Вальтер Скотт
Певерил Пик
Глава VI
Тебе тюрьму моя заменит спальня,
Тюремщиком твоим я буду сам.
«Капитан»{73}
Приказание леди Певерил вооружить слуг было так несообразно с ее обыкновенной кротостью, что Бриджнорт изумился.
– Что это значит, сударыня? – спросил он. – Я полагал, что нахожусь под дружеским кровом.
– Да, это так, мистер Бриджнорт, – отвечала леди Певерил, не теряя спокойствия и сдержанности, – но под этим кровом один из друзей не должен чинить насилия над другим.
– Отлично, сударыня, – сказал майор Бриджнорт, поворачиваясь к дверям. – Его преподобие Солсгрейс уже предсказывал, что возвращаются времена, когда жилища знатных и их гордое имя вновь станут оправданием их преступлений. Я ему не поверил, но теперь вижу, что он прозорливее меня. Однако не думайте, что я намерен терпеливо все сносить. Кровь моего брата, моего сердечного друга, обагрившая священный жертвенник, недолго будет взывать: «Доколе, о Господи, доколе!» Если в нашей несчастной Англии осталась хоть искра справедливости, мы встретимся с этой надменной женщиной там, где пристрастные друзья не смогут ее защитить!
С этими словами он хотел было выйти из комнаты, но леди Певерил сказала:
– Мистер Бриджнорт, вы уйдете отсюда лишь в том случае, если обещаете мне на некоторое время отказаться от всяких покушений на свободу благородной графини.
– Я скорее распишусь в собственном бесчестье, нежели дам согласие на подобное условие, – отвечал он. – Если кто-нибудь осмелится мне помешать, пусть кровь его падет на его же голову!
В эту минуту в дверях показался Уитекер. С проворством старого солдата, который не без радости убедился, что дело снова идет к стычкам и раздорам, он привел с собою четверых молодцов, одетых в ливреи Певерила Пика и куртки из буйволовой кожи, вооруженных саблями и карабинами, с пистолетами за поясом.
– Посмотрим, отважится ли кто-либо из этих людей остановить меня, свободнорожденного англичанина, мирового судью, исполняющего свой служебный долг, – заявил Бриджнорт. С этими словами он, держась за рукоять своей шпаги, двинулся прямо на Уитекера и его вооруженных спутников.
– Не поступайте столь безрассудно, мистер Бриджнорт! – воскликнула леди Певерил и тотчас же добавила: – Остановите его, Уитекерт, и отберите у него оружие, но не причиняйте ему вреда.
Приказ ее тут же исполнили. Бриджнорт, человек суровый и решительный, был, однако ж, не из тех, кто способен один на один принять столь неравный бой. Он обнажил шпагу и сопротивлялся лишь до тех пор, пока не вынудил неприятелей задержать его, а затем отдал свое оружие, объявив, что подчиняется превосходящей силе и возлагает ответственность за покушение на его свободу без законного предписания на тех, по чьему приказу его задержали, равно как и на тех, кто этот приказ выполнил.
– Какое может быть предписание в случае такой нужды, мистер Бриджнорт? – сказал Уитекер. – Уж кто – кто, а вы-то наверняка не раз поступали еще и похуже. Слово миледи – такое же законное предписание, как патент старого Нола{74}, а ведь вы, мистер Бриджнорт, им не один день пользовались, да еще посадили меня в колодки, потому что я пил за здоровье короля, и вообще плевали на все английские законы.
– Придержите свой дерзкий язык, Уитекер, – вмешалась леди Певерил, – а вы, мистер Бриджнорт, не прогневайтесь, если вам придется пробыть в плену несколько часов, пока графиня Дерби не будет в безопасности. Я могла бы дать ей такую охрану, которая не побоится любого отряда, который вам удастся собрать, но, видит бог, я хочу истребить память о былых распрях, а не возбуждать новые. Еще раз повторяю – откажитесь по доброй воле от своего намерения, возьмите назад свою шпагу и забудьте, кого вы сегодня встретили в замке Мартиндейл.
– Ни за что! – отвечал Бриджнорт. – Преступление этой жестокосердой женщины – последнее из всех человеческих злодеяний, какое я могу забыть. Последней мыслью, с которой прекратится мое земное бытие, будет надежда, что над нею свершится правосудие.
– Если вы питаете чувства, которые ближе к мести, чем к справедливости, я должна ради безопасности моей покровительницы взять вас под арест. В эту комнату вам доставят все необходимое, а вашим домашним я пошлю сказать, чтобы они не беспокоились. Через два дня – самое большее, а быть может, даже через несколько часов я сама освобожу вас и буду просить у вас извинения за те крайности, к которым вынуждает меня ваше упрямство.
Майор отвечал только, что он в ее власти и должен покориться ее воле, после чего с угрюмым видом отвернулся к окну, как бы желая избавиться от присутствия обеих дам.
Графиня и леди Певерил рука об руку вышли из комнаты, и хозяйка дома объявила Уитекеру свои распоряжения касательно того, как охранять Бриджнорта и как с ним обращаться, добавив, что для безопасности графини Дерби майор должен находиться под неусыпным наблюдением.
Со всеми мерами, необходимыми для охраны пленника, как, например, регулярная смена караула и тому подобное, Уитекер охотно согласился и обещал ни за что не выпускать его из-под ареста, пока не истечет срок. Но когда дело дошло до стола и постели для майора, старый дворецкий отнюдь не выказал такого же послушания своей госпоже, сочтя, что леди Певерил слишком беспокоится об удобствах пленника.
– Ручаюсь, что круглоголовый мошенник вчера сожрал у нас столько жирной говядины, что ему хватит на целый месяц, и небольшой пост будет только полезен для его здоровья. А для утоления жажды он получит достаточно чистой воды, чтобы охладить свою разгоряченную печень, которая наверняка еще шипит от вчерашних крепких напитков. Ну а вместо постели у нас тут имеются славные сухие доски – они, осмелюсь доложить, намного удобнее, чем сырая солома, на которой я спал, когда он посадил меня в колодки.
– Уитекер, – произнесла леди Певерил повелительным тоном, – прошу вас снабдить мистера Бриджнорта постелью и пищей, как я вам приказала, и обращаться с ним поучтивее.
– Слушаюсь, миледи, – со вздохом отвечал Уитекер, – я в точности выполню все ваши приказания, но я старый слуга и не могу утаить от вас того, что думаю.
После совещания с дворецким дамы вышли в прихожую и вскоре уже сидели в комнате хозяйки, из которой одна дверь вела в спальню, а другая – в кладовую, откуда виднелся выход в сад. Кроме того, здесь была небольшая дверь, за которой находился коридор и несколько ступенек, ведущих на уже упомянутую нами галерею над кухней, а через другую дверь в этом же коридоре можно было пройти на хоры часовни, и, таким образом, глаз хозяйки мог в одно и то же время следить за всеми духовными и светскими делами в замке[7].
Графиня и леди Певерил тотчас же уселись в этой украшенной гобеленами комнате, которая имела столько различных ворот для военных вылазок, и гостья, взяв хозяйку за руку, с улыбкою проговорила:
– Сегодня я была свидетельницей двух явлений, которым удивилась бы, если бы в нынешние времена могла еще чему-либо удивляться. Прежде всего, дерзость, которую этот круглоголовый осмелился выказать в доме Певерила Пика. Если ваш муж все тот же благородный и прямодушный кавалер, каким я знала его прежде, то, будь он дома, он, разумеется, выбросил бы негодяя в окно. Но ваше военное искусство, Маргарет, изумило меня еще более. Я не ожидала, что у вас хватит смелости принять такие решительные меры после столь длительных переговоров с этим человеком. Его рассуждения о судьях и предписаниях на арест повергли вас в такой трепет, что мне уже стало казаться, будто судебные приставы вцепились в меня и тащат в тюрьму, словно бродягу.
– Мистер Бриджнорт пользуется у нас некоторым уважением, ваша светлость, – отвечала леди Певерил, – в последнее время он оказал нам немало добрых услуг; но ни он, ни кто другой не посмеет оскорбить графиню Дерби в доме Маргарет Стэнли.
– Вы сделались настоящей героиней, Маргарет, – сказала гостья.
– Две осады и бесчисленные тревоги закалили мой дух. Но храбрости во мне не более прежнего, – отвечала леди Певерил.
– Присутствие духа и есть не что иное, как храбрость, – возразила графиня. – Истинная доблесть заключается не в равнодушии к опасности, а в умении смело ее встретить и быстро отразить; однако сдается мне, что наше мужество скоро подвергнется испытанию, ибо я слышу во дворе топот копыт, – добавила она не без некоторого волнения.
В ту же минуту маленький Джулиан, задыхаясь от радости, вбежал в комнату и объявил, что приехал папа с Лэмингтоном и Сэмом Брюэром и позволил ему самому отвести Черного Гастингса на конюшню. Вслед за тем послышался стук тяжелых ботфортов и благородного рыцаря: спеша увидеться с женою, он, позабыв об усталости и о беспорядке в своей одежде, шагал через две ступеньки и вихрем ворвался в комнату. Не обращая ни на кого внимания, сэр Джефри схватил в объятия жену и запечатлел на ее лице добрый десяток поцелуев. Леди Певерил покраснела и, с трудом вырвавшись из объятий супруга, со смущением и упреком в голосе обратила его внимание на присутствие гостьи.
– Я очень рада видеть, что сэр Джефри Певерил, сделавшись придворным фаворитом, все еще ценит сокровище, которое было даровано ему отчасти при моем содействии, – проговорила графиня, направляясь к сэру Джефри. – Надеюсь, вы не забыли снятие осады с Лейтем-хауса?
– Благородная графиня Дерби! – вскричал сэр Джефри, почтительно снимая украшенную пером шляпу и с благоговением целуя протянутую ему руку. – Я столь же счастлив видеть вашу светлость в своем бедном доме, сколь радовался бы вести об открытии новой свинцовой жилы в Браун-Торе. Я скакал во весь опор, желая быть вашим провожатым, ибо, узнав, что какой-то негодяй гонится за вами с предписанием Тайного совета{75} вас задержать, опасался, как бы вы не попали в руки злодеев.
– Когда вы это слышали? И от кого?
– Я слышал это от Чамли из Вейл-Ройяла, – отвечал сэр Джефри, – он приехал, чтобы проводить вас через Чешир, а я взялся благополучно доставить вас туда. Принц Руперт, Ормонд{76} и прочие наши друзья уверены, что дело ограничится штрафом, но говорят, будто канцлер{77}, Гарри Беннет{78} и другие заморские советники пришли в ярость от ваших действий и считают их нарушением королевской амнистии. А по мне, так черт их всех побери! Они предоставили нам получать все колотушки, а теперь еще злятся, что мы хотим свести счеты с людьми, которые ездили на нас верхом, словно ведьмы на помеле!
– Какое же наказание мне грозит? – спросила графиня.
– Этого я не знаю, – отвечал сэр Джефри. – Как я уже докладывал, некоторые друзья из нашего славного Чешира и еще кое-кто стараются свести все дело к штрафу, но другие в один голос говорят, что вам грозит продолжительное заключение в Тауэре.
– Я достаточно долго сидела в тюрьме за короля Карла и вовсе не намерена возвращаться туда по его повелению, – сказала графиня. – Кроме того, если меня отстранят от управления владениями моего сына на острове, еще кто-нибудь может сделать попытку захватить там власть. Я буду очень благодарна вам, кузен, если вы найдете средство благополучно доставить меня в Вейл-Ройял, а оттуда, надеюсь, меня проводят до Ливерпуля.
– Вы можете рассчитывать на мое покровительство и защиту, миледи, – отвечал хозяин, – хотя вы явились сюда ночью и принесли в переднике голову злодея, подобно Юдифи из святых апокрифов{79}, которые, как я с радостью узнал, ныне опять читают в церквах.
– Много ли дворян прибывает ко двору? – спросила графиня.
– Да, сударыня, – отвечал сэр Джефри, – и, как говорит пословица, когда рудокопы начинают разрабатывать новую жилу, они трудятся в надежде на милость Божию и на то, что могут там найти.
– Хорошо ли принимают там старых кавалеров? – продолжала расспрашивать графиня.
– По правде говоря, сударыня, в лучах королевской милости расцветают все надежды, но до сих пор лишь немногие цветы принесли плоды.
– Надеюсь, кузен, у вас не было причин сетовать на неблагодарность? Немногие достойны благосклонности короля более, чем вы, – заметила графиня.
Сэру Джефри, как человеку благоразумному, не очень хотелось признаваться в том, что он обманулся в своих надеждах, но врожденное простодушие не позволило ему совершенно скрыть свое разочарование.
– Кто? Я, ваша светлость? – воскликнул он. – Увы! Чего может ожидать от короля бедный деревенский рыцарь, кроме удовольствия снова видеть его на троне в Уайтхолле{80}. Когда я представлялся его величеству, он принял меня очень милостиво, упомянул о сражении при Вустере и о моем коне Черном Гастингсе; правда, он забыл его имя, да, кажется, и мое также, но принц Руперт шепнул ему на ухо. Кроме того, я встретил там старых друзей – его светлость герцога Ормонда, сэра Мармадьюка Лэнгдейла{81}, сэра Филиппа Масгрейва{82} и других, и мы по старинному обычаю раза два вместе пировали.
– Я полагала, что столько ран, столько подвигов, столько убытков заслуживают большей награды, чем несколько любезных слов, – сказала графиня.
– Да, сударыня, кое-кто из моих друзей тоже так считал, – отвечал Певерил. – Одним казалось, что потеря нескольких сотен акров плодородной земли стоит, по крайней мере, какого-нибудь почетного звания; другие полагали, что происхождение от Вильгельма Завоевателя (прошу прощения, что так хвалюсь перед вами) дает право на более высокое звание или титул, нежели те, какие были пожалованы лицам с менее блестящей родословной. Знаете, что сказал по этому поводу остряк герцог Бекингем (кстати, дед его был рыцарь из Лестера – намного беднее меня и едва ли такого же знатного рода)? Он сказал: «Если всех особ моего звания, заслуживших в последнее время милость короля, возвести в достоинство пэров, то палате лордов придется заседать на равнине Солсбери!»
– И эту плоскую шутку сочли за разумный довод? Впрочем, это вполне естественно там, где разумные доводы почитаются плоскими шутками, – промолвила графиня. – Но вот идет некто, с кем я желаю познакомиться.
Это был юный Джулиан; он вошел в залу, держа за руку свою сестренку, словно свидетельницу, которой надлежало подтвердить его хвастливый рассказ о том, как он, усевшись верхом на Черного Гастингса, сам доехал до конюшни, причем Сондерс, хоть и шел впереди, ни разу не взялся за поводья, а Брюэр, шагавший рядом, только слегка его придерживал. Сэр Джефри взял сына на руки и горячо его расцеловал, а когда он поставил Джулиана на землю, графиня подозвала мальчика к себе, поцеловала в лоб и окинула пристальным взором.
– Он настоящий Певерил, – сказала она, – хотя, как тому и следует быть, у него есть некоторые черты рода Стэнли. Кузен, вы должны исполнить мою просьбу: через некоторое время, когда я буду в безопасности и дела мои уладятся, пришлите мне маленького Джулиана, чтобы он воспитывался в доме Дерби как мой паж и товарищ юного графа. Надеюсь, что мальчики станут друзьями, подобно их отцам, и что Провидение ниспошлет им более счастливые дни![8]
– От всей души благодарю вас за это предложение, ваша светлость, – сказал рыцарь. – Слишком много благородных домов ныне пришло в упадок, а еще большее число их пренебрегает обучением и воспитанием благородных юношей, и я часто опасался, что мне придется держать Джулиана при себе, а ведь сам я по недостатку воспитания вряд ли смог бы многому его обучить, и ему суждено будет остаться простым дербиширским рыцарем, не знающим толку ни в чем, кроме соколиной охоты. Но в вашем доме, миледи, и при молодом графе он получит такое воспитание, о каком я не смел и мечтать.
– Между ними не будет никакого различия, кузен, – сказала графиня. – Я буду заботиться о сыне Маргарет Стэнли так же, как и о своем, коль скоро вы искренне желаете вверить мальчика моим попечениям. Вы побледнели, Маргарет, и в глазах ваших заблестели слезы? – продолжала она. – Это ребячество, дитя мое. Вы не могли бы пожелать своему сыну лучшей участи, ибо дом моего отца, герцога де ла Тремуйль, был самой знаменитой рыцарской школой во Франции, и я поддержала эту славу и не допустила никакого послабления благородных правил, предписывающих молодым дворянам дорожить честью своего рода. Вы не можете предоставить Джулиану таких преимуществ, если будете воспитывать его у себя дома.
– Я понимаю, сколь высокую честь вы мне оказываете, ваша светлость, – отозвалась леди Певерил, – и должна принять предложение, которое делает нам честь и которое уже одобрил сэр Джефри, но Джулиан – мой единственный сын и…
– Единственный сын, но не единственное дитя, – возразила графиня. – Слишком много будет чести нашим повелителям-мужчинам, если вы обратите всю свою любовь на Джулиана и не оставите ничего этой прелестной малютке.
С этими словами она поставила на пол Джулиана и, взяв на колени Алису Бриджнорт, принялась ее ласкать. Несмотря на мужественный характер графини, в голосе и выражении лица ее было столько доброты, что девочка тотчас с улыбкой ответила на ласку. Ошибка гостьи чрезвычайно смутила леди Певерил. Зная порывистый и горячий нрав своего мужа, его преданность памяти графа Дерби и уважение к вдове покойного, она испугалась необдуманных поступков, которые он мог совершить, узнав о поведении Бриджнорта, и очень хотела рассказать ему об этом наедине, заранее приготовив его к такому известию, но заблуждение графини ускорило ход событий.
– К сожалению, эта прелестная малютка не наша, сударыня, – сказал сэр Джефри. – Она – дочь нашего ближайшего соседа, хорошего человека и, смею сказать, доброго соседа, хотя в последнее время его совратил с пути истинного и заставил нарушить присягу один подлый пресвитерианин, который величает себя пастором и которого я намерен безотлагательно согнать с его насеста, будь он трижды проклят! Хватит с меня его кукареканья! У нас найдется чем выколотить пыль из женевских плащей{83}, вот что я скажу этим негодяям с их постными рожами! Да, но эта девочка – дочь Бриджнорта, нашего соседа Бриджнорта из Моултрэсси-Холла.
– Бриджнорта? Я полагала, что знаю все благородные фамилии в Дербишире, но Бриджнорта я что-то не припомню, – задумчиво произнесла графиня. – Впрочем, кажется, один из них был в комитете по секвестрации. Надеюсь, это не тот?
– Да, это именно тот, о котором вы говорите, миледи, – не без смущения отвечал Певерил, – и вы можете представить себе, как неприятно мне было принимать услуги от человека подобного сорта, но если бы я от них отказался, у Маргарет вряд ли осталась бы крыша над головой.
При этих словах графиня тихонько сняла девочку с колен и поставила ее на ковер, хотя Алиса явно этого не желала, – обстоятельство, к которому властительница Дерби и Мэна, без сомнения, отнеслась бы более благосклонно, если бы девочка происходила из верного королю знатного рода.
– Я вас не осуждаю, – сказала она, – никому не ведомо, до чего может довести нас соблазн. И все же я полагала, что Певерил Пик скорее согласится жить в глубочайшей пропасти унижения, нежели почитать себя обязанным цареубийце.
– Да что вы, миледи, – возразил рыцарь, – мой сосед, разумеется, человек скверный, но все же лучше, чем вы думаете; он всего лишь пресвитерианин – это я должен признать, – но отнюдь не индепендент{84}.
– Это почти такие же чудовища – они трубили в рог, ловили и связывали жертву, которую индепенденты умерщвляли. Из этих двух сект я предпочитаю индепендентов. Они, по крайней мере, дерзкие, бесстыдные, жестокие злодеи, похожие, скорее, на тигров, нежели на крокодилов. Не сомневаюсь, что почтенный джентльмен, который нынче поутру…
Тут она остановилась, увидев, что леди Певерил смущена и раздосадована.
– Я – несчастнейшая из смертных, – сказала она. – Я огорчила вас, Маргарет, хотя и не знаю чем. Я не люблю тайн, да их и не должно быть между нами.
– Никакой тайны здесь нет, сударыня, – нетерпеливо отозвалась леди Певерил, – я всего лишь ждала случая уведомить мужа о случившемся. Сэр Джефри, мистер Бриджнорт, к несчастью, находился здесь, когда мы встретились с леди Дерби, и почел своим долгом сказать о том, что…
– Сказать о чем? – нахмурившись, спросил рыцарь. – Вы, сударыня, всегда были слишком расположены терпеть наглые притязания подобных людей.
– Я хочу только сказать, что тот человек, о котором рассказывала леди Дерби… что он был братом его покойной жены, и потому он угрожал… но я не думаю, чтобы он в самом деле… – пролепетала леди Певерил.
– Угрожал? Угрожал графине Дерби в моем доме? Вдове моего друга, благородной Шарлотте из Лейтем-хауса? Клянусь Всевышним, лопоухий мерзавец за это поплатится! Но почему мои слуги не вышвырнули его в окно?
– Увы! Сэр Джефри, вы забываете, в каком мы у него долгу, – сказала леди Певерил.
– В долгу! – еще более негодуя, вскричал рыцарь, ибо в простодушии своем он полагал, что жена его намекает на денежный долг. – Если я и должен ему какую-то ничтожную сумму, то разве этот заем не обеспечен? И разве это дает ему право распоряжаться и разыгрывать мирового судью в замке Мартиндейл? Где он? Куда вы его девали? Я хочу… я непременно должен с ним говорить.
– Успокойтесь, сэр Джефри, – вмешалась графиня, которая теперь угадала причину опасений своей родственницы, – уверяю вас, что вам вовсе не нужно защищать меня от этого неучтивого мошенника, как назвал бы его автор «Смерти Артура»{85}. Клянусь вам, что кузина сторицей отплатила за мою обиду, и я так рада, что своим избавлением обязана единственно ее мужеству, что приказываю и повелеваю вам, как истинному рыцарю, не присваивать себе чужие лавры.
Леди Певерил, которая знала горячий и необузданный нрав мужа, заметив, что гнев его усиливается, рассказала о происшедшем и очень просто и ясно объяснила причину вмешательства майора Бриджнорта.
– Весьма сожалею, – сказал рыцарь. – Я полагал, что он благоразумнее, и надеялся, что нынешняя счастливая перемена пойдет ему на пользу. Но вам следовало тотчас же сказать мне об этом. Честь не позволяет мне держать его пленником в замке, словно я боюсь, что он может нанести какую-нибудь обиду графине, пока она находится под крышей моего дома или даже за двадцать миль отсюда.
С этими словами он поклонился графине и пошел прямо в золотую комнату, оставив леди Певерил в сильной тревоге за исход неприятной встречи между ее вспыльчивым супругом и упрямым Бриджнортом. Однако опасения ее были напрасны, ибо встрече этой не суждено было состояться.
Когда сэр Джефри, отпустив Уитекера и его часовых, вошел в золотую комнату, где думал найти своего пленника, тот уже исчез, прибегнув к способу, который нетрудно было разгадать. В спешке леди Певерил и Уитекер, которые одни только знали про передвижную панель, совершенно о ней забыли. Вполне возможно, что Бриджнорт заметил случайно оставшуюся щелку, обнаружил панель и, отодвинув ее, вошел в потайную комнату, находившуюся за нею, а оттуда через коридор, проделанный в толще стены, пробрался к подземному выходу из замка, – они нередко встречаются в старинных зданиях, владельцы коих так часто испытывали превратности судьбы, что обыкновенно устраивали какое-нибудь скрытое убежище и потайной выход из своей крепости. Было ясно, что Бриджнорт нашел этот потайной выход и воспользовался им, ибо секретные двери, ведущие к подземному ходу и к передвижной панели, были открыты.
Сэр Джефри вернулся к дамам в некотором замешательстве. Пока Бриджнорт оставался в замке, он ничего не боялся, ибо знал, что превосходит майора физической силой и той отвагой, которая побуждает человека без колебаний бросаться навстречу опасности, непосредственно угрожающей его жизни. Но издали сила и могущество Бриджнорта по-прежнему казались сэру Джефри огромными, и, несмотря на недавние перемены, он так привык думать о соседе либо как о влиятельном друге, либо как об опасном враге, что теперь беспокоился за графиню гораздо сильнее, чем желал бы в том признаться даже самому себе. Графиня заметила его огорчение и тревогу и спросила, не грозит ли ему присутствие ее в замке какими-нибудь неприятностями или опасностью.
– Я был бы рад любой неприятности, а еще более – опасности, вызванной такой причиной, – отвечал сэр Джефри. – Я хотел просить вас, миледи, на несколько дней почтить своим присутствием замок Мартиндейл; ваш визит хранился бы в тайне до тех пор, пока вас не перестали бы разыскивать. Если бы я встретился с этим Бриджнортом, я, наверное, убедил бы его вести себя благопристойно, но теперь он на свободе и постарается держаться от меня подальше; но хуже всего то, что он раскрыл тайну комнаты священника.
Тут рыцарь умолк и, казалось, чрезвычайно смутился.
– Стало быть, вы не можете ни спрятать, ни защитить меня? – спросила графиня.
– Покорнейше прошу прощения, миледи, – возразил рыцарь, – но я еще не все сказал. Дело в том, что у этого человека множество друзей среди здешних пресвитериан, которых гораздо больше, чем я бы того хотел; и если он встретится с курьером, который везет предписание Тайного совета взять вас под арест, то, вероятно, будет поддерживать его силами отряда, достаточного для исполнения приказа. Нам же вряд ли удастся быстро собрать столько друзей, сколько нужно, чтобы оказать им сопротивление.
– К тому же я вовсе не желаю, чтобы мои друзья брались за оружие с целью защитить меня от королевского предписания, сэр Джефри, – заметила графиня.
– Что ж, если его величеству угодно выдавать ордера на арест лучших своих друзей, он должен ожидать сопротивления. Однако мне думается, что в этих прискорбных обстоятельствах вашей светлости лучше всего – хоть это предложение едва ли сообразно с правилами гостеприимства, – если вы не слишком устали, тотчас же сесть на коня. Я буду сопровождать вас с несколькими смельчаками, и мы благополучно доставим вашу светлость в Вейл-Ройял, хотя бы шерифу вздумалось преградить нам путь целым posse comitatus[9].
Графиня Дерби охотно приняла это предложение. Ночью она хорошо отдохнула в потайной комнате, куда Элзмир проводила ее накануне, и была готова продолжать свое путешествие или бегство, ибо, по ее замечанию, и сама не знала, какое слово здесь уместнее.
Леди Певерил заплакала при мысли, что друг и покровительница ее молодости вынуждена бежать из ее дома в ту самую минуту, когда над нею сгущаются грозные тучи бедствия, но иного, более безопасного выхода она не видела. Несмотря на горячую привязанность к леди Дерби, она примирилась с поспешным отъездом гостьи, ибо знала, что присутствие графини в замке в такое время и при таких обстоятельствах могло навлечь на бесстрашного и пылкого сэра Джефри серьезные неприятности и даже опасность.
Покуда леди Певерил хлопотала о том, чтобы снабдить гостью по возможности всем необходимым для дальнейшего путешествия, супруг ее, чей дух в ожидании решительных действий неизменно воспламенялся, приказал Уитекеру собрать несколько вооруженных с головы до ног удальцов.
– У нас есть два лакея, затем Ланс Утрем и Сондерс, еще один конюх, Роджер Рейн с сыном (только скажи Роджеру, чтобы он не вздумал снова напиться), ты сам, молодой Дик из Дейла со своим слугой да еще три или четыре арендатора – словом, вполне достаточно людей, чтобы потягаться с любым отрядом, какой им удастся набрать. Все эти ребята бьются как львы и не задают вопросов – они всегда лучше работали руками, чем языком, да и рты у них приспособлены не для разговоров, а для выпивки.
Уитекер, проникшись важностью происходящего, спросил, уведомить ли ему также сэра Джаспера Крэнборна.
– Упаси тебя бог сказать ему хоть слово, – отвечал рыцарь. – Насколько я понимаю, дело может кончиться так называемым лишением покровительства законов, а я не хочу подвергать опасности ничьи владения, кроме своих собственных. Сэр Джаспер и так уже давно не знает покоя. Пусть он хоть на старости лет поживет в мире.
