Ванила Стори Это детство

– Николас… – мужчина осторожно протянул руку в его сторону, словно приближался к пугливому животному, пытаясь доказать, что не собирается нанести никому боль.

Тем более, то, что он увидел – уже ужасно.

– Не подходи. – голос Хольма дрожал. – Я не хочу об этом говорить.

Уолтер напрягся.

– А я не должен был видеть. Ты скрывал от меня, что режешься? Ты же в курсе, что из-за кучки недотёп бросаться во всё тяжкие – далеко не выход?

– Я не хочу! – Николас перекрикнул, осознавая, что первая слеза уже покатилась по его щеке. – Я никогда не проявлял к себе селфхарма.

Он уставился на Геннадия, стоявшего на месте со всё ещё протянутой рукой. Мужчина не рисковал подходить к другу в таком состоянии. Первым делом нужно было узнать правду.

– Хорошо, я не буду тебя трогать. Но я хочу помочь, – учёный перешёл на шёпот, надеясь, будто это поможет. – Давай просто сядем и поговорим. Обсудим произошедшее.

– Я не буду с тобой о таком разговаривать, Уолтер. – зубы профессора заскрежетали. – Моё тело не должно быть объектом твоего любопытства.

– Ты не хочешь говорить со мной, потому что боишься реакции? Или просто больно вспоминать?

Николас схватился за голову и противоборствующе замычал.

– Меня не волнует твоя реакция. Мнение никого в этом жалком мире меня не интересует, ясно?

Собеседник приблизился.

– Тогда что?

Уста Николаса задрожали, и впервые за все время их знакомства он потерял самообладание, упав на колени и расплакавшись. Стоящий перед ним с ужасом смотрел на товарища, не до конца понимая, к чему движется их совместный разговор.

– Расскажи мне. – Геннадий поднял друга и усадил на стоящую рядом кровать. – Николас… Как давно у тебя все эти шрамы?

Но парень был не в состоянии ответить – хвала Всевышнему, Уолтер умел терпеливо ждать, как и поступил в этот раз. Воспользовавшись временем, мужчина достал из прикроватной тумбы успокоительное и сходил за стаканом воды, позже передав его пострадавшему.

– Тебе легче? – он опасливо получил утвердительный ответ. – Расскажешь теперь?

Длинноволосый судорожно выдохнул и, окинув взглядом друга, печально хмыкнул.

– Эти шрамы… – рука скользнула между шеей и плечом. – Достались мне в наследство… От моего покойного папаши.

Геннадий молча слушал.

– Мои родители никогда не отличались великой любовью к друг другу. И я часто становился свидетелем их тёрок. – молчание. – Когда мне было лет… приблизительно, двенадцать. Я заступился за мать в момент отцовской тирании…

– Какой ужас…

– Да. – на мгновение он отвернулся. – Это сделал он.

Последние слова Хольм прошептал, словно надеясь на то, что прямо сейчас его пристрелят на месте. Ему далеко не хотелось – предстать перед кем-то в подобном виде. А сейчас этим человеком оказался близкий. Уолтер неожиданно обнял мужчину и погладил длинные светло-русые волосы.

– Ты всё же не говорил, потому что сам не хочешь принимать сложившиеся. – Ник кивнул. – Ты меня извини, но твой отец ублюдок! Самый настоящий.

– Я знаю. – усмехнулся профессор. – Отсядь от меня, это выглядит неправильно.

– Я думал это поможет тебя успокоить.

– Просто ты… Напоминаешь мне мою покойную мать…

***

Да, это было правдой. Зачастую оборотной стороной знатных семей являются их нижайшие пороки, среди которых высокомерие, корыстолюбие, гордыня и насильственные наклонности. Но не в этой истории мне нужно говорить вам о том, что он пережил. Геннадий, действительно, был близким человеком для него и Николас видел в его поведении отголоски чего-то родного. Подобные чувства всегда вызывала его покойная мать и совершенно случайно совпало, что Уолтер появился в жизни профессора спустя некоторое время после её кончины. Тогда ещё взаимоотношения двоих оставляли желать лучшего, всё таки они в первый раз видели друг друга и оба были воспитаны в совершенно разной среде и иными методами. Желание Хольма укрыться от остальных в конечном итоге настолько пересилило его самого, что со временем он даже не заметил, как часто стал сбегать от учебной группы в студенческую лабораторию к совершенно странному учёному. Одно Николас мог утверждать точно – ему не нужна была причина, чтобы попросить у Геннадия о помощи, потребовать совета или просто заскочить к нему и спросить «Как дела?». Этот человек всегда встречал его с лучезарной улыбкой в одном и том же месте на протяжении года. И именно из-за его доброты мужчина когда-то доверил ему самые сокровенные тайны сознания, о которых ранее знали лишь он… и мать.

Кровные узы – самая нерушимая связь на свете. Наверняка, поэтому мужчина никак не мог отпустить события прошлого, убивающие его изо дня в день. «Я не знаю, как обращаться с ребёнком…» – мыслил тот последние две недели, взирая на старую, местами потёртую фотографию матери. Это был портретный снимок, сделанный ещё в то время, когда Николас только поступал в академию. На нём она была во всё том же привычном ему золотистом платье со шнуровкой и корсетом сверху и волосами заплетёнными в неряшливый пучок. Обычно мужчина риторически обращался к нему, дабы попросить совета в надежде на лучшее, изредка уделяя внимание студенческой карточке с Уолтером. После их расставания Хольм больше не смел причислять себя к ряду его близких – а стало быть и общаться с ним права не имел. И это убивало сильнее, чем мрачные отголоски сознания, норовящие вернуть его в цепкие отцовские объятия, ибо Геннадий единственный, кто на данный момент мог бы подсказать, что делать с маленькой девчонкой.

Но Николасу не у кого спросить… Хотя, конечно, учёный говорил ему о возможности вернуться к прошлому разговору. В прочем, чтобы обдумать предложение, времени было предостаточно и в этот раз мужчина вовсе не нуждался в поддержке старого друга.

Закрыв за собой дверь после водных процедур Николас проследовал по коридору на кухню, параллельно вытирая полотенцем мокрые волосы. Моника уже явно начала хозяйничать там, о чём можно было бы судить по грохоту доносящемуся оттуда. Чуть ускорив шаг, мужчина смог лицезреть картину: девочка своими маленькими ручонками старалась ухватить сразу несколько предметов из шкафа и постоянно роняла то сковороду, то вилку с ложкой.

– Что ты делаешь? – резко задал вопрос мужчина.

– Хочу помочь тебе что-то приготовить на завтрак. Я нашла в холодильнике яйца с беконом и думаю, что яичница будет самым подходящим блюдом на сегодня. – пояснила провидица. – Только вот я не могу до них достать.

Малышка была невеликого роста и не дотягивалась до верхних полок банеты. В целом идея – шарить по кухне в поисках чего-либо, не вызывала доверие у профессора. Но объяснять это маленькому ребёнку уже изрядно надоело и не имело, казалось бы, смысла.

– Моника. – схватил он её за руку. – Давай уже будем заканчивать этот кавардак. Я приготовлю то, о чём ты просила. Только сядь на место и ничего не трогай. Пожалуйста.

– Но сегодня мой праздник. Я хочу помочь.

– Какой праздник? – вздохнул мужчина.

– А я же не сказала! – воскликнула девочка. – Мой день рождения!

В тот день, когда созвездия сошлись в один ряд, младшая Хольм уже была наделена Силой Рода.

Николас заморгал, осознавая про себя сказанное. В такие моменты ребёнку же обычно дарят – что? Подарки. На столе полно угощений, в центре праздничный пирог. Но ведь он сам не обязан этим заниматься. В конце концов, она и вовсе сообщила в последний момент. Но видеть перед собой выжидающий взгляд невыносимо.

– Так, как празднуют этот особый день в ваших семьях? – осторожно спросил профессор.

– Я всегда играла у озера. Там мой дом. Мне бы туда сходить…

– Иск… Исключено… – тихо произнёс старший. – Ты не можешь приходить туда когда вздумается. По крайней мере пока всё не утихнет.

– Почему? – возразила малютка. – Там мой дом, мои родные.

– Твои родные… Их нет…

Моника насупилась. Она нахмурила брови и хмыкнула:

– Я не хочу с тобой разговаривать!

Ей бы стоило убежать в комнату, как и пару недель назад, но вместо этого предсказательница забралась на стул и скрестила руки на груди, надув щеки. А Хольм стоял и молча смотрел на неё, не осознавая, что ему делать дальше. С одной стороны, страх того, что за помощь разыскиваемой могут быть определённые последствия, которые, вероятно, сильно скажутся на Николасе. Как минимум, можно бы было отделаться выговором, а того хуже и дисквалификацией из списков Правительства; как максимум, дальнейшим запретом на работу в сфере механики и кибернетики или же смертной казнью, дабы разделить участь с «покрываемой». Ему не хотелось ощутить на себе брань кого-то свыше: Ричард первый доложит обо всём Главному, когда правда раскроется и их «крепкая дружба» не будет играть никакой роли – в том, он уверен.

Перед профессором стояла сложная задача. Такой она ему казалась. Решиться выйти в люди с ребёнком, подозрительно похожим на пропавшую предсказательницу? Или сберечь её дома, дабы не рисковать своей шкурой, оставив малышку без праздника?..

Хольм замешал ингридиенты для омлета и вылил содержимое плошки на разогретую сковороду. Тяжело вздохнул. Затем поставил рядом ещё одну и небрежно разбил два яйца, оставив жариться. Он повернулся ко столу, чтобы понять, как ощущает себя Моника. Та водила пальцами по поверхности и хмурила брови. От такого вида сердце невольно сжалось, но страх перед законом был намного сильнее. Закончив с едой, он поставил тарелку с аккуратно вылаженным «деликатесом» перед малышкой, а сам расположился за соседним стулом. В сравнении, его стряпня оставляла желать лучшего с эстетичной точки зрения. Когда профессор доел, с лёгкой долей раздражения заметил, что Моника не съела ни кусочка, ковыряя свой завтрак, который так просила. Николас поставил в раковину пустую тарелку и демонстративно ушёл в свой кабинет.

Внутри как и прежде – не прибрано. Мужчина открыл дверь в кабинет, не включая свет. Полутьма не мешала ему – он знал эту комнату на ощупь. Она давно стала продолжением его самого: привычный беспорядок, бумаги с выцветшими записями, сломанные детали, сложенные в ящики, будто он когда-то действительно собирался их починить. Шагнул внутрь и замер, прислушиваясь. Всё было тихо, как всегда. Ни звуков с улицы, ни шороха. Лишь гул собственных мыслей. Он провёл пальцами по краю стола и сел в кресло, которое скрипнуло от его веса, и, не двигаясь, посмотрел в никуда. В груди ощущалась тяжесть – глухая, почти осязаемая. Не страх, нет. Скорее – нехватка. Как будто в нём была пустота, которую он не мог объяснить ни одной формулой.

«Я что-то упускаю» – мысль была мимолётной, как ток по незаизолированному проводу. – «Я же должен был понимать. Видеть. Предвидеть.»

Он уткнулся взглядом в дальнюю полку, заваленную старыми книгами. Давними, забытыми. Когда-то они были для него теми источниками, на которых строились теории. Теперь они звали его обратно. Николас встал. Подошёл к полке, сдёрнул с неё стопку мелких механизмов. Несколько посыпались на пол – тихо выругался. Пальцы пробежали по корешкам. «Психология нестабильных моделей», «Парадоксы памяти», «Теория нарушенной причинности»… Ниже, между толстым томом по биомеханике и старыми материалами по истории – тёмная книга без названия. Он вытащил её, открыл. Страницы были плотными, хрустели. Сплошной текст и изредка какие-то иллюстрации для лучшего описания. Но через пару абзацев его дыхание сбилось: «Предсказатели – первые дети планеты Z».

Он опустился обратно в кресло, книга на коленях. Страница дрожала в его руках. «Сначала были звёзды – и те, кто их слышал.»

Он искал дальше. Листать другие книги; чаще резко, порой медленно. Он выдвигал ящики, разбирал завалы, доставал пыльные папки. Читал заголовки, фрагменты, строчки на полях, будто собирая из них карту к разгадке. И впрямь, среди неизведанных строчек был спрятан ответ.

Предсказатели – древнейшие разумные существа и первые обитатели планеты Z. Их отличительные черты – белые с рождения волосы и чёрные, как обсидиан, глаза. Они появились в древней эре, когда на планете ещё не существовало разделения на районы и технологии были примитивны. Предсказатели жили в гармонии с природой, под звёздным небом, у водных источников, которые считались «зеркалами времён» – там, по их вере, рождались предсказания. Надо сказать, что пятилетний ребёнок пророчиц равен по развитию десятилетнему человеку. Но эмоционально они остаются чувствительными и уязвимыми. Способности к предвидению у них врождённые, но неуправляемые до «Посвящения». В возрасте пяти лет каждый предсказатель проходит данный обряд – особую церемонию, где ребёнка признают Избранным Звезды и наделяют Силой Рода. С этого момента его способности начинают расти и стабилизироваться. Ключевое правило: предсказатель не может увидеть своё будущее. Даже если он смотрит в чужую судьбу, его личная линия будет скрыта.

Перелистывая дальше, Николас всё больше погружался в лор, с которым до селе был знаком лишь поверхностно. Подолгу уткнувшись в абзац про возраст и сознание пророчащих, профессор нервно перевёл взгляд на часы и вспомнил об одиноком ребёнке, с которым по прежнему не складывалось доверительного диалога. Он выскочил из кабинета уже без книги и печально отметил, что малышка так и не сдвинулась с места и даже не поела. Тогда на душе заскрежетали кошки.

Он аккуратно подошёл сзади.

– Моника, послушай… – Николас направился к девочке и сел на корточки напротив неё, развернув лицом к себе. – Я понимаю, что ты уже взрослая… И в силах принять правду.

Девочка посмотрела на говорящего:

– Твоих родителей убили. Поэтому они больше никогда не вернутся. – Николасу тяжело давались эти слова. – Я наивно полагал, что смогу приручить тебя, словно бродячего котёнка, но совсем забыл, что ты особенная…

Глаза Моники наполнились слезами.

– Думалось, что смогу вынести какое-то время, ведь верил, что наша встреча не затянется надолго… Но теперь я удочерил тебя, и как опекун не должен держать в четырёх стенах, в угоду личной прихоти.

Он схватил салфетки со стола и двумя руками вытер слезы на щеках ребенка:

– Прости, но отпустить тебя одну – это…

– Зачем кому-то убивать моих родителей? – это ошарашило.

Со временем общество начало делиться на лагеря: так образовались Центральный, Интеграционный и Провинциальный районы. Пока Провинция и Интегралы жили в богатстве и бедности, Центр возвёл свой культ разума и провозгласил себя Властью, которая не терпит самонаблюдения. Когда Центральный район захватил контроль, он увидел в предсказателях угрозу рациональному порядку. Они считались носителями «ненаучной веры», сомнений и неопределённости.  Был издан указ об истреблении предсказателей, как препятствия прогрессу. Это событие вошло в историю как «Ночь Затмения» – массовая резня, после чего считалось, что предсказателей больше не существует.

– Потому что Правительству это выгодно. – прошептал Николас. – Чтобы все верили только в одну единую правду.

– Они и меня убьют?

– Нет. – твердо ответил мужчина. – Я отвечаю за тебя и никому не позволю.

– Ты звучишь не очень уверенно…

– Брось. Ты всё ещё хочешь на улицу, к воде – ведь там твой дом?

– Если это так опасно, я переживу.

Внезапно Николас вскочил, словно о чем-то вспомнил. Он зашёл в комнату, где жила всё это время Моника и спустя пару минут грохота вышел оттуда с краской.

– Что это? – шмыгнула носом девочка.

– Если они ищут предсказателей, то пожелаем им удачи. – он надевает перчатки на руки и касаясь пальцами краски переносит её на белоснежные волосы. – Нам ещё нужно посвятить тебя и попрощаться с твоими родными на закате. А краску мы потом отмоем.

В надежде, что маскировка сработает, профессор сам переоделся в более подходящую для авантюры одежду и, взяв Монику за руку, прошёл через телепорт. По ту сторону их ждала всё та же Призрачная зона, без каких либо намёков на цивилизацию. Пророчица крепко сжала руку опекуна и оглянулась по сторонам.

– Куда мы идем?

Тусклое солнце пробивалось сквозь плотные облака, отбрасывая бледные тени на выжженную землю. Порывистый ветер рвал край плаща Николаса, вцеплялся в его волосы и гудел в ушах. Перед ними росло здание – мрачное, высокое, стены были будто вырублены из пепельного камня, и ни одно из окон не выглядело живым – только мутный свет, как от потухающего фонаря, мерцал в глубине. Воздух пропитывал едкий запах дыма, исходящий из уродливой трубы, нависшей над крышей как крюк. Завернув за угол, крепко держа малышку, они вышли к обветшалому входу внутрь здания.

Серый бетонный фасад почти сливался с небом, окна на верхнем этаже были плотно закрыты, но внутри явно кто-то был. Здесь – в бывшем научном комплексе, жила его старая знакомая. Когда-то они пересекались в Лаборатории при Правительстве – она работала вместе с ним и Уолтером. Потом исчезла. Николас слышал только, что она уволилась после "инцидента с тестированием", и больше нигде не появлялась. Надо отметить, что он сам был несколько виноват в случившемся, но не подавал виду, будто мучает совесть. Но недавно в старых системах им была найдена старая административная запись: адрес доставки, имя, подтверждение – Зои Лоренцо.

Николас не знал, откроет ли она. Но ему точно было известно, что она находилась здесь давно и должна располагать знаниями о подпольных путях, которыми мужчина планировал воспользоваться в данной ситуации. Дверь открылась не сразу.

– Кто-нибудь живой? – он шагнул внутрь.

Комната – стерильная, почти пугающе аккуратная. Все поверхности пусты, только несколько книг на полке и один старый голографический проектор. Воздух пах чем-то кислым – может быть, старым железом, может, препаратами. Чувствовалось больше отсутствия, чем жизни.  Резкий рывок – и из темноты Хольма хватает чья-то рука. Моника до этого тихо стоявшая на пороге вскрикивает и прячется. Мужчина перехватывает руку и отбрасывает нападающего в освещённый угол. Силуэт выпрямился – то была девушка. Тёмные круги под глазами, русые волосы собраны неловко, а взгляд – расфокусирован. Она смотрела на него с едва уловимым узнаванием, будто помнила не человека, а лишь образ, проскользнувший через туман. Спустя пару секунд началась перепалка.

– Ты напала на меня! – дрожащим голосом, запинаясь протараторил Николас.

– Вы вломились ко мне домой. – твердо произнесла зеленоглазая.

– Дверь не открывали. – оправдывался мудчина. – Почему здесь так темно?

Молодая особа словно смотрела сквозь него и вдруг резко развернулась.

– Я звоню Правительству.

– Нет! – резко вспыхнул он. – Зои..

Лоренцо остановилась:

– Откуда Вам известно имя моё?

– Не помнишь..? – потерянно произнёс Хольм.

Сердце резко сжалось и упало вниз, покатившись будто шар для боулинга. Он должен был не вмешиваться в её работу тогда, на предстоящем показе, когда они вдвоём ещё работали с Геннадием. Но ревность и страх не дали ему сидеть в стороне и во время испытания машины, Николас случайно задел рычаг на пульте управления, что привело к катастрофе, а стало быть… Из-за него… Он думал, Зои не сильно пострадала после инцидента, хотя Уолтер тогда лихо его отчитал. Но в голову не приходило, что это на столько могло затронуть её память.

– Я… Мы вместе работали. – молчание. – Моё имя Николас Хольм.

Лицо Зои, до этого спокойное, резко перекосилось.

– В ЛпП?.. Ты был из тех, кто пытался выжить меня из членства.

– Наверное… мне казалось, я был единственным… Нас было трое.

Эти слова будто разбили тонкое стекло внутри неё. Лицо дёрнулось, глаза расширились, и на секунду её взгляд словно потерял точку опоры. Она шагнула назад от силы воспоминания, которое вспыхнуло, как разряд тока. Пыль. Запах горячего металла. Голоса. Зои, в том же белом халате, что был на ней сейчас – держит планшет, в котором пульсирует импульсный граф. Взгляд устремлён вперёд на силуэт мужчины намного старше её, в очках. Комната озаряется красным цветом. Она поворачивает голову. Николас стоит у пульта. Рука на рычаге. Слишком рано. Следующее – свет. Ослепительный, белый, а потом… Тишина. И только собственное дыхание, заглушаемое звоном в ушах.

Мир возвращается к ней рывками – боль в затылке, голос третьего, сжавшего её плечи: "Зои? Ты слышишь меня? Мы спишем это на системную ошибку." Пальцы Зои в настоящем сжались в кулаки. Взгляд её затуманился, и она тихо выдохнула – почти неосознанно. Словно выталкивала что-то застывшее внутри.

– Установочный модуль… – прошептала, не замечая, что говорит вслух. – В системе хранения… Он был нестабилен. Ты… Не должен был…

Она вдруг схватилась за виски. Боль, как будто иглы, прошивала голову. Память стремительно возвращалась: кусками, без логики, но живыми. Карта лаборатории. Крики персонала. Запах горелой изоляции. Мгновение – и она помнила, как её тянули из зала. Мир качнулся. Николас бросился вперёд, но она выставила руку, чтобы остановить его. Она посмотрела на него – уже не с холодным недоверием, а с раздирающей изнутри смесью осознания, горечи и чего-то давно затерянного, почти детского – боли предательства.

– Это ты, – прошептала она. – Это был ты.

Моника, стоявшая в углу, невольно замерла. Казалось, сама тишина в комнате сжалась в тонкую нить, готовую оборваться от любого движения. Николас не ответил. Он уже знал. Ему не нужно было оправдание. Теперь и она знала – не только кто он, но и кто она была, до того, как стали вычёркивать её из собственной памяти.

– Я не хотел… Просто послушай. Я не собирался нажимать на рычаг.

– Но нажал. – Лоренцо держала руку рядом с кнопкой.

Одно нажатие отделяло от связи с Правительством.

– Нужна твоя помощь.

– Тебе – никогда.

– Не мне. – перебил профессор.

Он подозвал к себе малютку предсказательницу и та встала рядом с ним переводя глаза то на него, то на девушку рядом.

– Я знаю, ты хороший человек и не станешь докладывать властям о том, что в твоём убежище находится ребёнок предсказателей. – Зои вздрогнула, чуть убрав руку от пульта. – Мне пришлось удочерить её, не без помощи, однако… Выяснялось, у неё сегодня посвящение… Нам нужно пробраться к берегу, туда, где нашли её народ пару недель назад, но чтобы Правительство об этом не узнало.

– Почему тебе доверили ребёнка?

Хольм покачал головой:

– Что ты хочешь услышать? Что я раскаиваюсь и прошу прощение за твоё увольнение?

– Разве? За то, что жизнь мне сломал…

Губы профессора дрогнули:

– Прости… Я правда не хотел… Это вышло случайно.

– Верится с трудом.

– Мне действительно стоило остаться в другом цехе. Но ты была новенькой, я подумал, что мой лучший друг теперь будет твоим, а он МОЙ, понимаешь? – он тяжело дышал. – Во мне взыграла ревность, да, но в мои планы не входило намеренное причинение вреда и покушение на твою жизнь…

Слеза покатилась по щеке мужчины.

– Я не прошу помогать мне… Пожалуйста, сделай это для неё. – он подтолкнул к ней последнюю из рода предсказателей.

Зои молчала. Но в какой-то момент в её глазах дрогнул свет. Пальцы дёрнулись. Она прошептала:

– Он тебя удочерил?

Моника кивнула. Зеленоглазая закатила глаза и упрямо уставилась на впередистоящего:

– Говори…

Он жестом пригласил её присесть. Та не двинулась с места, но взгляд её задержался на белых волосах Моники. На пару секунд в ней мелькнула эмоция – что-то между удивлением и болью. И исчезло.

Николас начал с простого – сначала рассказал про суть проблемы, потом с чего всё началось, а после пояснил о тонкостях и проблемах, с которыми не хотелось бы столкнуться. Про собственные переживания он в очередной раз промолчал.

– Я знаю, ты одна из немногих, кто может помочь. –  его голос звучал хрипло, будто выжат из последнего.

Разворот. Зои прошла мимо Николаса вглубь комнаты. Остановилась у гладкой панели в полу, почти незаметной. Несколько движений пальцами и скрытая панель слегка приподнялась с глухим щелчком. Под ней – углубление и пульт, покрытый пылью.

– Когда-то, немного погодя после моей реабилитации… – произнесла она, хмуро глянув на Хольма. –  Я обнаружила этот проход. Он ведёт под землю через старую дренажную систему. Ходов так много, что можно запутаться и свернуть не в то направление, поэтому запоминай обязательно. В конце, за металлической дверью, начнётся лесная зона. Там уже нет камер. А дальше двигайся только по правому пути и лишь на последнем, очевидно, самом крутом повороте: иди налево. И вы выйдите к берегу.

Она не глядела на них, просто стояла с опущенными руками.

– Я не собиралась открывать его снова. Но, видимо, этому миру всё ещё нужны старые трещины, чтобы через них кто-то мог спастись.

Николас кивнул, почти не дыша. Он знал, что это решение для неё – больше, чем просто жест. Это доверие, данное человеку, которого она когда-то почти стёрла из памяти. Моника медленно подошла ближе, и на мгновение их взгляды с Зои пересеклись. В этот момент в Лоренцо что-то дрогнуло.