Валерий Шубинский
Тёмная ночь
Лемурии
М.
пехотный санитар из брадобреев
и ополченчик в перемотанных очках
подземный царь закопанных евреев
команда всех чье дело швах
вот ваш хлеб
вот ваши бобы
идите во тьму
оставьте мой дом
на первый-второй рассчитайся
по туннелям горящих во мраке кротов
в одиночку уйти не пытайся
первый спи а второй будь готов
вот ваш хлеб
вот ваши бобы
выкупаю у вас
себя и свой дом
идут во фрунт вмороженные в сопки
и рассосавшиеся в черных рвах
творцы дорог защитники высотки
команда всех чье дело швах
вот ваша вода
вот ваши бобы
ешьте и пейте
идите во тьму
влетают птицы и родятся мошки
и это все они? – они
дрожат собаки взвизгивают кошки
когда гремят потешные огни
вот хлеб и вода
вот ваши бобы
чего вам еще
оставьте мой дом
ни с кротом ни с котом не братайся
не ломай говорят тебе строй
и в списках убывших два раз читайся
сначала как Первый потом как Второй
вот ваша снедь
вот ваша вода
берите за все
идите во тьму
так снится старику в казенном доме
другой казенный дом
так выцветают фотографии в альбоме
уже почти светло пора назад в альбом
а этот вот дом
он вовсе не ваш
поешьте бобов
и хватит пора
патроны розданы и каша и баланда
и солнце впереди и полночь в головах
и отдана последняя команда
команда всем чье дело швах
вот он ваш хлеб
семь черных бобов
выкупил я
себя и свой дом
2016
Осень в Чумном форте
1
Земля-вода и земля воды
как она тверда и как одна тверды
в подковном камени, из которого нет исхода.
Зима чумы и зима-чума
сияют с той стороны холма,
с которой сюда приходит каждое время года.
И ветер треплет триколор,
и черных чаек хор
неумирающих отпевает.
И нестроевой матрос
овсянкою кормит крыс
и говорит, что нас не бывает.
И встает невидимая стена
между нами-ними и ними-нами,
до серого неба с белого дна,
видимая во сне стена,
исписанная именами,
плохо покрашенная стена,
и над ней покрошенная луна,
а под ней волна с валунами.
2
Ночью играем в двадцать одно,
днем прибираем белое дно,
в подковном камени, из которого нет исхода.
Бубоны красивее с каждым днем,
и желтым подпрыгивающим огнем
горят осины, дубы и вообще природа.
Не летят сюда вольные
вороны корабельные,
но пока залив не покроет лед,
мы видим в окошко пляски
одушевленной лески,
и пленной рыбы полет
(несъедобной рыбы полет).
3
И доктор с фельдшерами
выходит на дозор
и слышат осьминоги
их странный разговор:
«Когда положит Бонапарт
семерку и туза,
мы кликнем джокера и он
проголосует за.
Когда запрут ворота
для коловратной волны,
мы будет их хранить – ведь мы
хозяева страны.
Когда зимой закроют
смертельное кольцо,
мы ослабевших увезем
к Сатурну на кольцо.
Когда настанет последний день
и посинеет свет,
я регистратору за все
подробный дам ответ».
4
Натягивается канат
и тучи движутся над
подковным камнем, из которого нет исхода.
Нам снятся челюсти акул
и жернова валов и гул
последнего отошедшего от берега парохода.
И в полдень гром
гремит над бугром,
и стены и рвы
зарастают на миг,
и мы видим нас, которые вы,
а вы видите нас, то есть их,
а они не видят ничего,
кроме форта одного.
В подковном камени, из которого нет исхода,
винтовые лестницы, кровати и запах йода.
2016
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
И Пушкин стал нам скучен
1
и Пушкин стал нам скучен
и синяя скала
и камыши излучин
и детских рощ смола
и девы сонное бедро
и сон в степи под гром цикад
и пива светлого ведро
и плюшка и цукат
2
и в черной книге шифры
не значат ничего
и в белой книге цифры
молчат про вещество
и Пушкина не надо
ни нынче ни потом
в стеклянных рощах ада
его мы не прочтем
3
и пузырьки кальяна
не отвратят печальных дум
и важный стих Корана
не просветит бессильный ум
закрыли мудрости врата
и серебристого кота
не гладим никогда
беда беда
4
ушли обратно звуки
в одну из полых сфер
мы помним эти звуки
все эти у и эр
мы помним эту бурю
мы помним эту мглу
но мы уже не будем
играть в опасную игру
(и всякий звук теперь нам скучен
когда другому он созвучен)
2016
Введенский живет с ужами
(чижи клюют ежи снуют
а эти извиваются
оттягивают плоть
на свист не отзываются)
он был большой волной
он стал большою рыбой
большого моря рыбой
саркомой моря грубой
(у Клары есть кораллы
у Карла был кларнет
теперь кларнет усталый
в нем звуков больше нет
под них танцуют пчелы
и рыбы и жуки
латинские глаголы
одноглазые быки)
он стал как хлеб с ножом
он стал как уж с ужом
и поле и полкан
и водка и стакан
(ножи стригут стрижи поют
а эти издеваются
вытягивают плоть
и сразу раздеваются)
2017
Из-за реки
1
И черные дети на длинных садовых скамеечках
сидят.
И белые птицы на ангелов в мягких скуфеечках
глядят.
Пали стены Вавилона,
и в прах рассыпались упав,
и доносится в небо из каждого полого лона:
Паф.
Мы испили волшебных вод,
и прозрачны стали испив,
и свистит наш прозрачный род:
Пиф.
И ветер поет (а мы не поем)
и отвечают ему с луны:
Теки, о водоем,
а вы – вы спасены.
2
И белые ночи прошиты короткими сполохами
и дни.
И черные сны наполняются кроткими олухами —
они
кричат нам: кто вы, пришлецы?
А мы в ответ: а мы бойцы
невидимой бригады.
Теперь мы здесь – вы рады?
Привел сюда нас Навин
из‐за волшебных вод.
И славен и не славен
прозрачный род.
3
Мы учим детей подниматься на тонких веревочках
к огню.
Мы учим лепить и ковать в полукруглых коробочках
луну.
Мы учим ее колебаться и весить,
и белые птицы взлетают с колен,
и вы выдыхаем все вместе, все десять
колен —
и она поднимается так или эдак
над слабым движением вод,
над перекрещеньями веток,
и свистит наш волшебный род.
Но здесь не видны мы никому,
а там никому не слышны,
и в мягких скуфейках мы трогаем тьму,
и знаем, что спасены.
2016
Смерть Плантагенета
1
и вот он выронил изо рта
последние слова
и отбыл к черту но ни черта
не нашел на дне крепостного рва
он забыл норманнские слова
он забыл саксонские слова
он забыл латинские слова
и сколько дважды два
во рту его рвота кровь и сталь
и роза алая в паху
во рву трава и кровь и сталь
и стервятник наверху
во рту вино
во рву говно
и герб на порванной груди
в руке его горн
на спине его горб
и роза белая впереди
2
зеленобокий змей ревет
и взгляд его слепит
взбесившейся речью полон рот
адская лестница плывет
адская лестница скрипит
ядовитая ткань надета на нем
непонятное в нем питье
и залитый светом подземный дом
как сад в грозу
как в роще пожар
как взрывающийся базар
как над битвой урчащее воронье
это Лондон? но смешиваются слова:
это Лондон, Стамбул, Москва
3
и он возвращается туда
где бой не кончается никогда
стрела все летит и полдень все длится
и висит наверху та же самая птица
и добычи все ждет, но добычи все нету
и стервятник уснул на лету
и лиловая туча не уронит ни капли
и стервятнику снится оса
по пахучей и светлой корнуэлльской дубраве
летящая к серой реке
чтобы выпить из твердого горла оленя
каплю сукровицы золотой
4
зарезанный сын
разорванный брат
и роза алая впереди
оборванный сон
заваленный грот
где голым он спит
и стервятник несыт
но он просыпается иногда
он проливается как вода
и первому встречному отдает
полцарства за говорящий рот
2018
Сон Плантагенета
1
В одной постели спят
властитель Англии и Франции владыка.
Филипп, скрути меня
сверни меня кольцом.
Я помню – мы родня,
ведь мать моя спала с твоим отцом.
Но ты в короне своей
как толстый муравей,
а я в короне своей
как древо без ветвей.
И зыблется как дым,
вращается как пакля на ветру,
качается как галка на ветру,
смывается как грим
ночной Ерусалим,
и я не в нем умру.
2
Кровь распятого эфеба,
желчь сожженного жида
растворяет не от неба
убежавшая вода.
За командующих ротами
пьет ангельский отряд,
нависает над воротами
летательный снаряд.
В Божьем граде над вратами
на цепях висит всегда
отсеченная врагами
Черномора борода.
Испугавшая ворону
золотая борода,
набежавшая в воронку
золотистая вода.
(Это все внутри зрачка
золотого хомяка).
3
В одной постели спят
властитель Франции и Англии владыка.
И снится одному волшебный виноград,
что всасывает тьму,
и в дирижаблях ягод
она засыпает на год,
и в них взлетает в пустоту
и умирает в каждом рту.
Другому снится тьма и свет
и да и нет.
(И ангелов, и ангелов отряд).
4
Все меняется местами:
хрип и храп, меч и щит,
и над иссохшими кустами
безместный соловей трещит.
Цветет в болоте лилия
и строится Бастилия.
Рычат в саванне львы.
Скрипят под килем льды.
Над Ерусалимом
месяц-ятаган.
Дождь родился над проливом
и пополз к нормандским стогам.
5
В одной постели спят
истлевшие владыки.
Филипп, убей меня,
пусть бес поселится в бесхозном теле,
и тогда я отдам (он отдаст) половину этой постели
за какого-нибудь коня.
2019
«Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?..»
Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?
Грядущее, в тебе какие-то пустоты.
Там ходят завитые львы и эльфы в домино.
Там крутят про цыганку черно-белое кино,
И экипажи длинные на шинах паровых
Туда-обратно возят то живых, то неживых.
Грядущее вещам грозит подледным адом.
Там будет странствовать в тумане каждый атом,
Покуда не подыщет недолгий новый дом.
А вещи подо льдом там заняты трудом —
Десятилетьями они кому-то снятся.
А после планы начинают проясняться:
Проснулся человечек в предгорном городке.
Он ходит с ночью в черепе и с воздухом в руке.
И он садится в экипаж на тяге ветровой —
И едет в позапрошлое с ночною головой.
Иных материков смешные очертанья,
Существ лучащихся воздушные скитанья,
А после – маленький щелчок, и гамадрил
В рулон сворачивает небо, шестикрыл.
Грядущее, ты труляля, грядущее, ты рыба,
Лев, человек, огонь, земля, вода, бессмертье, либо
Какие-то каракули в тетради на столе,
Подзол, растущий под золой, и руки все в золе.
2016
Разные стихотворения
«жарит солнце жалит овод…»
Т.
жарит солнце жалит овод
растворившийся вчера
и присаживается на обод
на четверть полного ведра
и в растворе формалина
лежит надутая малина
как дитя
век спустя
шахты рощ питоны веток
стволов большие кадыки:
это в нощь идут из клеток
единороги и быки
круглая сегодня дата
убежал от нас тогда-то
в этот бор
Шор-а-Бор
нет не жалит и не жарит
только греет этот свет
и никого не провожает
этот свет в не этот свет
где чуть тоньше плодоножки
и отращивают рожки
овода
навсегда
все прозрачней и прозрачней
плода несорванного сок
и под рекой позавчерашней
блестит нетронутый песок
звезды прыгают за тучей
что-то зыблется над кручей
как дымы
это мы
2017
Девятый каталог
Этот острый городок у реки урчащей,
это горка с на неё надетой тихой чащей,
трамвайчик делает тарах, умельцы точат лёд —
а кто там узкой улочкой под гору идёт?
Кто-кто там идёт? А ну, кто идёт?
Да-да-да, это мы, это мы с тобой!
Эти грязно-белые человечьи ульи,
эти на снегу следы песьи или гульи,
а кто это в железной коробочке хромой
сюда зимой приехал как домой?
Кто-кто? Кто такой, кто здесь теперь живет?
Да-да-да, это мы, это ты да я!
Эта яма в камени, и море в нее налито,
эта яма в небеси – горами она набита,
а кто здесь взял за моду идти ничком по дну
и в ясную погоду ловить сачком луну?
Кто у воды? Кто на горе? А, ну, кто там стоит?
Да-да-да, это мы, и там и тут – мы с тобой!
Этот луч, на конце – с длинною заточкой,
эта точка впереди – ну а что там за точкой?
Двести граммов музыки, кучевая вата —
это небо для кого не великовато?
Для кого оно как раз? По мерке оно для кого?
Это небо на двоих, а кто они? – ты да я.
Этот хлад машинный, этот жар протонный,
этот столп воздушный двадцатидвухтонный,
эта боль, что зайчиком прыгает по жилам —
для кого все эти ады, скажите мне, по силам?
Кто выдержит их? Кто одолеет их?
Нет, не я, нет, не ты, разве что мы с тобой.
Эта белая полость – зеро без предела,
где тело теряет голос, нет у голоса тела,
где атом рассыпается на вспышки просто так,
где Фатум просыпается и достает пятак —
Сейчас он полетит. Никто не знает пока,
что выпадет – решка или орел, кто выйдет – ты или я.
2016
«Дождь, будь ты проклят, стой, не шурши в придорожных шорах…»
Дождь, будь ты проклят, стой, не шурши в придорожных шорах,
Не разводи собою белую кровь земли:
Пусть от тебя за это останется краткий шорох,
Когда лучами сожгут ресницы твои.
Дождь, не иди под землей, если нет указа,
Не иди на луне, не мочи не свои ады.
Ты – только воздуха прыгающая проказа,
Только заточка коротких мечей воды.
Дождь, ты идешь в городах, истомленных воздушной пробкой,
Говоришь со всеми и ни о ком.
Дождь, когда я засну, я стану стеклянной рыбкой,
Ты станешь рассеянным рыбаком.
Дождь, я твое существо: с волосами из темной пакли,
С руками из вывороченных ветвей.
Дождь, я хочу одного: достоять до последней капли,
Выпить последней воды твоей.
Когда я совсем растворюсь в твоих визгах, брызгах,
По колено в лужах твоих босой,
Когда я семь раз повторюсь в твоих брызгах, визгах,
Дождь, будь ты проклят, прямой, косой,
Дождь, под немного помятой сферой,
Чуть-чуть отекшей сферы внутри,
Останемся мы: я – прозрачный, и ты – семицветный, но чаще серый,
И твой голос: кап-кап, раз-два-три.
2016
