Валерий Николаевич Ковалев
Игры настоящих мужчин. Юмористические рассказы
– Поспать не дают, курвы, – хрипло басит один из бербазовских, со старшинскими лычками, извлекает упрятанный в «самолете» бычок, прикуривает и пускает по кругу.
Всем достается по паре затяжек и сон улетает.
– Интересно, куда сегодня погонят? – перематывая на сапогах портянки, – бубнит старший матрос с «пээмки» и сплевывает на бетонный пол.
– А нам татарам один хрен, что пулемет, что самогон, – сладко зевает один из подводников и дружески толкает в бок соседа.
– Ага, – кивает тот вихрастой башкой. – Одинаково с ног валят.
За массивной дверью камеры лязгает засов, и она с визгом открывается.
– Вторая, на оправку, – бурчит хмурый матрос с автоматом на плече и кивает головой на кишку коридора.
Вся шестерка выходит из камеры и в его сопровождении направляется в гальюн, совмещенный с умывальником. Там оглушительно воняет хлоркой и в бетонных «очках» пищат крысы.
Сделав свое дело, моряки ополаскивают лица под кранами с парящей от холода водой и утирают их подолами роб.
– В камеру, – бросает конвойный и ведет их обратно.
Потом начинается завтрак и каждый получает по кружке горячего кофе, миске гречневой каши и птюхе белого хлеба с кубиком масла.
– Опять эта каша, – брюзжит один из моряков с лодки и отпихивает от себя миску.
– Не скажи, – активно орудует ложкой сосед. У нас на «пээмке» по утрам чай, «шрапнель» и черняшка. А тут лафа, жить можно.
После завтрака всех губарей заставляют вытащить из камер во двор «самолеты» – для проветривания.
– Хотел бы я знать, какая сука придумала эту хрень?, – таща на горбу свой лежак, – пыхтит один из матросов.
– А это, братишка, что б служба раем не казалось, – ухмыляется старшина.
В восемь утра арестованных выстраивают во дворе у высокой ограды, с караульной вышкой и часовым на ней, и перед шеренгами возникает сам начальник гауптвахты, прапорщик Чичкарев, в сопровождении начальника караула.
– Р-равняйсь! Смир-р-на! – по петушиному орет он, и где-то за забором взлаивают собаки.
Грозно нахмурившись и скрипя начищенными ботинками по снегу, прапор медленно идет вдоль строя и уничижительно цедит, – кр-расавцЫ.
В нахлобученных на уши шапках, измятых шинелях без ремней и заправленных в яловые сапоги широких штанах, «красавцЫ» стоят с безразличным видом и тупо пялятся на начальство.
– Слушай наряд, лишенцы! – вернувшись к центру, извлекает из-за обшлага шинели бумагу Чичкарев.
– На снег – двадцать, на цемент – двадцать, в порт десять! – Разводите, старший, – кивает он начкару, прячет бумагу и отправляется внутрь, шмонать камеры.
Через десять минут три расхлябанных группы, первая из которых вооружена лопатами и скребками, в сопровождении конвойных выходят наружу и плетутся в сторону поселка. Там одна остается на площади у ДОФа и начинает вяло грести снег, вторая спускается к строительным складам, а третья направляется в сторону небольшого порта, что рядом с базой.
В ней все моряки из второй камеры и еще четверо арестованных.
– Вить, а ты уже работал в порту? – спрашивает матрос с лодки шагающего рядом старшину.
– Ну да, – кивает тот. На прошлой неделе.
– И как?
– Сам увидишь, – заговорщицки подмигивает старшина и просит у конвоира закурить.
Тот, опасливо оглянувшись, достает из кармана мятую пачку «Примы» и сует старшине в руку. Губари на ходу закуривают, прячут сигареты в рукавах и топают дальше.
На территории заметенного снегом порта, где у бетонной стенки стоят несколько пришвартованных барж, группу встречает статная дама в финской дубленке и валенках.
– Прибыли, мальчики? – весело оглядывает она моряков. – Значит так, – показывает рукой в вязаной варежке на одну из барж. – До вечера нужно ее разгрузить. В трюме продукты, апельсины и вино. Справитесь?
– А то! – басит старшина и сдвигает на затылок шапку.
– О, Витя! – удивляется женщина. Ты опять к нам?
– Ну да, Петровна, – разводит руками старшина. Куда ж я от вас денусь?
Остальные переглядываются и одобрительно гогочут.
– Ну, тогда за работу, – говорит женщина. Сейчас подойдет машина.
Весело переругиваясь и балагуря, моряки взбегают по трапу на баржу, отдраивают затянутые брезентом лючины и спускаются вниз.
– Ты смотри, сколько всего, – восхищенно тянет старший матрос с «пээмки», оглядывая заиндевевший трюм, доверху набитый всевозможными мешками, ящиками и коробками.
– «Марокко», – читает кто-то наклейку на одной из коробок. А тут вино, – расплывается в улыбке усатый подводник и тычет пальцем в картонную коробку. – «Старый замок», нам такое в море дают.
– Ну ладно, кончайте треп, – покосившись на коробку, изрекает старшина. – Вино от нас не уйдет, а пока за дело. Ты, Васька, – кивает он усатому,– бери четверых и дуйте наверх. Будете принимать и грузить в машину. Ну, а мы тут «пошуршим».
Через несколько минут в трюме кипит работа, коробки мешки и ящики исчезают в люках, наверху топают матросские сапоги.
– Шабаш! – орет через час, свесившись вниз, Васька, и разгрузка прекращается.
Старшина удовлетворенно хмыкает, извлекает из одного ящика бутылку вина и несколькими ударами кулака по донышку, вышибает из нее пробку.
Бутылка пускается по кругу, затем ударяется о металлический кронштейн и осколки возвращаются обратно.
Потом все лезут по скоб – трапу наверх и сходят на причал, откуда, урча мотором, отъезжает тяжело груженый «захар».
– Так, мальчики, – подходит к морякам женщина. Пока вернется машина, погрейтесь в конторе. Кстати, Витя, ничего не разбили? – обращается она к старшине.
– Да сорвалась одна коробка, Петровна. Четыре бутылки всмятку, – сокрушенно вздыхает тот.
– Ага, – кивают головами остальные. – Сорвалась.
– Вы уж пожалуйста аккуратней, – говорит женщина и исчезает в расположенном неподалеку ангаре. А губари идут к небольшому кирпичному зданию и заходят внутрь. Там тепло и на длинной скамье у окна, обняв автомат, дремлет конвойный.
– Не спи, убогий, замерзнешь! – хлопает его по плечу Васька и все хохочут.
– Это вам, – зевая, кивает матрос на стоящий рядом картонный ящик, с оранжевыми апельсинами и несколькими пачками «Беломора».
По помещению разносится душистый запах юга, под потолком плавает дым папирос, всем хорошо.
– А эта Петровна ничего, – мечтательно тянет Васька, пуская кверху синеватые кольца. Вот бы ее трахнуть.
– Дура, – лениво гудит старшина,– это ж жена коменданта. Он тебя так трахнет.
От хохота в помещении звенят стекла, а озадаченный Васька чешет затылок.
Хлопает входная дверь и на пороге возникает женщина.
– Ребята, пора, пришла машина, – говорит она и, сняв варежки, дует на пальцы.
– Почапали, труженики моря, – встает старшина, и все выходят наружу.
Теперь вниз лезет вторая партия, фокус с бутылкой повторяется и работа кипит.
Очистив к полудню изрядную часть трюма и припрятав курево в потайные местам, вся бражка, сопровождаемая конвойным, направляется на гауптвахту, обедать.
На обед дают наваристый борщ, макароны по – флотски и компот, доставленные нарядом с камбуза.
– Вот это другое дело, – мычит Васька, активно работая ложкой. Не то, что каша.
Через час парни снова на барже и работа продолжается. Теперь в трюме ярко горит переноска, голоса звучат громче и резонируют в корпусе.
Последнюю машину загружают в сумерках.
– Ну, вот и все, амба, – утирая потное лицо шапкой, – удовлетворенно басит старшина.
– Спасибо вам, мальчики, – проводив взглядом исчезающий за воротами грузовик, подходит к парням женщина.
– Да чего там, – небрежно машет рукой Васька. Для нас это плевое дело.
Затем, разобравшись попарно, моряки выходят за ворота и направляются в сторону поселка. Под тяжелыми сапогами скрипит искристый снег, в небе зажигаются первые звезды.
Крысиный король
После учебы в атомном учебном центре в Палдиски, наш экипаж прибыл в Северодвинск для приемки и испытания нового ракетного крейсера третьего поколения.
Разместили нас на стоящей в порту плавбазе «Иртыш», где проживали еще несколько экипажей находящихся в ремонте лодок. Поселившись в двух кубриках, расположенных под офицерской палубой, мы быстро познакомились с другими ребятами и командой плавбазы. Состояла она из полусотни моряков срочной службы, возглавляемых пожилым капитаном 1 ранга и несколькими мичманами.
В силу преклонности лет «Иртыш» в море не ходил, но содержался в образцовом порядке. Его высокий корпус и надстройки были выкрашены в шаровый цвет, деревянная палуба регулярно драилась и сияла первозданной чистотой, а все машины и механизмы находились в полном порядке.
Был у старой плавбазы единственный недостаток – крысы. Днем они прятались в укромных местах, а с наступлением ночи выходили на охоту, делая набеги на провизионки, камбуз и прочие места, где можно было чем-нибудь поживиться.
Причем, не ограничиваясь продуктами, всеядные разбойники грызли и оплетки электрокабелей, что порой вызывало короткие замыкания в судовой сети.
По этому случаю моряками плавбазы с ними велась непримиримая борьба, одним из главных стимулов которой была возможность получить краткосрочный отпуск с выездом на родину, за двадцать отловленных бестий. А для этого следовало представить командованию указанное их число натурой.
По утрам, перед подъемом флага, дымя сигаретами у обреза на корме, мы не раз наблюдали, как пришпиленные остро заточенными пиками к палубе, крысы отдавали богу душу. А после отбоя, свободные от вахты моряки плавбазы, выходили на ночную охоту.
В один из субботних вечеров, будучи не пущены в увольнение за какую-то провинность, мы втроем: Витька Допиро, Саня Александров и я, загнав местным аборигенам умыкнутый с завода кусок плексигласа для поделок, уединились с двумя из них в румпельной выгородке и пили брагу. Ее на плавбазе «по тихому» делали из яблочного сока, сахара и дрожжей, сбраживая в предварительно выпаренных огнетушителях.
Во время дружеской травли, которая неизбежна в таких случаях, Саня, опорожнив очередную кружку с веселящим напитком, заявил что знает, как можно вывести на судне крыс.
– Иди ты, – недоверчиво хмыкнул один из плавбазовских, со старшинскими лычками. Они тут были всегда, нам мичмана рассказывали.
– А я говорю можно, – ухмыльнулся Саня. Вот послушайте.
Для начала нужно найти железную бочку, а затем отловить пяток крыс. Желательно покрупнее. После этого поместить их туда и не давать жрать.
– Совсем, что ли? – выпучил глаза второй плавбазовец.
– Ну да, – кивнул головой Саня. – Ничего, кроме воды.
– Ну ты даешь, так они же подохнут! – не согласился Допиро.
– А вот и нет, – наклонился к нему Саня. Дней пять попостятся, а потом начнут жрать друг друга. Выживет сильнейший, – такого называют "крысиный король". Его надо выпустить и он займется остальными.
– Не, такого не может быть, – не согласились парни с плавбазы. Заливаешь.
– Ну, смотрите, мое дело предложить, – пожал Саня плечами и мы хлопнули из огнетушителя еще по кружке.
– А кто тебе рассказал эту туфту? – закуривая «Приму», поинтересовался я у Сани.
– Сам ты туфта, – обиделся тот. – Это я слышал, когда был на практике на «Крузенштерне», после мореходки. Боцман рассказывал. А он протрубил на флоте лет двадцать.
– Боцман говоришь? – заинтересованно взглянул на Саню плавбазовский старшина. С «Крузенштерна»? Тогда другое дело. А, Серега? – пихнул он в бок, начавшего клевать носом приятеля
– Ага, другое, – очнулся тот. Наливай…
Утром воскресенья, кряхтя и переругиваясь, наши знакомцы подняли с пристани на «Иртыш» бочку из-под дизтоплива и поволокли ее в низы.
– Думаешь получится? – поинтересовался я у Сани.
– Да хрен его знает, – флегматично ответил приятель, сплевывая за борт.– Я лично не пробовал.
А в понедельник мы вышли на очередную отработку в море, откуда вернулись спустя месяц.
Помывшись в плавбазовской бане поужинали и завалились спать. На следующий день был назначен строевой смотр, и мы обретались на базе.
– Интересно, как там у наших крысоловов, получилось чего? – надраивая асидолом потускневшую бляху, – вякнул Допиро.
– Вечером узнаем, – сказал Саня, отпаривая шипящим утюгом клеша.
После ужина, когда в кубрике застрекотала экипажная «Украина», мы втроем поднялись наверх и отыскали своих знакомцев.
– Какие успехи на крысином фронте? – спросил Витька у старшины.
– Ништяк, кореша! – радостно заявил тот. – Все получилось. «Тирпиц» давит крыс лучше кошки. А мне во, – очередную соплю навесили, ткнул пальцем в третью лычку на погоне.
Годок
Незадолго до моего увольнения в запас, в наш экипаж вместе с молодым пополнением из Ленинградского отряда подводного плавания прибыл матрос, который всех здорово заинтересовал. Во-первых, своей внешностью – по росту и ширине этот коротышка был одномерным, во – вторых дикцией, говорил он мало и невнятно, а еще возрастом – парню было под тридцать.
Впоследствии выяснилось, что его за что-то выперли с последнего курса ветеринарного института, и парень загремел на три года на флот.
Этим сразу же воспользовались юмористы из БЧ-5, куда попал новичок и сообщили тому, что матросам с таким образованием на лодках сразу же присваивают звания старшин. Иди мол, к механику и дело в шляпе. Тем более что и возраст у тебя подходящий. Чем не старшина?
Тот и пошел. Какой разговор состоялся между ним и крайне нервным «дедом» история умалчивает, но от него молодой вышел весь в соплях, и сразу же был препровожден в трюм, убирать гидравлику. А советчики, похлопывая его по плечам, советовали все это так не оставлять и жаловаться замполиту.
Молодой этого делать не стал, но через несколько дней снова попал «в историю».
Вернувшись вечером с лодки в казарму и увидев, что несколько старшин возлегли на койки, он тоже взгромоздился на свою, на втором ярусе.
Парня тут же согнали и разъяснили – валяться на койках до отбоя можно только старослужащим (годкам). Малый стал препираться, за что получил наряд вне очереди и кличку «годок».
А еще через некоторое время выяснилось, что он не знает даже азов трюмного дела – помпу не отличает от компрессора, а вентиль от манипулятора. «Маслопупы» во главе с командиром дивизиона возились с ним месяц – ни в зуб ногою. Что делать?
Решили – обкатается в море. Однако на первом же выходе «годок» едва не затопил отсек, открыв не тот клапан и его определили в помощники коку. Чистить картошку, рубить мясо и драить котлы. А когда вернулись, определили в верхневахтенные. Чего проще – стой с «калашом» в канадке у трапа и охраняй корабль.
Однако и тут с «годком» случилась неприятность.
Дело в том, что на всякой лодке, неподалеку от рубочной двери, кроме стационарного, вооружен так называемый шторм – трап. На тот случай, если кто из моряков оступится и свалится за борт. Помимо прочего, верхневахтенному вменялось в обязанность присматривать и за ним, чтоб не сперли. Есть на флоте такой бзик – тащить все, что плохо лежит.
Чего «годку» вздумалось возиться с трапом, осталось тайной, покрытой мраком. Может от скуки, а может чего померещилось. Короче он утопил рожок от автомата. Тот отстегнулся и булькнул в воду. Вместе с патронами. Помощника командира чуть «кондратий» не хватил.
После его матов и бурных дебатов с механиком, за борт спустили штатного водолаза, но, увы.
Тот исползал все дно под лодкой, но кроме россыпей консервных банок, ничего там не нашел.
В итоге «годок» загремел на губу, а корабль лишилась килограммов десяти спирта и нескольких банок пайковой икры. Именно во столько оценили потерю на базовом оружейном складе.
Сразу же после отсидки, посоветовавшись между собой, отцы-командиры списали парня на бербазу – от греха подальше.
Прошло несколько месяцев. Как-то вернувшись с морей, мы сидели в курилке у контрольно-дозиметрического пункта, грелись на солнышке и дымили сигаретами.
– Кореша, глядите, никак наш «годок», – сказал кто-то из ребят, ткнув пальцем в пространство. И точно. По асфальтированному покрытию, тянущемуся вдоль лодочных пирсов, в сторону КДП неспешно шествовал наш герой.
И – «ба!». На его плечах золотились старшинские лычки.
При встрече выяснилось, что он теперь служит на подсобном хозяйстве в качестве ветфельдшера, где, наконец, нашел свое призвание.
Так что, никогда не знаешь, где потеряешь, а где найдешь…
Случай с коком
– Саня, ну не надо, – вяло обороняется от крепких объятий смазливая девица в тонкой репсовой униформе.
Мордастый Саня, в короткой белой курточке и черной пилотке на башке, что-то мычит и усиливает натиск.
– О-о, – томно стонет девица, чувствуя, как настойчивые руки шарят за пазухой.
– Абрамов! – орет кто-то с верхней палубы, потом звенит трап, и на двери запертой изнутри каюты дергается рукоятка.
– Твою мать, – шипит Саня, отпуская свою пассию, и щелкает запором.
За дверью стоит матрос в ватнике.
– Чего надо?!
– Консервированную картошку в банках привезли, – шмыгает тот носом. Куда грузить?
– Ир, обожди секунду, я щас, – оборачивается Саня к девушке, выходит из каюты и задвигает дверь.
Саня Абрамов, старший кок на недавно спущенном на воду, подводном крейсере.
А Ира, одна из малярш, работающих на нем в заводе. Том самом, который эти крейсера делает. Ночью ожидается очередной выход в море, и на корабль грузят продукты.
– Так, – говорит Абрамов, спустившись вместе с матросом в трюм. – Вот сюда и складывайте эти гребаные банки. Мудаки, не могли свежей привезти.
– А че мы? – обижается матрос. Это все интендант.
– Ладно, – бурчит Абрамов и спешит обратно в каюту.
– О-о-о, – вновь начинает стонать Ира в умелых руках кока.
Возню прерывает громкий стук в дверь и начальственный голос, – открывай!
– Интендант, сука, – шепчет девице Саня, и щелкает замком.
– Значит так, Абрамов, – говорит слегка заплетающимся языком возникший на пороге мичман. – Я на склад, за деликатесами, остаешься за старшего. Ты все понял? И громко икает.
– Ага, понял, – с готовностью кивает чубатой головой кок.
Как только он возвращается в каюту, в трюме раздается дробный грохот и чей-то вой.
– Ящик упустили, падлы, – сокрушается Саня. – А давай пойдем в провизионку, а, Ир? Там тихо и все такое.
– Давай, – прыскает в кулак малярша и хлопает ресницами.
Через минуту они стоят в аппендиксе коридора за одной из ракетных шахт, и кок звенит ключами.
– Тэкс, – проворачивает он запорный клинкет, тянет на себя глухую дверь и щелкает рубильником. – Заходи.
В небольшом, сияющем белой эмалью помещении, под потолком, на крючьях, висят несколько замороженных говяжьих туш, у переборок сложены многочисленные ящики и коробки, а посередине стоит разделочный пень, с всаженным в него громадным топором.
– Во! – стопорит за собой рычажный запор Саня. – Как в лучших домах! – и подмигивает подруге.
Та, ежась, смотрит на наросший по углам иней.
– А это ничего, – перехватывает взгляд девушки кок. – Щас погреемся. И достает из одной коробки початую бутылку «Старого замка», а из второй несколько шоколадок «Аленка».
– Ах, как экзотично, – шепчет девица и влюблено смотрит на Саню.
Потом они делают по нескольку глотков из горлышка, жуют шоколад и целуются.
– Ну что, давай? – тяжело дышит кок в пунцовое ушко.
– Давай, – нежно мурлычет Ира и лезет рукой ему в штаны.
..аршему .атросу ..рамову ..рибыть в ....альный! – неразборчиво доносится снаружи.
– А? Чего? – отлипает от девицы Саня и непонимающе пялится в подволок.
– Старшему матросу Абрамову прибить в центральный! Кок, твою мать!!! – через минуту более явственно разносится по громкоговорящей связи.
-У-у-у, курвы! – едва не плача вопит Саня и бросается к выходу. – Ирочка, я щас! – оборачивается он к подруге, потом чмокает дверь, и слышно как в замке проворачивается ключ.
– Ты где, билат, лазиш, а?! – встречает кока в центральном разъяренный вахтенный офицер, грузин по национальности. – Бигом в кают-кампанию, к камандыру!
– Есть! – вякает Саня и чертом прыгает в люк.
В офицерской кают-компании, вольготно устроившись в креслах, за столом сидят командир с незнакомым адмиралом и пьют чай с сушками.
– Прошу разрешения, – осторожно просовывает голову в дверь кок.
– Давай – давай, Абрамов, заходи, – благодушно гудит командир. – Расскажи-ка нам, как ты завариваешь такой вкусный чай, – и кивает на подстаканник.
– Чай? – таращится на адмирала Саня и непроизвольно сглатывает слюну.
– Ну да, – значительно отвечает тот и утирает платком выступившую на лбу испарину.
В течение нескольких минут Саня на автомате излагает рецепт и методику приготовления своего напитка, а затем вытягивается и тупо пялится на начальство.
– Молодца, – цокает языком адмирал. – Порадовал. А почему он у тебя только старший матрос, а? – вопросительно косится на командира.
– Понял, Лев Алексеевич – с готовностью отвечает тот.– Сегодня же исправлю.
– А теперь садись старшина, с нами, – кивает адмирал на свободное кресло. Вестовой, еще прибор и чаю!
Примерно через час, обласканного Саню отпускают, и он, все еще не веря, что пил чай с адмиралом и теперь старшина, в прострации лезет наверх, подышать свежим воздухом.
– Сань, ты чего? – спрашивает его один из дымящих у обреза на пирсе моряков.
– Дай, – протягивает руку кок и жадно сосет сигаретный бычок.
– Ты ж не куришь!? – удивляется кто-то.
– Это я от переживаний, – приходит в себя Саня и рассказывает как пил чай с адмиралом.
– Ну, ты молодчик! – весело гогочут приятели. – С тебя причитается!
– Само собой, – расплывается в улыбке кок. – Завтра же и проставлюсь.
Внезапно его лицо меняется, Саня бледнеет и рысит к лодке.
– Да, забрало чумичку, – сплевывает в воду рыжий матрос. – Давно не видал, что б он так бегал.
Пролетев восьмиметровый тубус шахты и центральный пост, Абрамов метеором проносится по отсекам, скатывается по трапу и приникает ухом к запертой двери провизионки. За ней мертвая тишина.
– Все, кранты, – шепчет Саня, и, вставив дрожащей рукой ключ в замок, дважды его проворачивает. Потом открывает дверь и деревянно переступает комингс.
В мертвенном свете ламп, на деревянном стеллаже, скрючившись сидит Ира и, втянув голову в воротник курточки, звонко клацает зубами.
– Ты г-г-де б-был, к-коз-зел? – шепчут побелевшие губы.
– Ч-чай с адмиралом пил, – тоже заикаясь, отвечает Саня.
Затем раздается дикий визг, в глазах кока мелькает серия вспышек, и девица пулей вылетает наружу.
– Эх, Ира, Ира – тяжело вздыхает Саня и присаживается на корточки.
– И откуда он взялся, этот гребаный адмирал?
Примечания:
обрез – половина металлической бочки.
подволок – потолок в корабельных помещениях.
комингс – металлический порог
чумичка (то же, что и половник), жаргонное название коков.
С легким паром
Удобно устроившись в кресле вахтенного и забросив ноги на направляющую балку, я с интересом читаю «Караван PQ-17» Пикуля. Второй час ночи, на лодке тишина и убаюкивающее гудение дросселей люминесцентных ламп.
Внезапно у кормовой переборки раздается резкий зуммер отсечного телефона, я встаю, и направляюсь туда.
– Не спишь? – раздается в трубке загробный голос Витьки Допиро. – Пошли на дебаркадер, помоемся.
– Идет, – говорю я, и вщелкиваю ее в штатив.
Помыться стоит, тем более что мы готовимся к очередному выходу в море и целыми днями принимаем на борт различное оборудование, приборы, расходные материалы и продукты.
К тому же я подвахтенный, а рядом с лодкой, у причала, пришвартован заводской дебаркадер с отличными душевыми для гражданских спецов.
Достав из бортовой шкатулки у торпедных аппаратов казенное полотенце, мочалку, шампунь и мыло, я сую все в защитную сумку от противогаза, набрасываю ее на плечо и спускаюсь на нижнюю палубу.
Во втором отсеке, у пульта химического контроля, работают две молоденьких малярши, а рядом пританцовывает и скалит зубы, сменивший меня, вахтенный носовых отсеков, Славка Гордеев. Помимо обхода отсеков, в ночное время мы обеспечиваем все огнеопасные работы, которые ведутся на лодке.
– Видал? – подмигивает мне Славка и вожделенно пялится на обтянутый комбинезоном, пышный зад одной из девиц.
Я ухмыляюсь, молча показываю ему большой палец и ныряю в люк третьего.
Там меня уже поджидает Допиро, с такой же сумкой.
Мы взбегаем по звенящему трапу в центральный пост, где в окружении светящихся датчиков и мнемосхем скучает вахтенный офицер, и просим разрешение подняться наверх.
– Давайте, – значительно кивает тот головой, и мы исчезаем в шахте люка.
Наверху россыпи звезд, начался отлив и пахнет морем.
Сойдя по узкому обводу на трап, мы минуем караульную будку, с стоящей у нее «вохрой», с наганом в кобуре, и ступаем на широкий, заасфальтированный причал.
Несмотря на глубокую ночь, завод работает. В огромных, высящихся вдали цехах, мерцают вспышки сварки, слышны звон металла, грохот пневмомолотков и урчанье электрокаров. Родина укрепляет свой ядерный щит.
Миновав стоящую позади нас в ремонте лодку, мы подходим к ярко освещенной коробке дебаркадера. На нем расположены всевозможные мастерские и подсобки, в числе которых шикарная душевая для заводских рабочих.
Отдраив нужную нам дверь, мы спускаемся вниз и попадаем в обширную раздевалку. В ней, в ярком свете плафонов, белые шкафчики у переборки, мягкие маты на палубе и низкие длинные скамейки по периметру. Из-за неплотно прикрытой двери душевой, слышен шум воды, неясные голоса и выбиваются клубы пара.
– Во, кто-то уже моется, – говорит Витька и мы раздеваемся.
Потом я тяну на себя тяжелую дверь, мы переступаем высокий комингс, и обширная душевая оглашается пронзительным визгом.
Там, в молочном тумане, мелькают несколько розовых тел, в нашу сторону летят мочалки.
– Ух ты-ы! – восхищенно гудит Витька, и тут же получает одной в лоб.
– Пошли отсюда! – орут из кабинок девицы, стыдливо прикрываясь руками.
– Да ладно вам, – утирает с лица мыльную пену Витька. – Матрос ребенка не обидит! Ведь так, Валер?
– Ну да, – отвечаю я, и мы, посмеиваясь, семеним по кафелю в другой конец душевой.
Соседки, что-то бубнят, потом хихикают и, поддав напоследок пару, по одной выскальзывают за дверь.
– Хорошо помыться, мальчики! – весело кричит последняя.
– И вам не хворать, – бубнит Витька, намыливая голову.
Через полчаса, изрядно напарившись и ополоснувшись напоследок, мы возвращаемся в пустую раздевалку, в изнеможении опускаемся на скамейки.
– Хорошо, – говорит Витька, тяжело отдуваясь. – А у нас в Сибири, бабы между прочим, с мужиками моются.
– Иди ты?! – не верю я.
– Сам иди, – хмыкает приятель. – В деревнях.
Потом мы обсуждаем забавное приключение, хохочем и направляемся к своим шкафчикам.
– Твою мать! – выпучивает глаза Допиро. Рукава его робы и штанины, завязаны мокрыми узлами.То же самое и с моей.
– Вот сучки, – шипим мы с Витькой, пытаясь развязать узлы. Но не тут-то было, они затянуты намертво.
Следующие полчаса, матерясь и действуя зубами, мы все-таки приводим робы в рабочее состояние, напяливаем их на себя и спешим назад.
– Кто это вас так изжевал, коровы, что ли? – весело интересуется вахтенный офицер и с интересом пялится на наши робы.
– Ага, товарищ лейтенант, с сиськами, – кивает Витька, и мы ссыпаемся на нижнюю палубу.
– Ну что, как говорят с легким паром, – бормочет Витька, когда, добравшись до каюты, мы заваливаемся в койки.
– И тебе не хворать, – зеваю я, и мы проваливаемся в сон.
Примечание:
дебаркадер – плавучая пристань, выполненная в виде судна.
День счастья
– А давай сегодня рванем в самоход, – предлагает Витька, наблюдая, как я швыряю за борт оставшийся от обеда кусок хлеба. На него сверху пикируют бакланы и устраивают шумную драку.
– Не, – говорю я, – не пойду. И швыряю второй.
В прошлый раз нас едва не отловил базовый патруль, и загреметь на «губу» у меня нету ни малейшего желания.
– Ну, как знаешь, – вздыхает Витька, ловко отщелкивая сигаретный бычок в сторону качающихся на воде птиц.
Через час, немного вздремнув, мы спускаемся по крутому трапу на пустынный причал, строимся и, гремя сапогами, направляемся вдоль залива, в сторону виднеющегося вдали морзавода.
– Прибавить шагу! – изредка бухтит шагающий сбоку строевой старшина Жора Юркин, на что мало кто обращает внимание. За последние дни, готовясь к очередному выходу в море, команда здорово вымотались, и на то есть причины.
Кроме нас, на ракетоносец необходимо принять почти сотню заводских специалистов, представителей различных закрытых НИИ и военпредов. Всех их следует возможно комфортно разместить и каждодневно питать по нормам морского довольствия.
А посему, с раннего утра и до поздней ночи, под ласковые речи помощника и интенданта, команда загружает провизионки, холодильники и трюмы, всем необходимым для плавания.
Тут и мороженые говяжьи и свиные туши, горы деревянных и картонных ящиков со всевозможными консервами, шоколадом и вином, тяжеленные мешки с мукой, сахаром и крупами, а также всевозможные «расходные» материалы. Все это мы получаем на складах, доставляем к лодке, спускаем вниз и растаскиваем по отсекам.
Сегодня последнее усилие – после обеда осталось загрузить тонну какой-то аппаратуры, полсотни фанерных «самолетов», для тех, кому не досталось места в каютах, а заодно пару грузовиков с картофелем и капустой.
К вечеру, помывшись в душе на стоящем рядом дебаркадере, мы с чувством выполненного долга возвращаемся на плавбазу. Бачковые получают на камбузе ужин, накрывают раскладные столы и все, рассевшись по боевым частям и службам, активно работают ложками.
Потом, мы выходим наверх, дымим сигаретами на юте, и гадаем, что случится в этот раз, накануне выхода или в море. Как правило, в такие дни происходят занимательные истории.
