Валерий Петрович Туманов
Блаженство кротких
19. Триумф и облом
– Клюев, говорите? – сонно бормотал Степанченко, разглядывая фотографии на экране и натирая кулаком правый глаз, – Где-то я этого Клюева уже видел… Ё! А баба какая страшная. Прямо ведьма. Хорошо, что не к ночи увидел.
Ренат неожиданно вступился за подопечную, – Это фотка так вышла. Она просто загнанная, усталая и обозлённая.
Степанченко упёрся в капитана вопросительным взглядом, затем безразлично махнул рукой. – Пойду закину в поисковик.
Шаркающего Степанченко едва не сбил Полежаев – взлохмаченный и краснолицый, как индейский вождь.
– Батюшки. Эпидемия пришла. А где белый намордник? – широко улыбнулся Ерохин.
– Не ссы, я уже не заразный, – прогундосил Юрий, грузно заваливаясь в кресло. На лиловом лбу проступили крупные капли пота.
Он прокашлялся, прикрыв рот ладонью. – Ну как там? Не томите.
Витало ощущение прорыва плотины. Сновали сотрудники. В это утро помешать делу не могло даже непосредственное руководство полковника Можайского, беспрестанно отиравшегося в группе.
Вдруг муравейник замер от крика из коридора. Все знали импульсивность Степанченко, но не да такой же степени.
– Тебе оса в штаны залетела? – спросил Варёный, когда Степанченко дрожащими руками вставлял флэшку в настенный экран. За ним собрался любопытный полукруг, а на экране вспыхнули две фотографии: надменный узколицый субъект с наглым взглядом, и осунувшийся доходяга с черными мешками, напоминавший наркомана в ломке, в котором узнавался ночной задержанный.
Степанченко сдвинулся от экрана. Его распирало, но он молча обшаривал глазами напряжённые лица.
Первой громко всхлипнула Мурцева.
Её опередил Ренат, – Это же Климов!
Ерохин застыл с неприлично открытым ртом. Полежаев медленно поднялся на подлокотниках, вытянув шею, – Ну ни хрена себе!
Затем вскочил и двинул к Ерохину.
– Ты как тогда допёр? Колись. – Он вскинул руки, собираясь обнять, но кашлянул и отстранился, – Ну ты опер. – Полежаев снова плюхнулся в кресло. – Как вычислил? Ерохин, колись. Респект тебе и уважуха.
Сергей не мог вспомнить причины озарения или помутнения, когда ему привиделась связь между этими делами, и когда он был высмеян Полежаевым.
Юрий зашёлся в приступе кашля. Щёки горели, глаза слезились. Поднималась температура, и он был отправлен на служебной машине домой.
Едва за героическим майором закрылась дверь, как Степанченко выложил на стол примятый листок.
– Сидорова ваша, оказалась Овечниковой Ириной Александровной, две тысячи пятого года рождения, уроженка города Сестрорецка, зарегистрирована в Питере по указанному адресу.
Туда был срочно отправлен Козак на служебной машине Ерохина.
Климова оставили на полдня в санчасти из-за гипертонии, а Овечникову привели в камеру для допросов.
Белокурая, с засаленными прямыми волосами, собранными на затылке в конский хвостик. Она не подняла глаз на вошедшего Ерохина и тупо смотрела в центр стола. Бледное изваяние. Лишь редкие подмаргивания набухших век с длинными загнутыми ресницами.
– Здравствуйте, Ирина Александровна.
Ни один мускул не дрогнул на лице. Лишь прожилки синели сквозь тонкий пергамент кожи.
– Зачем назвались чужой фамилией?
– А чтобы свою не отобрали, – выпалила она неожиданно низким голосом, явно переходя в атаку, – Чего болтать? – Она нервно всхлипнула, криво усмехнулась, обнажив зубы, подёрнутые серым налётом скитальческой жизни. – Когда устранять будете? Сразу? Или потом, в камере? – И прерывисто вздохнув, облизала растрескавшиеся губы, чтобы продолжить наступательную браваду.
Тут в открывшейся двери появился курьер, – Майора Ерохина срочно вызывают к генералу Мостовому.
Странный звук, похожий на мышиный писк, заставил Сергея обернуться. Руки также лежали на столе, но перед Ерохиным была уже другая Овечникова. Маска бравады слетела с лица, уголки рта склонились, припухшая верхняя губа беззвучно подрагивала. Она жалобно всхлипнула, по-детски шмыгнув носом, и крупная слеза кляксой шлёпнулась на стол.
Черт, как неудачно вызвали. На таком перепаде в самый раз колоть.
Он мучительно выбирал между удачным моментом и генеральским приказом. Но генерал – не полковник, и Сергей шагнул к двери с намерением быстро объясниться и вернуться. Караульный зашёл из коридора внутрь, и вытянулся, заняв новый пост.
В приёмной, путь к двери преградила округлая женщина бальзаковского возраста.
– Стоп, стоп. Какой шустрый майор. Меня, меня спросить надо.
– Вероника Евгеньевна, я прямо с допроса… Курьер прибыл, значит срочно.
– Опоздал немного, велено подождать. Присядь. – она повела рукой в сторону низких кресел. – Полковник опередил. У него-то дело посрочнее будет. А курьера я направила, потому, что вызвонить тебя не смогла. Садись, не мельтеши. Подождут твои арестанты.
Если бы Сергей знал, сколько придётся ждать, то ушёл бы сразу.
Через полчаса из генеральской двери показался Можайский.
– Ерохин? А ты чего здесь прохлаждаешься?
– Так вызвали. Срочно. – он обречённо кивнул в сторону улыбающейся секретарши.
Вот старая коряга.
Вероника Евгеньевна растеклась улыбкой вслед уходившему полковнику. Сменив маску, строго глянула на Ерохина. Но рта раскрыть не успела – из скрипнувшей двери вышел генерал с кожаной папкой. Сергей поднялся.
– Ждёшь? – Он в упор посмотрел в глаза. – Ну что, молодцы! Вижу, начали работать. Не сбавлять темп. Можайский мне доложил в общих чертах. Есть у меня ещё пара вопросов к тебе, но не теперь. Самого вызывают. – Он повернул голову и коротко бросил, – Вера, я в Смольный.
Вернувшись, Ерохин не сразу понял происходящее. Дверь в комнату для допросов была распахнута. У входа топтались незнакомые офицеры – похоже из СИЗО. Внутри набились свои. На корточках, спиной ко входу сидела Мурцева. Согнувшись над столом колдовала Тюрина, маркируя пакет с продолговатым предметом. За Мурцевой на полу Сергей увидел кровавую лужу с натоптанными следами. Сердце забило в висках.
В углу топтался бледный Козак, неприлично помолодевший, со следами угревой сыпи на лбу. Он что-то лепетал Байкалову, стоявшему спиной.
– … к нему же не было никаких претензий. Он сам, сам согласился приехать.
– Что произошло? – сдавленно выкрикнул Ерохин, и все заметили его присутствие.
– Вот, – Байкалов махнул рукой. Лейтенант загундосил срывающимся голосом, – А что, что я нарушил? Он должен был подняться к нам. Он просто свидетель. Я оставил его в бюро пропусков, там очередь была. Я же не знал.
– Стоп! Всё по порядку.
Махнув на Козака, доложил Байкалов, – Покушение на Овечникову. Она жива, но в реанимации. По домашнему адресу лейтенант застал сожителя, проживающего в её квартире. Тот сразу согласился дать показания на Овечникову, так как сам её разыскивает и имеет к ней денежные претензии. Лейтенант оставил его в бюро пропусков. – Он перевёл взгляд на сжавшегося, испуганно блуждающего глазами Козака, затем на Ерохина, – Сергей, к нам же приходят свидетели по повесткам.
– Приходят, – язвительно передразнил Ерохин, – Вообще-то их сопровождать положено. То, что мы иногда нарушаем, никого не оправдывает. Нападавшего задержали? Орудие?
– Его допрашивает Варёный в соседнем помещении, – бодро ответил Байкалов, – Три удара керамическим ножом. Лезвие отломилось и осталось в лёгком.
– А караульный? Караульный где был? Он же здесь для охраны остался.
Байкалов вздохнул, повернулся к выходу и как-то недоверчиво произнёс, – Караульный был отброшен резким ударом двери. Травма головы и кисти руки.
Ерохин подошёл к двери и высунулся в коридор, – Но как? Дверь открывается наружу!
– Он приоткрыл дверь и выглянул (Ерохин прорычал, закатив глаза). Нападавший саданул с прыжка. Заскочил и нанёс три ножевых удара, пока не сломался нож. Затем сдался подбежавшему на крик офицеру СИЗО.
Побагровевший Сергей обернулся к Байкалову. – Жень, вот ты мне скажи, откуда таких караульных набирают? С охранников в супермаркете и то больше пользы.
Обхватив голову, Ерохин выскочил в коридор.
Варёный допросил нападавшего, затем увеченного караульного.
Задержанный рыдал, изливая душу. Всею своей чувствительной душой он был страстно влюблён в Ирину, которая сбежала от него с каким-то старпёром, прихватив его кровные денежки. Сначала он безуспешно пытался её найти, чтобы вернуть, затем поклялся убить, что и осуществил в порыве ревности, в который впал сразу же, как увидел её в проёме приоткрытой двери.
Караульный, в свою очередь, плаксиво признавал нарушение правил, но оправдывался тем, что его уже должны были сменить, и он изредка выглядывал запоздавшего сменщика.
Всё было похоже на правду. Но что-то гадливо бередило душу майора Ерохина.
20. Древний Египет. Столичный округ Уасет. Пятый год правления Еретика
Предвестьем грядущих бурь слышался голос возмужавшего правителя притихшим жрецам Амона:
– Как не проросло зерно в горячем песке, так и не стала земля обмана домом Великому Атону. Небесный отец отправляет меня в путь, на поиск места, ему одному назначенного. Земли, не запятнанной ложью и корыстью жрецов. И даст Великий Атон знак на месте том. И возведены будут храмы в его честь, и построен город в его славу. И быть там столице обоих Земель. И станут люди там жить по закону Маат. И исполню волю Атона я – фараон Аменхотеп, сын фараона Аменхотепа.
Намокнув в долгом пути, осели в мутные воды днища барж, ведомых силой великой реки от пилонов и башен Элефантины, к стелам и обелискам Мемфиса. Мощью северных ветров вздымались паруса на пути обратном. Затем всё повторялось сначала.
Луна дважды обращалась хрустальным серпом и дважды округлялась серебряным оком Гора. И каждый день изнурительного похода, под вечер, на новый берег причаливал строй царских судов и разбивались шатры. А утром, с первыми проблесками восточного неба, над головами собравшихся разносилась молитва Пвоха – верховного жреца Ра-Хорахти из древнего Гелиополя.
Было пройдено земель без счёта. Серых и истоптанных, приглушенных тенью вековых олив и смоковниц. Илистых и черных, с бескрайней зеленью ячменных всходов. Холмистых и ветреных, под красными обрывами глинистых утёсов. Песчаных и каменистых, усеянных глыбами известняка. Древних оазисов с шершавыми стволами финиковых пальм.
Но Атон так и не подал знак юному правителю.
Иногда причаливали ночью, когда чёрное покрывало неба смыкалось с трепещущей гладью Великой Реки. Так было и в этот раз на безжизненном пустынном берегу, когда кривобокая худеющая луна надменно зависла в высоком небе, а серой тенью с востока уже показался рассвет.
Широко раскрытые глаза юного царя взирали на поднимающийся из-за горизонта огненно-красный шар. Когда божественный Ра-Хорахти, оторвавшись от кромки пустыни, уже воссиял в имени своём Шу, фараон ощутил то, чего так долго ждал.
Звуки внешнего мира: шум ветра, шорох болотного папируса, серебристые перезвоны прибрежных волн, окрики крики водных птиц, – медленно вытеснялись нарастающим водным плеском. Вскоре шум далёкого водопада уже властвовал в глубинах разума, – там, где только и возможно познать голос бога.
Обрётшее внезапную лёгкость тело истекало свербящей дрожью. Судороги, ужасавшие в детстве, а теперь редкие и желанные, крепили и поддерживали его, как держат парящего орла восходящие потоки. Телесная дрожь сходилась в унисон набиравшей силу воде.
Атон подал знак.
Юный Аменхотеп воздел ладони к небесам и медленно двинулся по барханной пустоши к отдалённым холмистым грядам. Большая вода меняла тон и звук, сливаясь с дробными эховыми раскатами показавшегося ущелья.
Вдруг оборвался неистовый водный рёв. Уши захлопнула тишина. Отпустила дрожь. Тяжестью в ступнях вернулось тело.
Аменхотеп воздел руки к солнцу.
– Клянусь тебе, великий Атон, что на месте этом будет возведён храм во славу твою, и город, не знающий себе равных.
Так, царь обеих земель Аменхотеп четвёртый получил долгожданный знак. И в оранжевых лучах утреннего светила, к терпеливо ждавшим подданным обернулся и огласил свою волю уже другой правитель – могущественный фараон Эхнатон – слуга великого Атона.
21. Климов
Поди сумей оформить бумаги для ночного допроса за полчаса до конца работы, да ещё при отсутствии начальства.
Ерохин сумел. Не было иного выхода. Он не столько надеялся на результат, как поддавшись смутным предчувствиям, счёл этот допрос единственной возможностью обезопасить арестанта.
– И как ты только извернулся? Ну приходи, забирай, – изумился старший прапорщик, помнивший Ерохина ещё лейтенантом.
– Палыч… Тут ещё… Хотел попросить.
– Ну?
– Как бы сделать так, чтобы твои орлы ничего не знали?
– Ты что, выпил? Это ещё на хрена?
– Для безопасности задержанного. Очень важно.
– Да пошёл ты знаешь куда… – Палыч мог рубануть и покрепче. – Послушай, Сергей. Если бы я не знал тебя столько лет… Ты в чем моих ребят подозреваешь?
– Палыч, извини. Проехали. Не обижайся.
Трубка сипло дышала.
– Хрен с тобой. Раз у тебя мания величия… э-э … преследования… Ладно. Через пятнадцать минут я их отправлю в оружейку. У тебя на всё – про всё будет десять минут.
Из камеры показался Климов. Неуверенно переступил порог. Помятый, морщинистый, с желтоватыми пятнами на висках. Руки сцеплены за сутулой спиной.
Увидев Ерохина, зло усмехнулся, – На расстрел? Скорей бы. Лишь бы не мучили.
Протяжно вздохнул. Климов знал, что из-за угнанной тачки и краденых номеров вертолёт со спецназом не вышлют. А значит – это они. И если он ещё жив, значит они думают, что он знает что-то важное. Он должен выиграть время. Столько – сколько получится.
В кабинете Ерохина он осмотрелся. Дверь заперта изнутри. Окна пуленепробиваемые. Ключи демонстративно спрятаны в сейф с кодовым замком.
Пластиковый браслет снят.
Ерохин знал, что будет непросто, но не думал, что настолько.
Угнанный автомобиль, краденные номера и незаконное хранение оружия вызывали кривую ухмылку. С тупым упорством Климов не шёл на контакт. Юлил и изворачивался, то отрицая всё на свете, то вдруг пытался убедить, что самописец давно уже найден и спрятан в надёжном месте, и о месте этом они не сообщат даже под пытками.
Изнуряющая карусель выматывала. Припасённый козырь о покушении на Овечникову не изменил расклад. Климов сначала не поверил. Затем, увидев окровавленную кофту в нумерованном пакете, сник. Прикрыл ладонью задёргавшийся глаз. Но тут же взбодрился. На нервном подъёме перешёл в контратаку. Он грозил Ерохину, что за Ирину тот ответит. Ответят и остальные. Мол они не одни, а завтра всё попадёт в прессу.
Бравады осёк сверлящий звук. Трубка говорила взволнованно.
– Сергей! Тут у меня ЧП. Тревогу пока не поднимал… мне и со своим дятлом разобраться надо. Но похоже… ты был прав.
– Палыч! Что? – выкрикнул Ерохин и бросил недобрый взгляд на Климова.
– Хоть я и думал, что пустое, но всё же сел за видеокамеры. Часа два проторчал. Уж плюнул было. Вдруг вижу, мой козёл бросил пост и бегом в сортир. …Обосрался он, как потом выяснилось. Минуты не прошло, смотрю, кто-то открывает решётку коридорной двери. Да лихо так – и ключ у него, и карта магнитная. Лица не видно. Я выскочил, а он дёру на выход, и прямиком к вертушке.
– Кто?!
– Молодой такой. Звони на пост, выясняй.
Звонок дежурному вывернул наизнанку воспалённый мозг Сергея. Четыре минуты назад зафиксирован выход лейтенанта Козак Антона Валерьевича. Ерохин ощутил дрожь в правой руке и спрятал её под стол, от безумного взгляда Климова, сидевшего с искорёженным лицом, оскалив щербатые зубы. Ерохин окатил его гневным взглядом.
– На тебя покушались, придурок!
Тот закрыл рот, сглотнул, – П-продолжение спектакля?
Придурок. Какой же ты придурок. – подумал Ерохин и тут же отрешился от Климова.
Козак! Гнида! Тихоня с учебником по сыскному делу, уверявший, что в этом его призвание. Догонять поздно.
Перезвонил на вахту. Удостоверился. Машина в камеры не попала.
Меньше всего Сергей ожидал крысу у себя.
Он опустил лоб на лежащую руку.
Отщепенец. Продажная тварь. Что делать дальше?
Собрался и стал размышлять.
Он мог решить, что его не узнали. Сейчас залёг под корягу и ждёт. Если не будет кипиша, успокоится и придёт на службу. Ведь свою задачу он не выполнил. Спасибо Палыч тревогу не поднял. Лицо в камеры не попало, следов наверняка не оставил. Предъявить ему нечего. Ночной выход? Это не в первой. Завтра разберёмся. Лишь бы не спугнуть.
Климов опасливо наблюдал. Что-то шло не так. Побледневший майор с растерянным видом уткнулся лбом в кулак и затих, подставив затылок и шею. Такого он точно не ожидал.
Но быстро понял подставу и стал оценивающе разглядывать Ерохина. Пригнув голову, пытался увидеть, не наблюдает ли за ним в щёлочку зоркий майорский глаз. Бросил взгляд на стол, окно, дверь. Приподнялся. Изготовился к прыжку. Затем мягко осел.
А может он и вправду не из этих?
Вид беззащитной лысеющей макушки дал Климову призрачную надежду.
– Я всё расскажу, – прозвучал смятый подавленный голос.
Ерохин поднял голову, отрешённо глянул на изменившегося арестанта, – Я буду записывать, – и безразлично зевнул. Накатывала послестрессовая сонливость.
Откровения Климова хаотично перескакивали между настоящим и прошлым.
Сбивчивое признание участия в убийстве инспектора ДПС напрягло Ерохина. От тяжкого раскаяния Климова прошибло по́том, и по комнате растекался мерзкий кисловатый запах. Запустив пятерню в просаленную шевелюру, он стал оправдываться, что сам не стрелял, а только сидел в машине. Признание выглядело неправдоподобно, но Ерохин решил пока не перебивать.
Тут рассказ метнулся в прошлое.
Он жаловался на тяжёлое детство в Ханты-Мансийске и раннюю потерю отца. На службу в армии, где получил травму головы. В Питере поступил в Технологический институт, хотел стать инженером. После второго курса учёба заела, и он страсть как захотел поступить на службу в ФСБ, но не знал, как. После третьего бросил учёбу, написал заявление в полицию. Получил отказ, даже на техническую должность, хотя с головой уже проблем не было.
Он пытался разжалобить Ерохина, который в это время просматривал его досье.
– Почему отказали? Как думаете?
Уловив что-то в интонации, Климов нехотя сознался в лечении алкоголизма, из-за которого и вылетел из института.
Затем перескочил к последнему месту работы в охране небольшого предприятия, где его неожиданно посетил капитан ФСБ. После чего он стал сотрудником мобильной оперативной группы по борьбе с терроризмом и наркотрафиком.
Хмыкнув, Ерохин спросил, – И как вас оформили на службу?
– Со мной заключили контракт.
– Где и кто заключал? Где сам контракт?
Климов смутился и покраснел. – У меня на квартире. Этот же капитан ФСБ Харин. А контракт он забрал… из-за секретности.
Растеряно похлопав глазами, он продолжил с оправдательными нотками, – Но зарплату мне переводили регулярно. Даже отправляли в санаторий. Круг общения замыкался на непосредственном начальнике. Рядовые сотрудники не знали друг друга и не имели права общаться между собой. По легенде я служил в частном охранном предприятии «Гризли».
– Вспомните все задания в подробностях. С датами, временем, участниками.
Собрав над переносицей морщины, Климов вскинул глаза, и начал рассказ.
Всплыли семь операций по ликвидации террористов. Он, как стажёр, не знал подробностей, а лишь «обеспечивал территорию» – отвлекал случайных прохожих. Первой боевой задачей стала погоня за преступником, похитившим бортовой самописец. Самописец найти не удалось, но Климов понял, какую тот имеет важность.
При этом был с лёгкостью убит сотрудник ДПС. Отойдя от шока, Климов усомнился, что работает на государственные структуры. Произошедшее с Ириной, подтвердило сомнения и заставило действовать.
С Ирой они познакомились в том самом санатории. Он сразу запал на шуструю светленькую медсестричку. Но отношения складывались медленно. Климов был робок с женщинами, а у неё имелся хахаль. Поэтому любовь закрутилась совсем недавно.
Он замолчал и попросил закурить. Сигарет не было, и Сергей предложил арестанту кофе. Агрегат заклокотал, выстреливая коричневые плевки.
Крупными глотками Климов осушил половину чашки.
– Она позвонила неожиданно. – Одолев кофе, он с дрожащим звоном вернул чашку на блюдце. – Её голос! – На лице прорезалась боль. – Затравленный плачущий шёпот. Она молила забрать её из санатория. Её могут убить, а самой ей не вырваться. Я бросился за руль, но прибыл только через час.
– Какой санаторий? – уточнил Ерохин.
– Чайка, во Всеволожском районе.
Ерохин сдвинул брови, – Наши ребята там были. Ничего криминального не обнаружили.
Ядовитая ухмылка перекосила Климова, – Конечно не обнаружат. Санаторий, как санаторий. Конспирация у них на высоте.
– Завтра поедем снова.
– Только боюсь, что санаторий уже закрыт. – Арестант наморщил лоб, силясь что-то вспомнить, – Ирину я принял из окна туалета. Потом за нами гнались две машины. Но я хороший водитель, – Он поднял раскрытую ладонь. – Профессиональный экстремал! Я столкнул их между собой. …Мы ушли. Но с того дня никто из нас не ночевал дома. Мы начали своё расследование.
– В полицию обращались? – спросил Ерохин, чем вызвал неприязнь в лице Климова.
– С этого и начали. Только все встретившиеся менты оказывались из этих! И если б не мои навыки, – он сделал многозначительную паузу, – То мы вряд ли дожили бы до этого дня. Потому и стали действовать.
Тут Ерохин, уже начавший верить, снова усомнился в его адекватности. Да и Климов подлил масла в огонь, – А насчёт ФСБ, так я абсолютно уверен, что этот капитан Харин действительно там служит…
Сергей хмуро задумался. Ночь брала своё. С мыслей сбились и опер и арестант.
После паузы, Ерохин спросил, – Чего вы хотели добиться?
Помолчав, Климов стал говорить спокойно и рассудительно.
– Понимаете, товарищ майор, предпринять что-нибудь против такой организации было не в наших силах. Тем более, ничего о ней не зная. Но я точно знал, как они боятся информации с самописца. Какие силы затрачены на поиск.
Он замолк, округлил глаза и стукнул ладонью в лоб, – А на днях я понял, что они все связаны с сектой.
Брови Ерохина поползли вверх, а Климов продолжил, – Поэтому мы решили найти самописец и обнародовать информацию через журналистов. Нанести удар. Поможет или нет – не знали, но во всяком случае не хотели погибнуть просто так.
– Вы сказали … секта? Я не ослышался? – уточнил Ерохин.
– Да… Сказал… У меня нет доказательств, но между сектой, и конторой, в которой я служил, есть какая-то связь. – Он кивнул, соглашаясь с собой, – Дело в том, что Ира состояла в обществе поклонения солнцу. Я называл их сектой. Есть такие странные люди. В последние годы появляются на рассвете на пляжах, в парках, по берегам рек и встречают солнце. Сидят, выставив ладони, чего-то шепчут. Среди персонала санатория таких большинство.
Ерохину захотелось себя ущипнуть. В глазах арестанта ему вновь виделись безумные отблески. «Надо будет ещё раз вызвать психиатра».
– А Овечникова как оказалась среди них?
Климов оживился, – Её покойная тётка, шандарахнутая на всю голову, как-то скорешилась с этими чудиками. Да и оставила им завещание на свою квартирку. А после её смерти, они явились к Ирке и стали убеждать, что хотят вернуть квартиру ей. Так Ирка с ними и снюхалась. Потом они помогли ей устроиться в санаторий, где зарплата существенно выше поликлиники.
– А что с ней произошло, когда она вам звонила?
– Она стала случайной свидетельницей разговора двух врачей, когда была за ширмой, в смежном помещении процедурки. Когда её заметили, то поняла, что из санатория больше не выйдет.
– О чём был разговор?
– О психическом воздействии на пациентов.
– Подробнее!
– Подробнее она не знает – разговор был коротким, а у неё после этого был стресс, но для себя поняла, что на отдельных пациентов производится какое-то воздействие, вроде кодирования. Ещё они упомянули про ликвидацию, но она не знала, о чем речь. Понял я, когда она рассказала.
– Трупы без следов убийства – результаты ликвидаций?
Климов, потупившись кивал головой. Затем, после щелчков пальцев Ерохина, произнёс чётко, для записи, – Да. Результаты ликвидаций.
Далее, ещё без малого час, Ерохин задавал дополнительные и уточняющие вопросы. Новой информации не прибавилось, за исключением врача-невролога одной из районных поликлиник, направлявшего пациентов в указанный санаторий. От Ирины он знал только его фамилию. А та узнала о враче случайно, из мимолётного рассказа пациентки во время процедуры.
Когда измотанный Климов стал тормозить с ответами и пару раз засыпал, Ерохин позволил ему лечь на служебный диван.
Взбодрившийся на эмоциях Ерохин запустил компиляцию записи в текст. Задумался. Вспомнил Козака.
Мысли крутились винтом. То озаряло явное понимание невозможности столь крупной тайной организации. А подкуп одного лейтенанта списывался на коррупцию.
То подкатывала обратная волна, и наличие скрытых агентов казалось ему вполне возможным. Даже проглядывались контуры зловещей структуры.
Он мысленно раскладывал пасьянс из сослуживцев, и, не остановившись ни на ком, допустил возможность чьей-то крупной материальной заинтересованности. Дойдя до крайней точки, маятник устремился обратно.
С приливом здравого смысла Сергей понял, что его подозрения отдают конспирологией.
Позднее он решил на всякий случай изъять из материалов допроса информацию о неврологе из поликлиники, как единственную, об утечке которой, их преследователи, скорее всего не знают.
Ближе к утру Ерохин с трудом растормошил храпевшего Климова, выслушав полусонные матюки. Арестант тяжко и неохотно вернулся в реальность.
Пристально глядя в глаза, Сергей чётко переспросил, знает ли кто-нибудь ещё, кроме него и Ирины о враче из поликлиники. Климов долго смотрел в ответ цепким проницательным взглядом и уверенно покрутил головой.
Ерохин решил, что психиатрическая экспертиза не потребуется, и очень надеялся, что арестант понял его молчаливый намёк.
Палыч хмуро принял подследственного.
Голова, изрядно пропитавшись кофе, стала высохшей тыквой. Реальность просматривалась сквозь еловые ветки, а временами ускользала совсем. Сергей стал перечитывать исправленный протокол, но текст заплясал и расплылся. И он завалился на диван.
Новый день разбудил громким стуком в дверь.
Подходившие сотрудники получали материалы допроса. Затем, на планёрке, распределили обязанности.
Направили запрос в ГИБДД о вооружённом нападении, запрос в ФСБ про Харина. Хабибуллин и Варёный убыли в санаторий «Чайка». Степанченко с Тюриной составляли новые запросы по арестантам. А Байкалов и Мурцева ожидали майора Лотарёва из отдела по тоталитарным сектам.
Были составлены три фоторобота, которые, к сожалению, не пробились по базам.
Можайский, соорудив скорый отчёт, побежал к генералу.
В суматохе, никто кроме Ерохина не заметил отсутствия лейтенанта Козака, чей телефон был отключён.
И Сергей отъехал на пару часов домой.
