Повседневная жизнь русского Севера – Василий Белов

Строго говоря, это этнографический очерк о быте деревень северо-запада России, а сам автор назвал свою работу «раздумья о северной народной эстетике». Меня эта тема заинтересовала не так давно – когда я читала жития некоторых святых Белозерского края (что также на севере). Захотелось побольше узнать о той земле, где они срубили свои обители и провели всю жизнь, а ещё меня всегда восхищало прекрасное деревянное зодчество храмов русского севера. В общем, мои ожидания были весьма романтическими, я долго искала эту уже вышедшую из тиража книгу, а потом – с удовольствием её рассматривала, потому как выполнена она изумительно: яркая, блестящая, с золотым тиснением и цветными фотографиями (редкость для книг издательства «Молодая гвардия»). Внутри всё оказалось не так эстетично, как снаружи.

Ну, во-первых, я быстро поняла, что быт русских крестьян не имеет ко мне абсолютно никакого отношения и не близок мне ни в чём. Впредь я не буду уточнять, что речь идёт о жителях именно северных деревень, так как, на мой взгляд, большинство особенностей их быта ничем особенно не отличается от быта жителей других деревень – но, конечно, есть нюансы, которые и сам автор уточняет. Да, сам Василий Белов происходит из Вологодской области, расположенной также на севере, то есть, говоря языком антропологов, он самый настоящий «включённый наблюдатель». Этим объясняется необычный тон его повествования: то нежный, то пылкий, то назидательный, ведь пишет свой о своих. По стилю языка видно – пишет не какой-нибудь там профессиональный литератор, а одарённый самоучка; талант у автора есть, но иногда фразы выглядят так, словно он намеренно пытается сделать их «красивее», перегружая эпитетами и оборотами. Белов очень трогательно отстаивает нравы и традиции русских крестьян, ему явно ближе дореволюционная народная культура, война же, по его мнению, всё перемешала и исказила, впрочем, потом, с укреплением промышленности, машинного производства и массовым переселением в города, дела стали совсем плохи. Так что временные рамки его повествования – это преимущественно XIX – начало XX века. Интересно вот, остались ли где-нибудь ещё такие края, какие описывает Белов? Пытаюсь найти фотографии современного русского севера, но вижу лишь заброшенные дома и пожарища…

Автор постоянно защищает свою малую родину от нападок современности, наиболее употребляемое им слово в адрес критиков это презрительное «рационалисты…» Всё же он и сам пытается рационально объяснить некоторые обряды и обычаи народа. Ведь если не объяснить их приговоры сублимацией агрессии, тёмного начала в творчество, то становится жутко от того, как малограмотным людям пришли в голову подобные строки: «Я велю братцам подстрелить тебя.Подстрелить тебя, потребить душу.Я из косточек терем выстрою,Я из рёбрышек полы выстелю,Я из рук, из ног скамью сделаю,Из головушки яндову солью,Из суставчиков налью стаканчиков,Из ясных очей – чары винные,Из твоей крови наварю пива». Или как возникла свадебная традиция, обязывающая невесту на застолье причитать в песенной форме, сокрушаясь своему замужеству, и желать новоиспечённым родственникам всяческих гадостей? («Уж дай, Боже, сватушку/Да за эту за выслугу,Ему три чирья в бороду,А четвёртый под горлышко»)? Я обратила внимание, что в описываемом культурном пласте довольно причудливо переплелись язычество и христианство, причём первое явно превалирует. Совершенно спокойно языческий заговор против врага трансформируется в христианскую молитву – только теперь жестокой гибели недруга просят не у абстрактных природных сил, а у Христа. Вот к Богородице с подобными просьбами не обращаются – она заменила в народном сознании образ Матери-земли, покровительницы. Другая популярная в народе святая также, что неудивительно, приобрела черты глубоко языческого поклонения. Впрочем, в книге религии уделяется не так много места, как хотелось бы. Гораздо более подробно Белов останавливается, например, на скурпулёзнейшем описании прядильной машины, саней или строительства дома. Это я бы отметила скорее как минус – огромное количество незнакомых локальных наименований без сносок и все они повествуют о том, что несведущему человеку даже представить-то трудно. Ужас, одним словом, было очень тяжело читать на этих моментах.

Образ жизни крестьян, пусть это и грубовато звучит, представляется мне огромным муравейником. В нём постоянно происходит какое-то движение – строгое, упорядоченное, неизменное – и при этом он абсолютно статичен. Белов, наверное, не раз слышал подобное мнение, так как он в самом начале уточняет, мол, нельзя сказать, что в народном быту ничего не меняется, ведь это традиции, это цикличность и упорядоченность, ведь и законы природы неизменны, а, значит, есть некий идеал постоянства… Тут я не согласна. Да, природа задаёт условия существования, но человек обладает разумом, а разум подвижен, он всегда стремится к идеалу. И, на мой взгляд, жизнь, описанная в данной книге, от идеала очень и очень далека. Мешанина из сверхъестественных поверий, невероятно мрачная традиция похоронного причета (советую поискать видеозаписи под названием «похоронный причет», это действительно жуткое зрелище), абсурдная стыдливость между мужем и женой (после взросления детей – то есть около сорока лет – интимная жизнь супругов прекращается), постоянная изнурительная работа (значимость человеческого существа напрямую зависит от его работоспособности), отвратительная еда (мясные щи с овсяной крупой, холодец в киселе, фаршированные бараньи кишки, пирожки с салом), над теми, кто как-либо отличается от общей работящей массы, «посмеиваются» и «сторонятся». Не хотела бы ни на один день оказаться в условиях, описываемых автором!

И всё же ставлю книге хорошую оценку за отличную зарисовку крестьянского быта и за невероятно красивое оформление!

Мне повезло. Посчастливилось так, как счастливится не многим – у меня есть баушка (именно в таком написании). Моя баушка – женщина с обычной, похожей на миллионы таких же трудных женских деревенских судеб 20 века, с удивительным старинным именем Евфалия, мать моей матери, уроженка Кадниковского уезда Вологодской губернии (ныне Харовского района Вологодской области), подарила мне великий, уникальный, многогранный мир русской северной деревни. Каждое мое лето в родной деревне Есиповская было наполнено загадочными, ни на что не похожими, завораживающими городскую девочку моментами, словами, присказками, песнями, историями, каждое утро начиналось со сладкого, теплого парного молока, с бархатистой нежной пенкой, каждое воскресенье у печурки трубаками пыхтел самовар, а потом был чай с посыпушками, ягодниками, луковиками и таким уважаемым завсегдатаем – рыбником. Каждую неделю – страшная, черная, с закопченым окошком баня по-черному. И вечера… поля, поля, поля…и тишина… Уникальная земля – Вологодчина.Василий Иванович Белов особенно почитаем на Вологодской земле – он там родился и вырос – в том же Харовском районе. Впервые автор выступает как публицист (это не художественное произведение), как историк, фольклорист, собиратель сказаний, песен, эпоса, традиций. Он старательно записывает все воспоминания своей матери – Анфисы Ивановны, соседок, односельчан, ссылается на известных исследователей народного эпоса и талантливых писателей. Василий Иванович проделал большой труд, чтобы передать в поколения красоту и величие Русского Севера. Мне было отрадно спросить у баушки моей про некоторую Марью Цветкову и Раисью Пудову из колхоза «Родина» (баушкиного колхоза) – их упоминает автор на страницах книги.

"Нууу…" – протянула баушка, и заокала – «этих-от я знавала, однако. Добрые-ти девки-то были, плясуньи».Вот так чудестным образом и соединяются незримыми нитями наше прошлое и настоящее. Поэтому прошлое наше – корни наши – так необходимо знать.