Потом они еще выпили и закусили. Владимир, наконец, добрался до жареной курицы, настроение его улучшалось, и он начал было рассказывать анекдоты. «Сидят два грузина…, играют в шахматы. Один берет своего ферзя, ставит рядом с королем противника и говорит Мат… а другой ставит своего короля рядом, отвечает Отец!..».
– Вова, – глядя на нашего балагура, строга, сказала Люба, – можно тебя на минуточку.
Они вышли в коридор вагона.
– Ты чего раздухарился, – зашипела Люба, – Светки этой…, очень хочешь понравиться… Да? Ты у меня это брось, я тебя с собой взяла не для того, чтобы ты с чужими бабами загулял.
И Люба, больна ущипнула Владимира за задницу, рукой.
– Да чего на тебя нашло, – миролюбиво отреагировал Владимир, хотя в душе уже начал закипать бунт. «Тоже мне жена объявилась…, это еще и ста километров от Москвы не отъехали … Что же потом будет?».
А потом был Смоленск, Минск. За окнами лежал снег и проводники безумно топили. Жара в вагоне стояла ужасная. На замечание пассажиров, «умерить пыл», кидания угля в топку печки обогрева вагона, полупьяные проводники отвечали, – «что за окнами зима, декабрь и они не хотели бы, чтобы кто ни будь простудился». Притом, проводники все время ставили на магнитофон одну и ту же песню, Тани Булановой «Синие море». Спать было невозможно. Владимир, спасаясь от жары время от времени выходил в коридор, где были открыты окна. Полутемный вагон, белая пустыня за окном, громкий мат пьяных проводников, кидающих уголь в топку вагонной печке и голос Булановой про синее море, – «…не кончается…, не кончается…, никогда не кончается Синее море…», – и Любка, хвостом ходящая за ним.
–Пойдем в туалет…, Вов.
– Да скоро граница, Люб, таможенный контроль… Давай после границы.
– Хорошо… милый, как скажешь, – отвечала Люба.
В два часа ночи был пограничный город Брест. Пограничники, таможенный контроль, перестановка вагонов на другую, европейскую колею (более узкую). Тягомотина на три часа и все это ночью. «Все проверки, всегда ночью, – размышлял Владимир – как пошло с тридцать седьмого года, так и продолжается до сих пор, наверняка в цивилизованных странах таможню проходят в светлое время суток». В вагоне все нервничали, потому что проводники сказали, – «что таможенники будут сильно «шманать», особенно, кто везет спирт, потому что в Польше проходит антиалкогольная компания, поэтому они предлагают сброситься по десять долларов с человека, чтобы откупиться от таможенников». У Любки и Светы спирта было всего по две бутылки, а у другой женщины, ее звали Маша, было три бутылки спирта «Рояль», поэтому в купе разгорелся спор, платить десять долларов или не платить. Владимир сразу сказал – «что готов заплатить десять долларов».
– А что же это Люб, получается, – почти кричала Светка, – у нас с тобой две бутылки спирта и давай плати десять долларов, это для меня большие деньги, я одна сына выхаживаю, а у этих и она показала рукой на Машу, вона, сколько всего, и на хрен нам это надо? Я так свою поездку не окуплю…
– А ты на меня рукой не тычь…, – мрачно отпарировала Маша, – у меня тоже не весь сколько… Всего то три бутылки, это у нашего джентльмена много, вот он пусть за всех и платит…
Владимиру совершенно не хотелось ни за кого платить, и он покинул собрание держателей спирта «Рояль». Но выйдя в коридор, его тут же попросили занять свое места, так как уже вошли пограничники в вагон.
В купе было жарко, душно, пахло потом от теток, которые сидели и переругивались, насчет десяти долларов.
–Ну, ты парень куда слинял, – глядя Владимиру в глаза, спросила Маша, – у нас тут важный вопрос решается, а тебя нет. Готов ты платить за нас по десять долларов или нет?
– А почему я должен платить за Вас, у вас свой спирт, вы за него и платите, а у меня свой, я за него плачу…
– Да потому что, – зло выдавила из себя Светка, – у тебя в пять раз спирта больше, чем у меня… На хера парень, мне за тебя платить.
– А что же ты больше не взяла спирта в поездку, – раздраженно отпарировал Владимир, -кто тебе мешал взять больше. Ты вроде не первый раз в Польшу едешь, значит знаешь, что там с водкой плохо. Я считаю так, у кого спирт есть хоть одна бутылка, то должен платить десять долларов.
–Ваши паспорта, – к ним в купе вошли пограничники и разговоры о том, сколько должен кто платить, немедленно прекратились. Им долго меняли колеса под европейскую калию… а потом они услышали громкий крик, идущий от соседнего вагона. Владимир кинулся к открытому окну в коридоре и высунув голову в окно увидел жуткую картину, как несколько мужчин одетые в темную форму таможенников, разбивали о рельсы бутылки с питьевым спиртом «Рояль». Владимиру сразу сделалось не хорошо, его почему-то затошнило, сердце сильно забилось, пошли мысли, «и мои бутылки сейчас о рельсы…», и он побежал к пьяным проводникам, которые продолжали безумно кидать уголь в печку и слушать Буланову.
– Чего психуешь, это русские пацаны…, кого-то наказывают. Ты, парень, бабки готовь польским пацанам… Вот они шуток не понимают, с рыла десять долларов и всем скажи… С рыла десять долларов!
–А если у кого спирта нет?
–Спирта нет…, тогда на кол посадят… А-ха-ха-ха. У поляков принято козлов на кол сажать, ха-ха-ха.
Я вас серьезно спрашиваю, мужики?
–Я же тебе бля, русским языком говорю… С рыла, десять долларов для польских пацанов… Ясно?
«Какой-то маразм, во Любка втравила» – Владимир шел обратно в свое купе, а Таня Буланова, продолжала стенать по поводу синего море, которое у нее, никогда не кончается.
Владимир вошел в купе и объявил, чтобы все готовили десять долларов.
– Слышь начальник, – обратилась к нему мрачная тетка Маша, – а пошел ты на хер, со своими десятью долларами. Я в прошлую поездку, ничего никому не платила и в этой не собираюсь.
Вошли таможенники, покрутили носами, поставили в декларацию отметки.
– Спирт везете? -спросил один из них, обращаясь к Маше.
–Да, везу…
– А вы знаете, что у поляков сухой закон и что ваш спирт будет конфискован на той стороне границы?
– Знаю, – потухшим голосом, ответила Маша.
– Вот Федор Иванович, – обратился этот таможенник к своему напарнику, – все знают, но все равно везут… На что вы надеетесь, на то, что откупиться удастся…, наивные. У поляков со вчерашнего дня принят новый закон, о ужесточение производства и перемещение алкогольных напитков, поэтому предлагаю …, выпить ваш спирт, пока он не попал в чужие руки. – Правильно Федор Иванович я говорю?
И они оба остались стоять в купе, как будто что- то ждали, Владимир первый из обитателей купе, понял, чего они ждут. Он быстро открыл свою сумку достал одну бутылку спирта и передал таможеннику. Тот взял ее с недоумением, «мол зачем», а потом, как, бы не обращаясь ни к кому, сказал, -«а нас вообще двое…». Владимир полез за второй бутылкой. Таможенники пошли дальше, а притихшие тетки, старались не смотреть в глаза Владимира.
Прогрохотав колесами по железнодорожному мосту через Буг, поезд подходил к польской станции Тересполь. Полупьяные проводники бегали по вагону и собирали с челноков по десять долларов. В соседнем купе, какая- то очень пожилая женщина ни в какую не хотела отдавать десять долларов.
–Ничего не знаю, – кричала она на весь вагон, – меня тур фирма не предупреждала… и вообще у меня валюты нет, как я могу вам дать эти доллары, я их в глаза никогда не видела.
–Тогда давай мать четыре тысячи рублей и в расчете, – наступали на нее проводники.
– Но это грабеж, у меня пенсия всего две тысячи рублей, а здесь ни за что, ни про что. Я никого спирта не везу… Я вообще к сестре еду в Варшаву. (потом выяснилось, что это не правда)
– К сестре, не к сестре…, гони мать бабки, а то ты нам картину портишь, что я за тебя полякам свои деньги, что ли буду отдавать?
– Это полное безобразие, – продолжала защищаться женщина, -я на Вас буду жаловаться. Как ваша фамилия…?
– Стелькин, моя фамилия, ха-ха-ха…, жаловаться она будет… Я сейчас скажу полякам, что ты анашу везешь и они тебя мать, разденут до гола, ха-ха-ха…, и трясти тебя будут так, как не трясла средневековая инквизиция…
– Как вы разговариваете с престарелой женщиной, да она вам в сыновья годиться, -раздался еще, чей-то голос из того же купе.
–Во, Семен, смотри, еще одна появилась…
Поезд резко затормозил, у маленького вокзальчика. «Увага, увага», – раздалось со стороны здания вокзала.
– Пошли дальше, Петька, уже территория Польши, а мы еще деньги не все собрали.
И проводники, через секунду, уже валились в купе с нашим героем. Все женщины, безропотно передали пьяным проводникам свои деньги. Владимир дал им четыре тысячи рублей.
– Что долларов нет…?
– Долларов нет, – просто ответил Владимир, – я их никогда в глаза не видел.
– В глаза он не видел…, да я тебя парень уже не первый раз вижу в своем вагоне. Ты уже третий раз в Польшу едешь, если не больше… В глаза не видел. – Семен, помнишь этого парня…, посмотри внимательно, По -моему, две недели назад, он нам тут тоже яйца морочил…
Владимир взорвался, он резко встал на ноги, сжал свои кулаки и заорал, глядя в упор на пьяного проводника.
– Урод, как ты со мной разговариваешь. С утра до вечера жрут водку, свои обязанности не выполняют, везде в вагоне грязь, вонь… Сортиры стоят, говном забитые…, топят печку до дури. –Ты, сраный Стелькин, или как тебя…, бегаешь по вагону валюту собираешь, а ты знаешь, что статью восемьдесят восемь за оборот валюты в стране никто не отменял.
– Валюту они собирают. Это я тебя сейчас сдам…
– Тихо…, тихо, мы находимся на территории Польше, а здесь другие законы…
–А поезд принадлежит России и в нем едут российские граждане… понятно тебе.
Проводник скривил свою мерзкую рожу и готов был нагрубить, но в это время в коридоре столпились почти все пассажиры вагона и со всех сторон полетели слова.
«Правильно все говорит», «полное безобразие», «гнать таких надо с работы», «валюту они собирают себе в карман», «по приезду в Москву с этими козлами надо разобраться». Проводники быстро покинули поле боя и скрылись в своем служебном купе. В вагон входили польские пограничники. «Паны и понови, займи свои места в купе и приготовьте паспорта».
С паспортами у всех находящихся в вагоне, было все в порядке и теперь со страхом ждали появление польских таможенников. «Интересно, -размышлял Владимир, – эти козлы, проводники, действительно дают денег полякам или это все блеф». «Пани и понови, – опять раздались голоса в вагоне, – приготовьте свои декларации и свои вещи для проверки». Два молодых польских таможенника вошли в первое купе вагона, пассажиры вагона встретил их появление, гробовой тишиной. Дверь первого купе была закрыта, и никто из пассажиров вагона не понимал, что там происходит. Прошла минута, другая, третья, тишина. Вдруг в первое купе, как-то быстро, заскочил проводник вагона и опять тишина. Минут через пять дверь купе открылась и на удивление обитателей вагона номер пять, таможенники прошли по вагону, только проверяя декларации ставя в них маленький штемпель. Все, проверка закончилась и поезд покатил дальше, в сторону Варшавы. Через десять минут, уставшие от нервного напряжения и бессонной ночи, челноки повалились спать.
Утром в Варшаве, на вокзальной площади, с кривыми от недосыпа лицами, челноки грузились в автобус, который должен был их отвезти в город Лодзь (почему в Лодзь, никто не понимал, разве нельзя было организовать продажу в Варшаве?) Покидая вагон, Владимир обнаружил, почему проводники так топили, ответ лежал на поверхности. За углем для отопления вагона, находилась контрабанда, в виде блоков сигарет «Мальборо», поэтому проводники и старались сжечь весь уголь до приезда в Варшаву.
В автобусе к Владимиру села, конечно, Любка, она пыталась заглядывать ему в глаза и все спрашивала, -«ты что обиделся, ты обиделся на меня, да?». Владимир не смотрел в ее сторону, он не то, что обиделся на Любу ему не понравилось, как она себя повела, когда две противных тетки в купе «наехали» на него. Она тогда отстранилась от скандала и дела вид, что ее нет в купе, – «мол, сами разбирайтесь. А что ей мешало встать на сторону Владимира? Да и вообще вся эта поездка, какой-то дурняк, -размышлял Владимир, – лучше бы в Турцию поехал». «Ну, Вовик, – Люба делала свои пухлые губы, попкой курицы, – ну что ты обиделся…, я не понимаю?». Владимир молча смотрел в окно, рассматривая не знакомые пейзажи, тянувшиеся вдоль шоссе.
Около пяти вечера, автобус привез группу челноков из Москвы в Лодзь. Их разместили в какой-то школе, на окраине города. Владимир оказался в комнате с Любой и старой женщиной, той самой, которую в поезде третировали проводники, на предмет десяти долларов. Любка стала возмущаться, – «что у них нет, здесь комнаты на двоих». Ответственная за поездку, резко объяснила ей, – «что вы получили лучшее условия, другие размещены по шесть человек в комнате, – а потом язвительно добавила, – вы сюда работать приехали, а не отдыхать». Люба прикусила язык, и начала распаковывать свои вещи. А Владимир решил погулять по городу. Он вышел на улицу и увидел себя рядом со зданием, обшарпанной школы. Какой -то запущенный сквер, находился с права от него, с поваленными, разбитыми статуями и огромным количеством желтых листьев, валяющихся на земле. Снега не была, а только туман поднимался от земли. На улице было уже темно и куда идти в какую строну Владимир не знал. Он огляделся по сторонам и вдалеке увидел шпиль католического собора. Владимир решил дойти до собора, но пройдя метров пятьсот по- безлюдной улицы с домами низкой застройки, вышел к ярко освещенному магазину. Это был странный магазин, в нем продавалось все, от мебели и электронной техники, до банок с красной икрой и водки «Выборова». Покупателей практически не было и Владимир стал ходить среди выставленных на продажу товаров, приглядываясь к ценам. Цены были просто чудовищные. Банка икры, сто двадцать тысяч злотых, бутылка водки сто тысяч злотых. Разглядывая цены, Владимир сильно возбудился, -«это что же получается, у нас бутылка, спирта «Рояль», стоит где -то шесть сот рублей, и из нее можно сделать четыре –пять бутылок водки, а здесь в Польше, одна бутылка водки стоит сто тысяч злотых. Это интересно сколько в долларах?» Владимира это мысль захватила полностью, и он быстро вернулся обратно в школу, забыв о первоначальной цели посетить местный костел.
– Люб, представляешь, – возбужденно говорил Владимир ей, забыв уже про свои обиды, у них в магазине бутылка водки стоит сто тысяч злотых! Это за сколько же можно засадить наш спирт…, не знаешь?
– Девки говорят, что спирт отскакивает здесь по сто тысяч злотых легко, но можно попробовать продать и дороже, скажем по сто двадцать тысяч злотых.
– А сто тысяч злотых это сколько в долларах получается…?
–Завтра на рынке узнаем… Ты меня простил Вов?
– Простил… Люб, -Владимир тяжело вздохнул, -конечно простил, чего на тебя обижаться… Завтра на рынке рядом же будем стоять.
–Ну, если простил…, пойдем вместе помоемся… Здесь в школе…, в подвале, душевые кабинки есть… Пойдем…?
И вот они стоят в достаточно просторной душевой кабинке. Разделись, а зря, (надо было сначала воду попробовать) из крана льется только кипяток, а холодной воды вообще нет.
– Твою мать, – возмутился Владимир, – как страна с развитым социализмом, так полная жопа огурцов. Ничего не работает, ни чего нет…, а если есть, то в три дорога, почему так?
Люба, не отвечая, стала мочить потихоньку полотенце в струях горячей воды и протирать свои прелести, хитро поглядывая на Владимира. Владимир тоже решил сделать так, но тут же чуть не обварил свой член.
– Люб я пойду, нет у меня настроение, здесь мыться.
– А кто тебе сказал, что здесь надо мыться.
И Люба надвинулась своим голым телом на Владимира, причем изящно прихватив своей рукой его висящий баклажан.
– Ну, ковбой, давай бери свою Мери, – и Люба, тяжело задышала и впилась своими ртом в губы нашего героя. Владимир ответил ей, но без энтузиазма. Он вошел в нее, повалив на какую- то лавку, где валялась их одежда. От их движений, лавка стала безумно скрипеть, а их одежда упала на мокрый, грязный пол. Кроме того, Люба забыла выключить кран горячей воды, и все помещение наполнилось душным паром. В таких не приглядных условиях Владимир никак не мог доплыть до противоположного берега, а тут еще, кто -то начал резко стучать в дверь.
– Ну долго вы еще там…, другим тоже помыться надо… Вы здесь не одни.
Владимир, после этих криков за дверью, сразу прекратил свои тело движения на скрипучей лавке и прошептал Любе на ухо, – «давай вечером продолжим…, а то, в таких условиях можно импотентом стать…» Люба, мягко оттолкнула Владимира и, стала собирать свои вещи с грязного пола.
А вечером у них тоже не получилось. Зинаида Петровна, так звали старую женщину, которая у них в комнате была третьей, сначала ни как не могла лечь, возилась со своими лекарствами, по очереди принимая их: то от головы (от головных болей), то от давления, то от бессонницы… Наконец она легла и заохала, – « кровать какая жесткая…, я думала здесь Европа, а здесь сплошная жопа…У меня дома кровать, вы бы видели, перина мягкая, при мягкая, подушечка мягкая при мягкая, одеяльце то стеганное…, а здесь что, то же мне европейская страна… Мой отец освобождал ее от фашистов зачем… Вот я вас спрашиваю, чтобы я на железной, колченогой кровати спала, нет последний раз еду в эту Польшу». Владимиру показалось, что Зинаида Петровна, начала похрапывать.
–Люба-а, ты спишь, – спросил шепотом Владимир.
Люба не ответила, Владимир задал свой вопрос громче.
– А я так понимаю, молодые люди, – опять неожиданно начала говорить Зинаида Петровна, -что наша поездка сюда…, это глубокая ошибка… Ну зачем вы сюда приехали? Вот видите, молчите, потому что мы полякам здесь не нужны, у них своих забот хватает…о-х-р-р-р, о-х-р-р-р, – захрапела женщина.
– Любочка-а…, что молчишь?
–И вот я Вам и говорю…, а Вы молодые люди меня слушайте, я проста так…о-х-р-р, о-х-р-р. «Попали, твою мать, – без злобно выругался Владимир, – теперь всю ночь балаболить будет». И на этой мысли наш герой уснул.
Разбудили его, когда на улице было еще темно.
–Вставайте, вставайте, надо быстро собираться, уже автобус пришел – по их комнате ходила «ответственная» за поездку, – места на рынке надо быстро занимать, а то поляки все захватят.
Челноки, вяло стали одеваться и через десять минут, не умывшись, не позавтракав, тащили свой скарб в автобус. На улице было холодно, ночью подморозило, и в автобусе тоже было холодно и челноки, сидя в нем, жались к друг, другу. В темноте, приехали на какую- то площадь, где стояли под открытым небом деревянные прилавки. «Ответственная» за поездку сказала, – «что можно занять крайние прилавки, а по середине, не занимать, а то поляки придут и драться начнут». Все еще в темноте, толкая друг друга, русские торговцы, начали выкладывать свой товар на лавки. Владимир, конечно, расположился с Любой, а рядом к ним приткнулась Зинаида Петровна и две веселые девчушки, которые выгрузили на прилавок Новогодние игрушки.
Владимир выгрузил на прилавок все что у него было: десять банок рыбных консервов, какие то растирки для ног, штук двадцать вьетнамских «звездочек», старые часы «Победа» ( Люба рекомендовала взять), старый паяльник (тоже Люба рекомендовала), старый фотоаппарат «Фэд» (это Владимир сам догадался взять), велюровое покрывало ( диван дек), которое Владимир купил в Стамбуле и в семье оно не пригодилось. Жена рекомендовала его отвезти в Польшу и самое главное, Владимир выставил на прилавок две литровые бутылки спирта «Рояль». Через десять минут, ответственная за поездку, ее звали Наташа, подбежала к Владимиру и зашипела, -«немедленно убрать, ты что хочешь, чтобы полиция тебя в полицейский участок забрала, а я ходила туда и тебя спасала, немедленно убрать».
– А как же Наташ, спирт то продавать, если его никто не видит…
–Поляки сами подойдут к тебе и спросят…, «спирт есть…», понятно?
На улице все также было темно и холодно. Ветер волнами гнал, мелкий, колючий снег, который забивался в глаза, за шиворот, в рукава одежды. На голодный желудок стоять было тоскливо и самое неприятное, что никаких покупателей не было.
– Люб, у тебя пожрать, с собой ничего нет, – спросил Владимир попутчицу, ежась на холодном ветру.
Люба нагнулась над своей сумкой и достала два холодных пирожка с рисом, которые она взяла из дома еще в Москве.
–Отлично. А стакана случайно нет?
– Кажется есть кружка, сейчас посмотрю, – ответила Люба и опять наклонилась над своей сумкой, – а зачем тебе стакан, на таком холоде, водички решил попить.
– Во как раз у тебя, где-то бутылка воды с минералкой осталось… тоже доставай.
На деревянном прилавке появилась фаянсовая кружка, бутылка минеральной воды и два сморщенных пирожка с рисом. Владимир оглянулся по сторонам, достал спирт «Рояль» и плесканул в кружку.
– Давай пей, протянул он кружку Любе, – а то мы тут дуба дадим, пока поляки придут.
– Вов, я никогда не пила спирт…, он, наверное, противный.
Владимир забрал кружку у Любы резко выпил спирт, запил сразу минеральной водой и стал жевать замерзший пирожок. Теплота мгновенно разлилась по его желудку.
– Ну как Вов, ты жив?
– Класс! «Рекомендую, – весело сказал Владимир, слегка захмелев, – давай Люб, вперед, очень хорошо…»
Люба зажмурила, почему-то глаза и тоже дернула спирта, но сделала это неправильно, выпила не на выдохе, а на вдохе (Владимир предупреждал ее). Она замахала руками, слезы брызнули из ее глаз.
Ой, ой, твою мать…, ты моей смерти, хочешь, Вова.
– На, скорее запей водой, сейчас будет хорошо.
– А мне, старухи не нальете… Вся замерзла в этой Польше, – перед Владимиром стояла Зинаида Петровна с пустым стаканом в руке.
Владимир плесканул и ей в стакан «Рояля».
–О-хо-хо, – запричитала Зинаида Петровна, – как забирает, как забирает, о-хо-хо…, спасибо молодой человек, спасли меня от гибели.
Потом Владимир налил спирт молодым, веселым соседкам, по прилавку, потом еще кому то, а потом, появились первые покупатели.
Люба сразу продала две банки рыбных консервов, какому- то старику, который уходя от прилавка, бесконечно благодарил Любу, что она спасла его от голодной смерти. «Понови, спасибо, спасибо… може было околевать…» Потом Владимир продал одну банку «сайры» и, эта продажа, так его вдохновила, что он еще «накатил» спирта и с пьяна понял, -«что процесс пошел, и что Люба права, и что теперь он будет ездить только в Польшу!»
К обеду Владимир продал еще одну банку консервов и старые часы «Победа», за восемьдесят тысяч злотых, это приблизительно четыре доллара. Любка, сразу начала корить Владимира, -«мол, ты лоханулся с часами, надо было продавать, за сто пятьдесят тысяч злотых». Владимир махнул на нее рукой.
– Дома все равно валялись без пользы и ждали своего времени, пока сын им стрелки не скрутил бы, а здесь я за них получил восемьдесят тысяч злотых…
Вдруг над головами русских торговцев раздался противный свист, а затем мощный хлопок. Запахло порохом и сверху на головы продавцов, посыпалась какая -то сажа. Еще толком никто не понял, что случилось, как новый свист и новый хлопок, потом еще и еще. Владимир закрутил головой и увидел, как с соседнего многоэтажного дома, мальчишки запускают петарды, направленные на русских торговцев. Продающие товар загалдели, кто-то начал кричать, «что нужно вызвать полицию», кто-то начал грязно ругаться, кто-то предлагал поймать хулиганов. В это время одна из петард попала в товар двух толстых теток. Петарда взорвалась, среди каких -то тряпок, консервов, мишуры. Тетки завопи так своими лужеными глотками, как сирены скорой помощи, что через минуту явились польские полицейские и обстрел сразу прекратился.
Стало темнеть и не многочисленные покупатели, медленно двигающиеся среди русских продавцов, создавали картину загробного царства, во всяком случае так, виделось в пьяном сознании Владимира. К нему подошла приятная молодая полячка.
–Чем торгует пан, – она внимательно стала просматривать товар. Выбрав покрывало (диван –дек), спросила у Владимира, – «сколько стоит это канопе?». Владимир сказал и показал на пальцах.
–Четыреста тысяч злотых.
Девушка, не торгуясь, отсчитала деньги нашему герою и подхватив (диван –дек) быстра пошла в сторону многоэтажных домов.
– Почем продал, – спросила с завистью Любка.
–Четыреста, как и хотел, – весело ответил ей Владимир, рассматривая деньги, которая только что дала ему девушка за покрывала. И тут Владимир обнаружил, что у него на руках не четыреста тысяч злотых, а только сорок тысяч, четыре бумажки, с изображением Коперника, каждая по десять тысяч злотых. Владимир тут же рванулся за девушкой, которую уже едва было видно, в крутящемся снеге.
– Стой… стой… твою мать, – орал Владимир, нагоняя девушка. Но она, не замеляя хода уже скрывалась, в какой -то арке жилого дома. Он ее нагнал входящей в подъезд.
–Ты чего мне дала, – хватая ее за руку, тяжело дыша от бега, заорал Владимир.
–Надо четыреста тысяч, а не сорок…, поняла?
Девушка, к изумлению Владимира, спокойна отдала ему покрывала и забрав свои деньги, даже извинилась. Владимир удовлетворенный возвращался назад с мыслью, – «что надо меньше пить на работе и быть внимательнее…» Подходя к своему прилавку, он увидел, что все торговцы сгруппировались вокруг Любы и двух молоденьких девушек и яростно, что -то обсуждают.
– Вот и хозяин, – сказала Люба, когда Владимир вошел в круг торговцев.
–Что случилось, с тревогой в голосе спросил он.
–Что случилось…, пока ты гонялся за полячкой у тебя, – сказала ему ответственная за поездку Наташа, – и еще у некоторых торговцев…, сперли товар. Вот что случилось!
Владимир быстро оценил ущерб украденного. Не хватало пяти банок рыбных консервов, несколько коробочек со «звездочкой», паяльника и самое обидное фотоаппарата «Фэд».
– Вашу мать, -вспылил Владимир, – как же это произошло, Люба?
– Как ты побежал за этой девкой, я тоже вроде за тобой кинулась, а тут три парня лет по семнадцать, сразу цап с твоего прилавка, что с краю лежало и сразу ноги сделали… У меня тоже шесть банок сперли.
– Блядь, это девка нас развела, – снова заорал Владимир, кинув свою шапку в землю.
– Надо в полицию заявить, – сказал кто-то из толпы торговцев.
– А что толку, – ответила Наташа, -в прошлой поездке у одной женщины весь товар украли. Она его держала в двух сумках на колесиках, и ее тоже вот так отвлекли, и тоже когда смеркаться стало…, и укатили ее сумки прямо у нее из под носа.
– Не догнали, – опять, кто -то спросил из толпы.
– Догонишь их…, молодые наглые ребята, – продолжала говорить, ответственная за поездку, -потом в полицейский участок обратились, заявление написали…, ну и что? Вон сколько времени прошло… Отвечают, «что ищут».
В школу возвращались опять в холодном автобусе, злые, замерзшие, усталые и голодные. Люба, по возвращению на «базу», пыталась поднять настроение Владимира, когда он сидел за столом и зло жевал, какую- то с сыром лепешку. Она села к нему на колени, (старая женщина, где то отстала и ее еще не было в комнате) начала гладить рукой его волосы и шептать ему,– «что все хорошо и что завтра будет день, и они точно все продадут».
Владимиру было не до ласк.
–Сегодня, значит, у нас неудачный день, а завтра, будет удачный…, с чего Люб? Мы не продали не одной бутылки спирта… Поляком, как я понял, он не нужен. Денег я поднял, всего сто тысяч злотых. Неправда, сильная торговля Люб?
Люба ничего не ответила, соскочила с коленок Владимира и молча, не раздеваясь, легла на свою кровать. Вошла Зинаида Петровна и с порога начала говорить, – «что тур фирма, ответит за такое безобразие в этой Польше. Негде даже по нужде сходить, не одного туалета рядом с рынком нет, а поляки объяснить ничего не могут… Присела за углом и, тут же налетела на штраф в десять долларов, а я столько сегодня не заработала… Хорошо Наташа, наша ответственная за поездку выручила, как-то с полицейскими договорилась, а то просто смерть…, была бы». И она, тоже не раздеваясь, рухнула на свою кровать и сразу захрапела.
– Володь иди ко мне, -жалобно подала голос Люба, – погрей, а то так холодно…
Владимиру после пережитого дня, совершенно не хотелось ничем заниматься. И он ответил ей, следующее, чтобы не очень расстраивать и так расстроенную женщину, -«что давай немного полежим, пускай Зинаида Петровна покрепче заснет, а потом я к тебе приду». Через десять минут они все спали крепким сном.
На следующей день, опять «ни свет, ни заря», Наташа будила их, но они, как кегли валялись на своих постелях и не помышляли пошевелиться.
–Вставайте вашу мать, сегодня суббота. Сегодня базарный день. Давайте шевелитесь.
Владимир лежал с закрытыми глазами и думал, -«а может быть послать эту торговлю, куда подальше…, остаться с Любой на весь день…, поспать, заняться сексом…»