Валерий Столыпин
Между прочим
Иллюзия и реальность
Я ехал в маршрутке, за рулём которой сидел тщедушный и бескровный лихой бородач. Он явно куда-то спешил: то закладывал виражи, то резко тормозил, выказывая недовольство на непонятном гортанном языке, и неистово жестикулировал, как третьесортный актёришка.
Пассажиров мотало из стороны в сторону. Кто-то вскрикивал от боли, боднув очередной раз соседа, другие утыкались в более жёсткие преграды.
Публика благоразумно помалкивала: никому не хотелось нарваться на неприятность в попытке образумить хулигана. Судя по поведению, водитель был в ярости, или под наркотическим дурманом.
Все хотели одного – быстрее бы дитя гор доскакало до ближайшей остановки и успокоилось.
Выскакивали из салона столь стремительно и дружно, что на выходе образовалась давка.
Меня опрокинула навзничь девчонка ростом с напёрсток.
Я успел-таки сгруппироваться, приземлился довольно мягко на ладони. Дюймовочке повезло меньше: малышка обхватила меня за шею, но серьёзно повредила нос, ударившись о мой тренированный затылок.
Кровь хлынула мгновенно (прощай любимый спортивный костюм – подарок некогда сильно любимой женщины). Девчонка обеими ладонями зажала нос, наклонилась вперёд, но и её наряд был безнадёжно испорчен.
Джигит за рулём, высадив последнего пассажира, рванул с места в карьер, чтобы не попасть под раздачу: толика благоразумия в его кудрявой головёнке всё же сохранилась.
Народ вокруг суетился: кто-то предлагал кровоостанавливающий карандаш, кто-то влажные салфетки и советы. Один из наиболее бдительных и продвинутых зрителей успел вызвать наряд стражей порядка, объяснив тем, что здоровенный детина (то есть я), избил школьницу на глазах у толпы.
Патруль прибыл через пару минут.
Никто ни в чём не желал разбираться. Меня сграбастали, хлопнули несколько раз по почкам демократизатором, надели наручники и как куль с опилками швырнули в патрульную машину.
Девчонка заверещала, пыталась чего-то объяснять. Тщетно. Караульным необходима статистика задержаний и протоколов, упускать “счастливый” случай выслужиться было с их точки зрения неразумно.
Тогда она пошла в наступление, требуя чтобы и её поместили в воронок, измазав для убедительности кровью форму самого агрессивного полисмена, по всей видимости, старшего наряда – хозяина той самой дубинки, которой прошлись по моей спине.
Школьницу (позднее оказалось, что мы ровесники) грубо затолкали ко мне в задний отсек, , предназначенный для нарушителей порядка, чтобы не испортила ненароком стерильной чистоты ментовского транспорта.
– Меня Дина зовут, – подала для знакомства ладонь девочка, – они у меня попляшут! У меня папа – капитан милиции. Сейчас ему позвоню. Говори скорее фамилию.
– Эй, вы, в какое отделение нас везёте? Папка, пап, тут такое! Меня в патрульную машину затолкали на Караваева… прямо с автобусной остановки. Я и… Дёмин Игорь Павлович. Он ни в чём не виноват, честное слово. Детали потом. Выручай!
О том, что происходило в отделении, рассказывать нет смысла. С грубой силой наших карательных органов сталкивались многие, все прочие видели бравых ментов в кино.
Папа-капитан не шумел, но в глазах у провинившихся стражей застыло уныние, разбавленное подобострастием.
– Сколько мы вам должны за костюм, – спросил папа.
– Это был форс-мажор. Дина тоже пострадала.
– К сожалению, не могу доставить вас домой, юноша. Служба, но такси за мой счёт. И не спорьте со старшими. Надеюсь, мы ещё увидимся.
– Я тоже надеюсь, – застенчиво играя миниатюрными плечиками, неуверенно прошептала Дина, но мгновенно сосредоточилась, – дай… те смартфон… на минуточку.
Так в моём телефоне появилась запись с пометкой Дина Мухина.
Нажатие клавиши и на её аппарате высветился мой номер.
– Я обязательно позвоню, Игорь. Обязательно.
Странно, я её почти не запомнил. Только скромный, целомудренный, по сути и ощущению, запах волос и пытливый, заинтересованный взгляд.
Конечно, в этот день я везде опоздал. Правда, успел сдать костюм в химчистку.
Вечером мне позвонила Алина, девушка, некогда подарившая его мне.
Не помню, любовь у нас была или наваждение, но память о тех днях была живая и яркая. Сто дней или около того беспредельного счастья.
Алина – девочка жутко аппетитная, сексуально раскрепощённая, сладкая-сладкая, но слегка распущенная и предельно влюбчивая. Во всех подряд. Потому мы и расстались: одного меня любимой было мало.
И вот звонит.
Странно!
– Гарик, любимый, узнал! Не представляешь, как я соскучилась. Давай встретимся.
– Алина, ты ничего не путаешь? Мы разбежались. Прошло столько времени. Ведь ты сама…
– Ха! Думаешь, не знаю – ты меня до сих пор любишь. Я тебя – тоже. Стандартная ситуация. Кто в наше время не делает глупостей. Должна же я была попробовать варианты. Жизнь – мгновение между прошлым и будущим. Лови момент, будь счастлив. Разве я не права? Такие девочки как я… на дороге не валяются. Не тормози! Ну же, смелее, мой рыцарь. Обещаю… фейерверк романтического позитива и всё такое…
– Почему я?
– Ты лучший. Закрою глаза и вижу… остальное при встрече. Кафе “Кувырок Луны” на Островского. Столик заказан. Живая музыка, танцы. Ты и я.
Не знаю, почему согласился. Всплыло в душе нечто приятное, тёплое, волнующее. Лучше чем с Алиной мне никогда ни с кем не было. Возможно, магическим образом подействовал интригующий подтекст, обещание чего-то до жути соблазнительного, о чём столько мечтал, и вот… можно сказать, исполнилось!
Сознание останавливало, подавало сигнал дискомфорта, но нечто боле могущественное требовательно толкало на свидание. Анализировать, включать логику, выстраивать линейные алгоритмы, не было ни сил, ни желания. Вдруг это джекпот, неожиданное, долгожданное везение?
По натуре я не игрок, азарт – не моя стихия. Наверно что-то напутала внутренняя химия, приняв мимолётное возбуждение за серьёзный повод поверить в серьёзность предложения.
На секундочку поставил рядом Алину и Дину.
Если рассматривать экстерьер, эстетические, так сказать, декорации, Дина в конкурсном забеге выбывала сразу. Но отчего я про девчонку вообще в подобном контексте подумал, вот в чём вопрос. Она-то ничего не обещала.
Сомнения грызли всю дорогу, но стоило увидеть Алину, как частота романтических колебаний душевного маятника резко вошла в резонанс с её интимными излучениями. Наверно я невероятно соскучился. Она была бесподобна, соблазнительна, желанна.
Как было не поплыть, видя на расстоянии прикосновения такое роскошное угощение!
Нечто ретивое взыграло, пустилось в пляс.
Голова шла кругом, мышцы задеревенели, представляя восхитительно трепетное интимное напряжение. Её плотоядный взгляд, соблазнительная спелость выпуклых форм, генетическая память тела, бесстыдно влекущий к блаженству женственный аромат – все доводы в пользу Алины, которая была прекрасна и доступна как никогда.
– Так и знала, Гарик, так и знала, что произведу на тебя впечатление!
Я хотел немедленно, прямо сейчас, обнимать, целовать.
– Торопыга, – прошептала она, останавливая меня жестом, – всё будет, иначе, зачем встречаться. Возмужал, заматерел. Дай насмотреться вдоволь. Сколько мы с тобой не виделись?
Я был ошеломлён.
– Выпьем по чуть-чуть, самую малость, для разогрева, – спросила Алина, усаживаясь напротив.
– Может, сначала потанцуем?
– Как ты предсказуем, Дёмин. Ничуть не изменился. Могу поспорить на что угодно, сейчас начнёшь нюхать волосы, прижмёшь так, что косточки хрустнут, потом я почувствую животом нечто пульсирующее, горячее. Не заводись, у нас полно времени.
– Тогда пересяду к тебе.
– Это можно.
Я уселся рядом, плечо к плечу, заказал пару крепких коктейлей для начала, фруктовые салаты и бутылку красного мартини.
– Помнишь, любимый.
Алина потёрлась щекой о мою щёку, – расскажи о себе. Вспоминал? Только честно. Или проклинал?
– Зачем ворошить прошлое.
– Считаешь, у нас есть настоящее? Ты один… где работаешь?
– И учусь, и работаю. Не хочу плестись позади прогресса. У меня неплохой послужной список, есть шанс получить свою лабораторию. А на личном фронте… не сложилось. Впрочем, не пытался. Ты меня здорово осадила. Как удивительно пахнут твои волосы! Не могу поверить, что мы опять вместе… что можем, наверно, снова стать парой.
– Ну, прости, Гарик! Я неправа. Ничего, наверстаем. С процентами отдам всё, чего ты лишился по моей вине. Любимый!
Алина положила руку на моё колено. Я вздрогнул. Это извинение, провокация, игра – что? Как себя вести?
Притянув девушку к себе, целомудренно поцеловал в шею. Бархатистая кожа возбуждала фантазии, манила возможностью немедленно окунуться в забытый со временем, но такой волнующий океан наслаждений.
– И всё-таки танец. Хочу прикоснуться к тебе всем телом, ощутить предельную близость. Знаешь, я научился видеть с закрытыми глазами… тебя видеть… осязать, обонять, взаимодействовать, чувствовать. Я понял главное – всё плохое, всё хорошее… между двумя людьми… начинается с того, что один другому поверил. Просто так, потому что иначе не может.
Мысли путались в голове. Алина держала меня на дистанции, словно приглядывалась, словно боялась ошибиться, довериться. Так казалось. То же происходило со мной, но воображение настойчиво дорисовывало позитивный образ, исключая иные варианты. Два раза снаряд в одну воронку не падает. Так говорят.
Мне стало невыносимо жарко. Дышать стало нечем.
– Давай отсюда уйдём, – предложил я, не в силах сдержать желание впиться в её изумительные губы поцелуем.
Алина опять положила ладонь на моё колено, сместила её к центру и вниз, невесомо дотронулась до самого интимного.
– Ого, мой мустанг бьёт копытом. Похвально. Давай ещё посидим, здесь так мило, так уютно. Я тоже тебя хочу, просто умираю от желания, но… мы же не дети. Нужно уметь ждать, уметь усмирять желания. Нагуляем аппетит и тогда…
О чём она говорила, я не понимал. Моей руке было дозволено нырнуть под блузку, губам – исследовать шею, ухо, обнажённое плечо.
– Щёкотно, Гарик, с ухом осторожней, не хочешь же ты, чтобы я прямо здесь, прямо сейчас… ты же понимаешь, о чём я… это самая чувствительная интимная точка! Ты такой славный, такой трогательный. Как я соскучилась!
Моя рука настойчиво исследовала тугой животик, добралась до застёжки бюстгальтера, которая почему-то оказалась спереди, расстегнула.
Что творилось со мной, не описать словами. Я был на грани фола. Почувствовав напряжённую вишенку соска, мгновенно провалился в нирвану. Это был нокаут. Как спортсмен, я знал – чтобы продолжить поединок не получив поражение у поверженного бойца есть только девять секунд.
Именно их не хватило. Я задохнулся.
– Дисквалифицирован, Гарик! Прекрати, на нас смотрят.
– Тебе приятно?
– Тешишь мужское эго, развратник! Не скрою, ты меня всегда возбуждал, а теперь, после продолжительного тайм-аута, просто сатанею от близости. Зачем мы пошли в кафе? Нужно было начать с главного, а заново знакомиться потом, когда сбросим напряжение. Ладно, в следующий раз так и сделаем. Расплачивайся, поехали к тебе.
– В следующий раз?
– Неудачная фигура речи. Мы же не собираемся расставаться ещё раз, так ведь?
Такси как назло не было. Погода промозглая, ветреная. Мы обнялись, чтобы согреться.
На этот раз меня затрясло основательно.
Таких вкусных губ я не пробовал… с того памятного дня, когда Алина сказала, что всерьёз влюбилась в другого, что пора расставаться.
Почему я про это вспомнил?
Ах, да! В самый сладкий момент раздался звонок на её телефоне.
– Не отвечай, – просил я, но Алина не послушала.
– Что-что… когда, говоришь… уже приехал? Но, ты же говорил… неужели нельзя было предупредить! Ладно, поняла. Не кричи… уже еду, любимый. Вина купи… Мартини. Целую!
– Извини, Гарик, не срослось, – смотрела моя девушка глазами наивной очарованной школьницы, – прости, я же не знала, я думала, что он ушёл… насовсем. А оно вон как вышло. Не огорчайся. Хочешь, я тебе денег на такси дам?
– Опять расстаться друзьями, про запас, на всякий случай, когда одиноко, а новых впечатлений не предвидится? Бред! Хочу не видеть тебя никогда больше, чтобы забыть навсегда, стереть из памяти, как ошибку в черновике. Интересно – это который экземпляр по счёту? Ладно, о чём это я, живи счастливо!
Мне было больно, так больно, что ноги отказывались совершать привычные движения. Сколько времени я просидел без движения на остановке – неважно. Из небытия выдернул звонок.
Я, не глядя, нажал отбой: не было желания с кем-либо взаимодействовать. Хотелось раствориться без остатка в пространстве и времени, стать подобием гомеопатического средства, которое необходимо принимать каждому безнадёжно влюблённому в качестве успокоительного. Не поможет и ладно.
Звонок повторился, потом ещё раз.
Какого чёрта, не до вас! Жизнь кувырком, как та луна из названия кафе.
– Игорь, извини, наверно слишком поздно для звонка, это Дина.
– Дина, та самая пионерка, что спасла меня из когтей кровожадных копов? Как я рад тебя слышать, особенно сейчас. Я совершенно свободен. Ты сказала про свидание, не ослышался?
– Мне так одиноко, так хочется с тобой поговорить. И вовсе я не школьница. Если хочешь знать – мне двадцать три года… и ты мне понравился. Очень. Где ты сейчас?
– Улица Островского, а ты?
– Я на Семашко, двадцать третий дом, третий подъезд, седьмой этаж. С лифтом. Мама в санатории, папа на сутках. Приезжай. Мне так много нужно тебе сказать. Могу чего-нибудь вкусненькое приготовить.
– Считаешь, это нормально – приглашать в гости на ночь глядя незнакомого мужчину?
– Папа одобрил твою кандидатуру, если ты об этом. У него интуиция и опыт. Сказал, что ты надёжный.
– Тогда так поступим: одевайся, буду ждать внизу. Подъеду – позвоню.
– Куда пойдём?
– Не всё ли равно, где знакомиться? Одевайся теплее. Как же вовремя ты позвонила.
Не звони – не надо
– Светка, Светулёк, это… в самом деле ты, – ликовал Артём, схватив женщину за руки, – я так рад тебя видеть! Дай разгляжу. Похудела, расцвела. Загар ненашенский, заморский. Карибы, небось, или Греция? Зеленоглазая, сторойная. Надо же! Мне всегда казалось, что у тебя глаза серые. Сколько же лет мы не виделись? Покрутись, а… удивительная, обворожительная… прекрасная! Вот я дурак!
– Только понял? Двенадцать, Тёма, две-над-цать лет минуло. Ты изменился. Повзрослел что ли. В плечах раздался. Морщины у глаз. Рубашка белоснежная… похвальная ухоженность, уверенность во взгляде, дивный мужской аромат. Мужчина с перчиком. А руки убери… и не смотри на меня так, будто раздеваешь, словно ты питон, а я бандерлог, мечтающий стать твоим ужином. Я женщина пылкая, но скромная. Замужем, между прочим. Двух сыновей воспитываю.
– Кокетничаешь. Хвалишься или дразнишь? Могу тем же ответить. У меня молодая жена, две дочурки – Диана и… и Света… между прочим. Квартира, машина, дача. Зачем ты обороняешься,… или нападаешь?
Женщина как-то странно посмотрела на своего визави, насторожилась. Кожа на её груди мгновенно приобрела пятнистый малиновый оттенок, – ты сказал Света, почему?
– А что такого? Да, мне всегда нравилось это светлое имя. Что тебя удивляет? Ладно, расслабься, чего ты на самом деле. Рад, что у тебя всё хорошо. Хорошо ведь… ты счастлива? Дети большие, взрослые?
– Ромке одиннадцать. Тёме… шесть.
– Не забыла, значит. И я… тоже… всё помню. Ты лебёдушку с руки кормила, а её кавалер… приревновал, наверно – цапнул тебя за руку и в воду уронил. Мне тоже от него досталось, пока вытаскивал. Ты стояла на берегу, обтекала… вся такая растерянная, мокрая, злая. На тебе было тонкое платье лимонного цвета, прилипшее к телу. Оно ничего-ничего не скрывало, напротив, выделяло интимные детали. Я заворожено смотрел на твою удивительную грудь…
– Вот, значит, куда ты смотрел! Никогда бы не подумала, на что ты глаз положил. Я думала – влюбился.
– Конечно, влюбился. Одно другому не мешает. Потом я привёл тебя домой. Ты целый час просидела в ванне, тихо ревела. Я слышал. Только потом до меня дошло, что стесняешься выйти, что поняла, почему я тебя так внимательно разглядывал. Тогда я постучался, предложил полотенце, мамин халат. Ты в нём была такая смешная, такая милая.
– Ты тоже выглядел забавно: корчил рожи, хохотал невпопад и болтал, болтал. Мне было неловко, хотелось убежать, но платье и волосы никак не сохли. Тогда ты предложил сушиться феном, а сам… помог… прожёчь утюгом платье.
– Я же не знал, что утюг прилипает. И потом… нашёл выход-то, согласись. В моей рубашке и джинсах ты нравилась ещё больше. А платье моя мама новое сшила.
– Да, Артём, твоя мама замечательная рукодельница, но мне домой пора. Дети, сам понимаешь, хозяйство, муж.
– Светочка, прошу тебя, давай в кафе посидим. Двенадцать лет не виделись. У меня сейчас такое настроение… такое…
– Игривое? Матч-реванш замыслил? Вижу, куда ты уставился, дырку протрёшь. Тебе жены не хватает?
– Причём здесь она, я соскучился. Ты вся такая… вроде прежняя, но совсем другая.
– Волшебная, да? Без тебя знаю, что время не красит. А мужчины до сих пор слюни пускают, от донжуанов отбоя нет. Облизываешься? Не для тебя мама ягодку растила. Чужие мы, Тёма.
– Ну, ты даёшь Светулёк.! Какая же ты мне чужая! Пять лет, тысяча девятьсот семнадцать дней мы были супругами, а сколько дней и ночей просто так целовались. Неужели ты всё забыла?
– Надо же, математик, подсчитал. Может ты меня выслеживал, готовился заранее в силки залучить? Положим, помню кой чего, в том числе некоторые пикантные подробности, но… слушай, а ты не забыл, почему мы с тобой того… развелись-то: почему, зачем?
– А мне почём знать? Ты пришла, злая как фурия, врезала мне по физиономии, сказала, что между нами всё кончено… и ничего не объяснила.
– А ты весь такой белый, пушистый, вообще не причём?
– Сказал, что ты сумасшедшая и всё. До сих пор ни сном, ни духом. Провалиться сквозь землю – не было за мной грехов: ни больших, ни малых. Крылья не отросли, но каяться не в чем.
– Ну и…
– Ты метнула в меня чайник с горячей заваркой.
– Попала?
– Свет… не хочу превращать в допрос приятное романтическое свидание. Я сейчас на такой аппетитной волне. Как тебе объяснить. Вот это, – помнишь, помнишь, мальчик я босой в лодке колыхался над волнами. Девушка с распущенной косо-о-ой…
– Твои кудри трогала губами. Было, не спорю. Не раз было. Двенадцать лет назад мы были единым целым. В прошлой жизни, Тёма. Мне теперь не до любовных репетиций. Я взрослая. И умная.
– Хочешь сказать, что не любила никогда? Вот и врёшь! Я тебя целовал – ты жмурилась, как котёнок мурчала, ластилась. У тебя на мочке уха точка есть, когда я до неё губами дотрагивался – ты улетала. С тобой… нет, с нами, такое творилось! Каждую ночь, каждый день. Я тебе не изменял.
– Да, вспомнила… кажется вспомнила. Я ведь без тебя задыхалась, сохла. С тобой… сама себе завидовала, так была счастлива. Тыщу лет тому назад. Потом… однажды утром проснулось, может не с той ноги: меня всё тогда раздражало – музыка, танцы, прикосновения, объятия, голос твой, любовь эта самая, ликование по поводу и без, оргазмы. А ты… ты весь такой счастливый, улыбчивый – аж противно. Мне плохо, а тебе хорошо. Это что – правильно? Вот я и решила. Мне пофигу было – изменят, нет… обидел.
– Вот те на! А теперь, теперь по-другому, теперь ты счастлива вместе с тем, с другим… или с третьим?
– Я запуталась. Сначала страдала непонятно отчего. Я боялась, что когда-нибудь ты меня разлюбишь. Мне каждую ночь это снилось. Потом мне стало как бы всё равно. Наверно устала бояться. После развода уехала в другой город. Почему ты меня отпустил, почему не нашёл? Лёша со мной не церемонился: принимал все решения за меня, ни о чём не спрашивал. Я даже не знаю, любила его или нет. Подчинялась. Привыкла, что он имеет право. Муж грубый, но надёжный. Что-то я на пустом месте расчувствовалась. Глупости это. В жизни главное – доверие, комфорт и стабильность, а любовь, всякие там сладкие ванильные мысли, страсть, азарт и трепет – это для сопливых мальчиков и прыщавых девочек с косичками. Мы поторопились стать взрослыми, потому наделали ошибок. Теперь выросли, Артём. Поздно менять судьбу, когда от любого опрометчивого шага зависят другие люди, те, кому ты обязан по жизни.
– Ни о чём не жалеешь? Никогда-никогда? Только честно.
– Ты про сладкие сны, навязчивые видения, про прочую волнительную лабуду? Как без неё! Я тебя любила, Тёмочка, ещё как любила. Такое не забыть. Конечно, ты снишься мне. До сих пор представляю в деталях наши целомудренные и нескромные свидания. Но чаще встречаю тебя случайно во сне и умираю от страха, что не позовёшь, не обнимешь, отвернёшься. Но это теперь ничего не значит. Сейчас мне страшно оттого, что вижу – готов позвать. Недаром говорят – бойся своей мечты, она может исполниться. Не делай этого.
– Жаль! Хотя, если быть до конца честным, я тоже не готов глобально менять жизнь, потому что не переношу чужую боль. Люблю своих девочек, это важно. Ты только мужу ничего не рассказывай… про нашу встречу. Ни к чему давать повод для ревности. И сама… сама не наделай глупостей. Я же знаю – ты умеешь устраивать шторм в чашке с чаем. Не обидишься, если я тебя поцелую? Как сестру, как родственную душу.
Света застыла, плотно сжала губы, побледнела, но всем видом показала готовность… подчиниться что ли.
Не удержалась. Бесконечно долгий поцелуй, пылкий, страстный, произвёл на неё неизгладимое впечатление: земля уходила из-под ног, вертелась и взбрыкивала.
Такого трепетного чувства бывшие супруги никогда прежде не испытывали. Это было куда слаще, чем первый юношеский поцелуй.
Перед глазами проносилась череда романтических образов и сцен, сонм эмоциональных порывов судорогами сотрясал возбуждённые тела, противоречивого характера мысли рвали чувствительные души в клочья. Оба чувствовали себя заговорщиками, еретиками.
Потрясённые, они долго не решались разъять объятия, стеснялись смотреть друг другу в глаза, не отпускали сцепленных рук. Оба понимали, что настал час истины, пришло время окончательно и бесповоротно расставить, где нужно, все точки, заглушить, наконец, эмоциональную горячность, покончить раз и навсегда с сентиментальными фантазиями и соблазнительными декорациями, которыми щедро обставили ностальгические воспоминания.
Кто они теперь друг другу, после сегодняшней встречи – любовники? Как же это неправильно. Лучше бы этого не произошло! Или нет – не лучше?
Увы, жизнь – конструктор из парадоксов, неразрешимое, бесформенное логическое построение; головоломка, которую невозможно распутать, не разломав предварительно на части. В ней всё, всё, от первого вздоха до последнего пристанища неразумно, абсурдно, несправедливо.
Света почувствовала, что ещё мгновение и прольются слёзы, что кончаются силы сопротивляться чему-то очень сильному внутри. Она вырвалась, побежала, потом вернулась, не глядя протянула визитку, – не звони, не надо. Пожалуйста!
Женщина скрылась в маршрутке, где дала волю поглотившим всё её существо чувствам, отвернувшись к окну, а мужчина в застывшей позе долго ещё не мог сдвинуться с места.
Дома он закрылся в своей комнате, грустил, читая любимые стихи, тем или иным образом связанные с ней, так и не разлюбленной, самой первой в жизни женщиной, к которой судьба позволила прикоснуться ещё раз, возможно в последний.
Говорят, мужчины не плачут. Врут.
Читая поэтические строки Вадима Хавина, – “Какая разница что будет и сколько ждёт меня камней и кто предаст, и кто осудит, пока смеёшься ты во мне? Когда потери заболят, когда-нибудь, когда подкатит, я вспомню смех, твой цвет, твой взгляд… и мне ещё надолго хватит”, – Артём, заливаясь слезами, размышлял о смысле жизни, о фатальных ошибках, которых можно было не совершать, если доверяешь и веришь, если понимаешь, что нужно уметь прощать простые человеческие слабости.
На столе лежала визитка любимой женщины с чужой фамилией, требовательно транслируя сигнал бедствия, возможность вызвать скорую помощь.
– Она меня не забыла, – рассуждал Артём, – я её буду помнить… всегда. Разве это не счастье? Что на самом деле заставило нас расстаться, почему мы были такими глупыми, такими неразумными, ограниченными, упрямыми? Как теперь жить, зная, что всё могло быть иначе, что ещё может измениться, стоит только набрать заветный номер?
