
Полная версия:
Валерий Георгиевич Шарапов Игла смерти
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
Великий Новгород
21 августа 1945 года
Остаток дня и всю ночь поезд, стуча колесами, уносил пассажиров все дальше и дальше на северо-запад. Народу в стареньком общем вагоне набилось прилично; места на билетах обозначены не были, и Борька с Анатолием с трудом разместились на одной боковой лавке по соседству с беспокойной ворчливой старухой.
Пока было светло, пялились в окно на проплывавшие мимо равнины, перелески, деревушки. Поздно вечером перекусили продуктами, прихваченными Авиатором из купеческого дома: белым хлебом, зеленым луком и сваренными вкрутую яйцами.
– Полезная штука, – показал Борька очищенное от скорлупы яйцо. – А главное, очень сытная. Сожрал на ночь три штуки – и до утра забыл про пустое брюхо.
Бабка что-то пробурчала, выразительно ворочая сморщенными губами, будто Борька общался не с новым приятелем, а с ней. И прижала посильней к крутому боку стоявшую рядом кирзовую сумку.
После ужина привыкший к поездкам в поездах Борька повелел Анатолию лезть на верхнюю полку и отдал ему вместо подушки свой пиджак. Сам же, пристроив под руку солдатский вещмешок, заснул сидя, оставшись подле бабки.
Народ в душном вагоне еще с полчаса галдел, топал, скрипел дверьми тамбура. Вредная бабка долго возилась по соседству, заталкивая за себя свою бесценную сумку и готовясь ко сну. Авиатор при этом усмехался в полумраке вагона: «Вот же, Клава Распердяева! Глупа, как вагонная букса! Думает, кто-то позарится на ее нафталиновые вещички. У меня в вещмешке двенадцать косых одной тугой пачкой, а она лавку толстым задом полирует. Дура».
Потом случилась получасовая остановка на узловой станции Бологое, где менялась паровозная бригада. После поезд плавно тронулся, под полом глухо застучали колеса. Все пассажиры в вагоне угомонились, и наступила долгожданная тишина.
Доехав под утро до небольшого городка Чудово, состав ненадолго остановился. Продолжив движение, перебрался на крайнюю левую ветку и плавно повернул на юго-запад. А через час с небольшим прибыл на конечную станцию «Новгород-на-Волхове»[32].
– Приехали, – шепнул Авиатор, разбудив разоспавшегося спортсмена. – Первыми не бежим и последних не ждем. Выходим в толпе посередке.
Анатолий послушно собрался.
Из вчерашнего разговора Борька узнал, что паренек все восемнадцать лет прожил в Москве и за ее пределы выезжал лишь однажды, когда мамаша в октябре сорок первого решила покинуть родной город и переждать войну у двоюродного брата под Казанью. Однако до победы мамаша в деревне жить не стала. Работы для нее и школы для сына там не было; едва фрицев отогнали от столицы, она купила билеты в общий вагон, собрала пожитки, попрощалась с братом и отправилась с Анатолием восвояси.
– Ну, раз нигде не бывал, окромя Казани, то держись за меня, – наказал Борька. – Со мной не пропадешь…
Они спрыгнули с последней ступеньки в зябкое утро и потопали к привокзальной пощади. Борька на ходу закурил, Анатолий ежился и возмущался:
– Не понимаю. Почему здесь так холодно?!
– Год нынче в Москве жаркий, вот ты и привык к духоте и зною, – посмеиваясь, ответил Авиатор. – А тут, почитай, на пятьсот верст северо-западнее столицы. Да и час ранний – свежо. Потому и пробирает…
Не заходя в белокаменное здание вокзала, они спустились по ступенькам к привокзальной площади, быстрым шагом пересекли ее и нырнули в узкую тенистую улочку. В двух кварталах от вокзала возле длинного здания общественной бани их поджидал суровый дядька с обветренным лицом и пышными седыми усами. Серые полосатые брюки были заправлены в пыльные хромовые сапоги, поверх белой косоворотки ладно сидела брезентовая рыбацкая куртка.
Поздоровавшись за руку с Борькой, он внимательно оглядел Анатолия, пощупал бицепс на его правой руке, словно покупал раба на невольничьем рынке, и низким хриплым голосом спросил:
– Как звать-величать?
– Анатолий.
– Ответь-ка мне, Анатолий: две версты без отдыха проплывешь?
– Запросто, – спокойно ответил тот.
– А глубоко ли ныряешь?
– Глубоко нырять в моей дисциплине без надобности, – пожал плечами спортсмен. – Мы на Химкинском водохранилище занимаемся, там вроде есть приличная глубина – метров семнадцать. Но в районе нашей базы – всего восемь. Вот на восемь и нырял.
«Рыбак» криво усмехнулся:
– Что ж, окромя ваших московских луж, боле рек с озерами нету?
Но тут за паренька вступился Авиатор:
– Не бывал он нигде, Сильвестр. Только с мамашей в эвакуацию выезжал.
– Ладно, сегодня поглядим тебя в деле. Сильвестром меня кличут, – хлопнул он по плечу Анатолия. И, закончив свой экзамен, приказал приехавшим москвичам: – Айда за мной…
На той же тенистой улочке, недалеко от бани, стоял добротный деревянный дом на двух хозяев. Поднявшись по ступенькам крыльца в левые сени, Сильвестр толкнул дверь в дом и громогласно приказал:
– Зинаида, сооруди-ка нам завтрак.
Поздоровавшись с гостями, худая невзрачная женщина в косынке и фартуке принялась хлопотать у стола.
Половина дома, которую занимал Сильвестр с супругой Зинаидой, состояла из просторных сеней и двух комнат. Сени использовались вместо сарая; здесь хранились ведра, лопаты, по стенам висел столярный инструмент и рыбацкие снасти, ровным рядком стояла старая обувка и несколько пар старых сапог с калошами, в углу лежало колесо от легкового автомобиля. В передней комнате имелась большая беленая печь, у ближней стены высились шкафы с утварью и посудой, рядом с печью висел рукомойник, а меж окон стоял длинный стол, лавка и несколько табуретов. Дальняя комната, вероятно, служила спальней.
– Располагайтесь, – прогудел хозяин. – Перекусим и отправимся дальше.
– Перекусить с дороги можно, – с радостью откликнулся Борька и принялся мыть руки под простым деревенским рукомойником. – Со вчерашнего вечера во рту не было ни крошки…
Через час перед крыльцом деревянного дома остановилась старая «эмка» грязно-серого цвета. Троица, откушавшая жареной картошки, селедки, квашеной капусты, серого хлеба и сладкого чаю, спустилась по скрипучим ступенькам.
– Мой сын Егорий, – коротко представил местный авторитет сидевшего за рулем парня. – Едем…
Сильвестр уселся впереди рядом с сыном, Борька и Анатолий расположились на заднем диване. Затарахтел мотор, легковушка нехотя побежала по узким улочкам Новгорода к южной окраине.
Егорию на вид было лет двадцать пять. Такой же светловолосый, как и Анатолий, разве что чуб покороче – не по московской моде. Невысокого роста, белокожий, с веснушками вокруг вздернутого носа. Одет в потертую летную кожанку. Поглощенный дорогой, он крутил баранку и не отвлекался на разговоры.
– Куда мы едем? – робко поинтересовался Анатолий.
– К озеру, – пробасил «рыбак».
– К какому озеру?
– У нас тут одно озеро – Ильмень.
– Ильмень… Не слышал о таком. В него мне придется нырять?
– В него. Куда же еще?
Мимо проплывали кочковатые дороги, убогие строения, похожие на бараки; несколько разрушенных войной зданий, на восстановление или снос которых наверняка не хватало средств и рабочей силы; заросшие пустыри; все еще забитые фанерой окна закрытых магазинов.
Покинув провинциальный городок, «эмка» покатила по плохонькому шоссе на юго-запад мимо пролесков, полей, деревенек. Изредка слева открывался вид на зеленоватую гладь широкого озера. Оно было настолько большим, что полоска противоположного берега то появлялась, то исчезала в утренней дымке.
– Дядя Сильвестр, а не могли бы вы рассказать мне… – неуверенно начал Анатолий.
– О чем?
– О том, что там на дне. Я же должен знать подробности: к чему готовиться, что искать.
Тот достал из пачки папиросу, дунул в мундштук, чиркнул спичкой. Кабина быстро наполнилась дымом; Анатолий, закашлявшись, приоткрыл окно.
– Ну, слу-ушай, – протянул «рыбак», шмыгнул носом и приступил к рассказу: – Дело было в начале сорок третьего. Зимой. Погоды тогда стояли разные: то морозец вдарит, то оттепель все в жижу обратит. Солнца, почитай, всю зиму не видали – то облака, то тучи. Снег частенько падал – мокрый, тяжелый. Озеро наше у берегов-то льдом схватилось быстро, а на середке из-за тепла долго полынья парила. Да еще минами и снарядами чуть ли не через день лед корежило-ломало. В общем, заведенного порядку в тот год на озере мы с рыбацкой артелью так и не дождались…
Глава четырнадцатая
Германия, Берлин, аэродром «Гатов» – СССР, Ленинградская область, радиомаяк в городке Сольцы
Февраль 1943 года
Обычно при проведении ночных работ приходилось соблюдать светомаскировку. Никаких прожекторов или включенных автомобильных фар без рассеивающих насадок. Только небольшие ручные фонари. Начальство следило за исполнением этих правил самым строгим образом. Не дай бог в каком самолете техник случайно включит посадочную или рулежную фару – тут же схлопочет взыскание.
Однако сегодня ввиду важности предстоящего задания вся восточная часть аэродрома в местечке Гатов была залита ярким светом. В центре этой до безумия рискованной для войны иллюминации стояли два тяжелых четырехмоторных транспортных самолета Junkers Ju-290 А-1. Бригада техников и младших авиационных специалистов около двух часов крутилась вокруг них, готовя к важному ночному вылету. Мотористы, приоткрыв капоты, копались в двигателях. Радисты – белая кость, как с завистью называли их все остальные трудяги, – проверяли работу радиооборудования. Вооруженцы возились с пушечными и пулеметными лентами. Заправив полные баки топливом, технари осматривали крылья, шасси, управление…
В это же время отделение солдат из взвода материально-технического обеспечения, выстроившись цепочкой, загружало в самолеты ящики и коробки из подъехавших грузовиков. Судя по маркировкам на таре, это были продукты, награды, почта, медикаменты и боеприпасы.
Работа спорилась, загрузка шла быстро, но внезапно один из тяжелых ящиков выскользнул из рук молодого солдата и с грохотом упал на бетон.
– Я предупреждала, что с этим грузом следует быть осторожнее! – повысила голос красивая молодая женщина в шинели с погонами штабс-арцта[33]. – Еще одна ошибка, рядовой, и я вызову сюда коменданта.
Штурмбаннфюрера Штраубе – коменданта аэродрома «Гатов» – боялись все солдаты и унтер-офицеры. Разговор у него был короткий: за небольшую провинность – гауптвахта, за серьезное нарушение – трибунал. Заседания военного трибунала проходили в Гатове еженедельно, после чего осужденных отправляли либо в полевой спецбатальон, либо в полевой штрафной лагерь. А из этих спецподразделений за неспособность исправлять свои ошибки можно было загреметь и в концлагерь.
– Простите… Виноват, фрау штабс-арцт… – Солдат торопливо поднял тяжелый ящик и передал следующему в цепочке.
Заложив руки за спину и развернувшись на каблуках, штабс-арцт Эльза Остхофф направилась к соседнему самолету, от которого только что отъехал пустой грузовик…
«Гатов» считался одним из крупнейших немецких аэродромов. Располагался он на южной окраине берлинского района Шпандау и в сорок третьем году походил на осиное гнездо. До мирового экономического кризиса, разразившегося в конце 20-х, на здешнем летном поле учились летать энтузиасты планерного спорта. Это было счастливое и беззаботное время романтических грез. Правда, о том благополучном, но коротком периоде жизни техническая обслуга и жившие поблизости граждане быстро позабыли. Гиперинфляция, гибель Веймарской республики, приход к власти нацистов, милитаризация производства, волна законодательных запретов, непрерывный крик пропаганды, факельные шествия… Водоворот этих событий, стремительно засасывавший Германию в фашистскую диктатуру, начисто вычищал человеческую память.
2 ноября 1935 года в местечке Гатов с помпой и парадом был открыт современный военный аэродром с идеально ровной взлетно-посадочной полосой, с рулежными дорожками, стоянками, капонирами, складами и контрольно-диспетчерской вышкой. Красную ленточку под звуки марша торжественно перерезал сам Адольф Гитлер. С тех пор аэродром стал учебно-тренировочной и транспортной базой, обслуживающей 2-ю военную школу, Академию ВВС и бонз Третьего рейха. Частенько появлялся в Гатове и фюрер для перелета в свою альпийскую резиденцию Берхтесгаден.
С началом Второй мировой войны интенсивность полетов на аэродроме утроилась. Помимо учебных вылетов в небо то и дело взмывали тяжелые транспортники, бомбардировщики, связные самолеты. Круглосуточно дежурила эскадрилья истребителей, готовая взлететь по сигналу тревоги и защитить берлинское небо от налета англо-американской авиации…[34]
Молодая фрау Эльза Остхофф отвечала за погрузку медикаментов, которые были упакованы в восемьдесят два массивных деревянных ящика.
Капитан Кунце – высокий красавчик из тылового управления – контролировал погрузку продуктов. Это добро, упакованное как в ящики, так и в картонные коробки различного размера, привезли на аэродром аж на трех грузовиках.
Почты было относительно мало. Восемь опечатанных мешков с письмами, свежими газетами и журналами передал из служебного «Кюбельвагена» шустрый фельдфебель.
Примерно столько же по весу вышло и наград. В десятке небольших и аккуратных ящиков находились кресты, поощрительные награды, нагрудные знаки отличия сухопутных войск, медали, манжетные ленты, нашивки, кольца… Все это привез из рейхсканцелярии генерал Рудольф Шмундт.
И, наконец, тучным майором Ланге со складов интендантской службы на аэродром были доставлены двести пятьдесят ящиков с боеприпасами.
Погрузка закончилась через двадцать пять минут. Бортмеханики обоих самолетов в последний раз прошлись по грузовым отсекам, проверили размещение и крепление грузов. Затем подняли трапоклаппе – опускаемые гидравлические рампы в хвостовой части фюзеляжей, через которые осуществлялась загрузка. И принялись ждать летные экипажи, проходившие инструктаж в штабе транспортной эскадрильи.
Терпеливо ждали их и ответственные за грузы офицеры, включая высокого и статного генерала Шмундта…
Десятого февраля 1943 года под Ленинградом советские войска начали мощную наступательную операцию под кодовым названием «Полярная звезда». Целью операции стали окружение и разгром немецкой группы армий «Север», войска которой накрепко вгрызлись в болотистую землю южнее озера Ильмень.
У населенного пункта Демьянск войска Северо-Западного фронта окружили 2-й армейский корпус вермахта и хотели раздавить его, образовав котел. Однако затея провалилась. Безупречно сработали разведгруппы 12-й и 123-й немецких пехотных дивизий. Они хозяйничали под носом наших войск и вытворяли, казалось бы, немыслимые вещи: устраивали засады, взяли нескольких важных «языков», вывели из строя двух старших офицеров 235-й стрелковой дивизии. И самое главное – вовремя определили назревавшее окружение.
Получив важные сведения, немцы молниеносно перегруппировали силы и провели на опережение операцию «Цитен». Сделано это было с точки зрения стратегии элегантно и безупречно: удерживая оборону рамушевского коридора, они вывели из окружения войска 2-го армейского корпуса.
А несколькими днями позже начались затяжные и кровопролитные бои под городом Старая Русса. «Качели», как называли подобное противостояние опытные вояки. Ежесуточно до шести тысяч убитыми, огромное количество раненых, а продвижение вперед всего на несколько сотен метров. Потери с обеих сторон в живой силе и технике были ужасающими, а помощь и свежее пополнение запаздывали.
Фюрер остался доволен смекалкой, упорством и героизмом своих солдат, офицеров, генералов. По его личному распоряжению на военном аэродроме под Берлином готовились к вылету два тяжелых транспортных самолета, на борту которых имелось все необходимое для того, чтобы порадовать воинов и взбодрить их дух в холодных зимних окопах. Шнапс, кофе, шоколад, консервы, галеты. Награды. Письма из дома. Боеприпасы. А также полный набор медикаментов, среди которых было новейшее обезболивающее средство немецкой фармацевтической компании Pharma Fausto-Rindon.
…Наконец, в свете одного из прожекторов появились фигуры в меховых куртках и с планшетами в руках. Летные экипажи неторопливо шли к своим самолетам.
Метрах в пятнадцати от стоянки их встретил инженер эскадрильи и доложил об окончании погрузки, о заправке и полной готовности самолетов к вылету. Выслушав его, один из летчиков направился к генералу Шмундту как к старшему по званию и должности.
Вскинув ладонь к фуражке, он доложил:
– Господин генерал, экипажи и техника к вылету готовы. Командир авиагруппы майор Даммер.
Генерал пожал летчику руку.
– Мне кажется, вы чем-то озабочены? – спросил он.
– Наша метеослужба предполагает неважную погоду в районе аэродрома посадки, – пояснил Даммер. – Но мы справимся с поставленной задачей, господин генерал.
– Похвально. Я передам о вашем решительном настрое фюреру. Что ж, желаю удачи, майор. Через пятнадцать минут вы должны быть в воздухе…
Сопровождать груз до места назначения должна была только Эльза Остхофф. Остальные офицеры, удостоверившись в том, что их имущество загружено в чрево воздушных судов, возвращались в расположение своих частей или служб. С продуктами, боеприпасами, почтой и наградами разберутся командиры частей и соединений 16-й армии. А вот с новыми медицинскими препаратами, впервые отправляемыми в действующие войска наряду с уже известными, самостоятельно никто из эскулапов не справится. Нужен хороший специалист, прошедший соответствующую подготовку. Именно таким специалистом и была штабс-арцт Эльза Остхофф.
В грузовом отсеке самолета горело несколько тусклых дежурных ламп. К тому же было ужасно шумно и жарко. Привыкшая к тишине медицинских лабораторий, Эльза ощущала неудобство и смешанное со страхом беспокойство. Весь груз размещался посередине довольно широкого фюзеляжа, оставляя по бокам узкие проходы. Десятки ящиков и коробок, сложенных штабелями, крепились к полу толстыми стропами. По левому и правому борту имелись несколько откидных кресел с мягкими спинками. Выбрав одно из них – поблизости от вверенного ей груза, – Эльза расправила шинель и присела.
Однажды ей доводилось летать на легком связном «Шторхе». Тогда, в 1939 году, ее отправили из Берлина в Польшу. Она везла чемоданчик дефицитных медикаментов, необходимых для срочной операции офицеру разведки.
Припомнив тот полет, Эльза улыбнулась и посмотрела на красивое золотое колечко, всего месяц украшавшее безымянный пальчик правой руки[35]. В далеком тридцать девятом она была совсем молоденькой выпускницей медицинского факультета Университета имени Гумбольдта, только что примерившей мундир с погонами ассистент-арцта[36]. Она была свободной, ничего не боявшейся и не имевшей жизненного опыта девочкой. Сейчас она была о себе совершенно другого мнения. Впрочем, тот сумасшедший полет тоже стоил ей немало нервов.
Перед взлетом огромного транспортника штабс-арцт еще раз окинула взглядом стоявшие напротив нее в три ряда ящики с медикаментами. Здесь была примерно половина ее груза. Вторая половина находилась в самолете капитана Курца. Сама Эльза приняла любезное предложение майора Даммера и поднялась на борт его машины. Она сделала это, потому что провожавший на аэродром оберст-арцт[37] Венцель шепнул: «Вам крупно повезло, Эльза. Группу поведет майор Даммер – один из ассов люфтваффе. В конце прошлого года майор совершил несколько рейсов в Сталинград для снабжения окруженной армии фельдмаршала Фридриха Паулюса. Поговаривают, будто его самолет не получил ни одного повреждения».
Оглушив хором ревущих моторов, «Юнкерс» пробежал по бетону взлетной полосы, мягко оторвался от нее и погрузился в ночное небо. Ночной Берлин из-за проклятой светомаскировки походил на позабытое богом селение, в котором лишь самые богатые дома могли позволить себе электрическое освещение. Все остальные прозябали в темноте.
Посетовав на жару, Эльза сняла шинель и осталась в новеньком кителе. Однако проходивший мимо по своим делам стрелок заметил:
– Фрау, лучше оденьтесь. Когда наберем большую высоту, здесь станет очень холодно.
Он оказался прав. Вскоре температура стала стремительно падать, и через двадцать минут молодая женщина подумывала, не накинуть ли поверх тонкой шинели лежавший неподалеку брезентовый чехол. Изо рта шел пар, на голых металлических переборках и висящем рядом огнетушителе заискрился иней.
Спас тот же стрелок. Возвращаясь из пилотской кабины в хвостовую часть самолета, он заметил ее состояние и предложил:
– В моем термосе есть крепкий кофе с коньяком. Хотите согреться?
В другой раз она ни за что не согласилась бы. Как можно?! Незнакомый человек. Она дипломированный врач, офицер. А он стрелок в чине унтер-офицера или фельдфебеля. Но стоило представить горячий кофе, как субординация и прочая ерунда позабылись.
– Не откажусь, – стуча зубами, ответила Эльза.
Вернувшись с термосом, стрелок налил в алюминиевую крышечку напиток и протянул ей. Наслаждаясь ароматом, она с минуту держала емкость в руках, согревая озябшие пальцы. Потом сделала один глоток, другой, третий… И наконец ощутила внутри согревающее тепло.
Заградительного огня зенитных орудий майор Даммер не опасался. Не ждал он и советских истребителей, потому что в ночных условиях они вылетали поодиночке и отходили не далее двадцати километров от аэродрома. Никаких советских аэродромов вдоль проложенного маршрута конечно же не было. Первая его половина пролегала над территорией современной Германии. Далее простирались территории оккупированного СССР, но и там опасаться было нечего. Кроме одного – плохой погоды в районе озера с варварским и непонятным названием Ильмень.
– Слева по курсу Мемель[38], – послышался в переговорном устройстве голос штурмана. – Прошли половину пути – шестьсот пятьдесят километров.
Крепость Мемель была основана немецкими рыцарями. Это неблагозвучное название унаследовал и город, возникший на ее месте. «Что Ильмень, что Мемель…» – усмехнулся про себя командир авиагруппы.
– Понял тебя, Эрнст, – откликнулся он. – Что с ветром?
– По-прежнему северный. И становится сильнее. Возьмите еще пять градусов влево…
Тяжелый самолет действительно бросало то вверх, то вниз. Оба пилота боролись с порывами ветра, постоянно ворочая штурвалами. Час назад капитан Курц доложил по радио о сильной болтанке, вынужденно отвел самолет подальше от ведущего и продолжил полет на увеличенной дистанции. Единственное, что майора Даммера радовало в сегодняшних погодных условиях, так это отсутствие облачности. По всей Германии действовал приказ о светомаскировке, однако кое-где на земле светились редкие огни. И он отлично их видел за многие километры. Не было облаков и выше занятого эшелона – в течение всего полета на небе сияли яркие звезды.
«Значит, воздух прозрачен – без облаков, дымки и тумана», – заключил Даммер. И через минуту позвал:
– Корма! Юрген!
– Да, командир, кормовой стрелок на связи, – тотчас отозвался Юрген.
– Как там борт Курца?
– Держит дистанцию в один километр. Но мотает его как тюленя в шторм на побережье Северного моря.
– Понятно. Поглядывай за ним, – приказал Даммер. И отпустив кнопку переговорного устройства, проворчал: – Это кажется, что мотает только его. А мотает нас обоих…
Заметив тонкое колечко на пальце молодой женщины, стрелок не удержался:
– Если не ошибаюсь, вас можно поздравить с недавним замужеством?
Вторая порция крепкого кофе с ароматом коньяка согрела, добавила храбрости и хорошего настроения. В иных обстоятельствах Эльза поставила бы стрелка на место, но сейчас была ему благодарна за поддержку, участие, за горячий кофе. И потому решила поддержать разговор.
– Вы правы. Свадьба состоялась всего месяц назад, – блеснул ее счастливый взгляд. Однако он тут же потух, а она со вздохом призналась: – Полагавшийся нам с мужем трехдневный отпуск, к сожалению, пролетел одним ярким часом.
– Не грустите, фрау. Закончим войну – и вернемся к нормальной мирной жизни.
– Надеюсь, так и случится.
– А я не видел свою семью больше года, – признался стрелок.
– Вы женаты?
– У меня жена, двое детишек и пожилая мама. Мы живем в своем доме в центре Грюнвальда.
– Грюнвальд… – нахмурила лобик Эльза, припоминая, где слышала это название.
– Это небольшое местечко на юго-западной окраине Мюнхена. Хотите еще кофе?
– Нет, благодарю, – она вернула пустую алюминиевую крышку.
В этот момент самолет сильно тряхнуло. Эльза вцепилась в кресло, борт-стрелок успел схватиться за переборку. Упавшая чашка покатилась по полу. Перехваченные стропами ящики ожили, заскрипели. Один из верхних пополз и готов был свалиться в проход.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.







