Василий Панфилов
Старые недобрые времена – 2
– Да здесь и заночуешь! – решил за него Матеуш, – У нас часто друзья ночуют, иногда чуть ли не дюжина набирается!
– Ну, дюжина, это тесновато, хотя и бывает, – вмешался Камински, – но трое-четверо без стеснения остаться могут! Вот…
Он широким жестом обвёл мансарду, и все эти неудобные выступы оказались, внезапно, едва ли не преимуществом снимаемого помещения, потому что они могут обеспечить не то чтобы приватность, но некое его подобие…
– … мы когда девок приводим сюда, друг дружку не стесняем, – лихо подкрутив усы, добавил он.
Чувствуя себя неловко, Ежи покивал, без особого воодушевления поглядывая на видавшие виды тюфяки и тряпьё, долженствующее заменять постельное бельё. Нет, он ночевал и в куда как более худших условиях, но…
– Благодарю вас, друзья, – ответил он, пытаясь вложить в слова как можно больше тепла. Потому что…
… а что ему ещё остаётся делать?!
– Да! – спохватился внезапно Жером, – Друг, ты как, шпагу в руках держать привычен?
Уверения Ежи, что и со шпагой, и с саблей, и с тесаком он вполне дружен, не подействовали, и ваганты, разгорячённые вином и дуэлями, насели на него.
– Да какие там защитные колпачки! – отмахнулся от него Жером, вручая шпагу и вытаскивая его на средину комнаты, пока остальные спешно сгрудились у стен, чтобы не мешать им, – Блажь это всё!
Попаданец нервно дёрнул плечом, но спорить не стал – он уже уяснил, что у французов, по крайней мере, значительной их части, весьма своеобразное отношение к дуэлям. Схватываются на шпагах или стреляются здесь по любому поводу, а чаще – без!
Писатель вызывает критика, художник – торговца картинами, лавочник конкурента, а клерк – коллегу по работе, а то и начальника!
Задиристый национальный характер, наложенный на лояльное отношение властей к дуэлям, превратился в привычку к оружию, к опасности, и, в значительной степени, к пренебрежению ею.
Обратная сторона сего явления – презрение к тем, кто не готов стоять под прицелом, не готов, пусть даже в теории, убивать и быть убитым. Неумение, а тем паче, нежелание брать в руки оружие, значительно осложняет жизнь французского обывателя. Да и что говорить, если, по словам вагантов, дуэлируют порой даже священники, а вызов на дуэль может последовать и от ученика учителю!
Поверить в это сложно… но с другой стороны, вздумай он рассказывать им о нравах и обычаях века двадцать первого, кто бы ему поверил?! Нет… ну бред же, бред! Верно?
Начали, естественно, с Салюта, вызвавшего бурную реакцию собравшихся, мнящих себя, без исключения, знатоками фехтования.
Вопреки подспудным опасениям Ежи, Жером именно проверял его уровень фехтования, а не бравировал дурной лихостью. Салют, потом осторожные выпады, связки…
– Пойдёт, – постановил он через несколько минут, – Слишком академично, как по мне, но уровень, пожалуй, повыше, чем у меня.
– А я бы вот один момент поправил, – вмешался бургундец Эжен, несколько разгорячённый вином и разговором, но вполне доброжелательный и терпеливый.
– Ты, Жорж, ногу во время выпада вот так ставишь… – он показал, притопнув для наглядности, – и в зале это верно. Но на траве нога может заскользить, и я бы…
– Верно! – подхватил Матеуш, – Ты, Ежи, слушай Эжена, он в войну до су-лейтенанта дослужился!
– Ого! – громко отозвался попаданец, пряча за возгласом нервозность, – Серьёзно!
– А то! – подкрутил ус Эжен, – Я, признаться, не самый лучший фехтовальщик, есть среди присутствующих и получше меня, но именно что боевой опыт у меня, пожалуй, побольше, чем у прочих!
– Ну это ты загнул! – парировал его долговязый эльзасец, и начался спор о том, кто и как воевал…
… а Ванька изо всех сил держался, только сейчас поняв, что ещё полгода назад, он, быть может, выцеливал одного из них, приложив приклад штуцера к плечу, или сходился в рукопашной.
Только в Крыму, как выяснилось, воевало трое…
«– Интересно, – мелькнула непрошенная мысль, – это у французов такой высокий уровень патриотизма, или мне повезло?»
Мелькнула, и ушла… оставив взамен отстранённое спокойствие.
А пока эти славные парни, ещё недавно убивавшие русских, показывают ему разного рода ухватки, могущие быть полезные на дуэли или в бою.
– Так-то, брат! – хлопнул его по плечу довольный Эжен.
«– Брат» – мысленно повторил попаданец…
… впрочем, он подумает об этом потом.
Якуб, вернувшись, был засыпан сотнями вопросами, и, державшийся сперва очень важно и степенно, как и полагается шляхтичу в столь важной роли, быстро оттаял. Не прошло и пары минут, как он весьма живо, в лучших традициях миманса, начал представлять вызов на дуэль, гротескные физиономии московитов, лицо присутствовавшей при этом мадам Шерин и её постояльцев.
Что-то царапнуло попаданца, какая-то неправильность во всём этом…
– Вот так вот, брат! – хлопнул его по плечу Матеуш, – Вот она, Польша! И веселиться умеем, и драться!
Приобняв нового брата, он потащил его к компании, что-то по шмелиному гудя на ухо с высоты своего роста, весьма немаленького даже по меркам двадцать первого века. Окружённый весёлыми вагантами с их шутками, порой очень острыми и забавными, попаданец быстро забыл, что хотел поставить в памяти условную галочку и отдался веселью.
– В генгет! – прерывая шум, закричал Якуб, – Я угощаю!
Все вразнобой загомонили и потянулись за ним пчелиным роем, и уже чуть позже, на ночной улице, Ежи понял, что это что-то вроде традиции, по крайней мере, у вагантов. Секундант берёт на себя не только собственно дуэль, но и все хлопоты, ограждая будущего дуэлянта от любых проблем.
– … под процент одолжил, как всегда, – царапнули слух слова одного из студентов.
Ежи, услышав это, хмыкнул задумчиво, переведя взгляд на беззаботного Якуба. Поляк, несмотря на всю шляхетность, даже не полунищий, а откровенно нищий!
И хотя это его, и только его дело, но… внушает. Недавняя ситуация, когда попаданец платил за всех в кафе, теперь не то чтобы полностью переосмыслилась, но выглядит несколько иначе. Это не умение жить на халяву, но, судя по всему, часть неких негласных правил, с чётко очерченными границами, переступая которые недавний, казалось бы, иждивенец, показывает другую сторону своей натуры.
Разговоры о дуэли несколько смущают попаданца, и он негромко поинтересовался у Матеуша, а не будет ли чего…
– Сразу видно, что ты из России приехал! – фыркнул он, – С чего бы? Это там даже дворянина могут за дуэль на каторгу упечь, от чего там ни понятий чести, ни…
Он махнул рукой, и, не найдя подходящих слов, сплюнул на мостовую.
– О чём разговор, братья? – поинтересовался долговязый бургундец Эжен, выйдя из темноты.
– О русских, – хмуря брови, мрачно отозвался Матеуш.
– А, эти… – и разговор перешёл на Россию, недавнюю войну и мирные переговоры, проходящие сейчас в Париже.
В генгет ввалилась уже не компания задир, а едва ли не члены Государственного Совета, ну или как минимум уважаемые журналисты, регулярно освещающие политические события в стране и в мире. Апломба, по крайней мере, у каждого оратора ничуть не меньше!
К русским солдатам, как к противникам, отношение вполне уважительное, хотя и не без оттенка пренебрежения.
– Они храбры, – пояснил свою позицию один из вагантов, – но это храбрость низменная, понимаешь?
– Не вполне, – осторожно отозвался попаданец, сжимая, раз уж не может кулаки, пальцы ног, и стараясь держать лицо спокойным.
– М-м… понимаешь, храбрость русских не по велению души, не от взвешенного патриотизма, а от страха перед наказанием, и, пожалуй, ещё и потому, что русские солдаты, живущие в совершенно скотских условиях, не очень-то и ценят такую жизнь.
Ванька мог бы многое возразить…
… но Ежи не стал. А французы, решив, что ему, как поляку и несомненному ненавистнику не только Московии, но и русских вообще, будут интересны нелицеприятные, подчас очень спорные и откровенно завиральные факты и мнения о стране, начали настоящую спам-атаку.
Попаданцу пришлось напоминать себе, что он, чёрт возьми, поляк! Польша от можа до можа…
… и в какой-то момент поймал себя на том, что согласно кивает рассказу о неполноценности русских, как нации, находя его вполне убедительным. Вжился…
– Месье, не будете ли вы так любезны… – один из вагантов просит компанию за соседним столом пересесть, и, поскольку просит он вежливо, те пересаживаются. Да и что ж не пересесть? Сегодня тебя попросили, завтра ты… и два десятка студентов, как дополнительный аргумент к просьбе.
– Да, русские… – Матеуш, приобняв Ежи, снова загудел что-то русофобское, мешая факты с домыслами, личными воспоминаниями и почему-то – религией.
– … а я говорю – логистика, логистика, и ещё раз логистика! – один из соседей, стуча кулаком по столу, доказывает что-то своё, говоря, кажется, о снабжении войск в Крыму.
– Логистика и медицина! – не тушуется оппонент, выпячивая тощую грудь и задирая куда-то вверх маленький скошенный подбородок, который никак не спасает редкая юношеская бородка, – Если бы не Флери…
Они дружно ругают Флери, кто бы это ни был, пьют…
– Кофе моему другу! – щёлкает пальцами Бартош, – Гарсон! Кофе, и…
Он находит взглядом Ежи, дружески тому улыбается, и начинает объяснять официанту, что у его друга завтра дуэль, и ему следует быть с утра в хорошей форме, а потому…
Ни официант, ни присутствующие ничему не удивляются – эка невидаль, дуэль! Принеся кофе, официант, подкручивая усы, сообщает, что он и сам вполне недурной фехтовальщик и стрелок, и…
… Ваньку снова триггерит, потому что ну никак не вяжется вот этот вот официант (!), неоднократно дравшийся на дуэлях, и привычное ему по России, лакейское…
Ночью, а можно даже сказать – под утро следующего дня, ворочаясь на тюфяке, он никак не мог заснуть, переполненный мыслями и впечатлениями. Дуэль нисколечко не страшит его…
… ну может быть, немного нервирует, но это ведь естественно, верно?!
Нет, если бы пришлось стреляться, он бы, пожалуй, нервничал несколько больше – здесь есть элемент случайности, и немалый. Но шпаги?! Право слово… он видел, как Давыдов двигается, и понимает, что бояться решительно нечего.
Каким он был фехтовальщиком в молодости, Бог весть, хотя вряд ли хорошим. Но уже давно он если и держит в руках клинок, то от случая к случаю, и вернее всего, снимая в подпитии висящий на ковре клинок, да показывая гостям былое, а вернее, небывалое молодчество.
А вот мысли… и хуже того – эмоции, не дают заснуть, и не дают, чёрт подери, додумать хоть одну мысль до конца! Право слово, какая-то дурацкая чехарда! И ведь мелькало, кажется, что-то важное…
* * *
Добравшись до окраины Парижа на конке, взяли, после шумного и весёлого торга два наёмных экипажа, набившись туда совершенно невообразимо, и происходящее разом стало отдавать какой-то цыганщиной. Это, впрочем, нимало не смущало ни вагантов, ни кучера, выторговавшего за такой перегруз дополнительные сантимы.
Ехали весело, толкаясь, хохоча, переругиваясь друг с другом, с кучерами и пассажирами встреченных экипажей. Комментировали всё встреченное, часто невпопад, сбиваясь с природных красот на архитектуру, на обсуждение людей, и перебивая друг друга самым нещадным образом. Выходило, как ни странно, не только весело, но и, некоторым образом, органично.
– Эгей, красотка! – орёт Эжен, перегнувшись через товарища, – Бросай своего муженька, пересаживайся к нам! Не обидим!
– Никто не обидит! – добавляет кто-то из компании под взрыв хохота, – Каждый по несколько раз не обидит!
«Красотка», дама очень средних лет, с несколько расплывшимся лицом и неправдоподобными выпуклостями в передней части корсета, делала вид, что отчаянно фраппирована, но явно была польщена таким вниманием. Её супруг, немолодой осанистый господин, старше её лет на десять, слушая это, улыбался саркастически, даже не думая оскорбляться. Весь его вид говорил, что он, пожалуй, и не против подобного развития событий, да только, увы, увядшими прелестями супруги приходится заниматься ему единолично!
– … приедем когда, ты никого особо не слушай, а сразу позицию занимай! – орёт в самое ухо Якуб, – Место хорошее, я там трижды дрался! Хитро так – можно встать, чтобы вроде и солнце не за спиной, но если противника вправо вести, там в ветвях проём, ему сразу по глазам солнечным светом…
Кивая, Ежи не забывает смотреть по сторонам, слушая разом всех. Франция, Париж, Булонский лес, дуэль…
… его не то чтобы оглушило, но, пожалуй, слегка придавило чередой событий, прошедших за самое короткое время. Вчера в это время он ещё плыл на судне по Сене, а сейчас едет на первую в своей жизни дуэль!
– О! Не приехали ещё, – соскочив с экипажа, радостно констатировал Якуб, и потащил Ежи, показывать ему предстоящее место дуэли, со всеми его особенностями. Насколько это сочетается с дуэльным кодексом, попаданец особо не задумывается – если что, вот, полтора десятка человек рядом, и если они не считают это нарушение, то не будет считать и он.
– Постой пока дружок, – фамильярно обратился кто-то из вагантов к ближайшему кучеру, – нам ещё назад ехать!
Кучер, что один, что второй, и не против, потому как, кроме платы за ожидание, то бишь аллегорического хлеба, будут ещё и зрелища, во всей их гладиаторской первородности! Что ж не подождать, на таких-то условиях?!
Русские приехали минут через пятнадцать, и к этому времени Ежи исходил поляну под большим дубом вдоль и поперёк, прощупав ногами каждую ямку, каждый выступающий корень и упавшую ветку. Ещё чуть, и он, наверное, смог бы нарисовать всё это по памяти, в мельчайших деталях!
Приехали русские не одни, с ними, не то товарищи, не то, вернее, просто земляки, ещё семеро, из которых двое в офицерских вицмундирах, при наградах, держащиеся чрезвычайно деревянно. Ситуация для них со всех сторон непростая, как ты не крути…
При виде их попаданца ненадолго коротнуло, потому что с одной стороны – свои…
… так, по крайней мере, положено считать! Не его время, не его страна, но, внезапно, свои!
С другой же стороны…
… а чего хорошего он видел в России от офицеров? Только то, что не все из них откровенная сволочь по отношению к солдатам? Некоторые не сволочи, да… а просто мудаки.
Ведь даже если отбросить скотское, привычное отношение к солдатам, которых забивают насмерть, выставляют на бруствер, обворовывают, оставляют гнить заживо в госпиталях, сдают в аренду на работы и используют, как собственных крепостных…
… то как быть с тем, что эти же люди пушками подавляют крестьянские даже не бунты, а просто – выступления?
Безоружную толпу, иногда просто шествующую с иконами и вполне невинным прошением – картечью, а выживших потом судят военно-полевым судами, а чаще обходятся и без. И вот этих-то людей считать своими? Вот уж нет?
Но…
… Крым!
Но…
… воюют-то, едва ли не по большей части, с собственным народом! А если считать Кавказ, Польшу и Среднюю Азию неотъемлемой частью Империи, то выходит, они скорее каратели?! Ну, пусть внутренние войска…
Но…
– Господа, – поприветствовал он их кивком, и, не обращая ни них более никакого внимания, отошёл, предоставив всё на откуп секундантам. О политике, этике, природе Государства, армии и прочем он подумает потом…
Отрешившись от всего происходящего, попаданец оставил ситуацию на откуп распорядителю дуэли и секундантам. Перекатившись несколько раз с пятки на носок, он, смущаясь неведомо чего, размял голеностоп, повращал руками, изображая мельницу, шеей, кистями рук, сделал несколько наклонов и махов ногами, и решил наконец, что готов, насколько вообще можно быть готовым к такой ситуации.
Вопрос о возможности примирения сторон скорее понял, нежели услышал, и отрицательно качнул головой.
– Нет, – сказал он уже вслух, с трудом разомкнув сухие тяжёлые губы, – примирение невозможно.
В паре десятков шагов яростно тряс головой Давыдов, корча свирепое лицо, так что осталось только кинуть жребий и выбрать шпагу. Отличались они, наверное, только степенью потёртости эфесов, вряд ли чем-то большим, так что за полётом монеты он следил вполне безучастно.
Не глядя, скинул сюртук кому-то на руки, оставшись в простой рубахе, отметив машинально и безучастно, что стоило бы, пожалуй, переодеться в чистое перед дуэлью, но вещи, в том числе и драгоценности, остались в пансионе мадам Шерин. Вчера не сообразили, а теперь чего уж…
Давыдов, яростно жестикулируя, и кажется, говоря что-то обидное…
… что, к слову, противоречит дуэльному кодексу более чем полностью… но плевать!
Противник, чуть запаздывая, скинул наконец сюртук, и, взяв шпагу, несколько раз чуть заметно согнул клинок, не отрывая взгляда от Ежи и снова корча при этом свирепую гримасу, раздувая ноздри. Всё – в лучших традициях скверного провинциального театра…
Рукоять шпаги доверчиво ткнулась в ладонь, и отстранённость, рассеянность ушли, как и не было. Поведя плечами, он едва заметно поиграл клинком, определяя вес и баланс, а потом очень чётко, как когда-то на тренировках, выдал Малый Салют и встал в позицию.
Отмашка…
… и Давыдов, странно притоптывая передней ногой, начал сближаться, вытянув перед собой руку с клинком.
Чуть согнув ноги и заложив левую руку за спину, Ежи двинулся навстречу, угрожая остриём противнику с левой позиции. Сейчас он даже не мигает, настолько сосредоточен на поединке.
Давыдов, снова притопнув ногой, попытался провести прямой укол, поразив вооружённую руку, но Ежи, едва заметно шевельнув кистью, отвёл чрезмерно сильный удар в сторону. Где-то в глубине сознания мелькнуло недоумение – приём такого рода вполне действенен, но выполняется только при большой точности управления шпагой, а не… так. Да и помимо точности, нужно, чтобы противник ошибся, отведя гарду в сторону от положения боевой позиции.
Чуть отступив, Давыдов несколько раз махнул клинком, и, снова притопнув, выставив шпагу, бросился вперёд, как бык на корриде, и делая сильнейший выпад клинком, целя куда-то в грудь попаданцу. Машинально, как когда-то на тренировках, Ежи провёл контратаку с уклонением влево-вниз…
… и клинок вошёл в тело противника аккурат в подреберье.
Всё так же не думая, на автомате, он выдернул клинок и отступил, готовясь защищаться. Но…
… нет.
Давыдов мёртв.
