Василий Львович Попов
Нелюди, противостояние III. Остров
Только на закате группа измождённых мужчин вернулась в лагерь
после повторного обследования местности. Их оружие – вилы, пара топоров и
заострённые колья – казалось скорее тяжёлым грузом, чем средствами защиты или
нападения. На лицах мужчин читалось разочарование, а во взглядах —
безвыходность и обречённость.
По их виду было видно, что вернувшихся встретили с пониманием. Без
лишних вопросов их накормили и отправили спать.
– Остров? – с замиранием в голосе спросила одна из девушек у
проходящего мимо мужчины, одетого в рваный грязный свитер. Он закрывал глаза от
усталости.
– Остров… – вяло отмахнулся мужчина, спотыкаясь на пороге входа в
барак и едва не падая.
– Остров… – разочарованно повторили провожающие его взглядами
товарищи – женщины и мужчины разных возрастов.
– Конечно, остров, – подошедшая к основной массе молодая девушка с
сумкой «почтальона» через плечо оглядела собравшихся у входа людей красными от
недосыпа глазами. – Моряк с теплохода, чьё имя, к сожалению, нам так и осталось
неизвестным, неоднократно об этом повторял в неосознанном состоянии, словно пытаясь
донести до нас что-то важное. Вот…
На её слова никто не отреагировал вслух, но где-то далеко в лесу
раздался раскатистый звериный рык, возможно, хозяина этого острова. Этот жуткий
звук вспугнул в панике заголосивших птиц – меняющая форму в полёте стая
взлетела над лесом, похожая на рой мелких суетящихся насекомых, на багряном
фоне наполовину ушедшего за верхушки деревьев солнца.
Люди невольно вздрогнули, переглянулись между собой и, стыдясь
собственного мимолётного секундного страха, опустили глаза.
– Наш герой-моряк, – мужчина с подвязанной и перебинтованной рукой
и странным блеском в глазах взглянул на вступившую в диалог девушку так, словно
та являлась виновницей всех их бед. – Много наговорил в больном бреду и даже на
немецком языке, что очень и очень подозрительно.
– Он прошёл войну, что тут подозрительного?! – В ответ девушка
встала на защиту обсуждаемого героя, делая шаг вперёд, убирая за спину сумку и
сжимая кулаки. – Тогда многие изучали язык врага. И хочу вам напомнить, – она
смело обвела всех взглядом, – именно действия этого человека спасли большую
часть из вас как напрямую, так и косвенно, так что будьте любезны (!) говорить
о нём уважительно, а не высказывать необоснованные подозрения в его адрес.
Пылкая «защитница» моряка – Катя, студентка медицинского
института, помогла после катастрофы многим, и все звали её по-разному: по
имени, «медсестрой», а кто-то даже уважительно – «доктор».
Катю взял за руку внезапно появившийся мужчина из только что
вернувшегося отряда. Выглядел он живее всех остальных поисковиков, глаза его
живо светились и даже могло показаться – смеялись над всем окружающим миром, несмотря на тяжёлое общее положение.
– Наша доктор права, – он загородил своим телом девушку, глядя поочередно в лица вставших в полукруг товарищей, по несчастью. – Перед посадкой в шлюпки я сам лично слышал короткий диалог старшего помощника с капитаном.
Речь шла о возможности и о сложности высадки в ближайшем районе группы островов
со скалистым ландшафтом.
– Почему молчал? – удивленно спросила женщина с уставшим лицом, но
проницательным взглядом, какой бывает у работников министерства или городского
управления как минимум.
– Это, Агнесса Францевна, были непроверенные данные, – в ответ
молодой человек смело улыбнулся женщине, привыкшей, что ей все подчиняются. —
Требующие подтверждения, ведь теплоход так долго блуждал в тумане после
нескольких штормов подряд. Моряки сами жаловались на неисправность бортовых
приборов. Ну а здесь нам (!) исследовать местность пришлось бы так или иначе,
так зачем заранее настраивать людей на отрицательный результат? Это, как
известно, понижает потенциал.
– Вы, товарищ…
– Петров, – подсказал всё ещё держащий за руку доктора её
«защитник», снова улыбнулся, так, словно этот разговор проходил не на
отрезанном от «большой земли» острове, а где-то в клубе на всесоюзном слете
комсомольцев и после их диалога вот-вот раздастся музыка и они по команде,
разбившись по парам, начнут танцевать вальс.
– Петров, вы непродуктивно распоряжаетесь человеческими ресурсами,
– дискутирующая с ним женщина, прокашлявшись, гордо подняла подбородок вверх. —
Которых и так у нас не так много.
– Качеством возьмем, качеством, Агнесса Францевна, – он повернулся
к доктору, которая, краснея и пряча глаза, с трудом вырвала своё запястье из
крепкой мужской руки.
– Докуда вы дошли, Егор? – Примирительно спросил грузный мужчина
интеллигентного вида с заживающими ссадинами и следами усталости на лице.
– Мы, Федор Ильич, добрались, – Петров задумался, повернувшись
туда, где еще недавно светило кровавым закатом солнце, и где остался только
«нимб» от этого свечения. – Почти до противоположной от лагеря точки. Этого
было достаточно – мы видели гряду небольших островов, уходящую в море, которую
отметили с вами ещё в прошлый поход. Никаких сомнений нет – это остров. И хочу
уверить вас, большая удача, что нашу шлюпку вынесло не с северной части этого
куска земли, в живых осталось бы в гораздо меньше, если бы вообще кто-либо
уцелел.
– Скалы?
– И рифы, копьями торчащие из воды. – Егор, повернувшись, оглядел
всех поочередно, привлекая к себе всеобщее внимание на паузе. – Мы обнаружили
останки лодки. Большая доля вероятности, что это… одна из наших спасательных шлюпок. Хоть это были и не крупные обломки, но очень схож метод пропитки древесины и…
Женская часть собравшихся, не дослушав, запричитала между собой, кроме Агнессы Францевны, стойко выдержавшей предположение Петрова.
– Вы видели тела? – Ее вопрос прозвучал как требование на партсобрании.
– Ни единого.
– Но, может, они спаслись, как и мы, – женщина все-таки проявила
признаки волнения – сглотнув слюну и нервно дернув плечом. – В их шлюпке тоже
были моряки, и… – она с презрением посмотрела на Петрова, – и что самое главное
– мужчины.
– Как я уже сказал: высадка с той стороны, даже при слабом
волнении моря, обречена на гибель, – Петров бросил взгляд в сторону этого
самого моря, – а мы все помним, как в ту ночь оно бушевало.
– Ну, товарищ Петров, – Агнесса Францевна начальственно оглядела
стоящих вокруг. – Следуя вашей же «теории подтверждения», мы должны убедиться,
что находящиеся в той шлюпке погибли, прежде чем так легко ставить на них
крест!
– Я готов отправиться на их поиски первым, – Петров улыбнулся стоящей
перед ним решительной женщине снисходительно, как маленькому ребенку. – Но лес,
идущий вплотную к берегу, переполнен диким зверьем. Волки, медведи. Возможно
присутствие рысей и даже тигров. А они уже наверняка почувствовали «вторжение»
чужаков на их территории, так что такие походы становятся опасными для их
участников.
– А вы еще и «героически смелы», товарищ Петров, – её сарказм
слегка тронул уголки губ оппонента. – Как в принципе и подобает советскому
гражданину. – Агнесса Францевна, фыркнув, демонстративно удалилась.
С ней следом ушла молодая пара. А затем все остальные потянулись в
барак. Ропща вполголоса. Так расходятся после очередного собрания, обсуждая
его.
– Не обращай внимания, Егор, – Мария, молодая девушка,
комсомольский вожак, положив руку на грудь проходящего мимо Петрова, остановила
его и, блеснув отражением горящего факела в глазах, улыбнулась. – Она так
бесится потому, что в одной из шлюпок был ее муж.
– А мне почему-то кажется, что она не выражает никакого сожаления
о его вероятной пропаже. – Петров с нескрываемой заботой посмотрел на отошедшую
к сараю девушку, чью руку еще несколько минут назад держал в своей, и кожа его
ладони, как и он сам, «помнили» ощущения от этого тактильного контакта.
– Не нам об этом рассуждать, – с пониманием хмыкнула Мария,
перехватив его взгляд. – Ну а тебе…
Её перебил волчий вой, тоскливый, словно скорбящий, заставляя вздрогнуть и невольно задрожать людские тела.
– Кажется, что так близко. – Мария схватила Петрова за руку. В ее глазах страх.
– Не обязательно.
Вой подхватил второй голос, более низкий, густой. Затем еще один.
И уже целый волчий «хор» выл протяжно, вызывая под одеждой людей потоки
мурашек. Раздался рык, словно зверь, издавший его, отмахнулся от надоевшего ему
уже за долгое время воя. Но хор не умолк. Донёсся ещё один недовольный,
короткий, но громкий рык.
– Всем следует отдохнуть, – проходя мимо, медсестра с лёгкой поспешностью взглянула на двух товарищей, которые, казалось, задержались у входа, – сон – это лекарство, исцеляющее от всех недугов, как физических, так и душевных.
*
Никто не станет оспаривать тот факт, что для каждого пациента требуется своя индивидуальная программа лечения. Множество генетических, физических особенностей и отклонений в организме делают каждого человека уникальным. А что уж говорить о психиатрии? Человеческий мозг – это настоящий кладезь для экспериментов и исследований. Наука, которая ещё не до конца изучена, собирается по крупицам, где каждая теория основывается на опытах, анализах и применении на практике. Впоследствии она подвергается критике и полемике со стороны самих учёных и медиков. Однако пациенты всё равно проходят лечение, и врачи, так или иначе, добиваются ремиссий, что положительно сказывается на состоянии и жизни больных.
Ксения уже долгое время находится в клинике. Более семи лет в закрытом учреждении оставляют свой след на сознании любого человека. Её психическое и физическое состояние поддерживалось с помощью лекарств на одном неизменном уровне – в состоянии спокойной отрешенности. Подобные отношения между врачами и пациентами с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз» вполне устраивают медицинский персонал и родственников, которые часто отказываются от таких больных.
Ксения не знала, кто из её родственников отказался от неё, и даже не подозревала о их существовании. Но её сознание или галлюцинации часто проецировали картинку, на которой она стояла рядом с девочкой-подростком, держась за руки и глядя в небо. Они стояли по колено в полевой траве, среди качающихся на ветру соцветий васильков, и прикрывали глаза от солнца. В синем небе среди облаков, отражая его лучи, парил самолёт. Каждый раз в финале девочка поворачивалась к Ксении и, глядя в её небесно-синие глаза, спрашивала:
– Это он?
– Да, – смущённо улыбалась Ксения, утопая во взгляде ребёнка. Она проникала в синеву его глаз, где отражались облака, летящий самолёт и преломлялись лучи солнца.
– И когда прилетит твой герой? – доносилось до неё издалека. Голос девочки размножался разно тональным эхом, каждый раз накладывая на простой вопрос новую мелодию. Очень часто красивую.
– Скоро, – голос Ксении тонул в вакууме её затемнённого сознания.
Подсознательно Ксения знала, что приходящий навязчивый образ лётчика с не менее синими глазами, чем небо, – это образ близкого человека. Но какого-то неземного, эфемерного. Девочку же Ксения считала частью себя. Не второй личностью, связанной с раздвоением оной, а частью себя: родственницей по крови – сестрой или дочерью.
Образы в сознании. Ни имён, ни лиц. Синие глаза, не менее синие «васильки» и небо, одна сплошная синева. Вся эта «небесная эйфория» постепенно начала отходить на задний план, навязывая Ксении ужасные образы в долгих неспокойных снах или обрывках воспоминаний. Короткие «сюжеты» из реальности, связанные с людьми в белых халатах, с тоскливым белым интерьером, сопровождаемые мигренью или болевыми телесными ощущениями.
– Когда с ней можно будет поговорить? – донеслось до Ксении с эхом.
Эту фразу произнёс человек из её прошлого. Человек со знакомым лицом. Строгий и уверенный в себе. В форме. С седыми висками, шрамом через всё лицо и дергающимся в тике глазом. Они вместе с белой безликой тенью вторглись в её сознание и больничную палату.
– Процесс восстановления очень сложный и для каждого с подобным недугом индивидуальный, – женский голос безликой тени был родным, настолько, насколько может стать голос, звучащий ежедневно, вместо собственного или чьего-либо ещё, – нет стопроцентной уверенности, что полное восстановление вообще возможно после столь долгой и сложной терапии.
– Так всё-таки когда? – настаивал явный доминант этого диалога.
– Дайте ей ещё неделю!? – словно оправдывалась тень.
– Хорошо. Я приеду через неделю.
Человек качнувшись, по-военному развернулся на каблуках и ушёл, а его силуэт ещё долго стоял перед Ксенией. Голос белой тени уговаривал её принять лекарство. Мягко и заботливо, как добрая мать уговаривает непослушного ребёнка поесть.
Неделя оказалась долгой. Ксения заново знакомилась с предметами и ежедневными бытовыми физическими действиями. То, что она делала под воздействием лекарств рефлекторно, теперь приходилось делать осознанно. Чувства в основном негативные, пугающие потрясали разум Ксении. Она боялась всего: не только человеческой речи и движений окружающих её пациентов и персонала, но и даже резких звуков. Шороха ног, открытия дверей, звона посуды.
– Ну вот, – с новым визитом он стоял в дверях её палаты, одетый в офицерский френч без знаков различия, и сжимал в руках фуражку. Шрам, проходящий через бровь и глаз, казался чёрным на его загорелом лице, уголки губ дернулись в едва заметной улыбке, – узнаю Ксению Павловну, жизнь в глазах, румянец на щеках…, а не древне египетская мумия, замотанная в усмирительные рубашки. Так и хочется пригласить в ресторан на романтический ужин. А доктор?!
Не травмированный глаз «гостя» заговорчески подмигнул Ксении, «приглашая» её в какую-то игру, известную только ему. Или сразу в озвученный им «ресторан». Рука Ксении непроизвольно вместе с простынёй, сжатой в кулаке, спрятали её лицо от нахлынувшего чувства стеснения, оставляя только глаза для наблюдения за визитёрами.
– Ну о романтическом ужине говорить пока ещё рано… – доктор, улыбнувшись по-матерински, взглянула на Ксению, поправив очки одной рукой, стукнула по бедру бумажной папкой, зажатой в другой, словно от Ксении отгоняя неприличные намерения пришедшего, – но положительная динамика на лицо…, не ужин, а разговор, и это как максимум(!) в стенах нашего учреждения я вам гарантирую, и ещё только через неделю…
– Долго, доктор, долго… – Глаз мужчины дёрнулся, искажая лицо, делая из него на мгновение из вполне человеческого – ужасное, заставляя пациентку укрыться в простыне полностью с головой, что не мешало ей слышать продолжение разговора: – Ксения Павловна нам просто необходима со своими аналитическими способностями и умением находить преступные элементы в общей людской массе советских граждан.
– Что-то раньше у вас не было острой необходимости в способностях Ксении, – недовольный голос доктора проник через натянутую вокруг головы пациентки простынь, – что же теперь изменилось!?
Ксения ослабила натяжение ткани, желая услышать ответ и ещё раз вслушаться в знакомый «до боли» голос пришедшего.
– Нуждались в ней, ой как нуждались, Елизавета Александровна,
– голос гостя тем не менее казался приглушённым, но весёлым, – так ошибок сколько наделали-то, а? Дел-то каких из-за этих ошибок наворотили!?
– Думаете… история всё спишет? – Доктор, судя по удаляющимся звукам, уводила посетителя, и Ксения, с любопытством подглядывая за уходящими, частично стянула с себя своё «укрытие».
– Да ну что вы… – в голосе мужчины послышались театральные нотки, – мы, склонив голову, признаём собственные ошибки, а кто не ошибался, скажите?..
Они одновременно повернулись к пациентке на выходе из палаты. Ксения, опередив их поворот, снова спряталась в своём «укрытие» полностью.
– … вам ли этого не знать… работнику столь сложной и важной области медицины?
Они ушли. А Ксения уже через несколько минут нуждалась в этом с виду строгом, но простовато-хитром человеке. И не из-за какой-то возникшей внезапной симпатии. Нет. Она понимала, что этот человек как-то связан с прошлым. С её прошлым. И он мог бы пролить свет в тёмные уголки её памяти, помочь вспомнить людей, чьи образы так навязчиво продолжают преследовать её воснах и видениях.
То, что гость не лётчик из этих видений или её галлюцинаций, она уже знала точно. В них обоих нет ничего общего. Но кто же он тогда?
Неделя ожидания прошла медленно, но с хорошими результатами. Ксения научилась контролировать свои эмоции: она не только перестала бояться того, что раньше вызывало у неё страх, но и начала трезво оценивать реальность, абстрагируясь от шума внутри клиники.
Она погружалась в свои мысли и наблюдения, ей нравилось делать выводы и применять их на практике. Сначала она применяла свой анализ к пациентам, а затем и к медицинскому персоналу. Ксения не помнила, откуда у неё эти способности, но она видела результаты их работы. Сначала она замечала снисходительные улыбки медиков в ответ на свои вопросы, затем – удивлённые и заинтересованные взгляды, а позже – даже испуганные. Такой же испуг она видела и на лицах некоторых пациентов, которых она чётко выделяла из общей массы больных. По её мнению, у них явно не было патологий.
Пациентка, которая демонстрировала «склонность» к выздоровлению и частично восстановленные способности, стала проблемой как для медицинского персонала, так и для некоторых пациентов клиники. Ей не только позволили пообщаться с назойливым посетителем из органов, но и в срочном порядке выписали из клиники. В её медицинской карте были зафиксированы фразы: «положительная динамика в заболевании», «ремиссия» и «полное выздоровление».
-Скоро осень, – сказала Ксения, рассматривая тёмно-зелёную листву деревьев через стекло мягко покачивающегося автомобиля.
-Вам нравится осень, Ксения Павловна? – с улыбкой повернулся к ней сидящий впереди мужчина. Шрам на его лице делал улыбку неприятной, но его глаза смеялись, и это успокаивало.
Она смущённо отвернулась к окну и увидела идущих по тротуару женщину с девочкой, которые держались за руки. «Дочка!» – как она могла забыть об этом? Из её памяти стремительным потоком понеслись воспоминания, связанные с девочкой, которая играла с ней, по-детски смешно пела колыбельную уставшей на работе матери, кружилась с ней в праздничном новогоднем танце. Воспоминания, перемешанные с видениями в клинике, до конца не понятные, с неопознанными образами, где она с дочкой стоит в поле, держа её за тонкую руку, и провожает взглядом, несущийся по небу самолёт.
-Ксения Павловна! – её тряс за плечо спутник уже через открытую дверь остановившегося автомобиля. – С вами всё в порядке?
– Да, конечно, – мгновенно избавившись от навязчивых образов прошлого, она поёжилась от холодного не по-летнему воздуха, запахнула плащ на груди и взялась за протянутую сильную мужскую руку. – Так вспомнилось кое-что.
– Что-то серьёзное? – Он подставил ей свой локоть, указывая кивком головы на лестницу к зданию, возле которого курили и беседовали люди, преимущественно одетые в форму.
– Знаете…
– Иван Алексеевич…
– Да, Иван Алексеевич, простите – всё время забываю, – поднимаясь, она «прочла» для себя во взглядах и приветственных кивках положение своего спутника в этом здании – отношение к нему общей части офицеров, и непроизвольно крепче взялась за его локоть. – Воспоминания – очень важная часть нашей жизни, и, как сказала мне недавно доктор: «Они вернуться со временем, возможно, частично, но, возможно, не вернуться совсем…» – Она остановилась на секунду перед открытой перед ней дверью. – Сейчас часть вернулась ко мне после того, как я увидела случайных прохожих в окно вашего автомобиля, и знаете, я рада! Это даёт мне шансы пусть не на полное, но хотя бы частичное восстановление.
– И это здорово, Ксения Павловна! – Он помог ей по-джентльменски снять плащ в гардеробе, и она на мгновение вернулась к тактильным воспоминаниям, пришедших с ощущениями от его прикосновений, понимая, что это уже было с ней – именно этот человек когда-то помогал ей одеваться.
Она смущённо улыбнулась, опуская глаза.
– Непривычно? – По-своему истолковал её улыбку спутник, ведя по широкому, в строго коммунистическом стиле оформленному коридору.
– Я.. как… не от мира сего, да? – Она снова улыбнулась, неловко – ей казалось, все попадающиеся навстречу и отдающие честь офицеры задерживают надолго взгляды на ней, быстро забыв про её спутника.
– Вы для большей части служащих здесь человек новый, и, соответственно, к вам проявлен интерес, – Иван Алексеевич вёл Ксению бережно, держа за локоть одной рукой по лестницам, на ходу кивал, здороваясь, или отдавал по-военному честь встречающимся работникам. – Так всегда бывает с новичками. Побудьте в образе «белой вороны». Привыкнут они, и привыкнете вы. И, конечно же, чем быстрее вы приступите к работе, втянетесь в неё, тем быстрее станут незаметными подобные пока беспокоящие вас мелочи.
«Мелочи, детали – как часто из незначительных мелочей мы составляем необходимое целостное в нашей работе, будь то место преступления, портрет убийцы или показания подозреваемого… Будьте внимательны к мелочам, Ксения!» – Она наморщила лоб, осмысливая «выброшенный» памятью поток наставлений. – «Откуда это? Ладно, потом…»
– Товарищи офицеры! Знакомьтесь, Епифанцева Ксения Павловна! – В кабинете, куда привёл её Кочубей («Кочубей!» – внезапно память «вытолкнула» и фамилию её спутника – легендарного героя партизанской войны), присутствовали офицеры, которые поднялись из-за своих столов при их появлении. Двое склонившихся над бумагами выпрямились, застёгивая верхние пуговицы на воротничках формы. – Наш новый эксперт-консультант, в прошлом она лейтенант особого отдела НКВД, пока в звании не восстановлена, но это вопрос времени, и прошу относиться к ней со всем уважением… и не только как к женщине, но и как к человеку, сделавшему очень многое для нашего общего дела и принявшей основное участие в поимке опаснейших преступников… Это капитан Соловьев, старший лейтенант Абакин.
Ксения кивала, проглатывая подымающийся ком в горле. Незаметно для себя она взяла Кочубея за локоть, поочередно разглядывая знакомящихся с ней офицеров.
– Здравствуйте! Товарищ лейтенант…
– Здравия желаю!
– Добрый день! Ксения Павловна!
Ноты удивления и недоверия услышала она в нестройных приветствиях присутствующих офицеров. Их было пять. На столах троих разложены бумаги, папки. Двое отвлеклись от фотографий за одним совместным столом. Во взглядах в противовес голосам – интерес, где-то мимолетное восхищение, улыбки, ожидания…
Тревога, вызывающая страх, охладивший ей спину.
– Работайте, товарищи! – Кочубей повел Ксению к свободному столу, стоящему возле одинокой полки с папками и десятком книг. – Вот ваше рабочее место, Ксения Павловна… здесь немного не убрано, осталось после предыдущего хозяина.
Ноги Ксении налились свинцом, она едва передвигала ими, едва не повисая на локте ведущего её. Мысли помчались далеко обратно к прошлому. К человеку, склонившемуся над ней с острым ножом в полуосвещенном трясущемся на ходу вагоне. Ужас, исходящий от него самого, от его хладнокровных действий, окровавленных рук, парализующего шёпота и от расширенных зрачков, едва заметных в тусклом свете глаз, весь этот ужас сейчас сковал её.
Ужас и вернул её назад: к знакомству, к стоящим по стойке «смирно» офицерам, не ко всем, нет! К двоим, которые попав в поле её периферийного зрения, когда она проходила мимо, продолжая работать одновременно, склонились над ужасными фотографиями с человеческим трупами, с их останками… расчлененными телами. Даже к одному из офицеров… Его руки, она увидела на них кровь! Он стирал её, нервно торопясь… нет, не перебирал фотографии, а именно стирал остатки человеческой жизненной субстанции.
И именно исходящий от этого человека ужас подтолкнул её к следующим действиям. Кобура пистолета Кочубея находилась возле её руки. Одновременно с толчком плеча и «случайной» подсечкой его ног, выхватив ПМ из кобуры и на развороте снимая с предохранителя, посылая патрон в патронник, она открыла огонь по офицеру, уже разогнувшемуся и держащему снимки в руках. Валясь спиной на падающего Кочубея, Ксения разрядила всю обойму по укрывающемуся за столом от направленных в него выстрелов, «расплывающемуся» тёмным пятном силуэту.
*
Капли вечерней росы в бордовом зареве заката казались налипшими на листьях неизвестными, выросшими в диком лесу ягодами, бусинами из воспоминаний её детства в моменты обучения рукоделию матерью, или… нет – кровью… Кровь, которую она ещё недавно видела на смятой траве, после исчезновения одного из их товарищей.
– Красиво… – Произнес Егор, прерывая воспоминания поёжившейся от дрожи Марии, глядя на садящееся за горизонт солнце. – Если бы непонимание настоящего и происходящего здесь не мешало, можно было бы поддаться романтическим настроениям и даже набросать несколько красивых высокопарных строк
В воздухе разлилось многоголосое эхо птичьих криков, словно провожающих кроваво-алое светило. На мгновение хор насекомых затих, а затем с новой силой затрещал в вечернем воздухе.
– Может, рискнёшь? – Мария не отрываясь смотрела на профиль стоящего рядом мужчины, стараясь уловить едва заметный ритм его дыхания, словно пытаясь стать с ним одним целым.
– Нет… – Он не повернулся, лишь слегка наклонил голову в её сторону. – Я… – Егор замялся в поисках слов, – пробовал, но получается что-то «не внятно-отрывистое», ужасное и откровенно пугающее нормального человека.
– Чтобы избавиться от этого, – Мария, словно боясь разрушить призрачный образ любимого, нежно коснулась его плеча, – понадобится время, возможно, годы… Но вместе мы… – её голос задрожал от волнения.
– Вместе? – Егор улыбнулся этой внезапно возникшей целостности, поднял взгляд к солнцу, к его «остатку» – узкой светящейся полосе между темным лесом и не менее темным небом. – Знаешь… – начал он, но внезапно замолчал. У меня нет времени и я решил…
– Бежать? – Мария внезапно «выпалила» первое, что пришло ей в голову.
Егор смутился, сглотнул слюну, словно ком, тяжело проходящий через горло.
– Это так выглядит со стороны? – смутился он.
– Мне кажется, ты именно это хотел сделать сегодня, – Мария прислушалась к шорохам леса, который с самого детства казался ей живым существом. Она никогда никому не делилась этим, боясь быть высмеянной, ведь лидер молодежной ячейки коммунистической партии в первую очередь предан идеям, а не собственным абстрактным фантазиям – так, наверное, «завещал великий Ленин». – Но я, догнав тебя, предупредила твой поступок? – добавила она с легкой иронией.
– Знаешь… – Егор снова сглотнул, повернулся к ней, разглядывая её красивое худощавое лицо в прощальных сполохах заката. – А ты ведь отчасти права… – Он покачал головой, отвернулся и продолжил: – Точнее, полностью права… Я хотел бежать… – его голос дрогнул.
– Куда, Егор, куда? – Она обошла его, встала перед ним, глядя в его «пустые» глаза. – А главное – почему?
– Я боюсь… – прошептал он.
– Что? – Мария отпрянула от него, разглядывая уже с головы до ног как что-то неземное, не помещающееся в рамки её сознания. – Ты защитник Родины, прошедший всю войну, ужасную и кровавую войну! Ты герой-орденоносец! Не смеши меня, а! – Её голос надломился в крике.
– Я видел нашу смерть… – В глазах Егора отразился испуг, он отвел взгляд в сторону и быстро заговорил: – Понимаешь, время от времени я вижу видения… Я не знаю, откуда это… Но я видел смерть чётко – твою, мою и… ещё многих из нас, и поэтому… – его голос прервался.
Мария удивлённо, с недоверием смотрела на стоящего перед ней мужчину, ещё недавно идеализированного ею.
-… Я понимаю, в это трудно поверить, но это так… – Егор, взглянув ей в глаза, отвернулся, осознавая, что стоящая перед ним комсомолка вряд ли поверит ему. – Те военные подвиги, о которых ты упоминаешь, это тоже следствие этих видений… Я видел гибель товарищей по окопам, атакам и свою среди них… Я просто трусливо уходил в другую часть обороны или на другой фланг атаки, только после боя я узнавал, как погибли мои однополчане… Но ты же понимаешь… – Он снова заглянул ей в глаза, словно в поисках поддержки. – Мне бы никто не поверил… Я пытался… Но надо мной смеялись… И что еще страшнее – многие из тех, кто слышал мой рассказ, погибали… Выжившие сторонились меня. Это ещё одна причина, почему я прекратил делиться своими видениями… – его голос дрогнул.
– То есть… – Мария, не скрывая своего недоверия, снова произнесла первое, что пришло ей в голову: – Ты поэтому мне сейчас это рассказал? Я тебе так надоела?
– Зря я тебе рассказал… – Он отвернулся, разглядывая небо, отражающееся в водах бегущего рядом ручья, и предпринял ещё одну попытку: – Там, где я появлялся, солдаты не просто гибли от смертельных ранений, их буквально рвало в клочья, и… это стали замечать командиры, находя в этом связь со мной… Отправляли меня в самое пекло, стараясь избавится, или при первой же возможности переводили в другие подразделения… Я видел страх в их глазах и даже… в глазах политруков – политработников кто своим присутствием поддерживали дух солдат в тяжёлые дни войны, даже они…
– Да, Егор! – Мария резко схватила его за руку, почему-то холодную, как у мертвеца. – Это же всё суеверия… Пережиток прошлого… – Её слова прервал раздавшийся крик. Крик живого существа, возможно, человеческий, но настолько наполненный страданием, что был больше похож на умирающего в мучениях зверя. Лес затих после разнесшегося по его просторам ужасного эха.
– Где это? – Мария, задрожав от страха, прижалась к мужскому телу.
– Кажется, у источника… – неуверенно проговорил Егор, переходя на шёпот.
– А кто там сегодня?
– Измайловы… – Его голос дрогнул.
Крик повторился затяжным воем и прервался с замирающим хрипом. Затем донесся победоносный, триумфальный возглас и рык. Что-то между человеческим и животным. Размножаясь новым эхом, затих.
– Вадим? – Мария сжалась от страха.
– Не обязательно… Так могла кричать и женщина… – прошептал Егор.
– Валя… – Мария, отпрянув от Егора, встряхнула его безвольное тело, пытаясь заглянуть в глаза, проникнуть в его разум, «достучаться» до него. – Ты ещё можешь им помочь… Мне… себе в конце концов!
Блеснули его глаза во мраке – свет вышедшего из-за туч месяца отразился в них. Словно в ответ Марии донесся возбужденный звериный крик.
– Ты ещё не поняла? – Отрешенно усмехнулся Егор, отстраняясь от девушки. – Нам уже никто не поможет… Мы уже фактически умерли… – его голос угас.
Она оттолкнула его, взглянув с отвращением, как на слабое, бесхребетное существо, уже сдавшееся и не способное бороться. Неспособное защищать. Человек, чьи навыки, приобретенные в момент армейской подготовки и опыт, полученный во время войны, делали из него оружие, по крайней мере способное защищать. Человек, на которого она смотрела ещё пару недель назад с восхищением. Видела в нём героя. Своего героя! Такого же, как отец, её отец. Прошедший войну и не прогнувшийся под внутренними интригами тоталитарного режима.
