Уединенное; Опавшие листья. Короб первый. – Василий Розанов

Странные личности встречаются в мире под названием «Литература». Василий Розанов из таких, странных, противоречивых и гармоничных одновременно людей. Знакомство с ним я я начала, будучи еще студенткой, с книги «Сумерки просвещения». И вроде бы прописные истины говорит автор, но понимаешь, что это для него важно было сказать, и читаешь без раздражения, и удивляешься тому, что ничего не изменилось с тех пор, и уважаешь Розанова за то, что это его настолько волновало. Потом были его труды о Достоевском, Гоголе…«Осенние листья» – трилогия. Каждая книжка – рассыпанные по страницам мысли, афоризмы, эпизодики из жизни, записки никому и всем. Эти осколки часто сопровождают заметки в скобках: «в купальне», «утром после чтения газет», «на поданной визитной карточке», «ночью в постели». Зачем автору эти заметки? Наверное, чтобы мы, читая, не забывали, что все это жизнь, не «метафизический поток», который несет Розанова, вернее, не только поток. Вся жизнь Розанова связана с литературой, поэтому здесь много о писателях, да и о самой литературе размышлений («Центр – жизнь, материк ее… А писатели – золотые рыбки или – плотва, играющие около берега его. Не „передвигать“ же материк в зависимости от движения хвостов золотых рыбок»). Он смело судит о Льве Толстом, вернее, осуждает его за то, что тот не захотел быть только писателем, а возжелал стать «Буддой и Шопенгауэром», а вместо этого сделался смешон. Он называет Герцена и Грибоедова Скалозубами за то, что они «счастливы в себе». Он уверен, что «Гоголь – это Александр Македонский», который победил Россию своей пустотой, вследствие цего все «перестали верить в благость России, а стали замечать друг в друге только Собакевичей и Коробочек». Да и, пожалуй, вся литература – это для Розанова, как он сам утверждает, «штаны», которые «бережёшь, ценишь, „всегда в них“. Но что же с ними церемониться???!!!».Кроме литературы В. Розанов говорит еще о многих очень важных вещах: о любви («Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь – это всегда обмен – души-тела. Поэтому, когда нéчему обмениваться, любовь погасает. И она всегда погасает по одной причине: исчерпанности матерьяла для обмена, остановке обмена, сытости взаимной, сходства-тожества когда-то любивших и разных»), семье, любви к жене, своей ответственности перед ней (считал, что перед маменькой виноват больше, чем перед Христом: у Христа много людей, а у маменьки он был один. И не спас, не помог, от нумизматики и литературы не оторвался ради нее), истине и покое, чиновничестве, о праве человека на «папироску после купания, малину с молоком, малосольный огурец в конце июня, да чтоб сбоку прилипла ниточка укропа (не надо снимать)»…Есть, конечно и размышления о Темном, что «одолевает», о смерти , о том, что человек живет и умирает, как сор, о старости и одиночестве, когда стучишь клюкой в чужую дверь, а тебе не отворяют.Такие вот «частички бытия»!P.S. бонус для девушек

«Не выходите, девушки, замуж ни за писателей, ни за ученых.

И писательство, и ученость – эгоизм.

И вы не получите «друга», хотя бы он и звал себя другом.

Выходите за обыкновенного человека, чиновника, конторщика, купца, лучше всего за ремесленника. Нет ничего святее ремесла.

И такой будет вам другом.»

Когда я впервые познакомился в школе с «Мертвыми душами» у меня было ощущение, что я попал в какое-то затхлое сумрачное помещение, в котором копошатся нечистые животные – тараканы, жуки и мыши, разбрасывающие по полу свои экскременты. Таким мне представился гоголевский паноптикум – ни одного нормального человека, ни одного ясного и чистого характера, но все сплошь уроды, пришибленные бытом и тупостью безблагодатной жизни – все эти плюшкины, маниловы, собакевичи, ноздревы; и над всеми ними Гоголь, не без удовольствия собравший в свою книгу весь этот зверинец.Вот бы мне тогда язвительного Розанова в помощь! Как легко он рассеял бы мои недоумения с поправкой, конечно, на розановскую субъективность и колючесть мысли.«И весь Гоголь, весь – кроме „Тараса“ и вообще малороссийских вещиц, – есть пошлость в смысле постижения, в смысле содержания. И – гений по форме, по тому, „как“ сказано и рассказано.

Он хотел выставить «пошлость пошлого человека». Положим. Хотя очень странна тема. Как не заняться чем-нибудь интересным. Неужели интересного ничего нет в мире? Но его заняла, и на долго лет заняла, на всю зрелую жизнь, одна пошлость.

Удивительное призвание».В «Опавших листяьх» множество таких сентенций, прямо-таки россыпь коротких афоризмов и рассуждений, максимум в одну-две страницы. В своих «записках на манжетах» (он писал на чем придется – клочках бумаги, визитках и пр.) Розанов касается множества тем. Достается всем подряд. Достоевский у Розанова «как пьяная нервная баба, который вцепился в „сволочь“ на Руси и стал пророком ее». Толстой – тульский барин, «которому хорошо жилось, которого много славили, и который ни о чем истинно не болел. Истинно и страстно и лично». Желчный, искренний, говоривший о себе – «Не понимаю, почему меня так ненавидят в литературе. Сам себе я кажусь „очень милым человеком“ – В. Розанов задевал за живое и друзей и врагов, нес иногда совершенную дичь, но и в этой героической отсебятине у него просверкивают оригинальные и живые мысли. Розанов удивительно актуален. Читая его миниатюры, с удивлением узнаешь в них черты и николаевской и новейшей России, и понимаешь, что в России ничего не меняется, что повестка дня все та же: те же проблемы, та же самая интеллигенция/креативный класс, те же либералы и государственники. Розанов, кстати, принадлежал к последним. Либералов не любил, но не отрицал их пользы, писал о них: „Либерал красивее издаст „Войну и мир“. Но либерал никогда не напишет „Войны и мира“: и здесь его граница. Либерал к „услугам“, но не душа. Душа именно не либерал, а энтузиазм, вера. Душа – безумие, огонь“.В то же время Розанов видел пустоту и дикость русской жизни, но при этом сохранял убеждение, что Родину надо любить – особенно, когда она больна, унижена, порочна, когда ей плохо, когда всякая сволочь старается ее побольнее пнуть. У него были мрачные взгляды на будущее Европы, он считал, что „европейская цивилизация погибнет от сострадательности… Механизм гибели европейской цивилизации будет заключаться в параличе против всякого зла, всякого негодяйства, всякого злодеяния: и в конце времен злодеи разорвут мир“. Розанов был верующим человеком, но Церковь критиковал, попов называл медным войском около Христа, для которых слезы Спасителя – пустой звук. И в то же время повторял, что попы ему милее всего на свете и умереть он хочет в Православной Церкви. У него было особое отношение к вопросам пола. Монашество Розанов не признавал, смысл существования женщины видел в браке и рождении детей, считал, что женщину это возвышает и делает счастливой.

Конечно, многие мысли Розанова спорны, противоречивы, многие – скандальны. Его слова и сейчас остры, как кость в горле. Они вызывают протест, обвинения в снобизме и высокомерии, и во многом эти обвинения справедливы. Но чего у Розанова не отнять, так это искренности. Он не был литературным халдеем, писал для себя, писал по совести, то, что думал, и при этом часто упрекал себя в отсутствии ясности, доброты и деятельной любви. Он был одиночкой – уж слишком непричесанной была его мысль. Розанов с легкостью преодолевал все барьеры: сословные, партийные и культурные, он всегда сохранял внутреннюю свободу, не позволяя себя судить ни времени, ни коллегам. Этим он сильно отличался от многих своих современников, которые воспевая «свободу, равенство и братство», боялись остракизма со стороны революционно-культурного мейнстрима, боялись выпасть из когорты рукопожатных, а скорее даже не могли. Розанов и мог и не боялся.Впрочем, истории свойственно повторяться.

Гнусный вы человек, Василий Васильевич; неприятнейший человек, скажу я вам.

И советы ваши отвратные -

Дешевые книги – это некультурность. Книги и должны быть дороги. Это не водка.