Василий Брусянин
Последнее изобретение

– Полно, Соня! Это так не важно! Пусть себе на своё здоровье пользуется моими трудами. За этой машинкой я сидел не больше двух вечеров и получил 25 рублей да и материалу-то затратил на какой-нибудь полтинник.

Года два тому назад дядя продал одному помещику и второе своё изобретение. Это была центрифуга для выделения сливок из только что удоенного молока. За эту машину дядя получил двести пятьдесят рублей. Потом помещик приезжал в город, заходил к дяде и хвалил его изобретение. К Рождеству в виде подарка помещик прислал дяде сливок, масла, несколько индюшек и кур и двух поросят. Дядя до упадку хохотал, вынимая из кулька провизию, и при этом говорил:

– Видишь, Соня, какой универсальной оказалась моя машина: кроме сливок, вырабатывает ещё индюшек, кур и поросят.

Мы все смеялись над словами дяди, и нам было приятно видеть его весёлым и разговорчивым.

Вообще-то дядя Володя был молчалив, всегда серьёзен и задумчив. Как будто участвуя с нами в разговоре и смеясь, он думал о какой-то машине или решал какую-нибудь математическую задачу, так как прежде, чем приступить к работе, он, обыкновенно, делал всевозможные вычисления.

III

Так жили мы счастливо и тихо в течение нескольких лет, и ничто особенное не печалило нас.

По наблюдениям тёти Сони, дядя впадал в хандру только после каких-нибудь неудач в области его изобретений. Перед этим он, обыкновенно, упорно удалялся в свою комнатку и в продолжение нескольких дней становился совсем неузнаваемым: детей своих ласкал как будто мимоходом, с тётей также был неласков и страшно тяготился своей службой, которая отнимала у него массу «драгоценного», как он говорил, времени.

После такого затворничества дядя появлялся среди родных и делался необыкновенно раздражительным, а потом разрешал себе рюмку водки. Первая рюмка, обыкновенно, окончательно нарушала равновесие его духа, и он впадал в запой на неделю, а иногда и на две.

После прекращения запоя дядя болел несколько дней, а потом снова становился прежним хорошим человеком.

В продолжение нескольких лет дядя тайно от всех был занят изобретением какого-то летательного снаряда для воздухоплавательной лодки. Эта работа поглощала всё его свободное время, но он не утомлялся за своими вычислениями и опытами.

Мы все знали, что дяде очень много надо денег на покупку каких-то аппаратов и материалов, чтобы сделать первую модель своей летательной машины. Получив с помещика двести пятьдесят рублей за центрифугу, дядя все эти деньги отложил в сберегательную кассу и ждал удобного случая для поездки в Москву или Петербург.

– Вот тогда мы с тобой, Сонечка, чертовски разбогатеем! – весело говорил дядя, глубоко веря, что поездка в Москву увенчается успехом.

Весь последний год в жизни дяди был периодом упорного затворничества. Кроме управы, дядя никуда не ходил, к знакомым вдруг стал совсем равнодушным и только в семье отдыхал, лаская детей и пускаясь с ними в игры как сверстник.

Летом дядя выхлопотал в управе месячный отпуск и уехал в Москву. За всё время его не оставляла мысль, что эта поездка увенчается успехом.

Мы все торжественно провожали дядю на вокзал и даже выпили бутылку красного вина; при чём дядя шутя сказал речь, из которой мне особенно запомнились несколько фраз.

– Ну, господа, и вы, малыши! – обратился он к нам. – Сегодня с вами мирный гражданин Владимир Иванович Мошин, а через месяц или через два, этот же Мошин – великий изобретатель… Ну, а если этого и не случится, то вернусь домой и буду тянуть секретарскую лямку за 75 руб. в месяц до седых волос и до нашей серебряной свадьбы, Сонечка…

Он уехал, а мы все вернулись домой, счастливые за его будущее.

В эту ночь бабушка долго молилась Богу и часто упоминала в своей молитве раба Божия Владимира.