Четверг хорош уже тем, что за ним неизбежно следует пятница, в сопровождении долгожданных выходных. Сентябрь-месяц неплох также, ибо во второй его половине лето хоть и считается «бабьим», до зимы, однако, далеко. Полседьмого утра – время замечательное, если утро это солнечное и если, разумеется, у тебя нет ощутимых неприятностей. Причём слово «ощутимых» здесь ключевое, так как рутинные неурядицы Антон Климов старался из себя вычихивать, что, в общем-то, неплохо ему удавалось.
В однокомнатной квартире Антона царили чистота и такой порядок, поддерживать который способен был лишь замшелый зануда. В комнате, довольно просторной, располагались книжные полки, письменный стол со стулом и раскладной диван. На подоконнике, в горшке, произрастал полуметровый густой можжевельник, а в крохотной прихожей помещался одёжный шкаф. Ванна и туалет были, увы, раздельные. Телевизор, практически невключаемый, примостился на кухне, где газовая плита, холодильник и посуда сверкали, как… Впрочем, о тяготении Антона Климова к чистоте сказано было выше, в остальном – кухня как кухня.
Итак, солнечный сентябрьский четверг, полседьмого утра. Антон почистил уже зубы, проделал дыхательные упражнения и стоял теперь, одетый лишь в плавки, перед комнатным можжевельником с лейкой в руке. Можжевельник, казалось, трепетал в предвкушении поливки, и Антон одарил его понимающей веснушчатой улыбкой.
– Не попрошайничай, Джеймс. Веди себя пристойно. – Молодой человек оросил кустик водой из лейки. – По-моему, Джеймс, твой интеллект заметно вырос.
Можжевельник с этим не спорил. Антон прижался щекой к влажным его колючкам, на мгновение замер, затем приступил к гимнастике, описать которую… Чёрт знает, что он вытворял.
Росту Антон Климов был среднего (метр семьдесят пять), мускулатуру имел не слишком рельефную, но его гибкое, без единой жиринки, тело напоминало стальную пружину, когда он, будто на батуте, подпрыгивал, касаясь рукой потолка, и на полу выполнял каскады кувырков назад – вперёд, когда крутил сальто в воздухе и, мягко опустившись на ладони, прошагал на руках из угла в угол, а затем, впрыгнув на подоконник, ласточкой пролетел на разложенный диван, где перевёл инерцию полёта в очередной кувырок, и потом…
Потом на письменном столе зазвонил телефон. Переведя дух, Антон снял трубку. Его кудрявые светло-русые волосы потемнели от пота.
– Антон Алексеевич, это вы? – послышался из трубки суровый женский голос.
Серые глаза Антона Климова уперлись в потолок, веснушки его сгруппировались возле носа, а губы, по-детски пухлые, дрогнули в улыбке.
– Допустим, это я. Что дальше?
– Как почивали, Антон Алексеевич?
Антон почесал ногой ногу.
– Мам, прекрати. Я просто замотался.
– О-о, ты меня узнал!
Молодой человек хохотнул:
– Мам, короче. Я на работу опоздаю.
– Если короче, – суровость в голосе матери возросла, – сегодня мы с папой ждём тебя к ужину. Есть разговор.
– О чём? – насторожился Антон. – Надеюсь, не о том, о чём я думаю?
– Придёшь – узнаешь. До вечера. – Из трубки раздались короткие гудки.
Антон задумчиво положил трубку, взглянул на часы и волевым усилием продолжил гимнастику. Стоило ему, однако, войти в ритм прыжков и кульбитов – тренькнул звонок в дверь. Чертыхнувшись, Антон пошёл открывать. Он посмотрел в дверной «глазок», щёлкнул замком и, встав на руки, засеменил в комнату. Вслед ему зарокотал мужской бас:
– Вообще-то, я на минуту.
Кувыркнувшись, Антон встал на ноги.
– На полминуты, – уточнил он.
Короткостриженый брюнет, ростом под два метра, пожал богатырскими плечами.
– Могу и не заходить.
– Это будет не учтиво, – мотнул головой Антон. – Зайди.
– О’кей. – Богатырь снял модельные туфли. Он был в чёрных брюках, в белой сорочке и при галстуке. Пройдя в комнату, он пророкотал: – Ты заглянул бы к Светке моей…
– А здороваться кто будет? – Веснушки Антона собрались в усмешку. – Вваливается, понимаешь, как троглодит.
Богатырь изобразил поклон.
– Здрасьте всем.
– Кому это, всем? – нахмурился Антон. – Конкретней.
Визитёр испустил вздох.
– Ну, достал! – Приблизившись к можжевельнику, он дурашливо произнёс: – Привет, Джеймс! Какая встреча!
– Сева, не ёрничай: Джеймс обидится.
Здоровяк поднял вверх руки.
– Больше не буду. Так ты к Светке заглянешь?
– На фиг?
– Мастит всё-таки…
Антон фыркнул.
– Жена твоя, Всеволод, здорова как бык.
– Слушай, Антоха, всё же она грудью кормит. Мало ли… Что ты лыбишься, как засранец? Зайди, Антох, для моего спокойствия. Трудно тебе, что ли?
– Перекувырнись. Через голову два раза.
Сева потёр волевой подбородок.
– Лучше я ломик согну. Не прокатит?
Антон мотнул головой.
– Кувыркнёшься – зайду.
Сева со вздохом закинул на плечо галстук. Затем присел и худо-бедно перекувырнулся дважды, едва не упёршись в итоге лбом в стену. Антон пожал ему руку:
– Сделка завершена.
Тут раздалось деликатное гавканье, и в комнату ступила огромная немецкая овчарка. «Не захлопнул дверь, тормоз!» и «Ну, блин!» одновременно произнесли приятели. Овчарка будто наслаждалась произведённым эффектом. Сева глянул на неё в упор:
– Я ж тебе ждать велел. Дура.
Собака, вильнув хвостом, пытливо уставилась на Антона. Тот покачал головой:
– Сто за поведение, Степанида! Даже ноги не вытерла!
Овчарка виновато тявкнула.
Антон присел перед ней на корточки.
– Гулять ходила?
Тявкнув дважды, собака игриво припала на передние лапы. Антон потрепал её по холке.
– Довольна, значит? Душевно тебя понимаю.
Овчарка облизнула ему нос, и Сева ревниво буркнул:
– Лады, Альма, двигаем домой.
Отреагировав лишь взмахом хвоста, овчарка не сводила с Антона глаз. Сева шагнул к двери.
– Альма, домой!
Собака, опустив хвост, поплелась за ним.
Антон вскинул руку.
– Айм сори. Степанида, сядь.
Развернувшись, овчарка с готовностью плюхнулась на рыжеватый зад. Они с Антоном смотрели в глаза друг другу.
– Она Альма, а не Степанида, – раздражённо заметил Сева. – Кончай свои примочки.
Ни Антон, ни овчарка и бровью не повели в его сторону. Они смотрели друг на друга.
– Степанида, – сказал Антон, – давай договоримся: приходя в гости, ты будешь вытирать ноги. Вот так. – Встав на четвереньки, Антон изобразил, как именно нужно вытирать лапы. – Сечёшь, Степанида?
Овчарка залаяла.
– Слушай, Антон, – вмешался Сева, – ты же сам сказал: на полминутки.
Собака меж тем потявкивала и за суетилась. Веснушки на лице Антона сложились в уморительную гримаску.
– Степанида, – приказал он, – выйди, вытри ноги и зайди!
Овчарка замерла.
– Ты псих, – выдохнул Сева.
Антон размеренно повторил:
– Выйди, Степанида. Вытри ноги о коврик и зайди.
Овчарка, будто в раздумье, направилась в прихожую, и оттуда донеслось глухое шарканье. Заглянув в дверь, Сева пробормотал:
– Нет, я просто балдею.
С видом исполненного долга овчарка вернулась и села перед Антоном. Тот пожал ей лапу.
– Умница. Теперь вали домой.
Сева потянул собаку за ошейник.
– Пойдем, Степанида… Тьфу ты, Альма! Так ты зайдешь к Светке, Антох?
– Ну, раз ты перекувыркнулся… – Антон распахнул входную дверь. – Поломали мне зарядку, понимаешь.
Далее он действовал в ускоренном темпе: контрастный душ, овсянка и чашка зелёного чая. Затем вымыл посуду, положил в рабочую сумку пакет кефира, пару бананов и, насвистывая, вышел из квартиры.
У подъезда, на солнышке, хмурый Сева протирал стекло своей «тойоты». Он был в пиджаке, в котором выглядел ещё более богатырски. Обходя его, Антон хмыкнул:
– Проблемы?
– Птичка накакала, – буркнул Сева. – Не легковато ли оделся для сентября?
На Антоне были тонкие серые брючки, остроносые туфли и льняная сорочка в цвет. Рукава сорочки были закатаны, и на плече задорно болталась сумка.
– В самый раз. Жарковато даже.
– Ну смотри. Может, тебя подвезти?
Антон шагал от него задом наперёд, и ветерок играл его кудрями.
– Спасибо, мне тут ходьбы-то…
Спиной Антон наткнулся на мужика в бейсболке, посасывающего на ходу пиво. Мужик едва бутылку не выронил.
– Ты чё, оборзел?! – взъярился он. – Куда прёшь, чмо?! Зенки, что ли, на жопе?!
Антон виновато произнёс:
– Извините, зазевался. – И, обогнув «потерпевшего», двинулся восвояси.
Мужик в бейсболке, однако, извинением не удовлетворился. Хлебнув из горлышка, он потопал за Антоном.
– Слышь, ботан! Ты чё, думаешь вот так слиняешь?!
Тут на плечо ему легла широченная длань. Мужик обернулся, готовый к сваре, но узрел Севу, глаза которого скрывались за тёмными очками, а под распахнутым пиджаком бугрилась наплечная кобура.
– Пойдём, – пробасил Сева, – дело есть.
Мужик, само собой, попытался отступить.
– Чё-то я не врубаюсь, уважаемый…
Но рука, будто клещи, сжавшая плечо, влекла его к серой «тойоте». В панике «потерпевший» заверещал:
– Эй, это к чему?! Никуда я с тобой не поеду! Хрен заставишь!
Сева вручил ему влажную тряпку.
– Протрёшь стекло – и свободен.
Мужик в бейсболке перевёл дух и хлебнул пива.
– Я чё, нанялся, что ли?
Сева поправил на носу тёмные очки.
– Пять минут тебе. Время пошло.
Мужик, матюгнувшись, принялся драить окно автомобиля. Сева присел на лавочку и взглянул на часы.
– Сделаешь работу, – сказал он, – тряпку себе оставь. Пригодится в хозяйстве.
Мужик матюгнулся позаковыристей, однако ослушаться не посмел. Прохожие торопились по своим делам, и никто ни на кого не обращал внимания.
Трёхэтажное здание районной поликлиники, хоть и отремонтированное, выглядело убого снаружи и внутри: теснота, мрачность и бестолковая планировка помещений. Многие пациенты, впрочем, ощущали себя здесь как дома, образовывая в коридорах, что называется, клуб по интересам. В основном, разумеется, это были пенсионеры, привыкшие воспринимать доктора как нерадивую прислугу. Сказать, что подобное отношение Антона Климова бесило – значит, выразиться не точно. С одной стороны, Антон чётко понимал, что при нынешней системе здравоохранения ничего лучшего ожидать не приходится, с другой стороны, невзирая на своё понимание, молодой доктор неоднократно выходил из себя, нарушая этику врачебного поведения. Вот и сегодня, чёрт возьми, в это сентябрьское солнечное утро…
Обрюзгший господин, благоухающий дезодорантом, не желал покидать кабинет.
– Коновал, а не врач! – вскрикивал он фистулой. – Неделя коту под хвост, результат – ноль!
Это был первый сегодняшний пациент, и Антон – как водится, весь в белом – сидя за столом, делал запись в его амбулаторной карте. Стол напротив Антона занимала его медсестра Надежда Фёдоровна – суровая тётя, мечтающая досидеть до пенсии без лишних беспокойств.
– Не скандальте, мужчина! – одернула она пациента. – Сбавьте обороты!
Надежда Фёдоровна была, как говорится, крепко сбита и суха как вобла. Благообразие её лица особо подчёркивалось седеющими волосами, зачесанными на прямой пробор.
Пациент, прокашлявшись, понизил голос:
– Просто зла не хватает. Что вы там строчите? – обратился он к Антону. – Поэму или роман?
– Справку для прокуратуры, – отозвался Антон. – Коновал, а не врач. Результат ноль.
– Как остроумно! – скривил губы пациент. – Речь идёт всего лишь о вашей профессиональной добросовестности. Разве я требую многого?
Антон развернулся к нему корпусом.
– Вы требуете лишь продления больничного листа. Если завотделением подпишет, не возражаю. У вас всё?
Обрюзгший господин побагровел.
– Когда я лечился у приличных врачей, – вновь прозвенела его фистула, – мне прописали цефатрин, и всё более-менее приходило в норму! С какого, простите, бодуна вы назначили мне уредит, который…
– Урегит, – поправил Антон. – Продиктовать по буквам?
– Уредит, урегит… Муторно мне от него, ясно вам?!
– Меньше пить не пробовали?
– Да как вы… Я в рот почти не беру!
Медсестра, встав из-за стола, решительно шагнула.
– Мужчина, выйдите! – возвысилась она над скандалистом, и контрастные черты её лица выразили непреклонность. – Выйдите немедленно!
Пациент попятился, но позицию не сдал.
– Хочу знать, зачем мне этот урегит!
В дверь заглянула дама средних лет в брючном костюме.
– Что у вас тут, полостная операция? Моё, между прочим, время…
– Женщина, вас вызовут! – рявкнула медсестра и, водворив порядок, обернулась к доктору. – Выпишите ему цефатрин, Антон Алексеевич. Пусть отвяжется.
Антон потёр переносицу.
– Это неправильно, Надежда Фёдоровна. Хотя… – Он перелистнул амбулаторную карту. – Выписать вам цефатрин, Николай Викторович? Тогда успокоитесь?
Скандальный господин выпятил губу.
– В каком смысле успокоюсь? На кладбище?
– Надеюсь, не столь радикально, – пожал плечами Антон. – Нужен вам цефатрин или нет?
– Что значит мне нужен? Вы же назначили урегит. Всё равно вам, что ли?
– Угу, – кивнул Антон. – Что скажете, то и выпишу.
Обрюзгшее лицо пациента стало злобно-торжествующим.
– Вот оно! Просто великолепно! – Он двинулся из кабинета бочком. – Поговорим в другом месте, доктор! – Дверь за ним захлопнулась.
Медсестра опустилась на стул.
– Господи, зачем мне такие приключения в конце жизни? Антон Алексеевич, он пойдёт к Брагину.
Антон подвинул к ней карту скандалиста.
– Флаг ему в задницу.
– Не всё вам будет сходить с рук.
– Участкового терапевта, Надежда Фёдоровна, согнуть непросто. Притом бунт его бессмыслен и беспощаден.
Медсестра со вздохом направилась к двери.
– Ей-богу, вы как мальчишка. – Приоткрыв дверь, она пригласила: – Следующий!
В кабинет ступила дама в брючном костюме. Она хмурила брови, пряча улыбку. Её осветлённые взбитые волосы, как говорится, ниспадали на высокий лоб.
– Так-так! «Женщина, вас вызовут!» – процитировала она. – Вот спасибо, Антон Алексеевич: дождалась!
Антон развёл руками.
– Издержки сервиса, Раиса Васильевна.
Медсестра, присев за свой стол, вытянула из стопки амбулаторных карт нужную и передала доктору.
– Конечно, я вас узнала, буркнула она пациентке. – Но этот хрен моржовый так меня достал… Вонючка, прости Господи!
Дама в брючном костюме улыбнулась, продемонстрировав жёлтые от курения зубы.
– Извинения приняты. Могу я присесть?
Антон подвинул к ней стул.
– Как ваш гастрит, Раиса Васильевна?
– Ну, в принципе… – дама села, закинув ногу на ногу, – бюллетень можно закрыть.
– Я не про больничный, а про ваше самочувствие.
– Ах, Антон Алексеевич! Какое самочувствие в мои годы?
Антон вздохнул.
– То есть с диеты вы соскочили, приступы глушили альмагелем, но желудок всё равно побаливает?
Пациентка вертела на пальце массивное обручальное кольцо.
– Разве от альмагеля поправляются?
– Ценю ваш юмор, Раиса Васильевна. Но, простите, жрать надо меньше.
– И вы меня простите, Антон Алексеевич, но жрать меньше я не в силах. Примите как факт.
– Попытались бы хоть, – встряла медсестра. – Я вот и сама недавно…
– Пыталась – не выходит! – отрубила пациентка. И, смутившись от своей резкости, кокетливо повела плечом. – Хорошей женщины должно быть много. Не так ли, Антон Алексеевич?
– Хорошей женщины должно быть в меру, – возразил Антон. – Ладно, Раиса Васильевна…
Его прервал заглянувший в кабинет подросток.
– Льготные рецепты здесь выдают? – осведомился он ломающимся баритоном.
– Какие ещё рецепты?! – зыркнула на него медсестра. – Ты вообще как сюда забрёл?! Знаешь, где у нас детская поликлиника?!
Пацан насупился. Лицо его покрывали прыщики, в ухе поблескивала серьга.
– Да я ж не для себя, для крёстной. Чуть что – сразу чморить! Пенсионерка она, инвалид первой группы. Паспорт её у меня, всё по правилам.
Переглянувшись с медсестрой, Антон чиркнул пальцем себя по горлу.
– Вот где мне эта система!
Медсестра обратилась к подростку сочувственно:
– Опоздала твоя крёстная. За сентябрь льготные лекарства у нас уже выбраны.
Пациентка в брючном костюме изумилась:
– Как это? Сегодня только шестнадцатое.
– А вот так! – хлопнул по столу Антон. – Всё для населения!
Подросток обвёл взглядом присутствующих.
– Ну и чё теперь?
– Гитлер капут, – отозвалась медсестра. – Если сама не сможет, первого октября приходи. С её паспортом.
Пацан, потоптавшись, исчез. После нескольких мгновений тишины пациентка в брючном костюме, поменяв местами скрещенные ноги, возмутилась:
– Кошмар с этими лекарствами! Слава Богу, мы в Москве окопались, а что в провинции творится… – Она безнадёжно махнула рукой.
Антон придвинул к себе амбулаторную карту.
– Ладно, больничный закрываем… э-э… Лепова Галина Ивановна… – Он в недоумении воззрился на медсестру. – Это ещё кто? У нас тут Лепко Раиса Васильевна. Или у меня что-то с головой?
Пациентка хихикнула.
Медсестра поднесла карту к носу.
– Эта Юлька из регистратуры… патлы ей отчекрыжу! Айн момент! – Размахивая «неправильной» картой, Надежда Фёдоровна строевым шагом вышла за дверь, и зычный её голос донёсся из коридора: «Хоть по очереди, хоть по записи – ждите! Доктор не двужильный!»
Пациентка томно закатила припухшие глаза.
– Бардак такой же, как в нашем издательстве.
– Не смею спорить, – вздохнул Антон. – Расстегните-ка пиджак и приподнимите кофточку, Раиса Васильевна. Пощупаю ваш желудок.
– Надо ли, Антон Алексеевич? Раз уж я такая непутёвая. – Однако пиджак она расстегнула и обнажила студенистую часть своего фасада. – Ну, разве что для очистки совести.
Когда Антон стал пальпировать живот пациентки, та вскрикнула.
– Больно здесь? – обеспокоился Антон.
– Нет, – хихикнула дама, – щекотно.
– А здесь?
– Ничуть, Антон Алексеевич. Когда пальцы ваши меня касаются, я как будто в невесомости и никаких болезней вообще не существует. Надеюсь, вы не думаете, что я вас завлекаю?
Они оба рассмеялись.
– Ладно, – подытожил Антон, – дайте ваш больничный.
Дама протянула ему извлечённый из сумочки зеленоватый бланк. Пока Антон делал в нём необходимые пометки и ставил подпись, вернулась медсестра. Она молча шмякнула на стол доктору заменённую амбулаторную карту. Пациентка полюбопытствовала:
– Как там Юлька из регистратуры? Патлы её в порядке?
Надежда Фёдоровна хмура кивнула.
– Теперь – да.
У двери пациентка задержалась.
– Желаю вам, Антон Алексеевич, питаться лишь морковным соком и цветочной пыльцой.
– А вам, Раиса Васильевна, – парировал Антон, – я желаю трижды в день поглощать бисквитный торт и заедать его взбитыми сливками.
– Аминь! – хихикнула дама. – По-моему, дорогуша, помрёшь годом раньше, годом позже – один чёрт. Таково моё кредо.
Антон посмотрел на неё в упор.
– В таком случае, зачем вы обращаетесь к врачу?
Пациентка пожала плечами.
– По традиции, видимо. – И с этим вышла.
Медсестра задумчиво одобрила:
– Вполне реальный подход к жизни.
В кабинет тем временем прошмыгнул дедок в спортивном трико, провонявшем табачным перегаром. Медсестра брезгливо поморщилась.
– Вы кто? – осведомилась она.
Нагло, притом заискивающе, дедок отрапортовал:
– «Ухо, горло, нос» не принимает, так что я сюда.
– Фамилия, имя, отчество! – Надежда Фёдоровна придвинула к себе стопку амбулаторных карт.
Дедок огрызнулся:
– Я с врачом разговариваю, а не с персоналом! К «ухо, горло, носу» я записан, а не к вам. Но он вроде как приболел.
– Она, – механически поправила Надежда Фёдоровна.
Дедок уселся на кушетку. Был он сутул и морщинист.
– По мне – хоть бы «оно». С ушами у меня напряг. – Он скосил острые глазки на медсестру. – К примеру, даже ваш ангельский голосок слышу как сквозь вату.
Пряча улыбку, Антон изучал висящую на стене диаграмму зависимости сердечно-сосудистых заболеваний от возрастания информационных перегрузок. Багровая кривая на диаграмме выглядела прямо-таки апокалиптически.
Медсестра меж тем препиралась с пациентом:
– Так записались бы! – повысила она голос. – Как ваша фамилия?! Схожу за картой!
– Сколько повторять?! – сердился дедок. – Я в девятый кабинет записался, карта моя там! На кой ляд вам фамилия – уши мои вот они!
То ли не найдя возражений, то ли осердясь в свою очередь, Надежда Фёдоровна заметила:
– Переоделись бы хоть. А то нюхать вас…
– А вы не нюхайте, отодвиньтесь, – нимало не смутился дедок. – Мне врач нужен, а не прелести ваши.
Веснушки на лице Антона едва сохраняли серьёзность.
– Прошу, – указал он на стул подле себя. – Разберёмся с вашими ушами. Без фамилии.
Осмотр выявил, что в ушах пациента образовались серные пробки. Антон удалил их без осложнений, порекомендовав старикану денька два-три капать в уши камфорное масло. Обретший слух дедок сиял, не зная, как благодарить. Надежда Фёдоровна ворчливо его напутствовала:
– Мыли бы хоть уши, мужчина.
– Только перед свиданием с вами, – парировал дедок, выбегая.
Следующей в кабинет вплыла лебёдушкой Анисья Игнатьевна Земнова, осанистая старуха семидесяти восьми лет – можно сказать, любимая пациентка Антона. Кругленькая и чистенькая, была она в строгом платье с цветастым платком на плечах.
– Как живёте-можете? – произнесла она чуть нараспев. – Всё ли у вас подобру-поздорову?
– Более-менее, Анисья Игнатьевна, – отозвался Антон. – Как говорится, во грехах, да на ногах.
Старушка обнажила в улыбке крупные, чуть выпирающие, зубы.
– Ну и слава Богу. Зашла вот давление померить.
– Угу, сейчас найдём вашу карту. – Медсестра услужливо принялась перебирать стопку. Пациентку эту она безотчётно побаивалась.
Седеющее благообразие Надежды Фёдоровны меркло в сравнении с благообразной сединой старушки.
– Не суетись, подруга, – обронила последняя, – без записи я. Примите?
– О чём речь! Примем, конечно! – откликнулась медсестра с воодушевлением, явно избыточным.
Старушка, однако, выжидательно смотрела на доктора.
Из своей сумки Антон извлёк фонендоскоп с тонометром.
– Садитесь и обнажитесь, Анисья Игнатьевна, – распорядился он.
Старушка присела, демонстрируя высокие шнурованные ботинки. Затем, деловито расстегнув пуговки, приспустила на плечах платье, под которым оказалась кружевная комбинация.
– Достаточно? – осведомилась пациентка.
– Более чем. – Антон прослушал грудь её и спину фонендоскопом. – Как общее самочувствие, Анисья Игнатьевна?
– Голова болит, заду легче, – ответила старушка, хохотнув. – У нас знаешь как? Болят зубы – так разбей губы, наточи крови да помажь брови. Нормально, стало быть.
Родом Анисья Игнатьевна была из деревеньки под Тамбовом, и, хоть последние двенадцать лет благополучно проживала в Москве у сына, прибаутки сыпались из неё точно горох. Главное, всегда к месту.
Измерив старушке давление, Антон удовлетворённо объявил:
– Сто тридцать на восемьдесят. Почти как у космонавта.
Старушка горделиво застегнула пуговки на платье.
– Раньше я, знаешь как? Могу, не могу, а ем по пирогу. Теперь поди уж неделю сижу на кефире да на гречке. А папазол этот, как ты велел, в унитаз спустила. Во как.
Антон в изумлении поднял брови.
– Ушам не верю.
Довольная произведённым эффектом, старушка потупила взор.
– Здорова́ буду – денег добуду. Зарядку начала делать, даже правнука привлекла. А ты думал, слова твои побоку?
Антон лишь руками развёл, а медсестра пробормотала:
– Прямо-таки завидно.
Старушка глянула на неё косо.
– Могла б и ты, да с ленцой, видать. – И посмотрела на доктора. – Разговор у меня к тебе, Антон Алексеевич. Короткий да важный.
Антон взлохматил пятернёй свои кудри.
– Весь внимание.
– С глазу на глаз хотелось бы.
– Не знаю, Анисья Игнатьевна, где бы нам с вами…
Прервала их старшая медсестра терапевтического отделения – пампушечка бальзаковского возраста в накрахмаленном белоснежном халате.
– Доктор Климов, с вещами на выход! – объявила она, стрельнув глазками. – Брагин ждёт, Брагин в нетерпении!
– Татьяна Олеговна, что за срочность? – раздражённо поинтересовался Антон.
Пампушечка в накрахмаленном халате возвела очи к потолку.
– Как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь. Поторопитесь, доктор Климов.
Медсестра Антона всполошилась:
– В чём хоть дело? Этот фрукт, что ли настучал? Которому цефатрин не назначили?
Старшая медсестра выдержала паузу.
– Надежда Фёдоровна, угадывать мысли начальства я не уполномочена. Антон Алексеевич, вы меня слышали. – Шурша халатом, она вышла.
Надежда Фёдоровна погрозила Антону кулаком.
– Ведь я предупреждала!
Антон встал и шагнул к двери.
– Дождётесь меня, Анисья Игнатьевна?
– Да нет, милому гостю домой пора. – Старушка поднялась также. – Перемолвимся словечком по дороге.
Кабинет заведующего терапевтическим отделением располагался этажом выше. Анисья Игнатьевна, проводив Антона до лестничной площадки, посочувствовала:
– Попадёт тебе? – И тотчас посоветовала: – Не кичись, лучше в ножки поклонись.
– Так и сделаю. О чём вы хотели перемолвиться?
Старушка посмотрела строго.
– Ты не женат, верно?
– Вроде бы, – улыбнулся Антон.
– И женат не был?
– Ну и?
Взор старушки выразил осуждение.
– Знаешь, Антон Алексеевич… две головни и в поле горят, а одна и в печи гаснет. Понял к чему веду?
– Понял, Анисья Игнатьевна. Дальше.
Глаза старушки горели.
– Не женат – не человек, холостой – полчеловека. Что думаешь об этом?
– Думаю, народной мудрости на сегодня с меня достаточно. Пойду, начальство ждёт.
Старушка придержала его за рукав.
– У внучки моей подруга есть – Валька. Твоего примерно возраста. Девка – загляденье. Замужем, правда, побывала – темнить не стану…
– Анисья Игнатьевна, вы чудо. – Антон деликатно высвободил свой рукав. – Продолжайте заниматься гимнастикой. – Он взбежал вверх по лестнице.
Дверь кабинета заведующего терапевтическим отделением, обитая коленкором, указующей таблички не имела. Безымянность эта предназначена была для дезориентации докучливых пациентов, однако, тот, кому приспичило, таинственную дверь, разумеется, находил. Сам кабинет размером был побольше, чем кабинеты участковых врачей, но выглядел столь же безлико: телефон на столе, стулья для посетителей, да застеклённый шкаф, хранящий медицинские фолианты и папки с бумагами неизвестного содержания. Лишь на стене, рядом со списком льготных лекарств, ярким пятном выделялся плакат, демонстрирующий мужское тело в разрезе. На плакат этот, барабаня по столу пальцами, и взирал хозяин кабинета в момент появления Антона, который молча, без приглашения, сел на стул.
Несколько мгновений пальцы завотделением по инерции выстукивали замысловатую дробь. Мужик он был худощавый, желчный и лысеющий спереди, отчего лоб его смотрелся, как чело мыслителя, а проницательные глаза, испещрённые красными прожилками, казалось, искали созерцательного покоя и сейчас вот нашли его на анатомическом плакате, временно. Белый халат Брагина великоват был в плечах, а галстук под кадыком, как обычно, сбился набок.
Молчание в кабинете меж тем затягивалось. Слышно было тиканье настенных часов, и за окном звучала перебранка водителей «скорой помощи».
– Ну? – отверзлись наконец уста завотделением. – Что скажешь?
Антон взлохматил свои кудри.
– Лимит льготных лекарств уже израсходован. Бардак.
Брагин оторвал хмурый взгляд от плаката.
– И что с того?
– Хотелось бы знать, когда это прекратится.
– Никогда. Пока существует наш Минздрав. Ты дурака мне тут не включай: зачем, по-твоему, я тебя вызвал?
Антон пожал плечами.
– Сами вызвали – сами и скажите.
– Не вредничай! – Завотделением резко развернулся, вскрикнул и принялся массировать плечо. – Паскудный ревматизм… Не вредничай, тебе не к лицу. Ты знаешь, о чём пойдёт речь, не так ли?
Антон нахмурил брови.
– Больно, Семён Петрович? Так вам и надо. Ведёте себя, простите, как болван. Использовали бы хоть так называемые «достижения современной медицины». А то прогнулись под болячками…
– Слушай, не начинай! – Хлопнув по столу, Брагин вновь со стоном схватился за плечо. – Вот же мать твою… Рыжова Николая Викторовича знаешь?
– А то! – буркнул Антон. – Надежда Фёдорна прямо накаркала.
Завотделением буркнул в ответ:
– На хрен ты вместо цефатрина ему урегит назначил? Он же внятно потребовал…
– Семён Петрович, вы в порядке!? – Антон постучал себя по лбу, затем – по столу. – При чём здесь вообще цефатрин?! Проблемы у него не с моче-половой системой, а с желчным пузырём! Сперва нужно было снять отёк и давление понизить, а хмырю этому лишь бы на больничном сидеть…
– Больничный я ему продлил! – рявкнул Брагин. – И цефатрин выписал: пусть жрёт до посинения! Вот так, Климов, я разрулил конфликт!
Антон глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
– Ладно. Могу идти?
– Осуждаешь?
– Да нет, я и сам бы поступил так же. Ибо лечить больного против его воли…
– …не в твоих правилах, – продолжил завотделением. – Особенно – если в мозгах больного жидкое дерьмо. Так какого же хера ты лезешь в бутылку? Неужели так трудно играть роль заботливого врача-дебила?
– Стараюсь, Семён Петрович. Скоро научусь. – Антон встал, намереваясь выйти.
– Погоди-ка, – проговорил Брагин, сделав над собой усилие. – Не мог бы ты снять мой приступ? Плечо – будто крыса внутри грызёт.
Антон мотнул головой.
– Чёрта с два. Мучайтесь.
– Почему, блин?
– Потому что, Семён Петрович, в мозгах у вас то же самое дерьмо. Если сниму вам боль, это будет лишь паллиатив, после которого…
– Слушай, можешь ты помочь без нотации?! – Глаза начальника упирались в пол, как у нашкодившего мальчишки. – Потом, само собой, я займусь спортом-шмортом, сяду на диету-минету…
– …и выпивать-шмипивать станете меньше. Звучит прямо-таки убаюкивающе.
Побледнев, Брагин приподнялся в рабочем кресле.
– Антон, ты переходишь границы
– Ух ты! Что-то пограничников не видно.
– Всё, Климов! Свободен!
Антон со вздохом прикрыл глаза и плотно свёл ладони с напряжённо растопыренными пальцами.
– Сядьте, Семён Петрович. Расслабьтесь.
Завотделением послушно раскинулся в кресле.
– Пиджак снимать?
– Обойдёмся. – Антон развёл ладони, подвигал ими вверх-вниз, затем вновь свёл и развёл, будто играя на гармони. – Плечом ко мне, шеф.
Развернувшись в кресле, Брагин пробормотал:
– Ты уверен, что пиджак не помешает? Раньше, помнится…
– С тех пор я продвинулся. Помолчите.
– Думаешь оттуда получится? В прошлый раз ты манипулировал почти вплотную…
– Семён Петрович, не могли бы вы заткнуться? Вы меня отвлекаете.
Стоя метрах в трёх от завотделением, Антон как бы массировал его плечо на расстоянии. Ладони Антона пружинисто сжимали и поглаживали воздух. Пантомиму эту пациент-начальник не наблюдал: веки его были опущены, тело словно растеклось по креслу, и над лысеющим лбом выступили капельки пота. Через несколько минут, когда руки Антона прекратили вдруг двигаться и застыли, будто выплеснув нечто незримое, Брагин вздрогнул:
– Жжёт, вроде.
– Тихо, ещё немного, – прошептал Антон, и ладони его вновь задвигались, продолжая странный массаж.
Желчное лицо завотделением размягчилось.
– Щас я отрублюсь, – объявил он чуть слышно.
Антон встряхнул кистями рук, точно избавляясь от водяных капель.
– Сеанс окончен. Свет в зале.
Завотделением сохранял неподвижность, проверяя свои ощущения.
– Как-то быстро нынче. Не схалтурил?
Антон хмыкнул.
– Вам судить.
Брагин опасливо шевельнул плечом. Затем сделал вращательное движение. Затем по-боксёрски выбросил вперёд кулак.