Василий Николаевич Кленин
Русь Чёрная – 1. Темноводье

Глава 13

Год неведомый. Приемыш

– Аааааа! – Санька вынырнул из воды и стремительно заполнил воздухом горящие огнем легкие.

В рот затекала какая-то мерзкая жижа, он закашлялся, желудок сжался в рвотном спазме. При этом всём приходилось бултыхать руками и ногами, чтобы снова не уйти под воду. Отплевавшись, Известь старательно задышал, ибо кислород сейчас важнее всего. Прочно закрепившись на поверхности воды, он принялся оттирать одной рукой лицо. Первый же взгляд ввел его в изумление. Беглец находился совершенно точно не в прежнем озерце. Водоем был длинным и дико заросшим всякой дрянью. Либо очень вытянутая старица, либо заболоченная протока. Вокруг почти не было прежних дубков, а всё больше ивняк с вкраплениями подгнивших березок.

Зато берег совсем близко! Отдышавшийся Санька погреб к нему, неуклюже размахивая руками, с которых лоскутами свисала всякая мерзкая гнилость. Вонь стояла отвратная.

Горе-грибоед выбрался на четвереньках на берег и без сил рухнул на траву. Голова, кстати, ощущалась предельно ясной – никаких признаков дурмана. Возможно, от того, что блеванул? Это хорошо… Но вот только где он? Как попал сюда – явно в низинное место – с сопочного «высокогорья»?

– Походу, провал в памяти, – стал размышлять вслух парень, так показалось удобнее. – Долбанные грибы… А когда в воду упал – очухался.

Выходило логично. Но где он? Как далеко от экспедиционного лагеря? И главное – как далеко от Шахи-паскуды?

– Ладно… Если это протока, то она близко от Амура. Я на правом берегу… Если, конечно, под грибами через реку не переплыл, – Санька усмехнулся от этой мысли. Амур здесь уже далеко не Днепр, а он сам птица в еще меньшей степени. – Значит, мне надо на правый берег по течению протоки.

С сожалению, в протоке вода практически не двигалась, и направление течения определить не выходило. Наверное, все-таки старица.

– Ладно, – устало улыбнулся беглец. – Просто пойду туда, где выше.

Пережитый ужас грибного прихода и погружения под воду, как ни странно, вернул ему оптимизм. Банальная возможность дышать уже приносила радость. Страхи отступили: и заблудиться, и нарваться на Шаху. Тем более, что эти опасности взаимоисключали друг друга.

– Двум смертям не бывать! – весело выкрикнул Санька и заставил себя встать.

На свежем ветерке ему вдруг стало нестерпимо холодно. Наверное, потому что он насквозь промок. А еще Известь понял, что умирает от голода.

– Ну, понятно. И так есть хотел, а тут еще и прополаскало, – закручинился потеряшка и начал оглядываться.

Над водой стройными рядами торчали бархатные сосиски. Рогоз! Ну, то, что все в народе зовут камышом. Забавная, кстати, вещь: все ведь поголовно знают, как это растение правильно называется. Но все сначала назовут его в голове «камышом», а потом сами же себя поправят.

Парадокс.

Будучи и так мокрым, Санька без колебаний снова залез в воду и стал рвать камыш-рогоз. Разумеется, не ради «сосисок». Ему нужны были мясисто-водянистые стебли у основания. Еще с детства, из фильма «Завтрак на траве», он четко знал, что они на вкус, как бананы. Очистив с десяток «бананов», он все-таки пошел вверх по берегу, совмещая приятное с полезным. Увы, рогоз вообще не был похож на банан и вонял тиной. Но с приправой в виде голода шел отлично! Дожевывая последний, Санька даже ощутил некую сытость. А ухо уже уловило впереди приятный звук журчания!

Это, действительно, был ручей. Известь припал к чистой воде и окончательно заполнил опустошенный ранее желудок. Потом помылся. Стало даже хорошо. Минут двадцать он шел вдоль берега ручья и набрел, наконец, на чистую уютную полянку у самого бережка.

– Здесь граду быть, – повелел сам себе студент и принялся обживаться.

По счастью, у него был спички. И даже в непромокаемом пакете. Но они, разумеется, промокли. Санька нашел солнечный пятачок, распотрошил под ним коробок и оставил сушиться. Между делом состирнул футболку и шорты, которые нестерпимо воняли, и развесил на ближайшем тальнике. Голышом стало совсем холодно. Беглец упал на изумрудную траву и сделал три десятка отжиманий. Потом два десятка приседаний.

Потеплело.

Поскольку вечер был уже не за горами, всё вело к тому, что ночевать придется в лесу. Оставалось молиться на спички, но даже при наличии костра нужно какое-то минимальное укрытие. Санька решил соорудить навес и направился за палками для каркаса. Схватился за первый попавшийся ему тоненький тополёк, быстро перегнул его… а потом полчаса крутил, вертел, дергал – полное влаги деревце явно одерживало верх в поединке. По итогу, Известь еще сильнее согрелся, но внезапно снова почувствовал голод.

– Нужен топор, – вздохнул «робинзон».

По счастью, студент-историк хорошо знал, что древние люди делали орудия труда не только из «элитных» халцедонов и обсидианов, но и из банальной речной гальки. Еще Шаман им рассказывал, что даже на Дальнем Востоке были целые галечные археологические культуры. Как-то раз, на берегу реки, во время экскурсии они целый час увлеченно колотили камнем по камню, пытаясь сделать нож.

– Нет, ну, нож – это, конечно, слишком, – покачал головой Санька. – А вот топор можно.

Увы, природа снова сложила своему внезапному постояльцу фигуру из трех пальцев. Ручей прорезал песчаный склон, и самые крупные камушки тут были не больше ногтя. Пришлось пробежаться до протоки-старицы. Собрал в футболку десятка два камней, оборвал все доступные взгляду рогозы и пошел «домой». На обратном пути он приметил ландышеобразные листики.

– Черемша! – и карманы шортов быстро были упиханы маленькими стебельками дикого чеснока.

На родной уже полянке Санька занялся ударным трудом. Колотить камнем по камню было весело, и опять же согревало. Пару раз они даже давали искры, что натолкнуло его на мысль о досрочном костре… но потом. В общем, где-то у шестого по счету желвака удалось сколоть не только одну сторону, но и вторую, создав классический чоппинг. Грубейшее оружие, увесистый камень с одной острой стороной. Топором это язык назвать не поворачивался, но рубило быстро разрезало измочаленные волокна тополька. А потом Санька еще четыре стволика приговорил. С помощью острых осколков он быстро нарезал охапку веток. За полчаса соорудил навес с одним скатом, напоминающим хоккейные ворота, и мягкую подстилку.

Тут-то солнышко и сказало «прощай». Похолодало резко, а редкие атаки комаров превратились в нашествие. Просто отмахиваться от них веткой стало совершенно бесполезным занятием. Санька нашел разложенные спички. Топливо для костра он собрал давно. Осколками удалось нарезать тонюсенькую щепу, которая быстро займется. Главное – получить огонь. Известь выбрал палочку с самой «жирной» головкой. Хорошенько потер о свои волосы. И чиркнул.

– Ммммать! – вырвалось у него, когда «сера» просто сползла со спички.

Та же участь постигла вторую. Третью. Четвертую. Пятая выдала струйку пахучего дымка – такого приятного! Дымок подкормил уже почти рухнувшие надежды. Но шестая и седьмая спички снова бесславно оголились и канули в темноте. В последнюю – «счастливую» – Санька особенно верил. Поэтому, расстроенный, чиркнул восьмой и аж закричал от неожиданности, когда та зашипела и разодрала почти ночную темноту ярким язычком пламени.

– А! – вырвалось из груди «робинзона», и он замер, хотя, всё тело его немилосердно кусали главные враги рода человеческого. Левая рука сложилась чашечкой и заботливо окружила крохотный огонек. Убедившись, что пламя точно закрепилось, Санька плавным движением поднес спичку к костру. Милипусечные щепочки быстро почернели и заструились дымком.

– Ну, же… – отчаянно протянул беглец. Имелся немалый шанс, что первой спички не хватит. А зажжется ли вторая – большой вопрос. Пламя уже дошло до пальцев и принялось немилосердно их жечь, распространяя запах копченостей, но Известь спичку не отпускал…

Огонь!

В недрах костра вспыхнуло золото, которое принялось жадно пожирать всякую мелочь. Санька радостно подбрасывал в пасть огня сухие листья, веточки, пару найденных в округе шишек. Когда послышался долгожданный треск – огонь взялся за сучья – беглец выдохнул с облегчением. Теперь костер только дождь сможет затушить – а небо весь день было чистым.

– Отныне счастливым числом объявляется «восемь»! – с улыбкой прошептал Санька.

Глава 14

Год неведомый. Приемыш

Утро оказалось намного хуже вечера. Беглый должник со стоном поднял с охапки веток измученное тело. Болело всё! Каждая мышца, каждая косточка (а он еще на армейские ватные спальники жаловался, которые им выдали в археологичке)! Ноги практически свело от холода. Тело чесалось от сотен укусов. И нестерпимо хотелось есть. Нет, уже жрать! Вчера перед сном Санька закинул в себя весь рогоз с черемшой, но и тогда не почувствовал сытости. А сейчас казалось, что пузо практически трется о позвоночник.

Со скрипом встав на ноги, студент быстро проделал ряд операций в зависимости от их срочности и важности: отлил, подкинул веток на седые угли почти умершего костра и до бульканья в горле напился из ручья. Пузо наполнилось, но желудок не дал себя обмануть. Санька напихал полные карманы шортов имеющимися камнями и решительно направился в кусты. Лес, буквально, звенел от множества птичьих голосов, радующихся еще одной пережитой опасной ночи и восхваляющих взошедшее солнце. Добыча даже не пряталась – и Известь начал охоту на диетическое мясцо.

Увы, бросков через тридцать он понял, что навык метания у него, мягко говоря, ниже среднего. Птицы лениво упархивали от попыток лишить их бесценной жизни. Один раз Саньке даже показалось, что он задел потенциальную добычу – но это был либо обман пернатого противника, отводившего угрозу от гнезда, либо самообман. После каждого броска приходилось долго искать укатившиеся в заросли камни. Охотник насквозь промок от росы и трясся от холода, несмотря на начало июля. Еще бросков через 30 он практически лишился боезапаса и раздосадованный вернулся в лагерь.

Раскочегаренный костер согрел его и вернул толику оптимизма.

– Ну, что: можно снова сходить к протоке, – прикинул он план действий. – Нарвать рогоза, собрать побольше камней.

План Саньке не нравился. Ибо камышовая диета его явно не спасет. Да и какой смысл тут торчать? Надо искать дорогу и выбираться в цивилизацию. Там сразу и покормят: кругом же советские люди! Наверное, можно и в экспедиционный лагерь возвращаться: Шаха. Скорее всего, уже в Хабару вернулся. Да и Мишане надо по шее дать за его чудо-грибы.

Мысли о палатке, о кухне из горбыля, где всегда есть горячий сладкий чай, где можно погрызть горбушку черного хлеба, вызвали у Саньки легкое головокружение и обильное слюноотделение. Никогда в жизни он еще не мечтал так сильно о простом хлебушке! Но, прежде чем пойти, беглец решил подстраховаться. Спички почти закончились, и на второй раз трюк с разжиганием костра мог не сработать. Взявшись за «топор», он силой мысли превратил его в мотыгу и принялся рыть землю.

Слой дерна оказался тонким, ниже грунт шел песчаный, так что Санька за 10 минут дорылся до глины. Отколупав кусок на полтора кило, он быстро вылепил из него глубокую чашку с толстым низом и сунул в костер. Долго не ждал, ему ведь не керамика нужна, а просто крепкая емкость. Вынул чашку и, дождавшись, когда та подостынет, накидал в нее углей. Да, он решил взять костер с собой! Гениальная идея, которую Известь подчерпнул во время прочтения «Борьбы за огонь» – тоненькой книжки, которую в Хабаровске издали три года назад – и тираж расхватали, как горячие пирожки!

– Пирожки… вот сука! – вздохнул голодающий студент.

С чашкой в одной руке и «топором-мотыгой» – в другой, Санька пошел вверх по ручью. Тот по-любому выходит из каких-то возвышенностей к югу от Амура, и рано или поздно путь горе-бродяге пересечет какая-нибудь дорога.

– Поймаю попутку в любую сторону… – мечтательно строил планы Известь, отмеряя шаг за шагом и периодически подкармливая угольки в чашке чем-нибудь предельно сухим.

Себя подкормить было нечем: в ручье никакой живности не видно, сухопутные твари разбегались заблаговременно. Даже рогоз не рос, но скулы Саньки сводило от одной мысли о такой еде. Попалась лягушка, но Известь не считал себя настолько ценителем французской кухни.

– Ну, раз брезгую, значит, не такой уж я и голодный, – убедил он сам себя.

Солнце стояло в зените и нещадно жарило. Как быстро утренний холод сменился полуденным пеклом! Беглец снял футболку, обмотал ею голову – стало полегче. А вот на душе, наоборот, становилось всё тяжелее. Санька шел уже несколько часов, отмотал поперек речной долины около десятка километров – и ни одного признака цивилизации!

Ручей уже показывал каменистое дно, заросшие сопки обступили южный горизонт стаей гопников, почуявших тихое позвякивание мелочи в штанах… А Санька всё еще не понимал: где он? Ведь пересек уже немалую часть речной долины. Самой заселенной части края, где бусинами на реку нанизались десятки деревень. А между ними – дороги! Если не асфальтовые, то хоть грунтовые. А еще – густая сеть проселков к покосам, к пасекам, к местам рыбалки…

Беглец поднялся по склону сопки, оглянулся на раскинувшуюся панораму – и ничего! Нет кривых многоугольников полей, нет ниток ЛЭП… И дорог тоже. Похоже, что в обозримых окрестностях нет ни одной деревни. Равно как и археологического лагеря от ХГПИ. И Шахи тоже нет.

Последнее было единственной хорошей новостью в беспросветном мраке открытий.

– Чо за хрень, – выдохнул Санька.

Ноги внезапно дали слабину, и он присел на прогретый солнышком камень.

– Ты чо, Рыбка, в натуре, меня спрятала? – севшим голосом спросил он седые от зноя небеса.

А в голове неожиданно ясно всплыли слова наркоманского волшебного существа: «Что пожелал – отменить уже нельзя…».

– Может, я не оклемался еще? – с надеждой спросил Санька у самого себя.

Надежда была слабой: такого сильного голода, таких назойливых насекомых ни один приход не создаст. Да и время – «робинзон» очень хорошо чувствовал ход времени.

– А в «робинзоне» кавычки-то можно убирать, – вздохнул он.

До вечера Санька так и не нашел никаких признаков людей. Повезло только с едой: в толстом ковре прелой листвы нашел пару десятков лисичек и опят. Дождей не было уже несколько дней, так что грибы были червивые, но у Извести даже тени сомнения не возникло. Он лишь основательно прожарил их на костре и съел вприкуску с черемшой. Всю ночь крутило живот, однако, голодный желудок победил.

Последующие дни погружали Саньку во всё большую тьму отчаяния. Куда бы он ни пошел – всюду никаких следов человека. Никакого плана у него больше не было – любое направление движения казалось равно бессмысленным. К тому же, глобальную задачу всё сильнее вытесняли локальные. Робинзон с каждым днем слабел от голода и понимал, что движется по спирали к неизбежной смерти. Один раз чудом ему удалось поймать перепелку (или что-то вроде этого). Он съел ее чуть ли не с костями и перьями, только помогло мало. Организм не получал нужной энергии и жрал сам себя. От этого становилось всё холоднее по ночам, а легкая одежонка приходила в полную негодность. Санька понимал, что от него воняет, многочисленны мелкие ссадины загнивали, тело всё искусано комарьем.

Каждое утро начиналось с отупелого сидения на лежанке. Не хотелось куда-то идти, искать жалкие крохи еды. Надежда улетучивалась, тело болело – тоска наползала на него беспросветным слизнем.

Ожить помогло то, о чем и не думал: когда на восьмой день брожений наткнулся на здорового медведя. Мишка был сыт и благоденствовал, а потому полностью проигнорировал ободранного человечка. Но голова у Саньки прояснилась в миг! Все приглушенные инстинкты проснулись и заголосили: ЖИТЬ! Мы хотим жить! Известь сразу вырезал себе из выворотня дубину, начал жечь по ночам жаркие костры…

Они-то всё и изменили.

Потому что вечером четырнадцатого (или десятитысячного) дня в этом безлюдном мире, Санька поднял глаза над костром и наткнулся на встречный изумленный взгляд.

По ту сторону от кострища стоял и настороженно пялился на него какой-то сморщенный несуразный гном!

Глава 15

Год неведомый. Приемыш

Ну, не гном, конечно. Невысокий сухонький человек, которого кто-то, словно, старательно помял. Висящая лоскутами кожаная шапочка, короткая легкая курточка с глубоким запахом, на ноги же намотано вообще не пойми что. А в руках – истертая ладонями до блеска палка с насаженным длинным свиноколом из серо-черного железа, нацеленная прямо на него, на Саньку.

«Пальма», – машинально произнес он «тропическое» название сибирского оружия.

Страшно не было. Гном, по ходу, боялся сильнее робинзона. Потому что ему, явно, было, что терять. А вот Саньке…

– Здорова! – криво улыбнулся он губами, покрытыми коростой. – Будешь Пятницей?

И на всякий случай Известь сложил щепотью грязные пальцы правой руки и потыкал ими в раскрытый рот… А уже через 30 секунд жадно вцепился в длинную полоску вяленого мяса и с рычанием отрывал зубами кусок за куском. Жевать жилистое мясо не было ни сил, ни желания, он глотал куски целиков, а живот урчал диким зверем, поджидая добычу.

– Спасибо, друг! – чуть не плача благодарил он незнакомца, а тот уже сидел у костра и разводил в деревянной чашке какую-то остро пахнущую смесь.

Протянул чашку беглецу, когда тот доел мясо. Санька подозрительно принюхался, но глотнул: в чашке оказалось что-то одновременно кислое и горькое. Но бодрило.

– Большое спасибо, товарищ! – медленно и нарочито членораздельно поблагодарил лесовика Известь. – Я заблудился. У нас где-то тут экспедиция. Меня должны искать.

По глазам гнома явно читалось, что тот не понял ни слова. Разве могут еще жить на Дальнем Востоке такие дремучие туземцы? Санька пытливо осмотрел лесовика и его обильную сбрую. Нигде не видно никаких признаков чего-нибудь современного, заводского, фабричного. Всё – из кожи, дерева или кости. Кустарное, ветхое, сделанное на коленке. Но, с другой стороны, есть железный нож на поясе и длинное колюще-рубящее лезвие копья по имени «пальма».

«Да, куда ж я попал? – отчаянно путался в догадках Санька. – Хотя… Пофиг. Все-таки сыт. И не один в этом пустом мире».

– Я Санька, – ткнул он себя в грудь. – Понимаешь? Сань-ка!

– Саника-саника! – улыбается сморщенный гном и хлопает себя по голове. – Кудылча!

…Утром Кудылча поманил Саньку за собой, и тот охотно пошел, поскольку оставаться в одиночестве не согласился бы ни за какие коврижки! Два дня брели они то с горки, то в горку. Два дня Известь дивился, как лесовик практически из воздуха доставал еду. Потом из тайника достали крохотную берестяную лодочку и дальше поплыли с «комфортом». То ли по реке, то ли по цепи связанных озер. В лодочке имелись лук и стрелы, несколько костяных гарпунов – так что на вечер оба приятеля обожрались свежей рыбой.

Санька жадно выхватывал в щебетании Кудылчи отдельные слова, переспрашивал, уточнял смысл. Слова вроде простые, но разобрать речь было совершенно нереально.

Наконец, лесовик привел найденыша в свое селение – и Санька окончательно убедился, что это не его мир, не его Советский Союз. Потому не могло быть у малых народов СССР такого жалкого местообитания: одно-единственное приземистое деревянное строение, сложенное из тонких почерневших бревнышек. А вокруг – десяток балаганов из коры и бересты и вообще шалаши из веток. Еще несколько единственных крепких сооружений – это маленькие сарайчики, установленные на высоченных пнях. Санька догадался, что эти «избушки на курьих ножках» – амбары, защищающие запасы от зверья – крупного и мелкого.

Кстати, о зверье. В самой деревеньке, в ограде и на привязи сидел медведь. Еще не взрослый, но весом побольше Извести, не говоря уже о мелких аборигенах. Медведь легко мог оборвать привязь и разрушить огородку, но не делал этого.

«Ага, об этом я слышал, – улыбнулся Санька. – Они взяли его прошлой или позапрошлой зимой прямо из берлоги, вырастили, как домашнего. Мишку все считают своей родней, кормят, обнимаются… А на медвежий праздник из луков расстреляют».

Похожие обычаи бытовали у многих племен Дальнего Востока. Медведей здесь любили и боялись одновременно.

Рядом с деревенькой плавно протекала извилистая речка средних размеров. Она так извивалась в заросшей лесом и лугами низине, что окружала поселение практически со всех сторон. Только на разном расстоянии. И именно она (да мелкие озера) были главным источником благосостояния местных жителей. Потому что по всей деревне торчали вешала, на которых сушились, вялились, коптились сотни самых разных рыбин. От россыпной мелочи, которую толкли в муку, до гигантских калуг в полтора человеческих роста.

А ведь деревенька была небольшая совсем. Позже Санька узнал, что жило здесь четыре больших семьи. Все – кроме принятых жёнок – родичи. Осколок большого семейства удинкан, которое неспешно бродила по лесам, лугам и болотам в стране великой реки Манбо. Таковых семейств было несчетное множество. Кто-то часто встречался и обменивался дочерями, кто-то не видел друг друга десятилетиями. Но все они говорили на одном языке и называли себя нани – Люди Этой Земли. Иногда, встречаясь с чужаками, уточняли, что они хэдзэни – Те, Кто из Низовий.

Но всё это Санька узнал гораздо позже. Самое первое время он только ел и спал. Удинкан оказались добрыми людьми: они взяли к себе найденыша и поделились всем, что сами имели. Потому что нельзя оставлять человека в беде. Кем бы он ни был. Всегда надо помочь человеку, ведь однажды им можешь оказаться ты сам. Но через несколько дней горе-робинзону стало стыдно, и он начал всем подряд предлагать свою помощь. Только вот беда: найденыш был такой глупый, что ничего не умел делать! Ни костер развести, ни одежду залатать, ни наколоть из кости наконечников для стрел, ни веревку сплести.

Найденыш был такой глупый, что учился всему, как маленький ребенок. Учился ходить и говорить; учился, как вести себя со старшими и как носить одежду; учился грести веслом и читать следы. Вместе с детьми ходил на болота собирать морошку и голубику, а потом в сопки – обдирать орехи. Глупый большой ребенок очень старался, но многое у него так и не получалось. Например, правильная речь или искусство охоты. Удинкан показывали на него пальцами и смеялись. Но негромко. Потому что найденыш кое-что умел делать весьма хорошо. Например, драться. Вернее, если для него, что копье, что весло в руках – разницы никакой, никакого толка нет, то вот без оружия чужак был сильнее всех в деревне. Даже сильнее могучего Вепря. А Вепрь был великий мужчина. Он без устали рассказывал всем, как уходил в далекое-далеко, где сражался с ужасными речными демонами, которые дышат огнем и пожирают мертвых людей.

Все признавали силу Вепря. Все, кроме чужака-ребенка. И Вепрь того не любил, хотя, ни разу не решился испытать силу найденыша.

А найденыш «рос». Он уже пытался сам ловить рыбу. Ходил с Кудылчой (который нашел чужака в странном месте) на охоту, правда, возвращался всегда с пустыми руками. Его уже несколько раз брали с собой на великую Манбо-реку, и здоровяк греб наравне со всеми. В день прощания с Большим Родичем ему позволили взять лук и вместе со всеми освободить могучего духа… Но найденыш так и не выпустил ни одной стрелы по медведю. Все поняли, что Саника так и остался глупым. Жалели его. А тот дрожал и говорил хуже прежнего.

Как и в тот день, когда появились речные демоны.