Василий Брусянин
В рабочем квартале
Старушка всхлипнула, вздохнула и снова продолжала:
– Дочка тоже захворала, в больницу бы свезти, да где там!.. Не хочет, всё говорит: «Пройдёт, мамонька, отлежусь»…
Старушка снова всплакнула: голова её тряслась как-то беспомощно, седые волосы растрепались, прилипая к щекам, орошённым слезами…
– За грехи наши тяжкие Господь разгневался… Неправедными путями живём мы, душеньки-то окаянному продали – и терпим горе, сидим вот тут холодные и голодные… Раньше вон и дочка моя в горничных была, и у хороших господ… Подвернулся тут ей хлыщ один, «парикмахтер» он, – и слюбились они… Сманил дочку-то мою с места, комнатку вот эту нанял, меня тоже, старуху, вот в эвтом уголке пристроил – и ничего, зажили было мы тут… Грешно всё это, нечистое, да что тут, куда денешься?.. Думала я, греховодница, мол, люди и так живут, не венчанные – и сыты бывают и обуты… А вот и вышло, – Бог-то увидел и наказал: простудилась дочка-то моя и прихворнула… Пришёл… он-то… посмотрел, лекарства принёс, а дело-то не поправилось… Ещё разок побывал, видит – плохо дело, не поправится… Саня-то… ну, и след простыл!.. С тех пор вот две недели, и глазом не видели.
Старушка вздохнула, подперев рукою подбородок, и уставилась глазами куда-то в тёмный уголок комнаты.
За входной дверью, на галерее, послышались шаги людей, мимо окна мелькнули две тёмные фигуры, дверь в кухню растворилась, и на пороге появилась женщина в короткой кофточке, в тёмном кашемировом платке на голове и с раскрасневшимся от мороза лицом. За нею следом вошёл высокий брюнет, с лёгкой проседью в волосах и с беспокойным выражением в глазах. Вошедшие словно сговорились, – осмотрели меня внимательным взором, молча прошли в комнату направо и, немного притворив за собою дверь, о чём-то негромко заговорили…
Минуту спустя мужчина вышел в кухню, потирая одну в другой раскрасневшиеся от холода руки, продолжая пытливо рассматривать и меня, и листочки, разложенные по столу.
– Это, верно, насчёт переписи? – спросил он и, заложив руки в карман новенького пиджака, остановился около меня шагах в трёх, слегка расставив ноги в серых, широко сшитых панталонах.
Я отвечал утвердительно.
– А мы с Саней думали – куда, мол, это вы запропастились? – начала старушка, немного недружелюбно смотря в лицо квартирохозяина.
– Э-эх, бабушка! Не горюй! – Дело наше выгорело… Наплевать и на завод… В швейцары определился на Гороховой, – громко и с самодовольной усмешкой на лице оборвал её будущий швейцар.
– Ваше-то дело может и хорошо, а вот мы тут… в холоде-то! – продолжала старуха, уже опустив глаза.
– Что ж поделать, не моя вина!.. Сама знаешь, – целый месяц без дела хожу…
Урезонив таким замечанием негодующую старуху, господин в серых панталонах приблизился ко мне и назвал себя по имени и фамилии. Я записал сказанное и начал задавать следующие по порядку вопросы, на что получал довольно пространные ответы, из которых подчас с трудом приходилось выбирать краткое, необходимое и соответственное заданному вопросу.
Собеседник мой точно сообщил мне, где родился, до названия деревни включительно, упомянул также, что на родине отец его имеет мельницу, а что он сам служил в кавалергардском полку, выучился читать и писать, и после службы остался в столице, был даже старшим дворником, а потом его знакомые сманили на завод в рассыльные при конторе. Месяц тому назад он «наплевал» на заводскую контору и определился швейцаром.
Пока я заполнял листочки квартирохозяина и его жены, старушка сидела молча, изредка вздыхая и осматриваясь печальным и безнадёжным взором.
– А вот мы завтра уедем! – воскликнул, обращаясь ко мне, будущий швейцар. – Как же вы нас пропишете-то?
– Ночевать вы будете здесь?..
– А то как же…
– Господи Иисусе!.. Завтра уедете?.. А мы то как же?.. Побойтесь Господа-то Бога!.. – вдруг завопила старушка, привстав с кровати с побледневшим лицом.
Квартирохозяин пожал плечами и равнодушно посмотрел в лицо старухи. Я встал, собрал в портфель листочки, собираясь уходить…
– Господи!.. Да как же это!.. А мы-то?.. Мы-то куда же?..
Старуха зарыдала неутешно горько…
– А что же мы тут, вас караулить будем?.. – громко воскликнула квартирная хозяйка, наступая на плачущую старуху. – Ему место вышло… Завтра господа приказали переезжать!..
Я вышел. За притворенной дверью слышались рыдания старушки и густой повышенный голос будущего швейцара.
