Варвара Дьяконова
Пострефлекторная нейробиология поведения
Другим испытанием для нейронов должно было стать увеличение размеров животных, которое также закономерно сопряжено с их прогрессивной эволюцией. Увеличение размеров тела животного сопровождалось увеличением протяженности отростков нервных клеток, что было связано с дополнительной нагрузкой на клеточные аппараты синтеза. Далее, потребность в повышении скорости проведения влекла за собой утолщение аксонов (механизм сальтаторного проведения – довольно позднее эволюционное приобретение, он представлен только у позвоночных), а утолщение аксонов в свою очередь требовало интенсификации белкового синтеза. Если принять во внимание, что нейроны – это клетки с особенно активным метаболизмом и напряженным белковым синтезом [5], то становится понятным, что такие дополнительные нагрузки легче переносились клетками, у которых синтез медиаторов требовал меньших энергетических и метаболических затрат.
По-видимому, в первую очередь должны были страдать нейроны с тяжелыми медиаторными молекулами, в частности нейроны, секретирующие пептиды. Известно, что у нейронов с низкомолекулярными медиаторами лишь небольшая доля медиатора доставляется в секреторные терминали из тела клетки, в основном же аксонное окончание само покрывает свои потребности в медиаторе путем местного синтеза или реутилизации медиаторных молекул, захватываемых терминалью из внеклеточной среды. Напротив, пептидные медиаторные молекулы преимущественно, если не целиком, производятся в околоядерной области нейрона и затем транспортируются по аксону к секреторным окончаниям. Клетке с такими свойствами гораздо труднее длительно поддерживать высокую активность, чем, допустим, симпатическому нейрону, аксонные окончания которого захватывают катехоламин из внеклеточной среды. С другой стороны, трудно обеспечить высокую лабильность передачи, осуществляемой тяжелыми пептидными молекулами, трудно освободить от этих молекул синаптическую щель и т. д.
Доступные сравнительные данные показывают, что, действительно, в ходе прогрессивной эволюции нервной системы уменьшается относительная доля пептидергических нейронов в смешанной нейронной популяции; другая эволюционная тенденция выражается в том, что секретируемые пептиды теряют медиаторную функцию, становясь нейрогормонами.
Так, у млекопитающих распространение пептидергических нейронов ограничено, по всей вероятности, подбугровой областью головного мозга, где такие нейроны функционируют преимущественно в качестве нейросекреторных клеток. У рыб в дополнение к этому имеется хорошо развитая система пептидергических нейронов в спинном мозге. Что касается гипоталамических пептидергических нейронов, то они у низших позвоночных нередко секретируют свое активное начало непосредственно на клетку-мишень, т. е. не выступают в роли нейросекреторных клеток.
У организмов, представляющих относительно низкие уровни нервной организации, пептидергические нейроны широко распространены, разнообразны и нередко осуществляют прямую иннервацию клеток-мишеней. Разобранные нами гастроподы являются хорошим, но далеко не единственным примером – разнообразные нейроэффекторные окончания пептидергической природы широко представлены и у насекомых [163, 270]. Любопытно, что у головоногих, ушедших далеко вперед по сравнению с другими моллюсками по числу нейронов и сложности нервных центров, в центральном нейропиле волокна с секреторными гранулами пептидергических типов занимают весьма скромное место по сравнению с тем, что известно для гастропод. Зато в мозге головоногих очень высока концентрация ацетилхолина и велико число волокон, идентифицируемых как холинергические (см. ссылки в [279] ). Если у гастропод встречаются лишь единичные холинергические нейроны [169, 241, 241а], то у головоногих наблюдается мощный расцвет клеток этого типа. Нет сомнения, что этот расцвет связан с эволюционной перспективностью холинергических нейронов.
Очевидно, что не только в типе моллюсков, но и в других линиях эволюции многоклеточных животных холинергические нейроны демонстрируют свой прогрессивный характер, становясь одним из доминирующих типов. Для позвоночных мы не располагаем знаниями об эволюционных изменениях относительной численности холинергических нейронов, но зато сравнительной физиологией получены хорошие свидетельства их территориальной экспансии: в ходе эволюции позвоночных холинергические нейроны распространили свои влияния на области, которые ранее не относились к сфере их иннервации. Это на ряде примеров убедительно показывает Дж. Бурнсток в своем обзоре, касающемся эволюции автономной нервной системы позвоночных. Экспансию здесь проявляют не только холинергические, но и адренергические нейроны: любопытно, что в разных классах позвоночных независимо наблюдается выселение адренергических нейронов в висцеральные органы с образованием новых, ранее отсутствовавших ганглиев [104].
В отличие от периферической нервной системы, в ЦНС позвоночных наблюдается не экспансия моноаминергических нейронов, а противоположный процесс: катехоламиновые нейроны исчезают в процессе эволюции из спинного мозга, уменьшается представительство и область распространения серотонинергических нервных клеток, полностью исключаются нейроны хромаффинного типа, хорошо представленные в головном мозге круглоротых и имеющиеся еще у некоторых других низших позвоночных [88]. Молодые формации мозга – такие, как кора большого мозга и кора мозжечка, возникают благодаря мощной пролиферации нервных клеток, относящихся к каким-то иным и, возможно, немногочисленным химическим типам. Очевидно, что далеко не все типы медиаторного химизма, представленные в древних, стволовых отделах мозга, используются при формировании нейронных популяций молодых его отделов. Было бы интересно попытаться понять, какими конкретно преимуществами располагают нейроны, получившие прописку в новых формациях и ставшие благодаря этому одними из самых многочисленных и важных в организме, – в частности, клетки, секретирующие гамма-аминомасляную и, как думают многие, глутаминовую кислоту.
7.5. Вопросы, встающие на очередь
Кажется, считается общим правилом, что попытка дать ответ на какой-то вопрос оборачивается в науке постановкой новых вопросов. В нашем случае это определенно так, и гипотеза полигенеза, объясняя разнокачественность наших нейронов консервативностью их химизма, с неизбежностью вынуждает задаться вопросом о причине исходных различий химизма у нейронов, относящихся к разным (по происхождению) клеточным линиям.
Думаю, что этот вопрос обсуждать еще рано, и ограничусь небольшими замечаниями.
С одной стороны, кажется, что функцию передачи сигнала от клетки к клетке способно в принципе выполнять любое вещество. Здесь нет фатальной зависимости от строения молекулы – той зависимости, вследствие которой, например, мышечные клетки, имеющие разное происхождение, конвергентно приходят к одинаковой химической основе своей сократительной функции. У нервных клеток разного происхождения шансы на совпадение специфического химизма, казалось бы, незначительны: каждая клетка имеет бесчисленное множество разных метаболитов, и каждый из них имеет шансы стать сигнальной молекулой, передающей информацию от данной клетки к другой. И в самом деле, среди веществ, передающих такую информацию, т. е. среди медиаторов и гормонов, мы находим представителей самых разных классов химических соединений – от нуклеотидов до стероидов, от одиночных аминокислот до крупных полипептидов.
Но, может быть, такое рассуждение не совсем верно. Х. С. Коштоянцем уже давно высказывалась мысль, что медиаторами становились те вещества, которые и до возникновения нервной системы выполняли регуляторные функции: самый акт синаптической передачи Коштоянц понимал как процесс, при котором медиатор – продукт метаболизма нервной клетки – активно вмешивается в функциональный метаболизм иннервированной клетки [31, 33]. Эта «энзимохимическая гипотеза», заслоненная в течение четверти века фактами, которые, как казалось, ограничивают синаптическое действие медиатора поверхностью клеточной мембраны, сейчас вновь становится актуальной в связи с обнаружением явлений, когда синаптический передатчик безусловно действует не с поверхности, а «по Коштоянцу».
Если всё это так, то на роль медиаторов могли претендовать не все многочисленные метаболиты, а лишь те относительно немногие, которые занимали ключевые позиции в регуляции внутриклеточного обмена. Напомню, что в свое время именно с этих позиций Г. А. Бузников и Б. Н. Манухин рассматривали смену функций медиаторных веществ в онтогенезе: от регуляции дробления к функции локального гормона и затем от нее к функции синаптического передатчика (см. [6] ).
Здесь нелишне сослаться также на обоснованную экспериментальными данными мысль Н. Н. Дёмина, что эффекты медиаторных веществ на поверхностную клеточную мембрану есть, может быть, лишь частный случай их мембранных эффектов [17].
Сокращение списка веществ, потенциально годящихся на роль медиатора, может стать источником такой ситуации, когда у независимо появившихся нервных клеток медиатор будет одним и тем же. Насколько реальны такие ситуации, сейчас невозможно сказать, но нужно всё же иметь эту возможность в виду.
С такой же неизбежностью встает на очередь вопрос о природе рецепторной специфичности.
На наших скелетных мышцах эффект ацетилхолина блокируется кураре, на сердце – атропином. Но что за этими различиями стоит? Оттого ли различны постсинаптические холинорецепторы, что различны синаптические функции ацетилхолина (пусковое возбуждающее действие в одном случае, модуляция автоматизма – в другом)? Или дело в разном происхождении мышц (эктодермальное в одном случае, целомическое – в другом)? Или здесь важна какая-то третья причина?
Не возьмусь отвечать и на этот вопрос, мало еще фактов, но на некоторые биологические реальности хочу обратить внимание.
Интересный вывод можно извлечь из сравнительно-физиологических данных об изменениях ионной проницаемости клеточной мембраны при взаимодействии медиатора с рецептором. Эти данные весьма однозначно показывают, что у высших организмов ионные эффекты медиаторов не более специфичны, чем у примитивных. Пока дело касается ионных каналов, эффект медиаторного вещества в равной степени избирателен – взята ли исследуемая мишень от организма с высокоразвитым мозгом или от очень простого многоклеточного. Фактическая сторона детально рассматривается Г. Гершенфельдом [166].
Фактом является и древность некоторых, во всяком случае специфических, воспринимающих субстанций. Известна группа алкалоидов, специфически блокирующих реакцию между медиатором и рецептором в синапсах млекопитающих. Те же алкалоиды блокируют чувствительность к соответствующим медиаторным веществам на клетках беспозвоночных: действие гамма-аминомасляной кислоты снимается пикротоксином, глицина – стрихнином, ацетилхолина – атропином в одних случаях, тубокурарином – в каких-то других; при этом, кажется, вовсе не обязательно, чтобы у клеток, располагающих такими рецепторами, они участвовали в синаптических функциях.
Приходит на ум пример с другим алкалоидом – колхицином, который оказывает на нейроны весьма специфическое действие, блокируя транспорт веществ по аксону. Никто не питает иллюзий относительно нейротропности колхицина: колхицин взаимодействует с тубулином, а обеспечение тубулином аксонного транспорта есть не более как частный случай внутриклеточных функций, выполняемых построенными из этого белка микротрубочками.
Не вправе ли мы думать, что точно так же и макромолекулы, реагирующие с тубокурарином, стрихнином, бикукуллином и т. д., не появились в процессе эволюционного совершенствования синаптической передачи, а существовали до возникновения нервной системы, выполняя какие-то неизвестные нам клеточные функции?
Несомненный и важный факт заключается, наконец, в том, что клетка может располагать и, как правило, располагает несколькими специфическими рецепторами к разным медиаторным веществам, а нередко и несколькими рецепторами к одному медиатору, которые порой размещаются в разных участках поверхностной мембраны. Единичный характер медиаторного химизма проявляется у нервных клеток только в секреторном плане, рецепции это не касается.
Спекуляции о происхождении постсинаптических рецепторов и их молекулярной эволюции должны исходить из этой реальности.
В связи со сказанным хотелось бы напомнить мысль А. Г. Гинецинского, что у скелетной мышцы позвоночных в процессе эволюции имело место «уточнение хеморецепции» путем сужения фармакологического спектра веществ, способных вызывать в мышце акт возбуждения. «Примитивная соматическая мышца, – писал Гинецинский, – не обладает строго избирательной реактивностью к специализированным химическим раздражителям. Она поливалентна и отвечает стереотипным сокращением на многие биологически активные вещества» [14: 5–6]. В принципе, здесь мыслимы два возможных механизма «уточнения хеморецепции», и без специального исследования нельзя сказать, какова же примитивная ситуация: поливалентна ли единичная рецепторная субстанция, которая затем специализируется, претерпевая молекулярную эволюцию, или имеется исходная множественность рецепторных субстанций, часть которых затем утрачивается. Это вопрос, которым активно занимаются сравнительные фармакологи, и мы вскоре должны получить на него четкий ответ.
В любом случае ясно, что вопрос о природе и эволюции рецепторной специфичности должен решаться самостоятельно, и решение вопроса о природе медиаторной специфичности нервных клеток мало чем может здесь помочь.
7.6. Заключение
В этой последней главе были рассмотрены некоторые следствия, вытекающие из представления о множественном происхождении нейронов и о консерватизме их медиаторного химизма, – а именно следствия, важные для лучшего понимания эволюции нервной системы. Было подчеркнуто, что о медиаторном консерватизме говорится только в том смысле, что в процессе эволюции нейроны наследуют предковый тип химизма независимо от той специализации, которую они приобретают при функциональной дифференциации. В пределах унаследованного типа медиаторный химизм, несомненно, подвержен эволюционным изменениям.
Можно выделить три группы явлений, выражающих эволюционные изменения: 1) появление семейств медиаторов, каждое из которых имеет свой исходный предковый тип химизма; 2) совершенствование механизмов передачи, по-своему выраженное для каждого из медиаторов; и 3) отбор нейронов, т. е. элиминация одних химических типов нейронов и расцвет других. Вероятно, будут названы и другие проявления эволюционных изменений, касающихся химических синапсов. Существенно важно при анализе эволюционных закономерностей придерживаться правильной методологии – считать сравнимыми гомологичные системы нейронов и нервных окончаний.
8. Общее заключение
Среди всего, что есть в природе и изучается наукой, мозг человека был и долго еще будет самым интригующим объектом. Наверняка в этой области появятся новые подходы, как некогда возник кибернетический; однако эволюционные биологические подходы останутся главными – просто потому, что своим появлением в природе наш мозг обязан биологической эволюции.
Путь, приведший к рождению мозга, не был строго предопределен; на разных его этапах имелись возможности выбора направлений развития, и реализация этих возможностей привела к тому, что в природе, помимо мозга человека, существует мозг пчелы или, скажем, осьминога. В каких-то важных отношениях, однако, выбор был невелик и возможности эволюции ограничивались свойствами исходного материала и тем, что этот материал мог меняться только в сфере действия биологических законов развития.
В этой книге говорилось о фактах, позволяющих думать, что химическое разнообразие синаптических механизмов, представленных в нашем мозге, обусловлено не какой-то его высшей сложностью, а условиями возникновения нервной системы у примитивных многоклеточных животных. Такой вывод только на первый взгляд может показаться странным. На самом деле ситуация вполне банальна, и для теоретической биологии давно уже не секрет, что способ организации высокоразвитых биологических систем находится в теснейшей зависимости от их далекого и примитивного прошлого. «Структура высокоспециализированного органа заключает в себе всю историю его развития», – писал по этому поводу Л. А. Орбели [42].
Взгляд на нервную систему как на систему разнородных нейронов – систему, в которой каждая из составляющих ее клеточных линий обладает собственным функциональным химизмом, но все вместе взаимодействуют в обеспечении единой нервной функции, – быть может, окажется полезным для понимания не только множественности медиаторных механизмов, но и других сторон работы мозга.
Из списка литературы
[2а] Анохин П. К., Орлов И. В., Осиповский С. А. Изучение химической чувствительности и реакций на синаптическую стимуляцию нейронов Lymnaea stagnalis // Нейрофизиология. 1973. Т. 5. С. 510–518.
[3] Беклемишев В. Н. Основы сравнительной анатомии беспозвоночных. Т. 2. Органология. М.: Наука, 1964.
[4] Боровягин В. Л., Сахаров Д. А. Ультраструктура гигантских нейронов тритонии (атлас). М.: Наука, 1968.
[5] Бродский В. Я. Трофика клетки. М.: Наука, 1966.
[6] Бузников Г. А. Низкомолекулярные регуляторы зародышевого развития. М.: Наука,
1967.
[7] Вагнер Н. П. Беспозвоночные Белого моря. Т. I. СПб., 1885.
[8] Вепринцев Б. Н., Крастс И. В., Сахаров Д. А. Нервные клетки голожаберного моллюска Tritonia diomedia Bergh // Биофизика. 1964. Т. 9. С. 327–335.
[9] Вержбинская И. А. 1964. Некоторые черты функциональной эволюции ферментных систем клеточного обмена нервной ткани позвоночных // Эволюция функций М.: Наука, 1964. С. 219–228.
[12] Герасимов В.Д., Холодова Ю.Д. Действие аминокислот на электрическую активность нейронов моллюсков Helix pomatia // Журн. эвол. биох. физиол. 1971. Т. 7. С. 156–161.
[13] Гиляров М. С. Современные представления о гомологии // Успехи совр. биол. 1964. Т. 57. С. 300–316.
[14] Гинецинский А. Г. Об эволюции функций и функциональной эволюции. М.: Изд-во АН СССР, 1961.
[17] Дёмин Н. Н. Некоторые пути влияния ацетилхолина на свойства мембранных структур нервной ткани // Физиологическая роль медиаторов. Казань, 1972. С. 82.
[18] Заварзин А. А. Очерки по эволюционной гистологии нервной системы. М.: Медгиз, 1941.
[19] Иванов А. В. Класс брюхоногих моллюсков (Gastropoda) // Руководство по зоологии. Т. 2. М.: Биомедгиз, 1940. С. 323–455.
[23] Коробцов Г. Н., Сахаров Д. А. Роль ионной среды в реализации нервных и гормональных влияний на биения ресничек у личинок моллюсков // Журн. эвол. биох. физиол. 1971. Т. 7. С. 238–240.
[31] Коштоянц X. С. Энзимохимическая гипотеза возбуждения // Физиол. журн. СССР. 1950. Т. 36. С 92–96.
[33] Коштоянц X. С. Проблемы энзимохимии процессов возбуждения и торможения и эволюции функций нервной системы. М.: Изд-во АН СССР, 1963.
[37] Манохина М. С., Кузьмина Л. В. Распределение биогенных моноаминов в центральной нервной системе тихоокеанского голожаберного моллюска Tritonia sp // Журн. эвол. биох. физиол. 1971. Т. 7. С. 357–361.
[38] Митрополитанская Р. Л. О содержании ацетилхолина и холинэстеразы у простейших, губок и кишечнополостных животных // Докл. АН СССР. 1941. Т. 31. С. 717– 718.
[39] Михельсон М. Я., Зеймаль Э. В. Ацетилхолин. Л.: Наука, 1970.
[40] Нистратова С. Я. Возможный механизм ускользания сердца беззубки из-под действия ацетилхолина // Физиол. журн. СССР. 1965. Т. 5. С. 1012–1016.
[41] Нистратова С. Н., Турпаев Т. М. Механизм инактивации холинорецепторов при действии ацетилхолина на сердце беззубки // Журн. эвол. биох. физиол. 1965. Т. 1. С. 158–165.
[42] Орбели Л. А. Основные задачи и методы эволюционной физиологии // Эволюция функций нервной системы. Л.: Медгиз, 1958. С. 7–17.
[47] Плотникова С. И., Говырин В. А. Распределение нервных элементов, содержащих катехоламины, у некоторых представителей кишечнополостных и первичноротых // Архив анатомии, гистологии и эмбриологии. 1966. Т. 50. С. 79–87.
[48] Поленов А. Л. Гипоталамическая нейросекреция. Л.: Наука, 1971.
[49] Сахаров Д. А. Об автоматизме педальных ганглиев у крылоногого моллюска Clione limacina L. // Научн. докл. высш. школы (биол. науки). 1960. Т. 3. С. 60–62.
[50] Сахаров Д. А. Гигантские нервные клетки у голожаберных моллюсков Aeolidia papillosa и Dendronotus frondosus // Журн. общ. биол. 1962. Т. 23. С. 308–311.
[52] Сахаров Д. А. Некоторые вопросы нейробиологии брюхоногих. Тезисы докладов 5 Совещания по эвол. физиологии. Л.: Наука, 1968. С. 225.
[53] Сахаров Д. А. Гомология отдельных нервных клеток и способы их идентификации в ганглиях брюхоногих // Моллюски и их роль в экосистемах. Л.: Наука, 1968. С. 8.
[54] Сахаров Д. А. Основания к построению системы нервных клеток // Журн. общ. биол. 1970. Т. 31. С. 449–457.
[57] Сахаров Д. А., Нистратова С. Н. Особенности холинергической реакции в сердце беззубки // Физиол. журн. СССР. 1963. Т. 49. С. 1475–1481.
[63] Турпаев Т. М. Регуляция медиаторного процесса биохимическим механизмом обратной связи // Биохимия и функция нервной системы. Л.: Наука, 1967. С. 234–243.
[64] Турпаев Т. М., Нистратова С. Н., Сахаров Д. А. Эволюция холинергической регуляции сердечной деятельности у моллюсков // Журн. общ. биол. 1967. Т. 28. С. 618–626.
[66] Хлопин Н. Г. Общебиологические и экспериментальные основы гистологии. М.: Изд-во АН СССР, 1946.
[67] Чипенс Г. И., Папсуевич О. С. Анализ сигнатур нейрогипофизарных гормонов // Химия и биология пептидов. Рига: Зинатне, 1971. С. 66–112.
[69] Шуба М. Ф. Механизм возбуждающего и тормозящего действия катехоламинов на гладкомышечные клетки // Физиологическая роль медиаторов. Казань, 1972. С. 255–256.
[71] Экклс Дж. Тормозные пути центральной нервной системы. М.: Мир, 1971.
[78] Andrew A. The origin on intramural ganglia // J. Anat. 1971. Vol. 108. P. 169–184.
[79] Andrews E. B. The fine structure of the nervous system of Bithynia tentaculata (Prosobranchia) in relation to possible neurosecretory activity // Veliger. 1971. Vol. 14. P. 13–22.
[82] Arvanitaki A., Chalazonitis N. Electrical properties and temporal organization in oscillatory neurons (Aplysia) // Neurobiology of invertebrates. Budapest: Akad. Kiadó, 1968. P. 169– 199.
[83] Ascher P. Inhibitory and excitatory effects of dopamine on Aplysia neurones // J. Physiol. 1972. Vol. 225. P. 173–209.
[84] Axelsson J. Catecholamine functions. Annual Rev. Physiol. 1971. Vol. 33. P. 1–30.
[86] Barker D. L., Herbert E., Hildebrand J. G., Kravitz E. A. Acetylcholine and lobster sensory neurones // J. Physiol. 1972. Vol. 225. P. 205–229.
[88] Baumgarten H. G. Biogenic monoamines in the cyclostome and lower vertebrate brain // Progr. Histochem. Cytochem. 1972. Vol. 4. No. 1.
[89] Bennett J., Bueding E. Localization of biogenic amines in Schistosoma mansoni // Compar. Biochem. Physiol. 1971. Vol. 39A. P. 859–867.
[92] Berry M. S., Cottrell G. A. Dopamine: excitatory and inhibitory transmission from a giant dopamine neurone // Nature New Biol. 1973. No. 242. P. 250–253.
[96] Blankenship J. E., Wachtel H., Kandel E. R. Ionic mechanisms of excitatory, inhibitory, and dual synaptic actions mediated by an identified interneuron in abdominal ganglion of Aplysia // J. Neurophysiol. 1971. Vol. 34. P. 76–92.
[102] Bullock T. H., Horridge G. A. Structure and function in the nervous systems of invertebrates. San Francisco: Freeman, 1965.
[103] Burn J. H., Rand M. J. Acetylcholine in adrenergic transmission // Annual Rev. Pharmacol. 1965. Vol. 5. P. 163–182.
[104] Burnstock G. Evolution of the autonomic innervation of visceral and cardiovisceral systems in vertebrates // Pharmacol. Revs. 1969. Vol. 21. P. 247–324.
[109] Campbell С. В. G., Hodos W. The concept of homology and the evolution of the nervous system // Brain Behaviour. Evolut. 1970. Vol. 3. P. 353–367.
[115] Chalazonitis N. Synaptic properties of oscillatory neurones (Aplysia and Helix) // Neurobiology of invertebrates. Budapest: Akad. Kiadó, 1968. P. 201–226.
[121] Cobb J. L. S. The distribution of monoamines in the nervous system of echinoderms // Com-par. Biochem. Physiol. 1969. Vol. 28. P. 967–971.
[124] Coggeshall R. E. A possible sensory-motor neuron in Aplysia californica // Tissue and Cell. 1971. Vol. 3. P. 637–648.
[128] Consolo S., Garattini S., Ladinski H., Theonen H. Effect of chemical sympathectomy on the content of acetylcholine, choline and choline acetyltransferase activity in the cat spleen and iris // J. Physiol. 1972. Vol. 220. P. 639–646.
[129] Corrodi H., Jonsson G. The formaldehyde fluorescence method for the histochemical demonstration of biogenic monoamines // J. Histochem. Cytochem. 1967. Vol. 15. P. 65–78.
[131] Cottrell G. A., Macon J. B. Synaptic connections of two symmetrically placed giant serotonin-containing neurones // J. Physiol. 1974. Vol. 236. P. 435–464.
[132] Cottrell G. A., Laverack M. S. Invertebrate pharmacology // Annual Rev. Pharmacol. 1968. Vol. 8. P. 273–298.
[136] Cottrell G. A., Pentreath V. W. Localization of catecholamines in the nervous system of a starfish, Asterias rubens, and of a brittlestar, Ophiothrixfragilis // Compar. Gen. Pharmacol. 1970. Vol. 1. P. 73–81.
[140] Dahl E., Falck В., Mecklenburg C. von, Myhrberg H. An adrenergic nervous system in sea anemones // Quart. J. Microsc. Sci. 1963. Vol. 104. P. 531–534.
[144] Dorsett D. A. Giant neurons and axon pathways in the brain of Tritonia // J. Exper. Biol. 1967. Vol. 46. P. 137–151.
[148] Ehinger В., Falck В., Persson H., Rosengren A.-M., Sporrong B. Acetylcholine in adrenergic terminals of the cat iris // J. Physiol. 1970. Vol. 209. P. 557–565.
[149] Ehinger В., Myhrberg H. E. Neuronal localization of dopamine, noradrenaline, and 5-hydroxy-tryptamine in the central and peripheral nervous system of Lumbricus terrestris (L.) // Histochemie. 1971. Vol. 28. P. 265–275.
[152] Faber D. S., Klee M. R. Membrane characteristics of bursting pacemaker neurones in Aplysia // Nature New Biol. 1972. Vol. 240. P. 29–31.
[153] Fischer H. Vergleichende Pharmacologie von Ubertragersubstanzen ir tiersystematischer Darstellung. Berlin: Springer, 1971.
[154] Fischer H. Animal evolution in the field of synaptic substances // Naturwissenschaften. 1972. Vol. 59. P. 425–435.
[155] Florey E. Neurotransmitters and modulators in the animal kingdom // Fed. Proc. 1967. Vol. 26. P. 1164–1178.
[157] Florey E. Acetylcholine as sensory transmitter in Crustacea. New evidence from experiments demonstrating release of ACh during sensory stimulation // J. Compar. Physiol. 1973. Vol. 83. P. 1–16.
[160] Frazier W. Т., Kupfermann I., Coggeshall R. E., Kandel E. R., Waziri R. Morphological and functional properties of identified neurons in the abdominal ganglion ofAplysia californica // J. Neurophysiol. 1967. Vol. 30. P. 1288–1351.
[162] Gainer H. Micro-disc electrophoresis in sodium dodecyl sulfate: An application to the study of protein synthesis in individual, identified neurons // Analyt. Biochem. 1971. Vol. 44. P. 589–605.
[162a] Gainer H. Patterns of protein synthesis in individual, identified molluscan neurons // Brain Res. 1972. Vol. 39. P. 369–385.
[162б] Gainer H. Electrophysiological behaviour of an endogenously active neurosecretory cell // Brain Res. 1972. Vol. 39. P. 403–418.
[163] Gersch M. General aspects of neuroendocrinology in insects // Proc. XIII Internat. Congr. Entomology. Vol. 1. Leningrad: Nauka, 1971. P. 87–92.
[165] Gerschenfeld H. M. Serotonin: Two different inhibitory actions on snail neurons // Science. 1971. Vol. 171. P. 1252–1253.
[166] Gerschenfeld H. M. Chemical transmission in invertebrate central nervous systems and neuromuscular junctions // Physiol. Revs. 1973. Vol. 53.
[167] Gerschenfeld H. M., Lasansky A. Action of glutamic acid and other naturally ocurring amino-acids on snail central neurons // Internat. J. Neuropharmacol. 1964. Vol. 3. P. 301–314.
[168] Gerschenfeld H. M., Stefani E. An electrophysiological study of 5-hydroxytryptamine receptors of neurones in the molluscan nervous system // J. Physiol. 1966. Vol. 185. P. 684–700.
[169] Giller E., Jr, Schwartz J. H. Choline acetyltransferase in identified neurons of abdominal ganglion of Aplysia californica // J. Neurophysiol. 1971. Vol. 34. P. 93–107.
[177] Hayos F., Kerpel-Fronius S. Comparative electron cytochemical studies of presynaptic and other neuronal mitochondria // Brain Res. 1973. Vol. 62. P. 425–429.
[178] Hehn G. von. Über den Feinbau des hyponeuralen Nervensystems des Seesterner (Asterias rubens L.) // Z. Zellforsch. 1970. Vol. 105. S. 137–154.
[185] Holland N. D. The fine structure of the axial organ of the feather star Nemaster rubiginosa (Echinodermata: Crinoidea) // Tissue and Cell. 1970. Vol. 2. P. 625–636.
[187] Horridge G. A. The origin of the nervous system // The structure and function of the nervous tissue. Vol. 1. N. Y., Acad. Press 1971. P. 1–31.
[188] Horridge G. A. Interneurons. London: Freeman, 1968.
[192] Hughes G. M. The left and right giant neurons (LGC and RGC) of Aplysia // Neurobiology of invertebrates. Budapest: Akad. Kiadó, 1968. P. 423–441.
[193] Jordan L. M., Frederickson R. С. A., Phillis J. W., Lake N. Microelectrophoresis of 5-hy-droxytryptamine: A classification of its action on cerebral cortical neurones // Brain Res. 1972. Vol. 40. P. 552–558.
[195] Jaeger C. P., Jaeger E. C., Welsh J. H. Localization of monoamine containing neurones in the nervous system of Strophocheilus oblongus (Gastropoda) // Z. Zellforsch. 1971. Vol. 112. P. 54–68.
[196] Jahan-Parwar В., Smith M., Baumgarten R. von. Activation of neurosecretory cells in Aplysia by osphradial stimulation // Amer. J. Physiol. 1969. Vol. 216. P. 1246–1257.
[198] Jenkin P. M. Animal hormones. Part II: Control of growth and metamorphosis. Oxford: Pergamon Press, 1970.
[203] Kandel E. R., Frazier W. Т., Coggeshall R. E. Opposite synaptic actions mediated by different branches of an identifiable interneuron, in Aplysia // Science. 1967. Vol. 155. P. 346–349.
[204] Kandel E. R., Tauc L. Input organization of two symmetrical giant cells in the snail brain // J. Physiol. 1966. Vol. 183. P. 269–286.
[206] Kater S. В., Kaneko C. R. S. An endogenously bursting neuron in the gastropod mollusc, Helisoma trivolvis // J. Compar. Physiol. 1972. Vol. 79. P. 1–14.
[209] Kerkut G. A. Catecholamines in invertebrates // Brit. Med. Bull. 1973. Vol. 29. P. 100–104. [210] Kerkut G. A., French M. C., Walker R. J. The location of axonal pathways of identifiable neurones of Helix aspersa using the dye Procion Yellow M-4R // Compar. Biochem. Physiol. 1970. Vol. 32. P. 681–690.