Талисман (сборник) – Вальтер Скотт

Скотт В. Вудсток, или Кавалер / Пер.с англ. // Скотт В. Собрание сочинений в 20 томах. – Том 17. – М.-Л.: Худ. литература, 1965. – 584 с. – Тираж 300.000 экз.... Внешность Оливера Кромвеля, как известно, не производила благоприятного впечатления. Он был среднего роста, крепок и коренаст; черты лица, резкие и суровые, выражали, однако, природную проницательность и глубину мысли. Глаза у него были серые, взгляд пронизывающий, красноватый нос велик по сравнению с остальными чертами лица.(гл. VIII)И вот этого проницательного человека, известного нам по школьным учебникам, положительным героям романа предстоит перехитрить, обвести вокруг пальца. Справятся ли они? Не погибнут ли в неравной борьбе? Не волнуйтесь: автор их в обиду не даст, и в конце всё будет хорошо. Но ради этого придётся пожертвовать историчностью.Действие романа разворачивается осенью 1651 года, во время английской буржуазной революции. Гражданская война уже закончилась: король Карл I казнён (30 января 1649 г.), а его сын,законный в глазах роялистов наследник престола Карл II, наголову разбит Кромвелем в битве при Вустере (3 сентября 1651 г.). Исторический Карл II, бежав с поля боя, шесть недель скрывался под чужим именем и совершил целый вояж по стране, прежде чем нашёл способ переправиться через Ла-Манш (этот эпизод удостоился большой статьи в русскоязычной Википедии: «Побег Карла II»). Поскольку у художественного творчества – свои особые законы, романист несколько изменяет маршрут царственного беглеца и приводит его в графство Оксфордшир. Дело в том, что недалеко от Оксфорда находился знаменитый в анналах истории охотничий замок английских королей – Вудсток, который показался автору более перспективным как место действия романа, чем любое из реальных временных убежищ Карла. Впрочем, некоторые события происходят не в самом замке, а в близлежащем одноимённом городке, существующем и поныне (в отличие от замка, разрушенного уже в XVII веке).Внутренние устройство замка, известного лишь по картинкам, можно было описывать вполне произвольно. Именно это Вальтер Скотт и проделал, рассказывая читателям о лабиринте тайных комнат и переходов. Под его пером Вудсток превратился в настоящий притон конспиративный центр роялистов. Будут вам и благородные господа, готовые отдать жизнь за государя, и верные слуги благородных господ, и глава заговора, плетущий паутину интриг в тиши потаённого кабинета. Будет и двойной агент – работающий на предводителя заговорщиков, но перекупленный Кромвелем. Поскольку в романах В. Скотта добродетель всегда торжествует, а порок наказывается, за жизнь этого гнусного типа, оборотня в ботфортах, я не дам и ломаного гроша. В конце концов, должен же быть на пространстве в 543 страницы хотя бы один труп?Исторических лиц среди персонажей романа лишь пятеро. Кроме Карла II и Кромвеля, главных антагонистов, выведены автором Десборо, Гаррисон и Блетсон – комиссары Долгого парламента, направленные в Вудсток для конфискации находящихся там ценностей. Не знаю, каковы были в реальной жизни их прототипы, но в романе это прямо-таки комическая тройка: обрисованы они колоритно, в сатирическом ключе, и очень жаль, что места им отведено в повествовании немного.Вымышленных персонажей больше, всех перечислять не буду. Центральную роль призван играть Маркем Эверард, полковник республиканской армии – персонаж сугубо положительный и особо опекаемый автором (в начале романа он в такой милости у Кромвеля, что даже составляет по его просьбе аналитическую записку о государственных делах). Но в развитии действия роль Эверарда невелика: он больше мельтешит, чем действует, и при этом производит впечатление человека «с рыбьей кровью», бесхарактерного и лишённого твёрдых политических убеждений. В очередной раз проявился общий порок всех вальтер-скоттовских романов: бледность образа главного героя.Поскольку в романе должна быть какая ни на есть любовная интрига, Эверард влюблён в идеальную героиню (как легко догадаться, она принадлежит к враждебному лагерю). Отец и брат героини – закоренелые роялисты, устроившие из Вудстока нечто вроде штаб-квартиры. Вся эта компания заговорщиков обрисована не слишком убедительно, и поверить в происходящее очень сложно. Республиканцы, не исключая даже и Кромвеля, показаны не лучше. Все действующие лица – словно марионетки в кукольном театре: в каждой сцене писатель подсказывает им, что говорить и как поступать. У героев явно нет своей собственной биологической воли – той, в которую верит читатель в любом хорошем реалистическом романе. Уже одно это превращает «Вудсток» в сказочку для детей изрядного возраста; особенно нелеп финал, где грозный Кромвель, человек феноменальной жестокости, выступает в совершенно не свойственной ему роли добрячка (гл. XXXVII). Здесь уже и не сказочка, а просто балаган.Вообще весь роман сляпан кое-как, на живую нитку. Нередки противоречия: старый баронет Генри Ли изображается то полным сил, разъезжающим верхом и фехтующим с молодыми, то совершенно немощным (с. 467). Сын его, как уверяет нас автор, прекрасно воспитан, однако мы видим, что сей расчудесный молодой человек влезает в разговор, перебивая отца (с. 294). Солдаты Кромвеля, ворвавшиеся в замок, не могут взломать некоторые двери; им «пришлось послать за рабочими с большими кузнечными молотами и другими инструментами» (с. 504); эти рабочие появляются что-то очень уж быстро, и неизвестно откуда: дело происходит среди ночи, а от замка до города не ближний свет. Офицер Кромвеля Пирсон, как уверяет автор, успел побывать пиратом в Вест-Индии (с. 506); однако на той же странице сообщается, что у него боязнь высоты (что в высшей степени странно для бывшего моряка: как он лазил по реям на пиратском корабле, непонятно). Захваченных в замке роялистов Кромвель намерен повесить, но для этого нужна процедура военно-полевого суда, и Кромвель сам об этом говорит (с. 519); ниже, однако, про военно-полевой суд забывают напрочь и романист, и все его герои.Есть весьма эффектные описания физически невозможного; приведу два характерных примера.1. Буйство духов в Вудстоке: парламентские комиссары по ночам сталкиваются здесь с разной чертовщиной, с явлениями опасными и загадочными. Достаётся и хладнокровному рационалисту Эверарду: заночевав в замке, он собственными глазами видит, проснувшись среди ночи, не то бесплотных духов, включая дух собственного предка, не то злоумышленников, искусно изображающих привидений. Эверард вступает с ними в перепалку, а потом хватается за пистолет:– Клянусь небом, я выстрелю, если вы сейчас же не уберетесь! Когда произнесу три – пристрелю вас на месте. Я не любитель кровь проливать, даю вам ещё возможность скрыться. Раз.., два.., три!Эверард прицелился в грудь незнакомца и выстрелил. Тот с презрением помахал ему рукой, раздался громкий хохот, свет стал слабеть, потом вспыхнул, в последний раз осветив фигуру старого рыцаря, и померк. У Эверарда кровь застыла в жилах. «Если бы рыцарь был простым смертным, – подумал он, – пуля сразила бы его. Но биться со сверхъестественными существами я не хочу и не могу».(гл. XV)Наутро Эверард тщательно осматривает комнату:… Он исследовал стену против того места, откуда стрелял, и на высоте пяти футов нашёл в деревянной обшивке недавно засевшую пулю. Не оставалось сомнения, что он целился верно, – пуля, попавшая в стену, должна была пройти через призрак, в который он метил. Это было непостижимо и наводило на мысль, что заговорщикам помогали колдовство и чёрная магия; сами они были простые смертные, но пользовались услугами обитателей потустороннего мира, – в те времена люди в это верили.(гл. XVI)Увы, своим просвещённым современникам, равно как и читателям следующих поколений, Вальтер Скотт никакого лучшего объяснения не предложил. Ниже, в финальной части романа, сообщается только, что группой заговорщиков из трёх человек разыграны были, с целью выжить из замка всех республиканцев, «различные трюки» (гл. XXIX, с. 435). Но как один из этих ловких трюкачей сумел пропустить пулю сквозь своё бренное тело – автор нам не сообщает. Остаётся думать, что не обошлось без колдовства:)2. Сцена спонтанного покушения дурачка-роялиста на Кромвеля (гл. XXX, с. 446):… Если бы клинок не встретил другого препятствия, кроме кожаной куртки, жизненный путь генерала здесь бы и окончился. Но генерал, опасаясь подобных покушений, носил под военной одеждой тончайшую кольчугу из лучшей стали, такую лёгкую и гибкую, что она почти совсем не мешала его движениям. Тут она доказала свою прочность: шпага отскочила и разлетелась на куски.Такое возможно только в том случае, если кольчуга мифриловая, а шпага стеклянная (или ледяная, вроде сосульки). Ниже (гл. XXXVI, с.522-523) убийца-неудачник, сидя в караулке под стражей, будет похваляться перед товарищем по несчастью:– Говорю тебе, баронет, прошлой ночью остриё моего толедского кинжала было ближе к сердцу Кромвеля, чем пуговица на его груди.То есть Вальтер Скотт успел забыть, что покушавшийся нанёс свой предательский удар шпагой, а не кинжалом. Да и как не забыть: целых шесть глав позади…С описанием оружия вообще проблемы: упоминаются, между прочим, «карманные пистолеты» (с. 308). В эпоху В. Скотта они уже существовали, а вот в эпоху Кромвеля – ещё нет.Какой-нибудь знаток эпохи отыщет в этом романе, я полагаю, немало других ошибок и анахронизмов. Я увидел лишь единичные, и легко примирился бы с ними; но практически невозможно примириться с полным отсутствием психологизма, с многочисленными противоречиями и грубым попранием здравого смысла едва ли не на каждом шагу.

Рефлексия, на тему революции и Гражданской войны, частое явление в художественной литературе. Писатели, обращаясь к прошлому, как своих наций, так и всего континента (недаром Гюго говорил, что «всякая война между европейцами есть война гражданская»), редко могли придерживаться объективных позиций. Сама тематика братоубийственных войн, пусть даже порой им уже несколько сотен лет, это путь по минному полю, где каждый шаг, а вернее росчерк пера, чреват болотом политических, социальных и религиозных дрязг. Редкий человек может воскликнуть: «Будь они прокляты, эти гражданские войны»; в равной мере стараясь быть объективным к обеим сторонам конфликта. Писатель – это тот же человек, со своими чувствами и взглядами. Тот же Гюго, под влиянием событий реакции в период Реставрации, может и был сторонником республики, сочувственно относившийся к борцам за неё: «Я пишу одной рукой, а борюсь двумя»; но все же свое противоречивое отношение к революции он не утратил: прославляя её участников, как борцов с тиранией и деспотизмом, он боится её жестокости и немилосердия. Пожалуй, лучше всего это было выражено в романе «Девяносто третий год»:

«– Ты синяя? Белая? С кем ты? – С детьми».Вообще события Великой Французской революции по-разному отразились в душах людей. Одних поражая сомнениями, иных укрепляя в верности идеалов. В неспокойное время конца XVIII века, когда происходящее во Франции иные страны Европы называли не иначе как жакерия, когда новые войны озаглавливались не иначе как «Крестовый поход против революционной заразы»; стоит ли удивляться, что Скотт оставался: «целиком и полностью на стороне властей предержащих». Однако, не следует считать его человеком исключительно реакционных взглядов. Большинство исследователей склонны во мнение, что Вальтер Скотт был патерналистом, причем как в политическом, так и в социальном контексте. Дэвид Дайчес, автор книги «Вальтер Скотт и его мир» отмечает: «То, как обходится Промышленная революция с рабочим людом, вызывало у него ужас и отвращение, и с его рассуждениями по этому вопросу мог бы согласиться сам Маркс». Для Скотта личность и её достоинства зачастую не имели сословной привязки, скорее наоборот, концепция патернализма налагает на тех, кто обладает собственностью дополнительные обязанности – покровительства и опеки.Конечно обращаясь к прошлому своей страны Скотт не мог проигнорировать период XVII века и событие Английской буржуазной революции, безусловно поворотного, как в истории Англии, так и во всем историческом пространстве. Его «Вудсток…» стал своеобразным связующим звеном (хотя хронология библиографии, да и сами авторские циклы, нам этого не подтвердят) между «Легендой о Монтрозе» и «Пуританами». Каждое из выше названных произведений повествует о непростой судьбе в истории Англии и Шотландии, когда политические, религиозные и социальные розни стали тем, что и было названо периодом революции и гражданских войн. Однако если в «…Монтрозе» мы сталкиваемся с начальным периодом этих событий, а в «Пуританах» уже скорее с их последствиями, при этом концентрируясь в большей степени на Шотландии; то «Вудсток…» будучи той самой исторической серединой, позволяет нам увидеть авторский взгляд перипетий гражданской войны происходивших непосредственно на Английской земле.События романа погружают нас в 1651 год. Сын недавно казненного короля Карла I – Карл II Стюарт терпит поражение в битве при Вустере, с остатками верных людей он пытается бежать из Англии. Тем временем рвущейся к власти Оливер Кромвель намерен, как не дать возможностей для реставрации монархии, так и устранить все препятствия для своего возвышения: «упрочить одним ударом собственную судьбу и судьбу своих приверженцев». Вокруг Вудстока – этой древней охотничий резиденции Английских королей – разворачивается новая охота, где в роли загоняемой дичи выступает сам монарх.«Вудсток…» не случайно становится основой взглядов Скотта на Гражданскую войну, хотя её очередной этап закончен, а дело роялистов кажется конченным, противоречия, рожденные событиями как 1642, так и в большей (для автора) степени 1649 годов не разрешены, а продолжают нарастать. Главным выразителем этих противоречий смело можно считать полковника Маркема Эверарда, судьба которого фактически служит нам интерпретацией национального раскола. Эверард – республиканец, пуританин, тогда как часть его семьи сохраняет верность монархии и англиканской церкви. Превратности Гражданской войны тяжким камнем лежат на сердце, как самого полковника, так и на тех, кто беспредельно любит его: «– Моя любовь была отдана раньше, чем я узнала, что значат эти слова – фанатик и бунтовщик… Большего он не получит и не будет просить, пока счастливый поворот истории не положит конец этим раздорам и мой отец с ним не помирится». Однако Скотт намерено не делает своего героя прожжённым революционером и фанатичным последователем Кромвеля. Его Маркем, будучи дворянином наделен чертами благородства и долга, что заставляет его колебаться, как в выборе действий, так и в преданности делу республики: «человек, о котором вы говорите, избрал свое место в великих смутах, раздирающих королевство, избрал его, быть может, ошибочно, но по совести, и поэтому он до сих пор достоин моей привязанности и самого высокого уважения…Он не знает эгоизма… Он не совершил бы поступка, который порочит его имя и оскорбил чувства другого человека, даже если бы наградой была вся Англия»; конечно отчасти это можно объяснить его любовью к родной кузине – Алисе Ли – которая, принадлежит к враждебной для него партии, но такое объяснение было бы в корне неверным. Маркем дворянин не только по отношению к своей возлюбленной. Его благородство, стремление к доброте и справедливости врожденно и распространяемо на многие явления. Он почитает старших, протягивает руку помощи слабым и неважно из какой они политической партии, а чувства долга по отношению к родной стране он готов поставить выше своих личных интересов и переживаний: «Если я принес в жертву свое личное счастье, то только для того, чтобы страна моя получила свободу совести и неприкосновенности личности, которой она наверняка лишилась бы при безвольном короле и при узурпаторе».С другой стороны, Маркем остается человеком, которому свойственна политическая неопределённость, имевшая место быть в обществе в те годы. Следует напомнить, что к началу 50-х годов в Англии по сути так и не сложились новые институты власти. Популярность Кромвеля в армии, а также значительное участие последней в политике, делали Парламент фактически несостоятельным органом власти, унизительное прозвание Охвостье, было в ходу по обе стороны враждебных группировок, а, следовательно, парламент так и не будет рассматриваться многими, как политическая опора: «Кому-то надо доверить власть, чтобы восстановить и охранять общий порядок, а кто еще может удержать власть и управлять государством… Это Охвостье парламента не сможет сохранить авторитет». В таком ключе фигура Кромвеля казалось спасительной, но если иных к нему подталкивала фанатичная преданность или материальный интерес, то для Маркема Эверарда сей выбор был скорее меньшим злом: «Ничего не поделаешь, либо Кромвель, либо анархия».Конечно Маркем не единственный герой революционного лагеря, но его характер и судьба служат не только делу интерпретации Гражданской войны, а работают также в контексте противопоставления её главному символу – Оливеру Кромвелю. Многие отмечали, что знаменитому лорду-протектору (впрочем, по хронологии романа он еще не наделен этим званием) Скотт уделяет очень мало внимания, а противопоставляя Кромвеля Карлу II, автор как будто однобоко выставляет акценты: «Как незначительна роль охотника и как велико участие дичи!». Отчасти это мнение справедливо, не случайно в начале я постарался хотя бы вскользь, но высказаться о значение авторского взгляда. Однако в оправдании Скотту стоит отметить, поразительный парадокс: одна из самых известных фигур Английской революции чрезвычайно сложна для исторического изучения.О юности и детстве будущего лорда-протектора почти ничего неизвестно. Сын мелкого провинциального дворянина, унаследовавший небольшой участок земли (годовой доход в 300 фунтов стерлингов), стал ярчайшим примером того, как горнило революции и служба в армии может стать настоящим социальным лифтом. Большинство источников, как-то письма, речи, воспоминания третьих лиц, посвященных Кромвелю, начинаются с событий 40-х годов, тогда как все, что не затрагивает революционный и предреволюционный период, ограничивается слухами и домыслами: «Согласно одной легенде, в детстве Кромвель был знаком с будущим королем Англии – Карлом I. Мальчики часто дрались, и Оливер однажды разбил ему нос». В итоге врачебный документ, где Кромвелю в юные годы был поставлен диагноз: «крайняя меланхолия» стал чуть ли не единственным ранним источником хоть как-то изображающий лорда-протектора до роковых сороковых. Меланхоличность Кромвеля не ускользнула от внимания Скотта, последний возвел её в первопричину религиозного фанатизма диктатора: «Бесспорно, в жизни Кромвеля был период, когда его вдохновляла подлинная вера, и тогда в его натуре, слегка склонной к ипохондрии, появлялся фанатизм». Хотя и в вопросах веры лорда-протектора историки не могут похвастать единством. Вернее будет сказать, что религиозные-то взгляды Кромвеля вроде и не вызывают вопросов: «проблемы со здоровьем и личностные взгляды сделают его убежденным пуританином – индепендентом»; последнее ключевое, так как индепенденты полагали, что не должно быть никакой церковной организации, как и разницы между мирянами и духовными: «По моему разумению, более по христиански будет, если предоставить алчущей душе искать поучения там где она может его найти, – в устах ли светского учителя, которому право проповедовать дано одним только Небом, или у тех кто получил духовный сан и свои духовные степени от синодов и университетов – в лучшем случае собраний таких же жалких грешников, как они сами». Вопрос в другом: «А насколько сам Кромвель соблюдал ту пуританскую строгость, что символизировала его правление?»; есть мнение, что до Кальвина ему было далеко, а в его шикарных апартаментах звучала и музыка, и смех: «Может быть правильнее всего будет судить о нём и о других людях той эпохи, если допустить, что их религиозные чувства были отчасти искренними, а от части притворными, в зависимости от личной выгоды». Вообще может показаться, что Скотт предвзят к Кромвелю, выводя его скорее в черных красках, акцентируя нас на его жестокости: «Говорю тебе, если в списке казненных будет пропущен хоть один, ты поплатишься жизнью»; меланхоличности: «И он разразился потоком слез, что с ним иногда случалось… Причина их заключалась в характере этого необыкновенного человека, у которого глубокий политический ум и пылкий темперамент сочетались со склонностью к ипохондрии, приводившей к подобным сценам»; и стремлению к личной выгоде: «– Слушай, Пирсон, – сказал Кромвель, – ты три, даже четыре раза назвал меня ваше высочество – Правда, милорд? Я и не заметил. Прошу прощения, – отвечал офицер. – Нет, я на тебя не в обиде, – возразил Оливер. – Я в самом деле вознесен высоко и, быть может, вознесусь еще выше». Но это впечатление обманчивое. Во-первых, Скотт осторожен в создание образа Кромвеля, стараясь следовать источникам, где сохраняет ту самую противоречивость, свидетелем которой мы уже с вами были. Во-вторых, да Скотт больше симпатизирует Карлу II, но и в портрете монарха будет хватать отталкивающих черт, что мы еще с вами увидим. Наконец в-третьих, автор, несмотря на то, что вплоть до XIX столетия отношение к Кромвелю в исторической и общественной среде было скорее негативным, добавляет в его портрет черты решительности, смелости, воссоздавая перед читателем облик не только фанатика веры, но и талантливого организатора и умелого руководителя.С самого начала Гражданской войны Кромвель не прекращает свои нападки по отношению к Парламенту, основной смысл которых заключается в неправильном ведение войны и неподготовленности армии: «Ваши отряды состоят большей частью из старых, дряхлых военных служак и пьяниц, а их отряды – из сыновей джентльменов… Неужели вы думаете, что низкие и подлые люди когда-либо будут в состояние померяться силами с джентльменами». Эти слова Кромвеля, адресованные полковнику парламентской армии Гемпдену, были не просто горьким упреком, они были констатацией факта того, что Парламент… проигрывает эту войну, не успев её даже начать. Исследователь А.Н. Бадак отмечает: «Действительно, уже к лету 1643 г. положение парламента приблизилось к критической черте… армия таяла на глазах от дезертирства и эпидемий». Итоговая победа круглоголовых почти целиком и полностью заслуга Оливера Кромвеля. Имея под своим начало несколько тысяч кавалеристов Кромвель сумел жесткой дисциплиной, наградами и постоянными тренировками сделать из них могучую силу способную изменить итог боя, недаром одна из легенд гласит, что прозвище кавалеристов Кромвеля – «железнобокие» – было дано им самим принцем Рупертом (одним из лидеров кавалеров). Исследователь Д.П. Алексинский приводит в своем труде фрагмент устава отрядов «железнобоких»: «Всякий покинувший свое знамя, или бежавший с поля боя наказывается смертью… Если часовой или дозорный будут найдены спящими или пьяными… они будут беспощадно наказаны смертью… Воровство или грабеж караются смертью». Насколько велика была роль дисциплины можно понять хотя бы на основание воспоминаний о штурме Брентфорда, рассказанного одним из героев романа Скотта – веселым кавалером Роджером Уайлдрейком: «Мы гнали перед собой все, как ветер мякину, пока нас не остановили лавочки, где продавали крепкие напитки и другие соблазнительные штучки». В конечном счёте войска Кромвеля оказывались в нужном месте просто потому что не тратили время на пьянство, грабеж и разгул… Вот и в «Вудстоке…» первая встреча читателя с Оливером Кромвелем происходит в момент, когда «он был занят обучением неуклюжего рекрута тогдашнему оружейному артикулу»; а подлинный бенефис будущего диктатора ждет нас в развязке, когда Кромвель хладнокровно, как и положено настоящему солдату, раздает приказы и готовиться захлопнуть капкан, чем напоминает нам «борзую, спущенную со сворки и готовую погнаться за дичью». И всё же дичи досталось больше авторского внимания. Хотя Скотт изменил бы себе поступи он иначе, в конечном счете портреты королей всегда удавались ему особенно хорошо. Его Карл Стюарт (будущий король Карл II), обладает способностью и притягивать, и отталкивать одновременно. «Веселый король», таким его запомнит английское общество, вряд ли способен похвастать веселой жизнью. В юные годы покинуть страну и скитаться по Европейскими домам, где-то там за Ла-Маншем узнать о казни отца (можно только догадываться какие чувства обуревали его в ту минуту), что бы немедленно заявить свои права на Английский престол: «Король умер! Да здравствует…». Но давайте дадим слово юной Алисе Ли, пусть её рука, рука главной героини романа, нарисует нам образ того идеального монарха, за которого она принимает Карла Стюарта: «В нем воскресла вся рыцарская храбрость, все воинское искусство его деда, Генриха Французского; эти качества помогут ему вернуть трон; он унаследовал все милосердие деда, любовь к своему народу: как и дед, он терпеливо выслушивает даже неприятные советы, жертвует своими желаниями и удовольствиями для общего блага, и все будут благословлять его при жизни, а после смерти так долго будут помнить о нем, что даже по прошествии веков дурное слово о его царствовании будет считаться святотатством…». Именно образ идеального монарха, а не самого Карла, Скотт, устами Алисы не будет нам лукавить: «Вам лучше знать, сэр, – ответила Алиса, – ведь ходили слухи о его распущенности, которая, как бы ни оправдывали ее льстецы, во всяком случае, не подобает сыну мученика. Я буду счастлива удостовериться в том, что это не правда». Карл Стюарт действительно отличался весьма непривлекательными качествами, и речь здесь не о внешности (хотя и здесь имелись некоторые проблемы). Излишняя любвеобильность по отношению к противоположенному полу, распущенность нравов, свойственная в глазах Скотта юношам нового поколения Английского дворянства и уже ни раз поднимаемая в других романах, всё это не остается без внимания, а по ходу действия даже возводиться в абсолют настолько, что невинной Алисе приходиться жестоко разочароваться в своём кумире: «Государь! Чаша моего терпения переполнилась! Я слушала, не выражая гнева, самые унизительные предложения и старалась смягчить свой отказ стать любовницей изгнанного принца, как если бы отказалась принять от него настоящую корону. Но вы думайте, что я могу спокойно слушать клевету на всех, кто мне дорог? Не буду, сэр; и если бы даже вас окружали все ужасы Звездной палаты вашего отца, то и тогда я вступилась бы за отсутствующих и невинных. О своем отце я ничего не скажу, кроме того, что если у него теперь нет богатства, нет положения в обществе, почти нет крова и хлеба насущного, – это потому, что он утратил все это на королевской службе. Ему не нужно было идти на предательство или подлость, чтобы добыть себе богатство, у него самого были большие средства. А Маркем Эверард… Он не знает эгоизма… Он не совершил бы поступка, который порочил его имя и оскорбил чувства другого человека, даже если бы наградой была вся Англия и в недрах ее заключались сокровища Перу, а на поверхности раскинулся рай земной… Короли, ваше величество, могли бы еще поучиться у него». Вплоть до развязки Карл практически не вызывает сочувствия, пусть Скотт и старается сгладить углы, объясняя поступки изгнанника развращенным окружением и тяжелой судьбой. Однако жестокая отповедь Алисы и «врожденное благородство» делают своё дело, в некотором смысле Карл проходит в этой истории арку взросления, становясь тем идеалом, который Алиса Ли, аки Апеллес, рисует нам в начале. И вот «старый подагрик, помешанный на Шекспире» становится отцом; «кузен полковник, бунтовщик и фанатик» добрый друг и товарищ, даже став королем Карл кажется не забывает тех, кто был предан ему в том злосчастном Вудстоке.Метаморфоза Карла не понравилась многим, но фактически Скотт просто остается верен себе, как романист. Его история – это история его взглядов, как литературных, так и личных, а потому не стоит и удивляться, что его хищник не лишен положительных черт, но только таких которые сохранят его образ жестокого охотника. Ну а дичь, она то же не так проста и невинна, но недостаточно чтобы самой превратиться в хищника.Да, Вальтер Скотт, безусловно расставил акценты, отрицать это глупо. Его наиболее симпатичные персонажи либо приверженцы кавалеров, либо главный герой, традиционно для автора, мечущийся между любовью, верностью и долгом. Но даже так противопоставление Кромвеля, как антагониста, Карлу, как протагонисту, что бы не говорили многие, пожалуй, лучшая часть романа. При том, что в самой истории хватает традиционных для Скотта слабых мест – это и бросающаяся в глаза структурность повествования, его самоповторяемость, особенно заметная при сравнении с другими романами «Шотландского чародея». Наконец развязка, где вопреки жестокости и превратностям Гражданской войны, все заканчивается преувеличено благополучно. Для многих – это-то как раз и не будет проблемой, хотя даже сам автор позднее признает чрезмерную схожесть своих же историй. Но думается мне, что именно здесь, в «Вудстоке…», так целостно написанном полотне Гражданской войны, напрашивалась немного другая развязка.

Вудсток – небольшой городок в центральной части Англии недалеко от Оксфорда, знаменит старинным королевским замком с охотничьим заповедником и красивыми парковыми аллеями. Королевский замок в Вудстоке, к счастью, чудом уцелел во время гражданских войн между роялистами и войсками Кромвеля в середине 17 века. А ведь в то время много замков, крепостей, усадеб было разрушено и разорено.Замок в ВудстокеЗамок примечателен тем, что построен очень хитроумно, в нём множество лабиринтов, лестниц, переходов, тайников, подземных ходов, потайных комнат, дверей и выходов, отодвигающихся панелей, незаметных пружин и тому подобное. Можно прожить в замке годами и так и не знать всех его секретов. Построен он в 12-м веке королём Генрихом II (отец Ричарда Львиное Сердце), с отдельной недоступной башенкой, где он поместил свою возлюбленную Розамунду, к которой мог добраться тайными путями только он сам (это чтобы уберечь её от ревнивой жены, королевы Элеоноры Аквитанской). Во время действия романа В. Скотта (1651-1652 годы) вудстокский замок уже был окутан мистическим флёром туманных легенд о происходящих там таинственных явлениях и притаившихся призраках. А тут замок и вовсе становится чуть ли не заколдованным местом после того, как наследник престола, будущий король Карл II вынужден некоторое время скрываться там от солдат Кромвеля после разгромного поражения роялистов в битве при Вустере.Пока друзья Карла II, храня его инкогнито, пытаются организовать его отправку на континент, обитатели вудстокского замка претерпевают множество приключений, пытаясь разгадать секреты мнимых и реальных опасностей, угрожающих им.Среди действующих лиц романа суровый генерал Кромвель, молодой любвеобильный король Карл II Стюарт, солдаты, священники, пуритане, стойкие дворяне-роялисты и благородные республиканцы, и конечно, влюблённая пара, Марк Эверард и Алиса Ли, чья любовь и верность вознаграждена в финале семейным счастьем.