Василиса Волкова
Три лепестка королевской лилии

В замке Анна влетела в свои покои в сильнейшем возбуждении. Сердце бешено билось о ребра, лицо заливала краска. Она мечтала, как окажется в своей комнате и уже один на один с Милонегой обговорит все детали путешествия. Но ее ожидал сюрприз: в кресле у камина сидел Генрих и рассматривал ее личный молитвенник, отделанный серебром и красными и лазоревыми яхонтами. Увидев Анну, он нахмурил брови и положил книгу на стол.

– Ваше величество? Я не ожидала, что вы…

– Как вам Реймс, княжна? – грубо перебил ее король, буравя взглядом.

– Прекрасный город, Ваше величество. – взяла себя в руки Анна и, лучезарно улыбаясь, сняла шапочку. – Мы посетили Собор Богоматери, это удивительно красивый и благодатный храм. Я познакомилась с епископом Ги. Жаль, что вы не составили мне компанию, погода просто потрясающая…

– А как вы оказались за пределами города? – внезапно резко спросил король, Анна вздрогнула и опустила глаза. – Это граф Рауль вас уговорил?

– Ваше величество, это моя вина. Я столько слышала про виноградники, и мне очень захотелось совершить конную прогулку за город и осмотреть местные винодельни. Граф Рауль предложил свои услуги как эскорт… Ваше величество, клянусь, я не хотела вас огорчить! – на ее глаза налились слезы, переживания последних суток дали наконец выход: страх, вина, стыд. Все это слилось в одно и рвало душу девушки на части. Король же внезапно переполошился, глядя на ее слезы и подскочив к ней, усадил ее в кресло и неумело начал поглаживать по-отечески плачущую девушку по голове.

– Анна… – он растерялся и не знал что сказать. –Слишком много людей не заинтересованы в нашей свадьбе, даже среди моих вассалов. С вами могло случиться что угодно, ведь вы были так уязвимы. К примеру, на днях прибывает Тибо де Блуа. Да еще не ясно, какие интриги плетет Вильгельм….

– И граф Валуа? – внезапно вскинула она на него свои чистые серо-голубые глаза. Король еще более растерялся от такой перемены настроения и вздохнул.

– Граф Валуа тут не при чем. Той опасности, о которой я говорю сейчас, он не представляет.

– Он ваш друг, только поэтому я согласилась на эту поездку. Вы же заверяли меня в том, что доверяете ему и графу Бодуэну, как самому себе. – она доверчиво взяла его за руку, он с полминуты смотрел на ее изящную ладонь, словно не понимал что она делает.

– Я не доверяю никому, Анна. – мрачно отрезал он. – Я заявляю это по отношению к ним, потому что это самые могущественные мои вассалы, которые в важный момент перешли на мою сторону и до сих пор демонстрируют лояльность ко мне. Бодуэн, как я уже говорил вам, мой родственник: его поддержку для меня купил еще мой отец, выдав мою младшую сестру Адель за него замуж. А граф Рауль… никогда не думал, что такое дружба, – горько усмехнулся он, – но наверное да – в некоторой степени он мой друг, хотя в свое время он и изрядно попортил мне крови. Но полностью нет, Анна. Я не доверяю никому. Жизнь меня рано научила, что верить можно только себе.

– А мне? Мне вы тоже не доверяете? – внезапно спросила Анна. Она смотрела на этого человека, , годящегося ей в отцы, прожившего бурную и горькую жизнь. Глубокие морщины избороздили его лицо, в волосах и острой бороде блестят седые волосы. Грубая ладонь, покрытая черными полосами от шрамов и ссадин, привыкла сжимать рукоять меча, и гладить только собственного жеребца. Этот человек, пропахший вином, сталью и конским потом, не знал что такое простая человеческая ласка и любовь. Ей стало его снова невыносимо жаль, и она со всей возможной нежностью погладила огрубевшую кожу на руке короля, доверчиво глядя ему в лицо. Он смотрел на нее со смесью самых разных мыслей и чувств. Потом, проигнорировав ее вопрос сказал:

– Княжна, я прошу вас больше не покидать замок до коронации, и ни с кем не общаться и не встречаться, кроме уже очерченного для вас круга лиц. Это для вашей же безопасности. Все свое время посвятите подготовке к нашей свадьбе, которая назначена на Великий праздник Пятидесятницы, а также таинству коронации и миропомазанию.

Он направился к выходу, громко топая по каменным плитам. Анна от чего-то испытала неожиданно гнев и раздражение от этой походки

– Словно кабан по лесу идет! – пронеслось у нее в голове злобно, – Да и воняет так же…

Но в слух сказала совсем иное, перехватив короля у самых дверей:

– Буду ли я иметь счастье видеть вас, Ваше величество до свадьбы? Или вы и своего общества меня лишаете?

– Это неумелая лесть, Анна. – не поворачивая головы отрезал он. – Она вам не к лицу. Сомневаюсь, что мое общество вам так уж важно и интересно. Общество графа Рауля вам понравилось бы куда больше.

– Но я поклянусь в любви и верности перед Богом именно вам, а не графу! – так же резко ответила Анна. – И мне хочется узнать вас как можно лучше.

Король остановился у порога на несколько секунд, но все так же, не поворачиваясь к ней, покинул покои княжны. Анна в смятении чувств опустилась в кресло и швырнула перчатки на стол.

– Милонега! – позвала она, верная служанка появилась, словно из стены. Оказалось, что при ее разговоре с королем присутствовала и она, и Сен-Меран, которая отчего-то была бледнее, чем обычно. – Только вторые сутки в замке короля, а все уже так сложно…– протянула она по-славянски. Милонега присела рядом с ее креслом и взяла ее за руку. Княжна посмотрела на нее, столкнулась с ободряющим взглядом подруги и улыбнулась. – Ты права, надо готовиться к свадьбе.

Глава 3

      На следующий день после памятной прогулки по Реймсу, баронесса де Сен-Меран явилась в покои княжны, всем своим видом напоминая генерала на поле сражения, а за ней спешил выводок мастериц, несущих стопки тканей, пряжи и ниток. Удивленным русинкам баронесса объяснила, что до коронации им необходимо выполнить старинный обычай франков. Согласно ему иностранная принцесса должна оставить все, что ее связывало с родиной, ибо теперь она принадлежит Франции. В связи с этим все наряды княжны были тщательно разобраны по стопкам в зависимости от допустимости кроя и фасона для королевы Франции. Не подходящие по мнению баронессы платья и сарафаны недрогнувшей рукой были распороты и отданы швеям на переделку, которые уже принесли заготовки будущих платьев для молодой королевы. Следующие две недели для Анны слились в один день. Ее окружали белошвейки, обувных дел мастера и ювелиры. Все они суетились и с утра до ночи, примеряя на ней, подшивали, надставляли и подгоняли новую одежду и обувь королевы. Легкий дорогой шелк и золотая порча под их ловкими руками превращались в изящные облегающие платья, непривычного для русинок покроя. Тонкая кожа становилась элегантными туфельками, расшитыми бисером и жемчужинками. Специально для Анны ювелиры Реймса целый год изготавливали миниатюрную копию короны Генриха, а теперь инкрустировали в нее драгоценные камни и заканчивали делать хитрые зажимы, чтобы ее можно было закрепить в густых косах русской принцессы, без риска потерять во время предстоящей церемонии.

Все три ее придворные дамы во главе с баронессой так же были заняты, стараясь по настоянию Анны, точно так же перешить по французской моде и наряды Милонеги. Сама же княжна не знала покоя с этого дня: вокруг нее с утра до ночи крутились десятки людей, все время что-то переделывая и подгоняя под ее фигуру. Она не могла остаться наедине с собой ни на минуту, ее внимания постоянно кто-то искал: то швея подрубала подол очередного платья, то подгоняли по удобству каблучок изящных свадебных туфелек, а то ювелир спрашивал ее пожелания насчет камней, которые надо вставить в украшения. Анне же отчаянно хотелось побыть одной и подумать…Боже, как много ей надо было обдумать! Сколько вопросов скопилось за эти дни ее пребывания во Франции. Плохо разбираясь в путаной политике королевства, девушка ощущала себя словно выброшенная из лодки посреди широкого Днепра: потерянная и испуганная, плохо представляющая себе куда плыть. Дамокловым мечом висел над ней особенно острый вопрос ее сложных взаимоотношений с королем. Еще по дороге во Францию епископ Готье Савейер рассказал ей грустную историю детства Генриха, из которого Анна сделала неутешительный вывод о явном предубеждении стареющего короля к женщинам. Несмотря на это княжне во что бы то ни стало, надо было изменить такое отношение к себе, и Анна старательно применяла с самого начала для достижения этой цели все способы. Но наметившаяся оттепель в его поведении снова сменилась холодом из-за ее опрометчивого поступка. Анна корила себя долгими ночами, когда мастерицы отпускали ее, наконец, спать, за свое неуемное любопытство и детскую глупость. Как можно было ей, дочери Великого князя Киева, которую с детства готовили к роли супруги правителя государства, которую для этого учили византийские монахи наукам, искусствам языкам и прочим премудростям жизни; как можно было ей, словно простой девчонке, так глупо попасться? Само собой, разумеется же, что приезд русской княжны, которая состоит в родстве со всеми монархами Европы, для вступления в брак с последним Капетингом на троне не мог остаться без внимания. Чего удивляться тому, что граф де Валуа выманил ее за городские стены, где с ней могло произойти все, что угодно.

Однако странное поведение и самого графа не добавляло спокойствия мыслей, а скорее вызывало еще больше вопросов. Если он не имел дурных намерений, как убеждал ее, то зачем, так настойчиво звал ее на конную прогулку по окрестностям в то время, когда его родной отец плетет непонятные интриги за спиной короля. Если же это был коварный план, то почему король настолько доверял ему, что отпустил свою невесту с ним? Да и его слова, глаза, наполненные смесью чувств, и дерзкое поведение, едва не приведшее к драке со Столпосвятом, не давали Анне покоя.

В бедной голове Анны роилось такое количество мыслей, от чего ей казалось, что она похожа на пчелиный улей, а в груди боролись странные смешанные чувства. Но для того, чтобы разобраться в этой путанице, у княжны просто не было времени и возможности. Ни одного шанса сбежать от всех этих сорок, которые плотной стеной обступили ее, и как куклу постоянно что-то примеряли на ней. Отчаянно хотелось запереться с Милонегой и поговорить, наконец, по душам, прогнав всю эту стаю. Посоветоваться с ней, обсудить все проблемы, но подругу так же поставив на табуретку, наряжали на французский манер, не давая ни секунды покоя.

Анна с тоской вспомнила, глядя на всю эту суматоху, свое детство, когда они с сестрами обшивали кукол, подаренных княжнам купцами из далекой Византии. Тогда это было девочке очень интересно и любопытно, сидя со старшими сестрами и старательно прикусив язычок, орудовать иголкой. По большей части она тогда себе колола пальцы до крови, а сшитая ею кукольная одежка выходила куцеватой, но ее счастью предела не было. Сидя в светелке со старшими княжнами и теремными девушками, распевая с ними народные славянские песни, слушая рассказы, истории и тайные девичьи мечты, девочка была абсолютно счастлива. Теперь все это развеялось как дымка и осталось жить только в воспоминаниях, ибо девичий терем опустел уже давно, еще до отъезда Анны: руки непокорной и колючей Агаты добился Эдуард, увез с собой в Норвегию Гаральд и прекрасную Елизавету, властная и суровая Анастасия стала женой Андраша. Последней покинула светлицы княжьего терема в Вышгороде Анна. И теперь, с утра до ночи подставляя свое тело под чужие руки, она с горечью понимала, что детство кончилось. И теперь ей суждено надеть корону. Стать правительницей народу, которого она практически не знала, супругой мужу, который не слишком был настроен ей доверять, и матерью будущему королю, который никогда не увидит ее Родины. Это были те три цели, к которым ее готовили с детства, и начать надо именно со второй.

Но уже это оказалось крайне тяжелой задачей: время шло, коронация и венчание близились, а Анну окружали только швеи, башмачники и служанки. Даже епископ Готье к ней не допускался, хотя как никогда ей был необходим его мудрый совет. Самой княжне так же не позволялось даже покидать покои, ссылаясь на то, что в ее комнатах у нее есть все необходимое. С самого утра баронесса будила княжну, после утренней молитвы и завтрака, ее покои наполняли мастерицы и работа кипела. Уже когда всходила Луна измученную Анну и Милонегу отпускали почивать, девушки без сил падали в постели и мгновенно засыпали, чтобы снова подняться ни свет ни заря.

Когда до торжественного события оставалось не больше трех дней, Анну обрядили наконец с головы до ног в свадебное платье, заплели косы, закрепили корону, а на ноги одели расшитые жемчугом туфельки. Княжна стояла перед большим зеркалом во весь рост и рассматривала себя: шелковое платье нежно голубого цвета выгодно облегало изящную фигуру в лифе, подчеркивая приятную округлость небольшой груди, грациозный изгиб талии и бедер обхватывала золотая ажурная цепочка, концы которой спускались спереди, длинная юбка колоколом свободными мягкими складками спадала на пол. Главным украшением платья, конечно, был тонкий дорогой шелк, из которого его сшили, но края широких рукавов, оплечье и кромка подола были оторочены золотой каймой и расшиты жемчужинами. В уши княжны были вставлены золотые серьги с украшениями из белого сердолика, которые ей на прощание подарила мать. Золотисто-медовые косы Анны заплели на славянский манер и закрепили княжеской тиарой с височными кольцами из золота, открывая изящную длинную шею. Планировалось, что венчаться с королем она будет в киевской тиаре и с косами на родной манер, но во время коронации снимет атрибут принадлежности к княжеской семье и архиепископ Реймса водрузит на ее чело французскую корону. Девушка, одетая с ног до головы в небесные цвета, казалась себе сейчас ангелом, о котором так часто рассказывали монахи, но не могла сказать, что в этом наряде чувствовала себя уютно. Слишком уж фасон платья был непривычен и не походил на русские сарафаны и византийские одеяния, которые она носила раньше. Ей казалось, что грудь и бедра слишком нескромно смотрятся в облегающем одеянии, шея чересчур вольно оголена, да и в талии было непривычно узко и неудобно. Анну смущал такой, возможно чересчур откровенный наряд, неподобающей великой княжне Киева. Но все сомнения рассеяла неожиданно баронесса де Сен-Меран. Она день за днем до этого все время скептично рассматривала девушку и ежедневно третирующая бедных мастериц, критикуя их работу, внезапно умилено улыбнулась и произнесла:

– Франция еще не видела столь красивой королевы, как вы, княжна.

– Баронесса? – вскинула брови Анна, а та смущено и грустно улыбнулась и отвернулась, проверяя работу очередной швеи, пришивающей последние жемчужинки на парадное платье будущей королевы.– Вы знали других королев?

– Я была девочкой, когда в Реймсе короновали Генриха, а мой опекун взял меня с собой. В церкви я видела королеву Констанс. – не поднимая глаз, почему-то грустно ответила она, осматривая работу девушки. – Это надо переделать, никуда не годится!

– А королеву Матильду? – спросила Анна и увидела, как все девушки испуганно уставились на нее, словно та стала призраком. Видимо при дворе не принято вспоминать покойную принцессу Фризии, первую жену Генриха. Баронесса перекрестилась и ответила:

– Видела. Но только так же мельком, мой покойный муж сопровождал своего сюзерена на ее свадьбу и взял меня с собой.

– Вы вдова? – удивилась Анна. Она внезапно осознала, что совсем не знает эту суровую и холодную женщину. И то, что она вдова оказалось полнейшей неожиданностью для княжны. Княжна мысленно сделала себе зарубку на память, узнать о своем окружении как можно больше. Тем более что у Анны возникло стойкое ощущение, что баронесса многое скрывает и недоговаривает.

– Мой муж скончался два года назад. – холодно отрезала баронесса.

– Я соболезную вашему горю, баронесса. – Анна постаралась вложить в слова как можно больше участия и тепла, но та невозмутимо ответила.

– Благодарю, княжна. Но меня выдал за своего вассала мой опекун, когда мне было 18 лет, а моему мужу в тот момент было 48 лет. И взял он меня исключительно, чтобы угодить своему сюзерену, ну и разумеется из-за приданного. Я уважала его и почитала, как супруга, венчанного перед Богом. Но, когда он умер, оставив меня без гроша, сами понимаете, особой скорби я не испытала.

– А как же вы оказались при дворе? – удивилась Милонега. – Если ваш муж оставил вас без средств к существованию?

Баронесса побледнела, словно испугалась чего-то, и порывисто схватила вышивку одной из девушек, старательно демонстрируя, что занята делом и отвечать не хочет. Анна с подругой переглянулись, но их отвлек шум из открытого настежь окон покоев княжны. Милонега, повинуясь мгновенному порыву, соскочила с табуретки, на которую ее водрузила Гизела, чтобы подогнать подол платья, и пронеслась к этому узкому проему, больше походившему на расширенную бойницу, и высунулась наружу, с любопытством рассматривая происходящее. Анна усмехнулась – подруга скучала и мучилась не меньше, чем она сама, судя по ее порывистым движениям, не замечая возмущенный возглас Гизелы

– Всадники, княжна. – возвестила она. – Их десять человек, вооружены…

– Кто это? – Анна подошла к подруге, но высовываться как она не стала, а осталась в тени. Во двор через арку действительно въехали десять конников, об их прибытии возвещали трубы герольдов. Двор наполнили звуки цоканье коней, крики и грубый смех мужчин, лязганье и бряцание кольчуг. Они весело переговаривались и громко смеялись. Во главе них ехал высокий светловолосый мужчина. Даже с высоты своего окна Анна видела непомерно горделивую осанку всадника, он высокомерно поглядывал на слуг и расчищал себе путь хлыстом. Рядом с ним ехал герольд со штандартом, на котором красовался герб: серебряная полоса на голубом поле. Слуги сбились с ног, стараясь угодить визитерам, но все равно получали удары охотничьими кнутами и пинки рыцарей.

– Это граф де Блуа, – неожиданно над ухом княжны произнесла баронесса, тихо подошедшая к окну. – Тибо III, граф Шатодена, Шартра, и Сансерра.

– Вот он какой! А я себе его представляла, судя по упоминаниям о нем, как минимум с хвостом и рогами! – усмехнулась Анна, но посмотрела на баронессу и ее улыбка сразу пропала.

– Будьте с ним осторожна, княжна. Это очень опасный человек. Он могущественен и богат, а главное… – она понизила голос почти до шепота, оглядевшись по сторонам, удостоверяясь, что никто не подслушивает их. – Он – один из последних аристократов Франции, кто заинтересован в вашей свадьбе и в возможном вашем потомстве.

– Баронесса, если послушать мое окружение, то своей тени скоро бояться начнешь. – фыркнула Анна. – Складывается ощущение, что все, кто вассалы короля опасны и желают ему зла. Граф де Блуа, граф де Амьен, герцог Нормандский…

– Так оно и есть, принцесса. – вздохнула Сен-Меран.

– …граф де Валуа…– Анна специально подбросила это имя женщине, надеясь услышать ее мнение о происходящем и не ошиблась.

– Граф де Валуа предан королю. – внезапно горячо возразила баронесса и залилась краской, опустив глаза. – Он, конечно, очень силен, и могуществен. Но его мечи не направлены против Генриха, уверяю вас. Уже давно.

– Откуда такая уверенность? – удивилась Анна. Но снова баронесса постаралась проигнорировать вопрос, и снова на выручку ей пришел шум: в дверь покоев постучали. Герберга открыла, кратко переговорила с кем-то и вернулась.

– Ваше высочество, приходил только что Шарль. Король просит вас разделить с ним ужин, если конечно вы желаете.

– Разумеется, желаю! – воскликнула Анна и начала снимать с себя украшения. Вот ее шанс снова вернуть расположение Генриха, она должна им воспользоваться во что бы то ни стало. И пусть там будет присутствовать граф Фландрии, граф Валуа да хоть сам архангел Михаил! Она сделает все, чтобы король снова к ней потеплел.

– Король так же просил передать, что это будет тихий и скромный ужин наедине с вами. Никто из его вассалов и соратников не будет вам мешать.

– Никто? – удивилась Милонега и посмотрела на Анну и добавила по-славянски – Я тебя одну не отпущу!

– Даже не думай! – злобно прошипела маленькая Гизела и силой водрузила русинку на табурет. Ни слова не понимая по-славянски, она интуитивно догадалась о чем та говорит. – В этот раз ее высочество обойдется без тебя! Иначе я никогда не закончу это проклятое платье.

– Да не очень то и хотелось! – фыркнула Милонега. – Сами носите эти перчатки на теле, в которых ни вдохнуть, ни выдохнуть невозможно. А княжну я одну не отпущу!

– Милонега, ты не сможешь сопровождать княжну во время коронации и венчания, если на тебе будет сарафан. – отрезала Сен-Меран.

– Чем это мои сарафаны плохи? – уперла кулачки в бока русинка и тут же была уколота булавкой Гизелой

– Стой смирно! – прошипела служанка.

– Действительно, – Анна задумалась –, не могу же я одна идти на ужин к королю. Это неприлично для незамужней девицы.

– Я пойду с вами, принцесса. – Баронесса твердо поставила точку в разговоре непререкаемым тоном и стала помогать подопечной снимать платье. – Милонега останется дошивать платье, а ты, Гизела, поторопись, иначе спать сегодня не ляжешь, если не закончишь.

Уже знакомый кабинет короля был освещен несколькими свечами и уютным огнем камина. Король стоял у окна, заложив руки за спину и смотрел на улицу, когда Анна вошла в сопровождении баронессы. Без верной Милонеги она себя чувствовала крайне неуютно, но согласилась с доводами вдовы после долгих раздумий и взяла с собой ее. Шарль стоял за креслом короля и уже держал бронзовый кувшин с вином. Анна откашлялась, привлекая к себе внимание. Король обернулся, и Анна увидела человека, измученного тяжкими думами и бессонными ночами.

– Княжна, я рад вас видеть. – он кивнул ей, и Анне показалось, что король стал еще более мрачным и угрюмым, чем был. Складка на лбу между бровей стала глубже, а в аккуратно подстриженных черных волосах добавилось несколько седых волосков. – Я подумал, что вам должно быть одиноко в ваших покоях в обществе исключительно златошвеек и башмачников. Ведь вы привыкли дома, наверное, к другому ритму жизни. Поэтому я решил разнообразить ваше времяпрепровождение в ожидании венчания…и к тому, же, мне бы хотелось познакомиться с вами поближе.

– Мне очень приятно такое внимание. Ваше приглашение для меня много значит. – Анна обаятельно заулыбалась, сердце ее трепетало от мысли, что все-таки ссора, которая произошла между ними, осталась в прошлом, и король сам был не рад от сложившейся ситуации, раз он «подумал» и «решил».

– Признаться, возникшее между нами недопонимание тяготит меня. – король пригласил Анну за стол, сел сам и неумелым извиняющимся тоном продолжал, не поднимая глаз на княжну. -Я был, должно быть, чересчур груб с вами. Но прошу вас о снисхождении: я никогда не умел обращаться с женщинами.

– Однако вы наговариваете на себя. Ваше предложение разделить с вами трапезу для меня многое значит. Вы тонкий знаток женской души. – грубо польстила Анна, и увидела как король занервничал еще больше.

– Это граф де Валуа, посоветовал мне в качестве нашего с вами примирениями пригласить вас на ужин. Вижу, что он был прав. Он всегда была более удачлив у женщин, чему удивляться?

– Граф де Валуа? – вскинула брови Анна, почувствовав, как щеки снова заливает румянец, а сердце подскочило к горлу. – он посоветовал вам пригласить меня на ужин?

– Да. Рауль винил себя в том, что подверг вас такой опасности, вывезя за пределы Реймса, когда де Блуа где-то рядом. И из-за этого между нами с вами произошла эта…

– Недомолвка. – подсказала Анна, король внезапно вперил в нее свой ястребиный взгляд, с трудом, но девушка его как ни в чем не бывало выдержала, мягко улыбаясь. Король через полминуты кивнул ей, соглашаясь, и пригласил за стол. Анна села, позволила налить себе бокал вина, положила на тарелку мяса, но к еде почти не притрагивалась. Не для еды она пришла сюда сегодня, одев один из лучших своих нарядов, который судя по одобрительному взгляду короля, ему пришелся по вкусу.

– Ваше величество, позвольте мне задать вопрос? Я во Франции совсем недавно и практически не знакома с ее политикой и проблемами. Могу я попросить вас помочь мне разобраться в деталях?

– Разве вас это может заинтересовать? – хмыкнул король. – Политика, войны и внутренние распри? Может, лучше вас будет интересовать детали нашего с вами венчания?

– Безусловно, это тоже важный вопрос. – кивнула Анна. – Но меня волнуют и множество других проблем.

– Ну что ж, спрашивайте, о странная принцесса. – засмеялся король, и отпил из кубка. Анна невольно отметила, что Генрих явно любил вино, за те несколько раз, что они виделись, он неизменно обильно поглощал его из своей огромной чаши.

– Я не раз слышала уже имя графа Тибо де Блуа. И если его имя звучит в разговоре, то обязательно имеется ввиду, что он опасен. Кто же такой этот граф?

– Номинально – мой вассал. – улыбка пропала с лица Генриха и он нахмурился. – Вы уверенны, что хотите услышать всю историю? Она вряд ли интересна для женских ушек.

– Если бы не была уверена, то не спрашивала.

– Ну хорошо, сами напросились. Но начать придется издалека. – Генрих сделал еще один глоток, развалился в своем кресле и начал рассказ: – Началось все с того, что мой покойный отец женился по приказу короля Гуго. Первой его женой пришлось стать вдовствующей графини Фландрии Розалии, дочери Иврейского короля. Положение моих предков, если уж совсем углубляться в историю, сложно было назвать прочным, потому как король Гуго был герцогом Парижским до своей коронации. К угасшему роду Карла Великого он отношения не имел, хотя наши предки неоднократно оспаривали трон у каролингов. Когда высшая аристократия признала моего деда королем, каждый придерживался своих интересов. Ослабленная центральная власть давала больше свободы вассалам, чем те не преминули бы воспользоваться. В любой момент другие герцоги могли объявить о своей самостоятельности и выйти из состава королевства. Поэтому моему деду пришлось всю жизнь балансировать на грани мира и войны, отстаивая свою власть и корону. Для этого он применял не столько силу оружия, сколько хитрость и изворотливость. Лояльность, к примеру, Фландрии Гуго решил династически: вдову покойного графа выдали замуж за моего отца. Розалия была намного старше своего молодого супруга, и, разумеется, была скорее фиктивной женой принца. Но сразу после смерти Гуго, Роберт развелся и женился на молодой вдове Берте де Блуа. Дочь короля Бургундии Конрада I Тихого и Матильды Французской, по линии матери она состояла в родстве с Императорами Священной Римской Империи, к тому же Людовик V, последний каролинг на троне франков, был ее двоюродным братом. Я практически не помню ее, но все, кто ее знал, говорили о ней, что она была удивительно добрым и светлым человеком. Красивая, мягкая и женственная – неудивительно, что такой высокодуховный человек, как мой отец, потерял голову, когда познакомился с ней. В то время она была женой графа де Блуа и матерью его восьмерых детей, среди которых был мальчик Эд. Когда умер ее супруг и отправился в мир иной король Гуго, мой отец развелся с Розалией к огромному своему облегчению и ее радости, понимающей весь абсурд этого брака. Они повенчались с Бертой сразу же. Их не остановил даже запрет Папы Римского, так как супруги находились в столь близкой степени родства, что церковь запрещала такие браки – Роберт приходился ей троюродным братом по материнской линии. Они прожили вместе четыре года, не обращая внимания на гнев Рима. Видимо любовь к Берте пересилила и глубокую религиозность отца и благочестие, так как короля не испугало даже отлучение от Церкви. Ее детей он взял к себе во дворец в Париже и плоть до совершеннолетия старшего сына он старательно оберегал наследство их отца. Когда же время пришло, отец передал все в целостности и сохранности мальчикам. Но если главный наследник Тибо был лоялен к отчиму и благодарен за воспитание и свои земли, то Эд был другим. – Генрих замолчал, сделал глоток и задумчиво посмотрел за окно, где уже собиралась ночь. Воцарилось молчание, прерываемое потрескиванием камина и тяжелым дыханием короля. Анна тронутая такой историей о сильной любви двух людей, с нетерпением ожидала продолжения истории:

– Но ведь вашу матушку звали Констанс. – робко напомнила она, король словно очнулся ото сна и сильно нахмурившись продолжал. – Что же произошло?

–Да. Однако отцу все же пришлось смириться судьбой. Берта несмотря на свое отменное здоровье и плодовитость, родила от короля только одного ребенка. Маленький принц родился мертвым. После этого мой отец все-таки уверовал в то, что Господь не одобряет его брак и поэтому послал ему наказание. Испугавшись, чтобы его обожаемую Берту, которая крайне тяжело перенесла и роды и смерть ребенка, не постигла еще большая кара, Роберт признал согласно эдикту Папы Григория свой брак недействительным и женился на дочери графа Прованса Констанция де Арль. Моя мать была женщиной гордой, властолюбивой и жестокой. При дворе ее очень не любили за интриги, которые она постоянно плела, преследуя свои цели, одной ей порой известные. С отцом у них отношения не сложились из-за характеров, столь разительно различающихся. Отец не однократно отвергал ее, всегда держа при себе Берту и постоянно выпрашивая у Папы разрешения на брак с любимой женщиной. Моя мать не могла и не хотела мириться с таким положением вещей. Будучи сильной и непомерно амбициозной женщиной, своего мужа, небезосновательно, считала слабым и безвольным. А открытое пренебрежение к себе, которое она постоянно ощущала со стороны Роберта, усугубляло ситуацию. Ненависть, которую она, в итоге, испытывала к королю перекинулась и на их детей. Правда, надо признать исключительно на моего старшего брата Гуго и меня. Любимчиком считался наш третий брат – Роберт именно его она мечтала видеть на троне франских королей.

– Как же можно любить одно свое дитя и ненавидеть других? – удивилась Анна.

– В душе королевы Констанции было много загадок. Я слышал однажды сплетню, что Роберт родился в период очередной ссоры моих родителей. Мол, после смерти своей дражайшей Берты король был в трауре, и в меланхолии просиживал в Санлисе, оплакивая ее кончину. Исходя из этого, злые языки поговаривали, что отцом Роберта был вовсе не король. Этим и объясняется исключительное отношение со стороны Констанс к третьему сыну. Все может быть, конечно, но я думаю тут дело в другом. Королева всю жизнь стремилась к власти, подчиняя своей воле мужа, чтобы управлять самой. Она хотела упрочить свое положение, и подавить точно так же Гуго. Когда ему было десять лет, она настояла на его коронации в Компьене под предлогом обычая, заведенного Гуго Капетом, короновать наследника престола при жизни отца. Но по мере взросления брат стал требовать себе все больше власти и вконец рассорился с матерью. Она добилась того, что отец официально изгнал своего со-правителя от двора и лишил его всякого наследства. Гуго был вынужден уйти в Компьен и вести жизнь странствующего рыцаря, не гнушаясь разбоя и грабежей. На самом деле он собирал силы для мятежа против отца, за которого фактически правила Констанс. Но этому бунту не удалось даже оформиться, ибо через два года брат погиб при падении с коня на компьенских дорогах. Моя мать решила, что я не слишком гожусь в правители Франции, не слишком умен и силен, в отличии от Роберта. Его же жестокость и неукротимость граничила порой с безумием. К тому же, ей не давала покоя мысль, что отец назначил герцогом Бургундии именно меня, хоть мне и было тогда всего 8 лет, обойдя ее любимого Роберта, так похожего на нее саму. После смерти Гуго она приложила все усилия, чтобы наследником был провозглашен брат, а не я. Видимо, она считала, что братцем ей будет легче управлять. Но ей пришлось смириться с поражением – отец как никогда проявил твердость и в Реймсе архиепископ помазал меня на царство. Однако и тут королева не унялась. Она подзуживала нас с братом начать войну против отца, который вовсе потерял, казалось, волю к жизни и не интересовался делами королевства. Она добивалась, чтобы отец лишил наследства и меня изгнав, как Гуго, от двора. В чем-то она добилась своего – мне действительно пришлось покинуть Францию и бежать в Бургундию. Но вместе со мной отправился и Роберт, который принимал тоже участие в готовящемся мятеже. Нас принял у себя граф Рено Невер, муж нашей сестры. Именно он и примирил нас с отцом и я вернулся в Париж. – он прервался, отпил вина и внезапно спросил: – Вы еще не устали, княжна? Не потеряли нить повествования?