еще в старом Космическом Центре. И судя по координатам и времени обнаружения с нашей точки обзора, это жесткое радиоактивное излучение, влияющее не только на человека, если он не защищен ультрарезисторным скафандром, но вызывающее коррозию металла. Боюсь, нам надо отсидеться в корабле, пока пройдет поток, – завершил он.
– Надо возвращать Воронцова и Поспелова, – командир вышел на связь. – «Оризон»! «Солнечный ветер»! Возвращайтесь на базу. Как слышите меня?
«Солнечный ветер» откликнулся сразу, а «Оризон» молчал.
Иван был у корабля, когда командир приказал сразу же отправиться на поиски пропавшего «Оризона». Кислорода у Воронцова оставалось на полтора часа. У Ивана был запасной баллон, которого хватит часа на четыре, плюс свой неизрасходованный до конца. Он развернул свой «Ветер» в обратную сторону и полетел на поиски. «Может, не искать его вовсе», – внезапно подумал Иван, и ему сразу же стало жарко от стыда.
Он прочесывал квадрат за квадратом, попутно делая снимки поверхности и отправлял их на корабль. Все на корабле приникли к экранам мониторов, дешифрировали поступающие изображения, пытаясь отыскать пропавший планетоход. Между тем поток частиц из точки стал размером с футбольный мяч.
Иван уже делал облет по второму кругу, когда заметил под косым светом заходящего солнца тень застрявшего в межгорной впадине «Оризона». Он отправил на корабль снимок с координатами. Кислорода у Воронцова осталось на полчаса. Минуту «Солнечный ветер» кружил, выбирая место, потом сел. Задраив шлем, взяв баллон с кислородом, Иван вышел из планетохода и медленно, передыхая на каждый пятый шаг, двинулся к «Оризону». Сердце стучало как кувалда. Когда Иван подошел поближе, оно упало – планетоход лежал на боку, по корпусу тянулась трещина. Посмотрел на часы – прошло двенадцать минут, как он нашел «Оризон».
– Люк под скалой, до него не добраться. Приборы погашены. Иду за металлорезкой, – как можно четче сообщил Иван на корабль.
Он вернулся к «Ветру», потом с металлорезом обратно. Еще семь минут.
– Режу, – сообщал он скорей самому себе, чем на корабль. В этом не было нужды, камера на шлеме показывала все его действия. Тут важнее было ему самому и всем остальным слышать его спокойный голос.
Вырезав отверстие, Иван проник внутрь. Включил налобный фонарь.
Воронцов лежал без сознания. Все, кислород у него закончился. Иван скрутил шланг от опустевшего баллона и присоединил к новому.
– Давай дыши, – говорил он. Пот заливал ему глаза и щипал их, а возможности вытереть не было.
Вспомнил, что на подводном плавании его учили, что человека, находящегося в блэкауте, чтобы вернуть в сознание, нужно звать по имени. Человек даже в таком состоянии реагирует на свое имя.
– Олег, дыши, дыши.
Стремительно отсчитывались драгоценные секунды. Как долго он в отключке? Может все уже? Веки за стеклом шлема как будто шелохнулись. Показалось? Иван увидел, как скафандр вдруг дернулся и стал тихо воздыматься и опускаться на груди, постепенно входя в ритм.
Он подхватил Воронцова и медленно потащил к отверстию.
Прошло, кажется, очень много времени, пока ему удалось дотащить Воронцова до «Ветра», и еще сколько-то времени, чтобы втянуть внутрь. Иван перестал уже следить и чувствовать его. Наконец, люк задраен, идем на базу!
Оставалось километров двадцать до корабля, когда поднялась буря. Лететь было невозможно. «Ветер» сел, уцепившись поджатыми ногами и налившись тяжестью.
К ощущению времени заставила вернуться появившаяся и увеличивавшаяся с каждым вдохом пустота – кислород заканчивался в его баллоне!
– Иван, как ты? – раздался голос командира.
– Кислород кончается.
– Держись, Иван. Багратион со Станиславом уже едут к тебе на «Карпе». Давай, держись, сынок, – командир спокойно повторял. – Тяни, Ваня, тяни.
– Олег, я сейчас, – Иван открутил шланг у Воронцова, сделал глубокие вдохи и выдохи, отсчитывая в уме: «Раз, два, три, четыре, пять», заново вкрутил Воронцову. Он знал по тренировкам, что у человека при глубоком вдохе в организме кислорода хватает надолго, а вдохнуть ему хочется из-за накопившегося углекислого газа. Главное, не делать резких движений, экономно распределить силы, тогда кислорода хватит надолго. Так, думать о другом. Сколько Багратиону со Стасом еще до меня? Десять километров? Мне нельзя…
Иван взял кислородный шланг, вкрутил себе в шлем – вдох-выдох, командовал себе, расслабься. Смотрел на Воронцова. Снова отдал ему кислород.
«Вот как оно бывает», – подумал он, и все у него уже плыло перед глазами, он не видел, как изо-всех сил с «Карпа» к «Ветру» бежали, скорее плыли, Багратион со Станиславом.
Очнулся он практически сразу, как только ребята подсоединили его к новому баллону.
– Как Воронцов? – ему казалось он кричит, а голоса своего не слышит.
– Доктор посмотрит. Живой, а вот что с его головой, пока не понятно.
Жаннет крутилась между ними двоими, выполняя приказы врача.
* * *
Прошел месяц, как экспедиция вернулась на Землю. Команде дали повидаться с родными, а потом всех отправили восстанавливаться в Реабилитационный Центр, где звездолетчики не только спали, ели, гуляли, но их изучали самих.
Иван лежал на кушетке, весь облепленный датчиками, и старался скосить глаза, чтобы посмотреть в окно. Он знал, что там было летнее небо с тяжелыми, похожими на огромные корабли облаками. Ветер перебирал листья на березе, веточки которой постукивали о стекло. Он слышал их запах, но пошевелиться не мог. Приходилось терпеть.
Дверь открылась, вошел Воронцов. «Все-таки он – везунчик, – подумал Иван. – После мощнейшей гипоксии можно такие неотвратимые изменения в организме получить, что забудешь про космос до конца жизни. А этому хоть бы хны – оправился и бегает».
– Не надо мне отвечать, только послушай. Я давно хочу поговорить с тобой, а ты сбегаешь все время, – начал он. – Спасибо тебе, что не бросил меня. Ты – настоящий мужик.
Иван молчал.
– Ваш «Солнечный ветер» – отличная машина. Тут даже сомнений нет. Наш «Оризон» чуть уступает в мобильности.
– Экспертиза установила, что у вашего «Оризона» накопилась усталость материала, и он просто не выдержал очередного полета, зацепился за гору и стал падать. А тут еще этот поток, – Иван прервал молчание. – Нельзя на это закрывать глаза. Надо это исправлять.
Воронцов двинулся к выходу, открыл дверь и уже на пороге сказал: «Ты прости меня за Таню», – и услышал, что Иван тихо ответил одними губами: «Брось. Она сама так решила».
* * *
Они столкнулись у дверей шефа, который вызвал обоих после завершения экспедиционного отчета. Иван пропустил Воронцова вперед.
– Ну, рассказывайте мне теперь по порядку, как было дело, – последовал приказ.
Воронцов говорил гладко, обтекая саму суть проблемы – материал, из которого был изготовлен «Оризон», не выдержал гравитационной нагрузки и «спекся», не выработав заявленный срок.
Когда дошла очередь до Ивана, тот без лишних эмоций изложил и успехи экспедиции, и промахи в подготовке и проведении. Воронцов слушал и с болью для себя осознавал, что его счастливое везение отвернулось от него, он перестал быть первым в этом негласном состязании и не дотягивает до однокашника ни способностью видеть суть вещей, ни силой характера. Воронцов чувствовал, что движение к цели закалило волю Ивана. Простота и человечность товарища была намного выше и ценнее его ловкости и управленческих способностей.
Поспелова назначили главным конструктором.
* * *
– Ну, как ты, – спросила мать Ивана прямо на пороге. Прошла уже неделя, как он стал руководить Конструкторским бюро, а поговорить с ним было невозможно – отмалчивался.
– Ты знаешь, мама, я осознал, не нравится мне начальствовать. Куча бумажек, разговоры бесконечные. Я так устал. Я люблю просто создавать. Сидеть вечерами, придумывать новое. А эта вся суета, ну не для меня она. Ты как?
– Разговаривала с отцом.
– И что он тебе сказал, – спросил Иван, посмотрев на фотографию отца в скафандре и шлеме, стоящую в рамке на комоде.
– Сказал, что он очень доволен тобой.
Уже переодевшись Иван спросил: «Ела?»
– Жанеттка твоя забегала, где-то достала апельсины. Я их и покушала. Там и тебе осталось.
– Чего это она моя?
– Ну, тогда моя, – спокойно согласилась мать.
– Давай-ка спать, – сказал Иван и, бережно перенес ее из коляски на кровать.
