Ваня Кирпичиков
Чёрный треугольник
В свободное время Квазимир стоял на аллее художников в городском парке и пытался продавать свои картины. Погнал его туда отец, чтобы получить какие-то деньги. Но мазню Большевича никто не покупал и даже краем глаза не смотрел. Никому не интересны были бесконечные натюрморты с грязными столами, посудой, бутылками, которые заполнили все картины Квазика. Он изображал также бомжеватый люд в помойных кабаках, пьяных кухонных рабочих, моющих вонючие тарелки, развратных девиц в обнимку с бутылками и с посетителями. Все это рисовалось черно-бордовыми красками и представляло собой мрачное зрелище. Слово “авангард” к творчеству Квазимира никак не лепилось. Это была просто обыкновенная мусорка, сточная канава разукрашенных полотен. Но так его научили рисовать в худоучилище и лучше никаким образом не получалось. Его уровень – это афиши возле кинотеатров и не более.
Квазик жил в бедности, зарплаты ему хватало только на хлеб. Полотна и краски ему приносил отец (где-то крал). Вскоре истратив все холсты и краски, Большевич перестал заниматься дальнейшим, так сказать, творчеством. Поэтому в субботу и воскресенье он пытался продать свои старые картины-изверги, а нового ничего не создавал.
Так и стоял бы Квазимир на аллее бессмысленно и вечно под лучами палящего солнца, мерз в холод. Так и ругал бы его отец за никчемность и бесполезность пребывания в этом мире. Так бы и протух он в кинотеатре-яйце со своим алкоголиком Рублюком. Так бы и закончилась его пустая жизнь – консервная банка. Но произошло некоторое событие, которое изменило бытие Большевича…
Рубя дрова около своего барака-тюрьмы, он отвлекся на окрик отца и срезал, как лезвием, большой палец руки. Квазя заорал от боли, но как-то радостно, как будто от счастья нахлынувшего, свалившегося внезапно на его голову. Прибежавшие на крики обитатели барачного государства пытались успокоить дровосека-пальцесека, но Квазимир как-то уж очень быстро успокоился и уже через пять минут улыбался какой-то загадочной улыбкой. Его взгляд стал осмыслен и устремился в никому неизвестное, но, видимо, светлое будущее. Он весь преобразился и быстро забыл о своей ране. Отрубленный палец спешно утащили барачные голодные собаки. Любопытствующий народец, нехотя, разошелся по своим каморкам-гробикам, разнося по округе новость о калеке Квазимире.
Отсутствие части тела никак не сказалось на морально-психологическом состоянии Большевича – нет пальца, да и чёрт с ним. Чувство постоянного бесполезного существования все также было его любимым. Он гордился им и лелеял его, думая о нём днем и ночью. Ведь нет ничего слаще осознания своего бестолкового пребывания в жизнепотоке.
Однако после эпизода с пальцем Квазика почему-то потянуло на творчество. Он раздобыл рваный кусок холста на барачном чердаке и как в бреду написал-расчертил полотно каракулями. Изображение чего-то непонятного состояло из линий, квадратов, кругов – сплошной геометрический лес. Использовал Большевич последние оставшиеся краски и теперь уже не только черно-бордовых цветов, как ранее. Получилось какое-то нагромождение фигур, перекрещенных между собой. Квазя назвал данное творение немудрено и незамысловато – ”Композиция №1” и вприпрыжку в субботу выставил на аллею на всеобщее обозрение.
Это творение резко отличалось от прежнего искусства Большевича. Оно было настолько необычно, насколько это возможно. Оно резко контрастировало со всеми существующими на аллее картинами и вызывало, мягко говоря, недоумение у большинства посетителей аллеи. Но Квазя был невозмутим и внутренне уверен, спокоен, несмотря на негативные восклицательные звуки, летящие в его адрес смертельными ядовитыми стрелами-пулями со стороны зевак-прохожих.
