
Полная версия:
Василий Васильевич Головачев Ликвидация последствий отстрела негодяев
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
– Это не смешно, – буркнул Юрий Филиппович, которого явно задевали оценки главы «Прикрытия», но он терпел.
– А что? – поиграл бровью Перекопов. – Помните плакаты советских времён? Вожди на них смотрели в одну сторону, и страна сделала колоссальный рывок вперёд, освободив творческие силы народа.
– Давайте не будем отвлекаться, – пробормотал президент. – Обрисуйте круг первоочередных проблем.
– Они все по сути первоочередные, – проворчал генерал, понимая, что не стоит долго пытать главу государства негативной информацией. Решил сократить свои оценки и умозаключения. – Но начну с финансов. Вы знаете, что в финансовой системе страны действуют принципы, уничтожающие государство как систему защиты народа, превращающие в абсурд любое позитивное начинание в сфере экономики и народного хозяйства? Вы только почитайте, что предлагают министр экономического развития или министр промышленности и торговли!
– Читаю, – пожал плечами Юрий Филиппович.
– И вас не пугают предложения того же председателя Сбербанка приватизировать банк?
– Он и так на сорок процентов… – Президент осекся.
– Правильно. Сорок процентов контролируют инвесторы из США. Ещё чуть-чуть, и банком полностью завладеют американцы, распродажа Родины успешно продолжится. Наша финансовая система кредитует кого угодно, но не промышленность, успешно распыляя народные деньги, из-за чего в стране процветает только добывающая отрасль, а технологически сложное станко- и машиностроение, электронная промышленность и наукоёмкие производства, загубленные ещё при Ельцине, находятся в полном упадке. Похоже, правительство пришло к выводу, что намного проще рулить там, где легче срубить бабло и не выпускать вообще ничего сложнее лома. Минэкономразвития проталкивает законопроект, по которому собирается увеличить налог на малый бизнес почти на пять процентов. В то время как за последние два года мы потеряли более двухсот тысяч малых предприятий! Это ли не государственный саботаж?
– Я ознакомлюсь с вашими выводами…
– У нас, по сути, две экономики: экономика внешняя, где всё прекрасно, где рекой льётся за границу нефть и течёт газ, где в экспортных отраслях накапливается и лежит без дела национальный доход в иностранной валюте и который, по сути, в стране не работает. И есть внутренняя экономика, в которой живём мы сами, наши родные, близкие, друзья, порождающая рост неравенства, бедности и коррупцию. Я не прав?
– Нужна конкретика…
– Далеко ходить не надо, на минувшей неделе Минфин прямо сообщил о нежелании инвестировать в отечественную экономику, предлагая поддерживать зарубежные проекты на госсредства России. Мы вкладываем наши денежки в модернизацию железных дорог на Кубе, в то время как наша РЖД требует гораздо большего внимания. Мы вкачиваем огромные деньги в строительство за рубежом туристических кластеров, атомной энергетики, газопроводов, вместо того, к примеру, чтобы развивать отечественный малый и средний бизнес. Доля этого бизнеса в ВВП развитых стран превышает пятьдесят процентов, а в России не дотягивает до десяти. Вы этого не знаете? Не видите, к чему приведёт этот процесс?
– Дальше, – совсем мрачно сказал Юрий Филиппович, теряя интерес к разговору.
Но гость был безжалостен.
– Российское здравоохранение – вообще отдельная песня. Ни прежний президент, сорок раз напоминавший министру об избыточной «оптимизации» отрасли, ни ваши распоряжения результатов не дали. То и дело увольняются врачи, недовольные новой «реструктуризацией и улучшением условий работы», а министр, дай бог ему здоровья, на голубом глазу докладывает вам об успехах министерства, вроде того, что в глубинке России ещё не все старики, пенсионеры и больные поумирали. Примеры нужны?
– Нет, – стиснул зубы президент.
– В папке много материала. Теперь образование…
– Не надо об этом, сам почитаю.
– Только один пример: в тысяча девятьсот девяносто первом году в России насчитывалось более семидесяти тысяч школ, нынче в результате безумной «оптимизации» и укрупнения общеобразовательных структур осталось меньше сорока тысяч.
– Мы боремся с бюрократизацией процесса…
– Плохо боретесь, лучше объявили бы конкурс и всенародное обсуждение ЕГЭ, убивающего не только образование, но и мыслительные процессы молодых, и как результат – науку. Но ни в коем случае нельзя отменять экзамены, как этого захотел в своё время господин Греф, служащий известно кому. Советский Союз занимал место в качестве образования в первой пятёрке стран мира, а сейчас мы скатились на тридцатые позиции, несмотря на победы молодёжи на многих международных соревнованиях и работу нового центра для одарённых ребят. Этого мало! Нужно поднять качество образования по всей стране.
– Мы работаем над этим…
– С Фурсенковым? Который готов подставить вас в любой момент? Он – человек Запада, и перед ним стоит задача: пока он возглавляет экспертный совет по науке и образованию – добить в стране и образование, и науку.
– Вы его плохо знаете.
– Я – плохо, но его знают все наши научные и образовательные кадры, большие учёные, не раз обращавшиеся в СМИ с разоблачениями действий этого негодяя, но вам об этом не докладывают. Уже больше десяти лет федеральному закону номер 253-Ф3, ставшему приговором российской фундаментальной науке, к которому приложил руку и Фурсенков. Пал последний бастион советского наследия, позволяющий решать грандиозные задачи. Что изменилось? Поднимать чужую науку с две тысячи шестнадцатого года отправились более пятидесяти тысяч наших специалистов!
– Не может быть!
– Может, Юрий Филиппович. Вам докладывают, что в стране нет денег, помните медведевское: денег нет, но вы держитесь? Однако деньги есть, только они не идут на развитие страны. А чиновники продолжают искать способы ободрать нищающий народ то «курортным сбором», то «налогом на отдых», то «налогом на тепло», собирая «недостающие» суммы для собственного употребления. А суды, погрязшие в коррупции, продолжающие служить чиновникам, миллионерам и бандитам? Сколько случаев описано в СМИ? Вы же сами поддержали письмо главы ФСБ по Московской области о недопустимости в судействе «телефонного права». Так давайте разбираться с системой до конца.
– Нужна реформа…
– Разумеется, нужна, но, только пока вы в окружении таких советников, как генералы Зеленов и Лавецкий, «улучшитель науки» Фурсенков и иже с ними, дело с места не сдвинется. Вам нужно, как говорится в одной умной книжке[2], заполнять свой автобус правильными людьми, а не теми, которых подсовывают либералы.
– Вы не в моём автобусе? – криво улыбнулся Юрий Филиппович.
– Я да и все мои друзья с вами, но надо активнее чистить эту авгиеву конюшню – либеральное правительство и институты власти. Диву даюсь, откуда у так называемой «элиты», сегодняшней российской власти, такая антироссийская ненависть! Они же всё разрушают, ничего не создавая, как ту же цифровую экономику.
– А это как?
– Да очень просто! По утверждению того же банкира-фигляра, начальника Сбербанка, создание цифровой экономики крайне необходимо нашей стране, поскольку это мировой тренд. Но дело в том, что цель этого тренда – заменить живых сотрудников цифровыми технологиями, дать старт стремительному уничтожению рабочих мест и, по сути, убить половину населения России! Тем более что лидерами этих процессов у нас в стране являются иностранные компании: «Фейсбук», «Гугл», «Амазон» и «Эппл».
– В Европе этот процесс запущен давно…
– Да, и он просчитан, хотя и там он работает для избранных. Я не против новейших технологий, но уже даже мне очевидно, что вместо средства облегчения жизни населения и улучшения качества образования они превращаются в инструмент управления и дестабилизации.
– Цифровизация позволяет ускорять процессы строительства…
– Цифровизация помогает делать деньги на непроизводственной сфере. Но при этом в России уничтожаются производства! Это же страшно, к какой зависимости мы придём!
– Не все люди во власти – негодяи…
– К сожалению, повторюсь, вас окружают вполне правильные с виду «патриоты», которые с выражением заботливого внимания на лицах планомерно уничтожают то лучшее, что терпеливо создавалось нашими отцами. Всё буквально делается для того, чтобы довести народ до отчаяния, до крайней черты, а потом устроить российский майдан. Не об этом ли говорит увеличивающееся день ото дня количество протестных акций, инспирированных из-за рубежа?
– Не допустим.
– Да кто ж вас спросит, если вы доверяете врагам? – искренне удивился Перекопов.
– Не доверяю я врагам.
– А Зеленову доверяли? Лавецкому? Подвальному? А разве премьер вам не друг? А его министры?
Голос президента стал хриплым:
– Вы… перегибаете палку, Нил Петрович.
– Хотелось бы надеяться.
– Что вы предлагаете? Выявить новых подпольщиков во власти и пересажать?
– Предлагаю задуматься, кто вообще ведёт игру в глобальном смысле на Земле. Что за Зло?
– Мы же поймали за руку рептилоидов. – Президент усмехнулся. – Ведь господин Фрик – рептилоид?
– Да не уверен я, что он главный. Попробуем докопаться до него и выяснить, кто командует парадом. Я почти на сто процентов уверен, что цель Бильдербергского клуба – тихий переворот в России, передача её под власть якобы пришельцев.
– Почему якобы?
– Да на хрен мы сдались тем же рептилоидам? – впервые рассмеялся генерал. – Они тоже заложники в этом спектакле. Когда-нибудь выясним и это.
– Что ж, работайте, Нил Петрович. А так как работы много, я бы всё же посоветовал вам опереться на этих людей, раскрывших заговор. На Гаранина, Барсова… кто там ещё с ними. Это опытные и сильные кадры. К тому же меня волнует их судьба. Выведя их из игры, мы оставляем их без защиты.
– Они бойцы спецназа Росгвардии, – сухо сказал Перекопов, – и сами могут постоять за себя. Но я обещаю не терять их из виду.
– Благодарю, Нил Петрович. Что ж, почитаю ваш труд, и начнём думать, как по-новому обустроить страну. Я вас вызову.
Перекопов встал, президент с чувством пожал ему руку, и глава «Прикрытия» вышел.
Юрий Филиппович задумчиво полистал материал в папке, закрыл, потянулся, посмотрел в окно на прекрасный летний день и сказал с облегчением:
– Только не сегодня.
* * *В Сочи Перекопов не остался, зная, что времени президенту на изучение доклада потребуется много. К вечеру генерал уже был в Москве и сразу с командой спецназа отправился к усадьбе Лавецкого, где день и ночь трудились спасатели, разбирая завалы шахты.
К его удивлению, работа стояла.
В подвале находились только двое охранников и парень из технического сектора «Прикрытия», руководивший процессом, по фамилии Стеклов.
Весь подвал был в густом слое пыли, на полу валялись куски породы и конструкций, через него тянулась лента конвейера и две трубы, исчезающие в двери лифта.
Больше никого ни в подвале, ни наверху, возле коттеджа, где стояли автопогрузчик, самосвал и робот-кран, не было.
– В чём дело? – осведомился Перекопов у Стеклова. – Где люди? Почему встала работа?
– Так ведь здесь был замдиректора ФСБ генерал Щербина, – озадаченно ответил техник. – Было приказано до особого распоряжения работу свернуть.
Перекопов сжал челюсти.
– Меня никто не предупреждал о визите, странно. Какое он имел право… – Генерал перекусил готовое сорваться с языка гневное слово. – Ладно, разберёмся. Далеко копнули?
– Практически добрались до бункера. Но там рухнул потолок, так что возиться придётся долго.
– Живых не нашли? Там остались трое специалистов ГРУ.
– Нет, – виновато шмыгнул носом молодой человек. – Наверно, они засыпаны в центре бункера.
Перекопов поднялся в холл, сопровождаемый командиром спецгруппы капитаном Синякиным.
По холлу, тоже засыпанному слоем мелких камешков, песка и пыли, бродили, хрустя подошвами, двое охранников в пятнистых комбинезонах. Перекопов их не знал. Увидев начальство, оба вытянулись.
– Кто такие? – спросил генерал.
– ФСО, – ответил белобрысый боец с погонами лейтенанта.
– Кто приказал вам стать на пост?
Охранники покосились друг на друга.
– Капитан Гребенников, – ответил белобрысый лейтенант. – Командир первого взвода.
– А он от кого получил приказ?
– Ну… наверно, от командира центрального аппарата…
– Давно стоите?
– С восьми утра, у нас дежурство до восьми вечера.
– Оба свободны. На пост заступят мои люди. Доложите своему командиру, чтобы он связался с вашим начальством, и оно пусть свяжется со мной. Я генерал Перекопов, помощник президента. Всё понятно?
– Так точно! – вытянулись парни.
– Ничего подозрительного не заметили?
Охранники помялись.
– Да вроде нет, – ответил второй, низкорослый крепыш с лычками сержанта. – Всё тихо.
– На нижнем этаже таракана видели, – добавил с усмешкой лейтенант. – Удивились: откуда здесь тараканы?
Перекопов застыл, переваривая услышанное.
Ни в Москве, ни тем более в элитных домах Подмосковья тараканов не видели уже несколько лет, и связано это было, по предположениям учёных, с изменением экологической обстановки в центре России. Почему же в коттедже Лавецкого, оборудованном по последнему слову технологии «умного дома» (с управлением всеми системами с единого браузера – того же смартфона), вдруг объявились тараканы?
– Вы уверены, что это был таракан? Может быть, жук забрёл из леса?
Охранники переглянулись.
– Может быть, – легко согласился лейтенант. – Я не присматривался. Но похож на таракана, крупный и очень быстрый.
– Нил Петрович, – сказал молчавший до сих пор капитан Синякин, – а не забежал ли к нам случайно поганенький гаджет?
– Срочно вызови Мельника с его архаровцами! Немедленно! Пусть прощупают здесь каждую щель, каждый плинтус!
Речь зашла о бригаде службы собственной безопасности «Прикрытия», занимавшейся выявлением разного рода разведсистем, подслушивающих и подсматривающих устройств, гаджетов и айтипрограмм. Имея новейшую сканирующую эфир аппаратуру, техники бригады обслуживали все рабочие кабинеты президента России и его резиденции. Появление «таракана» в охраняемом всеми возможными способами периметре означало только одно: кто-то запустил в дом Лавецкого шпиона, что, в свою очередь, означало: за ситуацией пристально следили хорошо информированные о происходящем в России люди.
– Есть! – козырнул Синякин.
Композиция 6. Продолжение банкета
Россия. Подмосковье
Ева застонала, и Калёнов зарычал в ответ, испытывая невероятное наслаждение, восторг и любовь к женщине, обладание которой было сравнимо со вспышкой сверхновой звезды…
Полежали рядом друг с другом, отдыхая от взрыва чувств, приводя в порядок сердца и дыхание.
– Я не думала, что ты у меня такой сильный зверь, – прошептала она спустя минуту.
– Я сам не думал, – пошутил он. – Просто я веду здоровый образ жизни, вот изредка организм и балует меня удовольствием, вспоминая молодость.
– Ты и в свои семьдесят дашь фору любому пацану.
– Откуда знаешь? Большой опыт?
– Дурак!
– Извини.
– Меня поражает твоя форма, честно. Чтобы в эти годы всю ночь напролёт заниматься любовью…
– Спешу наверстать упущенное. Кстати, мне ещё нет семидесяти. Будет следующим летом. – Он помолчал, потом засмеялся.
– Ты чего?
– Вспомнил изречение: чтобы доставить женщине удовольствие в постели, оставьте её одну, пусть выспится.
– Очень остроумно! – фыркнула Ева. – Я тоже вспомнила применительно к разговору: «Мадам, что я должен дать вам, чтобы добиться вашей любви?» «Наркоз».
Теперь уже фыркнул он.
– Надеюсь, я лучше наркоза?
Она легла ему головой на грудь, обняла.
– Ты – лучший… – Помолчала. – Как же долго мы шли к этому…
Он промолчал. Они действительно могли жить вместе уже десять лет, но десять лет назад он принял другое решение, о чём жалел до сих пор с тоской в сердце.
– Пора вставать. Будешь кофе?
– Я сама приготовлю. – Она вскочила, завернулась в халатик и убежала в ванную.
Он полежал, немного расслабленный, потом всё-таки заставил себя подняться и встал под душ. Вытираясь, позвал Еву:
– Милая, я просил постирать носки.
– Забыла, – отозвалась она.
– Вот ёлки-палки! – озадачился он. – Мы собирались в гости к твоему отцу, а ехать не в чем.
Открылась дверь душевой. На Еве был белый фартучек на халате, и выглядела она так соблазнительно, что захотелось схватить её на руки и утащить в спальню.
– Сейчас модно ходить без носков, – заявила женщина, глянув на его торс. – Тем более лето, не замёрзнешь.
Он опечалился:
– Я привык выглядеть в стиле ретро. Без носков мне не комильфо.
– Отвыкай. – Дверь закрылась.
Удивлённый её реакцией, Калёнов оделся в домашнее, вышел на кухню.
– Ты что, не в настроении?
– С чего ты взял? – Ева включила блендер для приготовления смузи; она очень любила эти взбитые с молоком, сливками или кефиром ягоды и фрукты, и по утрам её завтрак нередко состоял из одной чашки напитка.
Калёнов сам пристрастился к смесям, хотя вкусы у них были разные: он предпочитал малиновый смузи, с мёдом и молоком, Ева – зелёный из авокадо и киви, с кефиром.
На этот раз она приготовила оба зелёных.
– А малины у нас разве нет? – поинтересовался он.
Последние две ночи они проводили у Евы. Она жила в Филях, на улице Первомайской, в двенадцатиэтажном панельном доме брежневской эпохи, на шестом этаже, и особого порядка в двухкомнатной квартире не наводила. Это было в её характере: предельная отдача на работе и почти полная расслабленность дома.
Готовить она не любила, и Калёнову это даже нравилось, потому что он-то как раз при его прежнем одиноком образе жизни готовить любил и умел.
– Что смотришь волком? – нахмурилась она. – Нету малины. Сам виноват, забыл купить.
– А ты на что?
– Мои принципы жизни иные.
Калёнов улыбнулся, берясь за чашку с зелёной пенкой.
– Чего лыбишься? – с притворной угрозой спросила Ева.
– Отец говорил о маме перед разводом: её принципы жизни не совместимы с жизнью. И добавлял: с моей жизнью.
– Они давно развелись?
– Когда мне было восемнадцать лет. Я только вступал во взрослый мир, собирался в московский физтех, а учился в итоге в Минске. Оба умерли и похоронены на одном кладбище, но в разных могилах.
– А как в ГРУ оказался? Мы на эту тему не говорили.
– Долгая история.
– Расскажи.
– В другой раз как-нибудь. Что не спрашиваешь, почему я тоже развёлся с женой?
– Неинтересно, – повела она плечом, вскочила, подбежала к плите, на которой шипели поджариваемые ломтики белого хлеба. – Готово, можем пить кофе.
Сели за стол.
– Что-то Веня давно не звонил, – задумчиво сказал Калёнов, берясь за чашку. – Что у них происходит, хотелось бы знать.
– Не понимаю, почему его отправили в отставку, – проговорила Ева. – Он же ни в чём не виноват, потому что выполнял приказы Гаранина. Да и полковника жалко.
– Это не просто чья-то нездоровая инициатива, их хотят вывести из игры. Кто-то потихоньку обрубает концы, ведущие к заговору. Барсов и полковник сейчас под ударом, им надо поберечься. Когда они были в системе, она их защищала, но теперь они сами по себе, и опасность возрастает.
– Мы тоже под ударом.
– Ничего, всё равно мы все вместе, отобьёмся.
– Оптимист ты, Калёнов.
– А то.
В спальне зазвонил его сотовый. Он вышел из кухни, взял трубку.
– Привет, полковник, – заговорил Барсов. – Не разбудил?
– Доброе утро, майор, завтракаем.
– Подозрительное движение не заметил?
– Пока всё тихо.
– За мной пошли какие-то хорошо знающие дело «топтуны». Если бы не был настроен на слежку, не заметил бы.
– ЧВК?
– Непохоже. Задействована серьёзная нанотехника, я заметил муху, которая вела себя не как муха, в связи с чем нужна срочная консультация Евы. Она в курсе таких разработок и может облегчить задачу идентификации следаков.
– Она готова.
– Можете подъехать ко мне или к Гаранину?
Калёнов подумал:
– Давай лучше встретимся у Болотова, мы с Евой к нему собирались.
Барсов тоже помолчал пару секунд:
– Договорились, в одиннадцать успеете?
– Без проблем. – Калёнов вышел из спальни, встретил взгляд Евы, спрашивающий: кто звонил?
– Барсов. Едем встречаться к одиннадцати.
– Куда?
– Они с полковником подъедут к твоему отцу.
– Тогда я собираюсь.
Выехали в начале десятого, на машине Евы, ездившей на «Мерседесе»-паркетнике GLK, направляясь из Филей через МКАД в сторону Новорижского шоссе.
Полковник в отставке Иван Дмитриевич Болотов жил под Волоколамском, в деревне Чисмена, в собственном доме современной постройки с красивым экстерьером. Суперкоттеджем дом назвать было трудно, однако выглядел он солидно и модно: кирпичный, двухэтажный, с мансардой и верандой, обращённой к лесу.
Участок вокруг коттеджа был засажен полосами малины, чёрной смородины и плодовыми деревьями – яблонями и сливами. Хозяин с утра до вечера ухаживал за садом и навёл на территории усадьбы идеальный порядок.
В одиннадцать часов дня он тоже копался в огороде. В выгоревшей жёлтой майке, длинных полотняных шортах и в натянутой на голову соломенной шляпе, Болотов мастерил оградку к грядкам с клубникой. Отложил рулон зелёной пластиковой ленты, увидев въезжавший «мерс» Евы. Ворота на территорию усадьбы открывались автоматически.
Ева, выглядевшая двадцатилетней девчонкой, взметнув длинные волосы, выпорхнула из кабины, одетая в стиле бохо: сарафан до колен в мелкий цветочек, тонкие бретели, никаких лифчиков, танкеты Chloc, капля духов «Impress». Обняла отца, проворчавшего:
– Ты бы ещё без нижнего белья приехала.
Ева засмеялась, кивнула на Максима Олеговича:
– Ему нравится.
– Ну, разве что. Идёмте в дом. – Болотов направился в обход теплицы к кольцу бассейна с водой. – Я сейчас, располагайтесь.
Ева взяла Калёнова под руку и повела к центральному входу в коттедж, откровенно прижимаясь к нему всем телом. У неё было хорошее настроение.
Они уселись на веранде, обдуваемой прохладным ветерком.
Хозяин дома заранее расставил на столе чашки, вазочки, фрукты, графин с компотом, накрыв их полотенцем.
На веранду заглянул кот породы норвега – чёрный, с белыми лапками и сердечком на груди. Ева позвала его, но он не подошёл, осмотрел Калёнова, сделал круглые глаза и скрылся в доме.
– Серьёзный зверь, – хмыкнул Максим Олегович.
– Порода такая, – засмеялась Ева. – Не игривый. Но я его люблю. У моей подруги Валентины живёт кот породы манчкин, такая душка! Ножки короткие, любопытный и ласковый.
– У нас тоже всегда коты жили, но в основном дворняги. Я с ними дружил.
Гости принялись за яблоки, умиротворённые погодой и временным отсутствием экстрима.
Болотов заявился через несколько минут, переодетый в сетчатую футболку и треники, принёс заварной чайник. Но посидеть втроём не получилось: у ворот гуднула машина, и Болотову пришлось вставать и встречать новых гостей.
Это были Барсов и Гаранин, оба в летней джинсе, с виду спокойные, без следов каких-либо волнений на лицах. Поздоровавшись со всеми, подсели к столу.
Гаранин налил себе холодного компота.
Барсов с нескрываемым восхищением и ноткой сожаления во взоре осмотрел женщину:
– Отлично выглядите, сударыня!
– По примеру мужа (при этом слове Калёнов с интересом посмотрел на неё) веду здоровый образ жизни, – повторила она с улыбкой фразу, сказанную утром Калёнову. – Пап, есть чего-нибудь похолодней чая?
– Могу принести из машины ледяную минералку, – предложил Барсов. – Недавно пристроил в салоне умный холодильник «Блю квенч».
– Микроволновку, что ли? – пробурчал Болотов.
– Никакого излучения, вращает центральный тубус с бутылками и банками со скоростью пятьсот оборотов в минуту, тепло уходит в лёд мигом.
– Минералку не хочу.
– Квас будешь? – поднялся Иван Дмитриевич.
– Неси.
Квасу захотели и Гаранин с Барсовым.
– Слежки не заметили? – поинтересовался Болотов, с облегчением усаживаясь за стол.
– Если они пустили по нашему следу наноботов, – сказал Гаранин, – то мы и не заметим. Майору повезло, что у него хорошая интуиция.
– В принципе мы поехали на моей машине, – сказал Барсов, – а она чистая, без жучков, я проверил. И за нами никто не гнался.
– Они могли запустить дроны.
– Микродроны не могут летать со скоростью, с какой ездят автомашины.
– Обычные дроны тоже не сильно заметны.
– Согласен, стопроцентной гарантии того, что за нами сейчас не наблюдают, дать не могу.
– Я включил «глушилку», – сказал Болотов, переводя взгляд на дочь. – Ева поспособствовала раздобыть в своих лабораториях. Так что пока нас вряд ли кто слышит и видит. Но в дальнейшем надо иметь весь комплекс для выявления слежки.







