Валерий Николаевич Ковалев
Человек войны
Мы были высоки, русоволосы,
вы в книгах прочитаете, как миф,
о людях, что ушли недолюбив,
не докурив последней папиросы…
Николай Майоров
Предисловие
Имя этого человека я впервые услышал от отца. После войны они пересекались в лагерях «Дальстроя».
Спустя много лет, волею провидения, встретил его в Москве. И мы были дружны последние годы его жизни.
Дмитрия Дмитриевича Вонлярского и сейчас помнят многие ветераны Военно-Морского флота, Федеральной службы безопасности и Генеральной прокуратуры России.
Его поздравляли с Днем Победы, бывший и действующий президенты Страны, чтили генералы и адмиралы-фронтовики, принимали королевская семья и премьер-министр Великобритании.
Судьба этого человека не укладывается в рамки обыденности.
Потомок обрусевшего тевтонца фон Лара и отпрыск дворянского рода, Дим Димыч, как его звали родные и близкие, прожил непростую, но яркую жизнь, оставшись человеком с большой буквы.
Он был курсантом военно-морского училища, парашютистом – десантником и разведчиком морской пехоты в годы Великой Отечественной войны, рубил лес и добывал золото в Магадане, колесил водителем-дальнобойщиком по просторам Союза и Европы.
В разное время о Вонлярском писали российские и зарубежные журналисты, его не раз упоминали в мемуарах Герои Советского Союза, в числе друзей были известные военачальники, космонавты и народные артисты.
При всем этом Димыч был весьма скромный человек. Он жил на Чистых Прудах в небольшой квартире, не требовал привилегий со льготами и трудился на благо Отечества до глубокой старости.
Сейчас, в наши дни, на киноэкранах иные герои. Бандитских сериалов, шоу и «мыльных опер». Надуманные и фальшивые.
То же и в отечественной литературе. Вымышленные Фандорины с Путилиными, Каменские, Званцевы и Челищевы.
А на границах с Россией опять война. Фашисты, при поддержке США с Европой, начали очередной «дранг нах остен».
Победим ли мы?
Иного не дано. Потому что были такие как Дмитрий Дмитриевич Вонлярский и его фронтовое поколение, а в наших жилах течет кровь дедов и отцов, однажды уже сломавших хребет фашизму.
Русский мир просыпается от летаргии.
Часть 1. Лихолетье
Глава 1. У Чистых прудов
«10 октября 1932 года на Днепровской гидроэлектростанции состоялся торжественный митинг по поводу пуска первой очереди станции – пяти энергоблоков Днепровской гидроэлектростанции имени В.И. Ленина (на Днепре, у города Запорожья, ниже днепровских порогов)».
«18 июня 1937 года экипаж советского самолёта «АНТ-25» (Валерий Чкалов, Георгий Байдуков, Александр Беляков) начал беспосадочный перелёт по маршруту Москва Северный полюс – США, закончившийся 20 июня успешным приземлением на аэродроме Ванкувера».
(Выдержки из газеты «Правда»)
В высоком небе над Солянкой* кувыркались голуби.
А далеко внизу, задрав вверх русоволосую голову в тюбетейке, за ними восхищенно наблюдал мальчик.
Ему было десять лет лет, звали Димом.
Потом, взблескивая на солнце, стая унеслась в сторону Москва-реки, а мальчик, подхватив стоявший рядом бидон, потащил его дальше.
Углубившись в хитросплетенье переулков, он вошел в один, миновал арку старинного пятиэтажного особняка с табличкой на фасаде «Лучников» и оказался в небольшом дворе, затененном старыми липами.
В дальнем его конце, под раскидистым вязом, сражались в домино несколько пенсионеров, а сбоку от арки компания пацанов играла в пристенок*.
– О! Докторенок!– радостно завопил один, собиравшийся в очередной раз метнуть гривенник, а остальные с интересом уставились на Дима.
Все они были из соседнего Зарядья, с которым ребята Солянки традиционно враждовали, и встреча хорошего не сулила.
– Ну, я, – остановившись, нахмурился Дим, – чего надо?
– Га-га-га, го-го-го! – дружно заржала вся компания, подталкивая друг друга локтями и переглядываясь.
– А давай стыкнемся*, – сунув руки в карманы, подошел к нему самый рослый, в сбитой на затылок кепке и клешах, по кличке «Тарзан», вслед за чем ловко цыкнул слюной Диму под ноги.
Парень был года на два старше, шире в плечах и с косой челкой.
– Что, прям здесь? – прищурился Дим, покосившись на стариков (те увлеченно щелкали костяшками).
– Зачем же? – ухмыльнулся Тарзан, перехватив его взгляд – айда туда, – и кивнул на узкий проход рядом с аркой.
Пропустив Дима вперед, вся компания проследовала за ним, и ребята оказались у замшелого каменного сарая.
Там было пусто, исключая прянувших в стороны двух кошек, место, как говорят, располагало, и все остановились.
– Ну, «докторенок», заказывай гроб – шмыгнул носом Тарзан, после чего втянув голову в плечи и сжав кулаки, принял бойцовскую стойку.
Дим молча поставил бидон у двери сарая, затем подошел к сопернику вплотную и сделал то же самое.
– Щас Тарзан ему даст, – утер соплю самый мелкий из пацанов, а остальные четверо окружили пару.
В следующий миг та закружилась в вихре ударов, и через минуту все кончилось.
Тяжело дыша, Дим утирал ладонью разбитую губу, Тарзан валялся на траве раскинув руки.
– Как он его… – протянул кто-то из ребят, а остальные принялись поднимать вожака и приводить в чувство.
– Это называется апперкот, – просипел Дим. – Кто следующий?
Желающих больше не нашлось, но зарядьевцы обещали поквитаться, после чего высокие стороны расстались.
– М-да, хорошее дело бокс, – размышлял Дим, выйдя из прохода и направляясь в сторону дома. Начиная с зимы, после уроков, он регулярно посещал его секцию в спортивном обществе, бодро именуемом «Динамо».
Там, в числе еще нескольких десятков мальчишек, Дим качал мышцы, молотил «грушу», учился нападать и защищаться в спаррингах.
– С тебя оголец, может выйти толк, – как-то сказал ему пожилой тренер. – Ты прямо создан для боя.
Войдя в гулкую прохладу подъезда, Дим поднялся по широкой, с чугунными перилами лестнице на четвертый этаж и нажал черную кнопку на двустворчатой высокой двери.
За ней тихо звякнул запор, и левая половина отворилась.
– Димочка! – всплеснула руками возникшая на пороге старушка в пенсне. – Да ты никак опять дрался?
– Немного, – улыбнулся внук, – вот керосин (в бидоне булькнуло), куда поставить?
– Отнеси в кладовку, и сейчас же приведи себя в порядок, покачала головою бабушка.
На звуки разговора из анфилады* комнат появился высокий сухощавый старик с бородкой – это был Димкин дед и хитро уставился на мальчишку.
– За что на этот раз, позвольте спросить? – поинтересовался он, подойдя ближе.
– За справедливость, деда, – последовал ответ, после чего старик сказал «ну-ну», а Дим, сняв ботинки, направился в сторону кухни.
Проживавшая в квартире семья была небольшой и заслуживала внимания.
Уже известный читателю дедушка по материнской линии Михаил Николаевич Вавилов происходил из дворян, до революции служил податным инспектором и читал математику в Варшавском университете. Теперь, он занимал высокую должность в наркомфине*, но диктатуру пролетариата откровенно не одобрял и придерживался монархических убеждений.
За это бывшего надворного советника* периодически вызывали на Лубянку, и настоятельно рекомендовали поменять взгляды. А еще каждый раз интересовались, почему он не ушел за кордон с белыми. Как его брат – полковник Генерального штаба.
В ответ Михаил Николаевич сокрушенно вздыхал и неизменно отвечал,– я русский. И люблю Россию.
Карающий меч революции тогда еще разил не в полную силу (новая власть весьма нуждалась в специалистах из «чуждого класса»), и Вавилова с миром отпускали.
Более того, в знак лояльности ему оставили неразграбленную просторную квартиру, а заодно царские ордена: Святослава и Святой Анны.
В отличие от деда, бабушка – Александра Федоровна, была из мещан, являлась опорой домашнего очага и его верной подругой. В голодные 20-е, она снесла в Торгсин* мужнины ордена, а заодно свое золотое кольцо с серьгами и брошь, чем спасла семью от неминуемой смерти.
Но самой интересной в семье была одна из их трех дочерей и мама Дима, – Мария Михайловна.
В юности она закончила медицинские курсы, и сразу же добровольцем ушла на войну. Империалистическую.
А в 1914-м, на Румынском фронте, молоденькая сестра милосердия стала кавалером Георгиевской медали «За храбрость» 4-й степени. Награду ей вручил лично Великий Князь Константин Николаевич.
Над позициями своих войск он увидел в небе обстреливаемый противником воздушный шар, откуда разведчики хладнокровно и точно корректировали огонь русской артиллерии.
Каково же было удивление царственной особы, когда на месте приземления среди мужчин обнаружилась хрупкая девушка с медицинской сумкой.
Барышня назвалась мадмуазель Вавиловой и пояснила, что упросила господ офицеров взять ее с собой на задание.
– Однако, – разгладил усы князь, любуюсь миловидной девицей. – Вы достойны награды.
В отличие от родителей, дяди и сестер, Маруся восприняла революцию всем сердцем и, вернувшись с одной войны, отправилась на вторую. Теперь уже Гражданскую. Ее она прошла с начала до конца, медработником в 1-й Конной, и знала самого командарма Буденного.
Там же познакомилась со своим мужем, комэском* Дмитрием Вонлярским, после безвременной кончины которого, перенесла всю свою нерастраченную любовь на единственного сына.
При всем этом, иногда его балуя, Мария Михайловна держала ребенка в строгости, закаляя по утрам холодной водой, а зимой обтирая снегом. У такой лихой мамы, сын не мог быть трусом.
Спустя час, дед с бабушкой и внук обедали в небольшом, обставленном старинной мебелью зале, откуда с висящих на стенах рам, на них взирали предки.
А вечером со службы вернулась мать (теперь она работала врачом в ведомственной поликлинике Внешторга) и сообщила радостную весть – через пару дней они с Димом отправляются на море.
– Ура! – запрыгал по комнатам сын, а остальные принялась обсуждать поездку.
Расширяя кругозор чада и заботясь о его здоровье, уже третье лето Мария Михайловна подряжалась работать в Черноморских санаториях врачом на договоре. Они уже побывали в Геленджике и Коктебеле, а теперь их ждал дом отдыха в Феодосии.
– Так, Феодосия, – притащив из дедушкиного кабинета толстый фолиант в кожаном переплете, открыл его на нужной странице Дим.
«Портовый и курортный город юга Малороссии на юго-восточном побережье Крыма. Основан греческими колонистами из Милета в VI веке до нашей эры».
– Вот это да! – взглянул на внимательно слушавших домочадцев и продолжил дальше.
«С 355 года входил в состав Боспорского царства и имел аланское название Ардабада, далее был захвачен хазарами, а потом перешел под контроль Византии.
В XII веке был колонизирован генуэзцами и назван Каффой, а в 1771 году взят русскими войсками и получил название Феодосия».
Интересно, – захлопнул книгу Дим. – А про Каффу мне рассказывал дед Оверко.
Последний был дедом по отцовский линии, происходил из запорожских козаков и жил в хуторе над Днепром, куда в начальных классах мама дважды возила сына.
Там, с его легкой руки, внук научился скакать на лошади, драть раков в ставке, а еще танцевать гопака под бубен.
В следующую субботу Дим, наряженный в матросский костюмчик и бескозырку, отправлялся с родительницей с Курского вокзала в Феодосию.
На перроне царило радостное оживление, из репродукторов лился бодрый голос Утесова, празднично одетая публика, чинно шествовала к вагонам.
В купе, где расположились Вонлярские, кроме них ехал престарелый священник с женой, и между взрослыми сразу же завязался разговор, а Дим с интересом пялился в окно, наблюдая за посадкой.
Затем по вагону прошелся солидный проводник в белом кителе и фуражке, предлагая провожающим его покинуть, а через пару минут лязгнули сцепки, по составу прошла дрожь, и он плавно покатился вдоль перрона.
В туже минуту из-под вокзальных сводов грянул «Марш авиаторов», (провожающие замахали руками), а батюшка мелко перекрестился.
– Ну, вот и поехали, – счастливо взглянул Дим на мать, и та ответно улыбнулась.
Спустя полчаса за окнами промелькнули окраины Москвы, и поезд, набирая ход, покатил в сторону юга. Оглашая цветущие дубравы и поля ревом паровозного гудка, он заставлял быстрее биться сердце, колеса ровно стучали на стыках, в голубом небе дрожал жаворонок.
К вечеру ландшафт сменился, лесов и рощ стало меньше, а горизонт шире, на западе зажглись первые зарницы.
Утром справа по ходу, открылась бескрайняя синева, и Дим, радостно высунулся в окно, – море! Его мальчишка полюбил в первое посещение Крыма, и с каждым годом это чувство ширилось и укреплялось.
В Феодосию поезд прибыл в полдень, и с вокзала, прихватив чемодан с баулом, Марья Михайловна с сыном, на извозчике отправились в санаторий.
Солнце стояло в зените, над горами плыли легкие облака, в синеве залива куда-то уплывал парус.
Миновав каменный мост над обмельчавшей речкой, пролетка миновала старую, часть города и направилась вдоль побережья к одному из расположенных там санаториев.
Он имел несколько корпусов и утопал в зелени.
– Т-пру, милая, – натянул вожжи извозчик и оглянулся на пассажиров, – приехали.
Расплатившись, мать с сыном захватили багаж и направились к одному из зданий, с бьющим перед входом фонтаном и сидящими в тени деревьев на скамейках несколькими отдыхающими.
В прохладном холле Мария Михайловна объяснила администратору кто она, та ответила, что предупреждена и сопроводила прибывших к коменданту.
– Как же, как же, ждем-с, – расшаркался при встрече тот. – Московским специалистам мы всегда рады.
Чуть позже путешественники распаковывали вещи в предоставленном им служебном номере, а в его открытое окно лился запах цветов и моря.
На следующее утро доктор Вонлярская приступила к своим обязанностям, а Дим, получив надлежащий инструктаж, после завтрака сразу же отправился к морю. Оставлять его одного мать не опасалась, для своих лет парень был достаточно самостоятельным, к тому же сын мог постоять за себя и отлично плавал.
Выйдя на набережную, с дефилирующими по ней отдыхающими, для начала Дим выпил стакан газировки у толстой тетки, расположившейся со своей тележкой под полотняным тентом, а затем по тропинке сбежал вниз, к тянущемуся вдоль залива пляжу.
Сбросив сандалии, он вошел по колено в тихий шорох волн, после чего радостно заорал, – здравствуй море!
– Мальчик, ну чего ты кричишь, как в лесу, – недовольно протянула загорающая неподалеку в шезлонге дама, а копающаяся рядом с ней в песке малышка в панамке звонко рассмеялась, – здластвуй!
– Извините, тетя, – выбрел на берег Дим, и, прихватив сандалии, пошлепал по урезу воды вдоль пляжа.
Затем он узрел вдали что-то вроде причала и решил его исследовать.
Оставив позади людную часть пляжа, Дим приблизился к сооружению (оно было заброшенным и ветхим) и увидел под настилом у береговых свай группу мальчишек.
Трое, мутузили одного, рыжего, а тот стойко оборонялся.
Налицо была явная несправедливость, и Дим тут же ввязался в драку.
Самый активный получил от него в нос, и с воем покатился по песку, второго рыжий ловко поддел «на кумпол», а третий кинулся бежать, резво мелькая пятками.
– Канайте отседова, – бросил мальчишка своим врагам, после чего сунул незнакомцу руку. – Жека.
– Дим, – протянул тот свою и кивнул на удалявшихся ребят. – Чего они к тебе прикопались?
– Эти шкеты* с Карантина, я с Форштада, щупая заплывший глаз ответил рыжий. – Традиция у нас такая, как только пересекаемся, сразу драка.
– Ха-ха-ха! – чуть присев, закатился смехом Дим, а Жека недоуменно на него уставился, – ты чего?
– Да, понимаешь, – утерев выступившие на глазах слезы, ответил Дим. – У нас на Солянке тоже.
– А Солянка это где? – почесывая ногой ногу, вопросил Жека.
– В Москве, – последовал ответ. – Я вчера оттуда приехал.
И потекли незабываемые дни каникул.
Для начала Дим познакомил маму с новым приятелем (та отнеслась к этому с пониманием), а Жека провел с ним экскурс по «местам боевой славы».
Таковыми явились остатки генуэзской крепости, которую мальчишки излазили сверху донизу, турецкая мечеть Муфтий-Джами, несколько древнеармянских церквей и, самое главное, место стоянки легендарного броненосца «Потемкин».
К сему присовокупился ряд удачных набегов на сады местных аборигенов за черешней, ловля черноморских бычков, ныряние со скал и купание на пляже.
По воскресеньям же, когда у мамы был выходной, они с сыном в составе экскурсий поднимались на отроги хребта Тепе-Оба, совершали поездки в Алушту и Коктебель , а вечером отправлялись в курортный парк, где прогуливались по аллеям.
Утомленное солнце, нежно с морем прощалось,
В этот раз ты призналась, что нет любви…
доносилось с танцевальной площадки, отчего Марья Михайловна грустнела, а Дим ел мороженое и думал, как это солнце может быть утомленным.
Но все хорошее когда-нибудь кончается, пришли к завершению и каникулы.
Тихим вечером августа, под треск цикад в пристанционных акациях, семья Вонлярских убывала в Москву, «на зимние квартиры».
За окном проплывал неширокий перрон, на котором среди провожающих стоял Женька, а Дим махал ему из окна бескозыркой….
Новый учебный год начинался с новой школы.
Гранит наук потомок запорожцев щелкал как орешки, но весьма любил побузить и был героем педсоветов.
Зато дворовое братство «докторенка» ценило. За верность товариществу, бойцовский нрав и независимость.
В результате два директора, ничтоже сумятише, поочередно от него отказались, а третий принял под свое крыло после долгих уговоров мамы и дедушки.
– Если вас, молодой человек, исключат и из этой, – попыхивая трубкой заявил Михаил Николаевич внуку, когда 1 сентября тот отправлялся в храм науки, – остается одно. Стать сапожником. Как Ванька Жуков.
Такая перспектива Дима не устраивала, и, скрепя, сердце, он решил работать над собою. Тем более что все условия к тому были.
Страна ковала трудовые подвиги, Чкалов совершил свой знаменитый перелет Москва- Ванкувер, а молодое поколение массово занималось спортом.
И Дим стал совершенствоваться
Для начала сдал нормы «Ворошиловский стрелок», а потом стал прыгать с парашютом в ЦПКО имени Горького. Там имелось две вышки. С одной сигали столичные и приезжие смельчаки, а вторую использовала работавшая там секция.
Росла и его страсть к морю.
В библиотеке дедушки любознательный внук прочел всего Станюковича, Конрада и Мариэтта, после чего у него возникла мысль стать морским офицером.
Однажды вечером, когда Дим возвращался домой после тренировки, он лицом к лицу столкнулся со своим старым знакомцем Тарзаном.
Тот был в форме лейтенанта – пограничника и с девушкой.
– Здорово, докторенок! Ну, ты и вымахал, – протянул первым руку.
– Здорово, – пожал ее Дим, с интересом разглядывая Тарзана.
– Вот, приехал в отпуск после училища, – сказал тот. – Ну а ты как? Куда думаешь после школы?
– Еще не определился,– пожал плечами Дим, а девушка капризно надула губки, – ну пойдем, Толя. В кино опоздаем.
– Успеем,– взглянул на часы лейтенант. – А тебе, Дим скажу так. И продекламировал
«Юноше, обдумывающему житье, решающему, делать жизнь с кого, Скажу, не задумываясь – делай ее с товарища Дзержинского!».
– Помнишь, кто сказал?
– Помню. Маяковский.
Вслед за этим они распрощались, и пара растворилась в вечерних сумерках.
После этой встречи Дим еще больше укрепился в своей мысли, чем поделился с родными.
– Офицерами были твой отец и дед,– сказал Михаил Николаевич. – Достойное решение. Мама тоже его одобрила, а бабушка вздохнула. Ей не хотелось, чтобы внук был военным.
Летом 1940-го, получив «аттестат зрелости», Дим отправился поездом в Баку. Поступать в Каспийское высшее военно-морское училище.
За вагонным окном пронеслись окраины Москвы, поезд вырвался на просторы и началась другая жизнь, интересная и напряженная.
Вступительные экзамены сдал успешно, после чего кандидат Вонлярский предстал перед мандатной комиссией.
– Почему у вас в аттестате тройка по дисциплине? – поинтересовался начальник училища, капитан 1 ранга Сухиашвили.
– Драться любил,– по возможности коротко ответил Дим.
– Как драться?
– Разряд по боксу у меня.
– А удостоверение есть?
– Так точно! – уже не притворяясь паинькой, гаркнул Вонлярский и вытащил удостоверение.
Воцарившуюся после этого краткую паузу, вновь нарушил начальник училища.
– Вы хотите быть моряком?
– Так точно!
– Вы им будете. Идите!
Так мечта Дима стала реальностью.
Все, что касалось флота, будущие командиры постигали без дураков. Дим и его сокурсники были уверенны: не сегодня – завтра начнется война и готовились к этому очень серьезно.
Парни изучали штурманскую, артиллерийскую минную и другие дисциплины, боролись за живучесть на учебных циклах,*стреляли на полигоне из винтовок по мишеням.
Но молодость есть молодость. В увольнениях суровый флотский кураж уступал место безмятежности. Курсанты устраивали променаж по вечерним набережным Баку, ухаживали за девушками и дарили им цветы, посещали танцплощадки и местные духаны*.
В духанах они любили подкрепляться истекающими соком горячими чебуреками, остужая их жар стаканом-другим холодного портвейна.
А заодно постигали одну из флотских заповедей, при которой на вопрос, «Что должен уметь каждый моряк?» следовал ответ: « По крайнем мере три вещи: правильно подойти к причалу, столу и девушке».
При всем этом ребятам страшно хотелось выглядеть бывалыми. Для чего муаровые, с золотом, ленты бескозырок удлинялись «до кормы», форменки приталивались, а клеша, наоборот, уширялись до полуметра.
Кроме военно-морских дисциплин, особое значение в КВВМУ* уделялось физической подготовке. Курсанты регулярно выходили в море на гребных ялах, бегали по утрам пятикилометровый кросс и занимались плаванием.
Спустя несколько месяцев Дмитрий Вонлярский стал заместителем командира взвода и старшиной 1 статьи, что воспринял с энтузиазмом.
Глава 2. С корабля на бал
«Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы…
(Из речи И.В. Сталина 3 июля 1941 года.)
Война для Дима и его сокурсников началась вполне ожидаемо, то – есть победоносно. На чужой территории и малой кровью. Словом так, как и обещал Клим Ворошилов – Первый Маршал и кумир всей тогдашней советской молодежи.
31-го августа сорок первого, Вонлярского и его товарищей сняли с учебного корабля «Правда», где они проходили морскую практику, после чего в составе мощной десантной группировки высадили на иранском побережье Каспия, близ города Пехлеви.
Это малоизвестная в истории операция призвана была отбить у Гитлера и его единомышленников в Иране саму мысль посягнуть с Юга на стратегически важный район бакинских нефтяных промыслов.
Многочисленному и решительно настроенному десанту краснофлотцев противостояли лишь мелкие диверсионные группировки иранцев, подготовленных немецкими инструкторами.
Под дулами главного калибра канонерских лодок «Красный Азербайджан» и «Бакинский рабочий», а также других кораблей Каспийской флотилии, «воины аллаха» благоразумно драпанули.
А высадившиеся на берег моряки быстро прочесали побережье и, прихватив кое-какие трофеи, отчалили на шлюпках к кораблям, грозно покачивавшимся на внешнем рейде.
– Ну что же! Так воевать не хило! – сказал себе курсант Вонлярский, после благополучного возвращения на мыс Зых, в казармы родного училища.
Вечером в клубе в очередной крутили всю ту же неувядаемую картину «Если завтра война, если завтра в поход», где краснозвездные чудо-богатыри играючи громили и гнали с родной земли чужеземных супостатов, что весьма впечатляло, и каждому хотелось стать героем.
Однако все это как-то не вязалось с все более тревожными сводками с фронта.
Когда же в очередной раз низкий голос Левитана сурово сообщил о кровопролитных боях под Вязьмой, Дим не ведал, что и думать.
Она находилась от Москвы всего в двухстах километрах.
А потом он узнал трагическую правду от мамы. Тяжело раненная под Смоленском, военврач III -го ранга Вонлярская была эвакуирована в бакинский госпиталь, где произошла встреча с сыном.
На нее похудевший Дим принес несколько мандаринов и кулек кураги – гостинец.
Похудевшая, с горячечным блеском в глазах, Мария Михайловна рассказала Диму о стремительном отступлении Красной Армии к Смоленску и тяжелых уличных боях, развернувшихся в городе, страшном котле под Вязьмой, где в окружение попали четыре наших армии.
Находиться вдали от фронта, где уже успела побывать мать, Дмитрий больше не мог, а к тому же он полагал, что без него войну не выиграют.
И забросал командование рапортами.
Были несколько нелицеприятных разговоров, но своего добился.
В октябре 1941-го, училище проводило на фронт первый отряд курсантов. Принявший их на борт корабль отшвартовался в Красноводске, где моряков погрузили в теплушки и состав последовал странным маршрутом, через Ташкент и Алма-Ату в сторону Барнаула.
– Куда везут? – недоумевали Дим с друзьями, наблюдая за мелькавшими полустанками, забитыми эшелонами с эвакуированными.
Гремели колеса на стыках рельс, в щели задувало, тревожно ревел гудок паровоза.
Прибыли в Новосибирск, в качестве пополнения 71-й Тихоокеанской бригады морской пехоты, под командованием полковника Безверхова.
Дальнейшие события приобрели стремительный характер. Бригаду за три дня, литерным поездом перебросили в подмосковный Дмитров.
Это были решающие дни для судьбы Москвы и всей страны в целом.
Гитлеровский план «Тайфун», по захвату столицы Советского Союза, вступил в фазу завершения.
Ударные части вермахта из группы «Центр», вовсю утюжили поля ближайшего Подмосковья, а их передовые разведывательные дозоры, несколько раз выскакивали к северным и северо-западным окраинам столицы.
Одной из групп даже удалось установить дальнобойные орудия в районе Красной Поляны, откуда до Кремля было рукой подать: всего два с половиной – три десятка километров.
К счастью, вызванный по звонку из сельсовета неизвестной женщиной, отряд красноармейцев буквально в последнюю минуту избавил город от прицельного огня вражеской артиллерии.
В этот же день, 27-го ноября, еще более серьезная угроза возникла на северо-западном направлении. Части 3-ей танковой армии вермахта захватили стратегический мост через канал Москва-Волга.
После этого никаких других естественных препятствий и никаких сопоставимых с фашистами сил, у них на пути не было.
Лишь ценой неимоверных усилий и снова в последний момент, навстречу изготовившемуся к последнему прыжку врагу, советское командование перебросило 1-ю ударную армию генерала Кузнецова.
Ее бойцы с ходу нанесли врагу столь мощный удар, что тот не только оставил мост, но и находившуюся за ним Яхрому, а заодно и целый ряд других пунктов.
Однако дальше немцы закрепились на удобном для себя рубеже по линии деревень Языково – Гончарово – Ольгово, и с господствующих над местностью высот расстреливали наши наступающие части.
В Берлине уже гремели победные фанфары, под лай бесноватого фюрера с трибун, арийцы вопили «хайль!», готовился сценарий парада фашистских войск на Красной площади…
А в это же самое время, включенная в 1-ю ударную армию, отдельная Тихоокеанская бригада морской пехоты, скрипела сапогами по снегу в сторону деревни Языково. Навстречу мела поземка, ветер рвал полы шинелей, где-то далеко полыхало и гремело.
Здесь бойцов впервые за много дней накормили горячей пищей из полевых кухонь.
– Да, харч здесь «не того», – черпая с Димом из одного котелка жидкий суп, шмыгнул носом конопатый Юрка Бубнов. – Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой.
– Ничего, перебьемся, – откусил старшина кусок черняшки и потянулся к парящей рядом алюминиевой кружке. Дегтярного цвета чай был без сахара и пах рыбой.
На марше подразделение довооружили новенькими винтовками СВТ* и бутылками с зажигательной смесью, а заодно выдали противогазы.
Противогазы за явной ненадобностью, ребята повесили у дороги на кусты, а освободившиеся сумки наполнили патронами и гранатами.
К бутылкам отнеслись с некоторым сомнением. Зато ладным винтовкам явно обрадовались. С таким оружием в атаку только и ходить. Не зря же с ними маршировали на довоенных смотрах и парадах.
Впрочем, сам Дим, предпочел бы автомат. И еще белый полушубок. Но теплые щегольские кожушки полагались только комсоставу. А автоматов ППД* на всю бригаду было только два. У комиссара Боброва и самого комбрига Безверхого.
Первый же бой расставил все по своим местам. Жестоко и кроваво. Белые кожушки оказались замечательной мишенью. По этой начальственной примете немецкие снайперы первым делом перещелкали почти весь командный состав.
Не оправдали надежд и самозарядные винтовки. На лютом морозе у многих отказал подающий механизм.
Так что уже в самом начале атаки, Диму вынужденно пришлось возглавить взвод и, как все остальные, бежать на врага с примкнутым штыком, но зато с «полундрой»* и в бескозырке.
Подпустив атакующие цепи поближе, фашисты открыли шквальный огонь и положили моряков в снег. Тут бы им и остаться, но выручил командир разведки лейтенант Павел Сухов. Приказав закидать себя снегом (маскхалатов не было), он сумел подобраться к пулеметной огневой точке у церкви и закидал ее гранатами. В последнем отчаянном рывке морские пехотинцы ворвались на окраину села, и началась рукопашная.
Своего первого немца Дим заколол штыком, содрогнувшись от брезгливого чувства, и все завертелось в бешеной круговерти. В воздухе висел черный мат, рвались гранаты и гремели выстрелы, в дыму горящих танков и изб, мелькали искаженные лица.
Потом винтовку рвануло из рук (штык чем-то перебило), и осатаневший Дим перехватив ее за горячий ствол, стал гвоздить немцев по головам прикладом.
Когда бой закончился и Языково отбили, в его руках остался только жалкий обломок.
Враг же, между тем перегруппировался, и, подтянув танки с артиллерией, сам пошел в атаку. При поддержке авиации.
Не получив огневой поддержки от своих, бригада отошла к ближайшему лесу.
Из того боя обе стороны извлекли уроки.
Моряков тут же перевооружили безотказными «трехлинейками» образца 1891/31 года, а заодно экипировали ватными штанами с телогрейками. Техники, однако, не подкинули. Ее остро не хватало.
Один из «неосознавших» это комдивов получил взбучку лично от начальника Генерального штаба Жукова.
В ответ на грозное жуковское «почему топчешься на месте?!», тот посетовал на отсутствие артиллерийской поддержки. И нарвался на ответ.
– Об артиллерии забудь! Тебе дали десять маршевых батальонов! Дадим еще десять! И только попробуй не выполнить приказ! Расстреляю!
