Валерий Замулин
Курск-43. Как готовилась битва «титанов». Книга 1

Основными изданиями этого периода, в которых излагалась уже новая версия официальной истории, в том числе и событий под Курском, явились двенадцатитомник «История второй мировой войны 1939–1945»^[188] и «Великая Отечественная война. Краткий научно-популярный очерк»^[189]. Главный редактор первого – министр обороны СССР Маршал Советского Союза А. А. Гречко – писал, что «это фундаментальное обобщение с позиции марксизма-ленинизма Второй мировой войны не только в советской, но и в мировой историографии. Подготовка капитального труда по истории Второй мировой войны – это не только опыт коллективного творчества, но и опыт разработки единой концепции советской исторической науки по важнейшим проблемам мировой войны».

В действительности же, кроме внешнего оформления и выдержек из докладов Л. И. Брежнева, издания не несли ничего принципиально нового, да и не ставилась перед ними такая цель. Интересны в этой связи воспоминания полковника В. М. Кулиша, который был лично знаком со многими авторами этого труда: «Издание новой 12-томной истории Второй мировой войны было поручено специально созданному для этой цели Институту военной истории. Но работа затягивалась, недоставало соответствующих источников и материалов. Чтобы ускорить процесс, не нашли ничего лучше, чем воспользоваться изданными или готовившимися к печати мемуарами Г. К. Жукова, А. М. Василевского, А. А. Гречко, И. С. Конева, К. А. Мерецкова, К. К. Рокоссовского и других. Но так как они готовились вскоре после ХХ съезда КПСС, по своему содержанию не во всем подходили в качестве источника для нового издания, при Главпуре СА и ВМФ учредили специальную группу. Перед ней поставили задачу соответствующей доработки и редактирования отобранных произведений»^[190].

То есть сначала писали источники, как это требовалось «сверху» (проще говоря, фальсифицировали источниковую базу), а потом на их основе готовили двенадцатитомник. Вот так создавался этот «фундаментальный труд»!

Но на этом процесс «сотворения истории» минувшей войны не завершался. Ведь многие ветераны были живы и занимались литературным трудом. Поэтому эти академические издания стали эталоном для оценки всех не только крупных военно-исторических работ по Великой Отечественной войне, но и мемуаров. «По указанию ЦК КПСС, – вспоминает бывший сотрудник ИВИ В. О. Дайнес, – все мемуары проходили строгую проверку на предмет соответствия их 12-томной «Истории Второй мировой войны» и 8-томной Советской военной энциклопедии. В институте был создан отдел военно-мемуарной литературы, который вносил правки в воспоминания участников войны. Приходилось этим заниматься и автору данной книги. Времена были такие…»^[191]

О том, как функционировал на практике этот «идеологический фильтр», и о том, как на качество издания даже известных авторов влиял в том числе и человеческий фактор, рассказывал Маршал Советского Союза А. М. Василевский: «Когда шла в Политиздат моя книга, её сразу, конечно, взяли под контроль. Послали на отзыв в Институт марксизма-ленинизма. Я, конечно, дал туда рукопись: мол, хорошо, проверяйте… Читал ее сотрудник института Миносян. Он всё проверил и позвонил мне. Говорит: «Александр Михайлович, всё правильно. Я вашу рукопись верну». А сам… взял да и отправил (как потом мне объяснили, «по указанию инстанции») в Институт военной истории замполиту Махалову. А тот разобиделся, поднял шум: почему не сразу в наш институт? Здесь рукопись стали мариновать, придираться к мелочам… был у меня потом разговор по этому вопросу с начальником Института военной истории генералом Жилиным. Он мне: «Александр Михайлович, отношение нашего института к вам замечательное, мы перед Вами преклоняемся» и т. д. Но я-то вижу, что эти слова не всегда подкрепляются делом. Короче говоря, после всех просмотров и проверок некоторые места из рукописи, а потом и корректуры моей книги буквально вытравлялись под предлогом «нежелательности» или какой-то «секретности»^[192].

Сравнительный анализ 7-й книги двенадцатитомника, посвященного Курской битве, и 3-й шеститомного издания показывает: во‐первых, к середине 1970-х гг. официальная советская историческая наука окончательно отошла от наиболее взвешенных оценок, публиковавшихся в середине прошлого десятилетия, во‐вторых, наводит на мысль, что редколлегия седьмого тома полностью подпала под влияние полководцев, участников Курской битвы на Воронежском фронте (генерала армии С. П. Иванова^[193], Главного маршала бронетанковых войск П. А. Ротмистрова и их сторонников). Так, например, учёные вновь вернулись к тезису, уже опровергнутому в книге «Великая Отечественная война Советского Союза. Краткая история», о том, что якобы германское командование к 10 июля 1943 г. сменило направление главного удара с Обояни на Прохоровку и стянуло к станции главные силы, а также к прежней численности танков, участвовавших в бою 12 июля 1943 г., – 1200 боевых машин. Хотя цифра 1100 танков была упомянута не только в этой работе, но и даже в 8-м томе Советской Исторической энциклопедии^[194], вышедшем в 1965 г.

Попутно замечу, что обе легенды, тесно связанные между собой, благополучно переживут развал СССР и перекочуют уже в новые официальные российские издания. Причем если миф о беспримерном бое с участием более 1000 танков в новом веке будет подвергнут серьёзной критике, то легенда о перенацеливании ударных клиньев войск Манштейна без каких-либо изменений войдёт в Большую Российскую энциклопедию^[195].

И тем не менее благодаря стараниям неравнодушных профессионалов, таких, как член авторского коллектива седьмого тома Г. А. Колтунов, взгляды на некоторые важные, открыто дискутировавшиеся вопросы в этих фундаментальных трудах поменялись, а некоторые острые углы были сглажены, особенно это коснулось событий в районе Белгорода. Например, в «Истории Второй мировой войны 1939–1945» однозначно отмечено, что оценки и К. К. Рокоссовского, и Н. Ф. Ватутина планов германского командования о месте нанесения главного удара на полосе своих фронтов полностью оправдались^[196]. Кроме того, как и в шеститомнике, здесь чётко и, как свидетельствуют обнаруженные сегодня документы, вполне правдиво изложены причины более успешных действий в обороне войск Центрального, чем Воронежского фронта: противник (9A) наносил удар на севере меньшими силами, чем на юге (4 ТА и АГ «Кемпф»), а также наличие значительно больших сил артиллерии в составе Центрального фронта.

Половинчато в книге решён вопрос и об участии 1-й танковой, 5, 6 и 7-й гвардейских армий в контрударе Воронежского фронта 12 июля 1943 г. Прежнее утверждение о том, что они якобы не успели изготовиться к атаке, из текста ушло, но и подробного описание деятельности их войск и результатов боевой работы не было.

Вместе с тем из-за острого дефицита информации о событиях 30-летней давности даже для пропагандистской работы в это время активно развернулась работа по расширению номенклатуры создаваемых «правильных источников» для военно-исторической литературы. Начали усиленно публиковаться под одной обложкой статьи и очерки военных и гражданских публицистов, которые они писали в годы Великой Отечественной войны. Это были пропагандистские материалы, издававшиеся в армейских и центральных газетах, только несколько «осовремененные», т. е. из них убрали имя Сталина и его соратников, а общую тональность подправили – для лучшего восприятия гражданской аудитории. В некоторых из них поменяли форму изложения материла, например, вместо очерка он подавался как личный фронтовой дневник, но его суть от этого не менялась. Однако официально эти книги позиционировались как «свидетельства очевидцев и участников многих сражений и битв». Одним словом, разновидность мемуарной литературы, авторы которой в силу специфики своей работы якобы видели войну и из солдатского окопа, и из высокого военного штаба. По стилю и содержанию она была похожа на послевоенные творения политработников. По мысли тех, кто «создавал» отечественную историю заново в кабинетной тиши, эти труды наряду с мемуарами должны были заменить историкам и публицистам архивные документы и восприниматься обществом не иначе как кладезь подлинной информации для любой литературы о войне. По воспоминаниям советских историков, с которыми мне довелось общаться, когда специалисты на совещаниях сетовали, что не хватает подлинной исторической информации о том или ином событии войны, чиновники нередко с раздражением бросали в зал: «Вам что, не хватает подготовленной литературы? Работайте, еще дадим!» – «А то, что в этих «трудах» концы с концами не сходились на одной странице, – возмущались мои собеседники, – абсолютно никого не беспокоило».

Что собой представляли эти «источники», проиллюстрирую на примере цитаты из книги бывшего военного корреспондента «Известий» В. В. Полторацкого, в котором описаны события перед началом Курской битвы: «В июне этого года (1943 г. – З.В.) в 5-м гвардейском таковом корпусе состоялся праздник по случаю вручения танкистам гвардейского знамени. День был солнечный, ясный… Знамя привез командующий Воронежским фронтом Ватутин, а принимал его командир корпуса Герой Советского Союза генерал Кравченко. Он вышел вперед, опустился на одно колено и, поцеловав краешек алого, расшитого бархата, произнес клятву… Голос у генерала был низкий, густой»^[197].

В пяти строках автор сумел не только перепутать времена года настолько, что сразу и не разберешься, весна это или лето, но и допустил для очевидца события явную неточность при описании крупного военачальника. Во-первых, знамя гвардейцам было вручено не в июне, а 7 мая 1943 г. Да и сирень с тополем в средней полосе России цветут (и пахнут) тоже в мае. Странно, что об этом не знает взрослый человек. Во-вторых, голос у генерала А. Г. Кравченко был, наоборот, высоким, как и он сам (под два метра), с мягким, напевным выговором. Поэтому те, кто первый раз общался с ним, невольно удивлялись этому несоответствию. Трудно поверить, чтобы всё это не знал человек, лично участвовавший в том историческом событии и после не раз близко общавшийся с генералом. В действительности же искажение даты понадобилось автору, чтобы более живописно изложить его разговор с А. Г. Кравченко вечером того же дня. Автор свёл цветы сирени и пшеничные колосья в одно время года, вероятно, для того, чтобы создать светлый образ родины. «За полночь мы вышли с генералом из клуба и остановились в саду под высокими звездами, – читаем у В. В. Полторацкого. – Пахло сиренью, но к этому запаху примешивался и другой, едва уловимый горький запах молодого тополя. Генерал стоял без фуражки, повернувшись лицом на запад. Там, за низкой оградой, начиналось пшеничное поле, а за полем, подернутая белесым туманом, струилась река. За рекой лежала линия фронта, а за ней была Украина (родина генерала. – З.В.). Запах тополя доносился, быть может, оттуда.

– Там мой отец, – тихо сказал генерал и повторил ещё тише: – Мiй рiдный тату…»^[198]. Как видим, тому, кто захочет узнать хотя бы, когда же это событие произошло, не говоря о большем, разобраться будет крайне трудно. Что же до голоса, то это искажение тоже «для пользы дела». Ведь наша пропаганда эксплуатировала лишь один образ советского генерала: для подчиненных он заботливый отец-командир, а для врага – суровый, грозный воин, поэтому высокий голос Андрея Григорьевича, никак не вписывался в это клише. И такая пустопорожняя трескотня по всей книге. Справедливости ради надо отметить, что если внимательно вчитаться в тексты подобных работ, то и военные журналисты, и гражданские публицисты, работавшие в действующей армии, не скрывали, что они не летописцы, не историки, а пропагандисты, несущие светлый образ партии и героику в массы. Главное для них эмоции, а не достоверность. И тем не менее их труды, особенно в третий период историографии, были вполне востребованы и являлись важным источником, из которого и массовый читатель, и СМИ черпали информацию о событиях Курской битвы. Ссылку на эти «документальные труды» и их цитаты можно найти даже в мемуарах советских военачальников, участников боевых действий на Огненной дуге. Например, как уже отмечалось выше, в книгу известного и уважаемого за свой профессионализм маршала артиллерии В. И. Казакова была включена выдержка из статьи журналиста газеты «Красная звезда» П. Трояновского, вероятно, для того, чтобы лишний раз подчеркнуть роль политработников в реальном управлении войсками и планировании боевых действий.

Глубоко убежден, какими бы мотивами ни руководствовались люди, искажавшие события минувшей войны, они наносили непоправимый вред не только истории как науке. Их усилиями формировалось ложное восприятие прошлого страны у идущих им на смену поколений, а молодежь воспитывалась на надуманных, оторванных от реальной, земной жизни образах героев, у неё создавалось искажённое представление о делах советских людей той страшной и героической поры.

В 1975 г. Институтом военной истории был опубликован сборник статей под редакцией Маршала Советского Союза К. С. Москаленко «Битва на Курской дуге». Как мне рассказывали члены его редколлегии, изначально стояла задача лишь формально продемонстрировать результаты работы института и вместе с тем в какой-то степени компенсировать явную нехватку научной литературы, прежде всего монографий, по этой тематике, а также «разбавить» сухой текст однотомника под редакцией П. А. Жилина. Поэтому соответствующим был и подбор статей. Новинок не было, подавляющее большинство из них уже печаталось ранее, причём главным образом, как и было принято тогда, они освещали партийно-политическую работу в войсках, помощь тыла фронту, вклад трудящихся областей, где проходили бои, в общую победу, а также второстепенные вопросы битвы. Лишь несколько работ действительно затрагивали важные аспекты событий под Курском, хотя они, вероятно из-за нехватки места (сборник был небольшим – 192 страниц), были существенно урезаны от прежних объёмов. Среди удачных следует назвать статью генерал-майора М. Д. Сидорова «Массирование артиллерии и манёвр артиллерийско-противотанковыми резервами в ходе оборонительной операции на Курской дуге»^[199]. В ней автор достаточно подробно осветил важный аспект успеха войск Центрального фронта – применение артиллерии при отражении удара немцев в рамках операции «Цитадель».

Тем не менее, характеризуя общую ситуацию с изданиями ИВИ этого периода, нельзя не согласиться с профессором А. С. Овчинским, который справедливо отмечает: «В целом же, учитывая политическую ангажированность военных историков, их работы, несмотря на различие по методическому и методологическому уровням исследования, не свободны от ряда типичных недостатков и ограничений, связанных прежде всего с установкой на доказательство неоспоримого превосходства Красной армии над вермахтом летом 1943 г. Отсюда прослеживаются стремление всех авторов манипулировать цифрами соотношения сил, средств и боевых потерь, подчёркнутое невнимание к противнику относительно качества боевой работы его войск и оперативного искусства командования на армейском, корпусном и дивизионном уровнях, некритичный подход к оперативным решениям советского командования, замалчивание неудач и ошибок, превознесение характеристик своей боевой техники»^[200].

Сборник под редакцией К. С. Москаленко стал последним изданием о Курской битве, выпущенным в третий период крупными центральными издательствами при участии ИВИ. В дальнейшем освещение события лета 1943 г. в основном велось в мемуарной литературе и книгах, публиковавшихся областными издательствами, качество которых заметно уступало столичным и по содержанию, и по оформлению.

Наиболее массовой стала серия «Подвиг на Курской дуге», печатавшаяся с 1982 г. в Воронеже Центрально-Чернозёмным издательством. Вошедшие в неё работы были посвящены вкладу тружеников тыла и разных родов войск в разгром врага: «На огненных рубежах: артиллеристы в Курской битве» А. С. Доманк (1984), «В небе над Курской дугой» В. Д. Соколов (1985), «Сплав мужества и стали: Танкисты в Курской битве» Р. М. Мазуркевич (1986), «Сапёры Огненной дуги: Инженерные войска в Курской битве» С. Габов (1987), «Пехота Огненной дуги: стрелковые соединения» Н. Мурзаев (1987), «Тыл Огненной дуги» А. С. Доманк (1989) и другие.

В большинстве работ события изложены схематично, без достаточного анализа проблем, просчётов советской стороны авторы касались поверхностно и, главное, абсолютно не присутствует элемент сопоставления родов войск вермахта и Красной армии. Это не позволяло выявить их сильные и слабые стороны, понять, как компенсировались недостатки в развитии некоторых родов войск нашей армии, как их части справлялись с поставленными задачами в этой грандиозной битве.

Бесспорно, эти труды дополнили представление массового читателя о Курской битве, но нельзя не признать, что их качество оставляло желать лучшего из-за низкой квалификации авторов и отсутствия доступа к архивным материалам. Их основным недостатком стало использование в качестве главных источников пропагандистской литературы периода войны (листовок, армейских и центральных газет), а также информации из книг 1940–1960 гг. без критического анализа.

Хотя в ряде изданий довольно широко использовались документы из ЦАМО РФ (в основном наградные и политдонесения), тем не менее содержание их изобиловало ошибками и неточностями по существу. В качестве примера можно обратиться к труду «Сплав мужества и стали» кандидата исторических наук полковника Р. М. Мазуркевича. Автор привлёк довольно большой объём документальных источников, встречался со многими участниками Курской битвы, записал их воспоминания. Но при подготовке книги важные не только для историков, но и для тех, кто стремится понять суть конкретных событий, факты и детали, привязка к местности были им опущены ради написания «общей картины героических дел советских танкистов». Кроме того, автор, имея ученую степень, демонстрирует незнание элементарных фактов по избранной теме, хотя у него под рукой были документы. Вот лишь несколько примеров. Уже в начале повествования он указывает, что уже в первый день немецкого наступления фельдмаршал Э. фон Манштейн якобы бросил против Воронежского фронта в том числе и танковую дивизию СС «Викинг», хотя таковой здесь не было на протяжении всей операции «Цитадель»^[201]. Далее, по его мнению, в бою под Прохоровкой 12 июля 1943 г. армии Ротмистрова противостояли не только все три соединения корпуса СС, но и 11 тд, которая в действительности в это время вела бои у Обоянского шоссе. Причем в книге утверждается, что в этот день на 29-й танковый корпус 5 гв. ТА наступали сразу две дивизии СС: «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Мёртвая голова»^[202], хотя последняя основными силами находилась в излучине р. Псёл, пытаясь прорваться через рубеж соседней 5 гв. А^[203]. Кроме того, автор неверно изложил события 6 июля 1943 г.^[204]: он ошибочно утверждает, что бригады Ротмистрова уже в этот день громили неприятеля под Прохоровкой, хотя широко известно, что 5 гв. ТА подошла сюда только на исходе 9 июля, а в бой вступила 12-го. Вместе с тем при перечислении частей немецкой штурмовой артиллерии, действовавшей в полосе Центрального фронта, 653-й дивизион «фердинандов» Р. М. Мазуркевич переименовал в дивизион «тигров», а 656-й полк спецназаначения – в дивизион 105-мм штурмовых орудий^[205]. Не обошёл автор стороной и новинки германского танкостроения, все они – «тигры», «фердинанды» и «пантеры», по его мнению, были собраны 12 июля 1943 г. на «танковом поле» у Прохоровки для борьбы с гвардейцами Ротмистрова. Хотя уже в то время было известно, что, кроме танков «тигр», другой перечисленной техники здесь не было. Встречаются в книге и другие ошибки и неточности. В результате работа потеряла свою ценность как источник достоверной исторической информации. Хотя не могу не отметить такой факт. В 1980–1990 гг. мне не раз приходилось встречаться с сотрудниками музеев центрально-чернозёмных областей, которые говорили, что они с доверием и интересом относятся к ней и в своей работе широко используют, аргументируя это тем, что автор не просто военный, но и ученый, кандидат наук. Так формировался ещё один канал «ретрансляции» недостоверных данных на широкую аудиторию, благодаря которым тема Курской битвы обрастала всевозможными выдумками.

Следует отметить, что с наименованием немецких соединений и типов бронетехники у всех советских историков была большая путаница. Даже у военных. Если следовать их утверждениям, то «тигры», «пантеры» и «фердинанды» действовали по всей Огненной дуге. На первом этапе изучения битвы это было связано с отсутствием необходимых документов и специальной литературы. Но, как свидетельствовал в беседе со мной Г. А. Колтунов, уже в 1970-е гг. ситуация, в общем, прояснилась. Генштаб издал «Сборник материалов по составу, группировке и перегруппировке сухопутных войск фашистской Германии и войск бывших её сателлитов на советско-германском фронте за период 1941–1945», в распоряжении военных историков были переводы мемуаров германских военачальников и западных исследователей. Поэтому при желании можно было разобраться, где какие дивизии находились и кто на чем воевал. «Но писать спустя рукава было удобно, – отмечал Г. А. Колтунов. – Ведь особых требований к раскрытию содержания темы в то время уже не предъявлялось. Это не 1960-е годы, теперь всем было на всё наплевать, в суть проблем, как правило, не вникали глубоко, главное, чтобы содержание выглядело наукообразно и цитатка из Л. И. Брежнева на видном месте стояла. Правда, не все с этим мирились, но труды таких строптивцев обычно так и оставались в ящиках их рабочих столов»^[206].

Отдельные книги воронежской серии, например М. П. Дёмина «Родина зовёт»^[207], посвященные партийно-политической работе в войсках на Огненной дуге, были настолько пустыми и малосодержательными, что напоминали больше пропагандистские брошюры, чем серьёзное исследование. Их суть – «Без политруков армия беспомощна!». Это мнение шло вразрез с исторической правдой, а потому подобные «творения» хотя и издавались десятками тысяч, но своего читателя даже в Советском Союзе «эпохи развитого социализма» так и не находили, пылясь на библиотечных полках. В качестве эксперимента я как-то просмотрел несколько трудов подобного рода в ряде библиотек крупных городов Черноземья – Белгорода, Курска, Орла, Старого Оскола и в посёлке Прохоровка. Результаты оказались ожидаемыми: на контрольных корешках возврата книги, наклеенных в год их изданий, за эти десятилетия было отмечено 1–2 читателя.

Характерной особенностью третьего этапа историографии явилось прекращение публикации советских или трофейных документов по летним боям 1943 г. В научный оборот они практически не вводились. Официально было сказано: «Зачем ворошить историю войны, мы её и так уже изучили», настоящая же причина была очевидной. Если бы историки получили свободный доступ к архивным материалам Красной армии, а затем опросили оставшихся в живых фронтовиков, то на поверхность непременно вышло бы главное, что скрывалось все эти годы за дымовой завесой героики и пропагандистской риторики, – непреодолимая пропасть между старшими командирами и генералами, с одной стороны, и красноармейцами – с другой, как наплевательски относились к жизни солдат прославленные советские полководцы и военачальники. Тысячи воинов Красной армии, стойко дравшихся, в том числе и на Курской земле, были брошены на произвол судьбы в «котлах» и кровавых, часто бессмысленных атаках их командирами, которые не выполняли свои элементарные обязанности, проявляли равнодушие и цинизм к товарищам по оружию. Всё это могло навести на мысль, что виновны не только генералы, порочна сама система, которая позволяла им столь безнаказанно вести себя. Однако подобной крамолы допустить было нельзя, поэтому и в 1970-е гг., и в дальнейшем продолжалось засекречивание всего, что могло бросить хоть какую-то тень на прошлое страны и социалистический строй.

Лишь однажды, в № 6 «Военно-исторического журнала»^[208] за 1983 г., появился материал «Подготовка к Курской битве», в котором приводились полностью или частично 18 документов фронтовых управлений, Генштаба и Ставки ВГК. Он сопровождался куцым, сухим комментарием. И хотя это была первая публикация документов по этой теме в открытой печати за все послевоенные годы, собранные в ней материалы ничего нового не содержали, лишь детализировали уже известные мероприятия советского командования в период весенней оперативной паузы 1943 г.

Замечу, что после «разгрома» редакции «Военно-исторического журнала», проведённого в 1966–1967 гг.^[209] с целью ликвидировать «неоднозначное» издание, последними его номерами, в которых действительно поднимались важные проблемы Курской битвы, стали июльский и августовский номера за 1973 г. Как наиболее познавательные и глубокие следует особо выделить опубликованные в них статьи маршала войск связи И. Т. Пересыпкина^[210], генерала армии С. П. Иванова^[211], полковников А. Галицана и Л. Павлова^[212], а также редакционный материал «Использование подразделений автоматчиков»^[213].

В это время главным источником новой информации о Курской битве, как и о войне в целом, становится мемуарная литература, которая с началом 1970-х гг. получила особенно широкую распространённость. Её важной особенностью был более широкий диапазон авторов, чем прежде. Если в предыдущий период публиковались книги в основном полководцев и военачальников от командира корпуса и выше, то с начала 1970-х гг. стали появляться воспоминания офицеров тактического звена и даже рядовых. В иных условиях это было бы вполне нормально и могло привести лишь к положительным результатам – расширению базы исторических источников для научной работы, а также повышению информированности общества о минувшем. Однако в СССР периода развитого социализма этого не могло произойти по определению. Все книги о Великой Отечественной, и в первую очередь мемуары, проходили через фильтр цензуры, подгоняясь под единый стандарт, исключавший обнародование неудобной правды. Да и их авторы, за редким исключением, были людьми, как говорили в ту пору, «идеологически выдержанными», не раз проверенными и понимали, что дозволено писать, а о чём следует умолчать. «Мемуары, мемуары… кто их пишет? – размышлял о 1970-х гг. профессор Н. Н. Никулин. – Какие мемуары могут быть у тех, кто воевал на самом деле? У лётчиков, танкистов и прежде всего пехотинцев? Ранение – смерть, ранение – смерть, ранение – смерть, и всё! Иного не было. Мемуары пишут те, кто был около войны. Во втором эшелоне, в штабе. Либо продажные писаки, выражавшие официальную точку зрения, согласно которой мы бодро побеждали, а злые фашисты тысячами падали, сражённые нашим метким огнём. Симонов, «честный писатель», что он видел? Его покатали на подводной лодке, разок он сходил в атаку с пехотой, разок с разведчиками, поглядел артподготовку – и вот уже он «всё видел» и «всё испытал» (другие, правда, и этого не видели). Писал с апломбом, и всё это – прикрашенное враньё. А шолоховское «Они сражались за Родину» – просто агитка! О мелких шавках и говорить не приходится.

…Лучшие мемуары я слышал зимой 1944 г. в госпитале под Варшавой. Из операционной принесли в палату раненого Витьку Васильева, известного дебошира, пьяницу, развратника, воевавшего около начальства и в основном занимавшегося грабежом или сомнительными махинациями с мирным населением. За свои художества Витька угодил, наконец, в штрафную роту, участвовал в наступательном бою, «искупил вину кровью». Вот стенограмма его мемуаров: «Пригнали нас на передовую, высунул я башку из траншеи, тут меня и е…уло. Мемуары прерывались скабрезными частушками и затейливой пьяной руганью в адрес сестры, делавшей Витьке инъекцию противостолбнячной сыворотки»^[214].

И тем не менее, несмотря на известные «врожденные», отрицательные стороны этого жанра и цензурные рогатки, отдельные авторы, участвовавшие в Курской битве, всё же сумели донести до читателя ряд важных, не всегда удобных фактов, связанных с ключевыми моментами сражений лета 1943 г. Особенно интересны в этом отношении воспоминания командующих армиями, участвовавших в битве. Скроены они были по одной общей схеме. За редким исключением, в них не было подробного анализа оперативной обстановки, детальной проработки решений противоборствующих сторон, а ход боёв изложен поверхностно. Но, как правило, в каждой главе есть несколько интересных сюжетов (описание конфликтных ситуаций, разговор ключевых фигур по важным проблемам и т. д.), о которых раньше не было известно широкой аудитории. Они-то и «вытягивали» всю главу. Например, в книге бывшего командующего 1-й танковой армией М. Е. Катукова «На острие главного удара»^[215] при описании событий под Курском такой «изюминкой» стало описание напряженной ситуации, вызванной намерением Н. Ф. Ватутина нанести уже 6 июля 1943 г. контрудар по вклинившемуся противнику. Решение было спорным и до конца не просчитанным. Благодаря этому эпизоду стало известно и о непростых взаимоотношениях между высшим командным составом Воронежского фронта, и о фактах влияния И. В. Сталина на ход Курской оборонительной операции в его полосе^[216].

Из всех мемуаров о событиях под Курском, вышедших в это время, наиболее информативной стала книга К. С. Москаленко «На юго-западном направлении 1943–1945. Воспоминания командарма», увидевшая свет в 1972 г. Хотя при отражении удара ГА «Юг» его 40A крупномасштабных боёв не вела, автор постарался очень подробно изложить и подготовку к битве, и весь период обороны, детально описано участие её войск и в последовавшем затем августовском контрнаступлении. Главной особенностью этой работы стало включение в её основной текст боевых и отчётных документов из Архива Министерства обороны СССР^[217]. Они использовались автором к месту, заметно повышали достоверность труда. В частности, в нём впервые был опубликован оперативный план обороны 40A и отчёт штаба Воронежского фронта по итогам оборонительной фазы битвы. Немалый интерес вызывали авторские оценки деятельности генерала армии Н. Ф. Ватутина, его качеств характера как человека и полководца. Бесспорно, эта информация имела большую ценность для изучения переломного момента войны. К сожалению, в мемуарах командарма не нашлось места для освещения такого важного вопроса, как острый спор его с Н. Ф. Ватутиным о том, кто будет командовать войсками на обоянском направлении в ходе фронтового контрудара – он или И. М. Чистяков, который разгорелся за сутки до 12 июля 1943 г. Напомню, этот конфликт, по сути, пустой и вредный для дела, возник на ровном месте из-за болезненной амбициозности К. С. Москаленко, чуть было не привел к срыву этого крупномасштабного мероприятия. Хотя и оттянул его начало на несколько часов^[218].