Ольга Кучкина
Трансатлантический @ роман, или Любовь на удалёнке
Он
Что касается «комитета-2008». Явление, разумеется, не одномерное. Куда все пойдет, понятно, но что окажется в сухом остатке, сказать пока трудно. Но не лежать же камнем вдоль потока жизни! Тем более, что «бульон» не кажется несъедобным: Хакамадка неожиданно для Кремля и соратников по СПС и Яблоку, отказавшим ей в прямой поддержке (суки!..), собрала более 4 миллионов голосов (!..). Примерно столько же собрал Рыбкин (креатура Березы), не меньше соберет Глазьев, а есть еще коммуняка Харитонов и ЛДПРовская мартышка. В общем, заигравшийся Кремль замандражировал (замаячила опасность второго тура) и пустил первую кровь: Сурков с вещами – на выход! Так что, ребятишкам из «комитета» есть над чем поработать. Постараюсь прислать тебе пару их интервью.
Касательно моего меню, вот оно: сосиски софринские, пельмешки бычковые, молоко лианозовское, пиво клинское, хлеб бородинский, сыр российский (заметь, все от российского производителя!). Не говоря уже о щах суточных (!). Потекли слюньки-то, небось?
У Чарли перемены в меню. Вчера тренер привез сухой корм, который его команда делает для своих собак. Чарли очень понравилось! Мне понравилось то, что ему понравилось, и не надо больше таскать на себе тонны мяса, резать его и раскладывать по пакетам. А там посмотрим.
Пока все. Пора и поработать немножко.
Люблю тебя на один день больше.
Целую.
Следуй моим советам и будет тебе в жизни удовольствие.
Привет Даше от Валеши.
Она
Привет, милый! Всю ночь во сне и наяву придумывала, какие могла бы задать студентам вопросы (какие – не вспомнить), предложить что-то, что продлило бы занятия, пока не начал отчего-то сниться Гек Бочаров, который как будто умер, и я должна написать о нем в номер, а я все хожу, и плачу, и мучаюсь, и не пишу, и почему-то никто до сих пор не знает, что он умер, а потом вдруг рядом оказывается сам Гек, но это не он, а кто-то, похожий на него, а в дальнейшем и не похожий вовсе, – и вся эта тягомотина не отпускает до утра. Вот что значит чувство глубокого неудовлетворения. Лучше бы преподавать каждый день, а не раз в неделю, отчитать 15 раз и сразу отмучиться, а не растягивать удовольствие на четыре месяца. Если бы знать язык!..
Среди бумаг, которые дали в университете, нашлась одна о бесплатных занятиях английским для начинающих и продвинутых. Я выбрала продвинутых. Адресов много, один – на той улице, где жила Наташа, когда училась тут, и в десяти минутах от того места, где живем мы. Дождалась нужного часа и отправилась по адресу. Прихожу – открывает дверь высокий пожилой американец в бейсболке, любезно приглашает войти в дом, а в доме – никого. Расспрашивает, кто я и откуда, рассказывает о себе, так проходит минут 10 – мы по-прежнему одни. Вдруг приглашает подняться наверх. Я иду за ним по лестнице, одна дверь открыта в кабинет, другая – в спальню. Я тихонечко думаю: ничего себе игрушки, а вдруг он маньяк? Но все же сообразила, что в этом случае университет вряд ли печатал бы официальное объявление о его занятиях. Оказалось, он хотел показать мне что-то на компьютере. Минут через 15 явились еще двое: молодой иранец по имени Имам и молодая японка по имени Акококо или Акакако. Начали беседовать. Имам страдает дефектом речи, потому разобрать, что он говорит, крайне затруднительно. Акакако японит по-быстрому, что тоже малоразборчиво, к тому же у нее такие выдающиеся (вперед) верхние зубы, что это создает дополнительные препятствия для прохождения звука. Внятно говорит только дядька-американец. Когда возник тоненький, хорошенький Имам, похожий на голубого, дядька целиком переключился на него, и я стала думать, а не голубой ли он сам… До чего мы порченый народ в России. В самом деле, не переключаться же на японку с зубами, параллельными полу.
Дядька, которого зовут Дейв Джонсик, занимается этим от скуки. Физик на пенсии. Дочь замужем за русским, живет в Вашингтоне, работает по программам, связанным с финансированием свободной прессы в России. Сын обручен с русской, живет в Москве. Дейв четыре раза был у нас. Любит путешествовать и общаться с людьми из разных стран. Свободный человек.
Когда я вернулась домой, Даша сказала, что знает его, потому что училась в одном классе с его сыном. Сказала бы раньше – не возникали бы глупые страхи. У него 14-летняя собака Молли. Глядела на меня старыми глазами и целовала в нос.
Помнит ли меня Чарли? Не лучше ли отложить его тренировки до моего приезда? Что думает тренер?
Какие у тебя новости? Что говорил Леня Зорин, когда звонил? Что говорят какие-нибудь люди, если они еще звонят?
Целую.
22 января
Милый, пишу в субботу. Собственно, такой же день, как другие, поскольку на работу не ходить ни в какой день недели. Кроме среды. Среда – середка, средоточие, сосредоточение. То, ради чего все затеяно. Что интересно: функция как-то очень медленно уступает место просто любопытству к новому опыту жизни и самому новому опыту. Разве не стоит продолжать жить, а не функционировать? Возможно, эта неглубокая мысль постепенно успокоит мои возбужденные нервы.
Навещали с Дашей двух старушек. Одна из них – бабушка Юли Кронрот, Дашиной подружки, Даша притащила для Юли в подарок мягкого зверя, которого бабушка отвезет внучке в Москву. Бабушка – жена Лавута, сына того Лавута, что всегда упоминается в связи с Маяковским. А этот Лавут – диссидент, занимавшийся Хроникой текущих событий и другими диссидентскими делами, за что в 80-е был посажен в Бутырку, где провел год, а затем сослан в Хабаровский край, где провел еще семь лет и освободился только в 86-м, в самый канун возвращения Сахарова из Горького. Как говорит Юлина бабушка, тогда был целый ряд последних крупных посадок по всей стране. Тогда же, помнится, загремела и наша Зоя Крахмальникова. Она, эта самая бабушка, приезжала к дочери с мужем, Юлиным родителям, живущим в эмиграции в Филадельфии, и к двоюродной сестре, живущей в Урбане вот уже семь лет. Этой второй старушке в нынешнем году исполняется 90, она бодра и весела. Угощала печеньем собственного изготовления, рецепт которого получила, будучи в гостях у Косыгина. Я спросила, как попала к нему. Оказалось, она была женой крупного ученого, они соседствовали с Косыгиным дачами, а внук Косыгина (Гвишиани) учился у ее мужа. Теперь она свою дачу продала и уехала к сыновьям. Один математик, другой, кажется, экономист, один работает в Иллинойсском университете, другой – в каком-то другом месте. Купили ей квартирку, она ходит гулять, играет в карты с американскими дамами и живет в свое удовольствие. Хороший воздух, хорошая еда, отсутствие забот и стресса, которым, так или иначе, давит нас наша страна, – все продлевает жизнь бывшим нашим старушкам.
А твоя старушка второй раз проплыла свои полкилометра в бассейне.
Даша заезжала за блинчиками в Sunshine Grocery, там китайцы торгуют китайской едой. Пока ходила, я сидела в машине и смотрела на срубленное деревце типа елки, очевидно, бывшее новогоднее, зажатое между двумя автоматами с Pepsi и Coca-Cola и украшенное пластиковой коробкой от еды, с пластиковой бутылкой на макушке. Печально было смотреть. Я не видела в этом году настоящей новогодней елки. Верно, весь год мне путешествовать, как той обезьянке, которую подарила моя студентка Таня. Обезьянка со мной, стоит в большой комнате на столике перед лампой.
Опишу тебе дом, в котором мы живем. Большая комната – диван, кресло, телевизор, стол с двумя стульями, тут же, естественно, кухня, – по размерам похожа на нашу большую комнату на даче. Моя спальня – примерно, как наша с тобой. Дашина – попросторнее. Ванная вместе с уборной крошечная, но удобная. Когда есть вода, разумеется. Правда, теперь она есть. А снаружи дом – трехэтажная коробка, похожая на тюрьму или казарму. Типичный доходный дом. Наша квартира на третьем этаже, ходим пешком, лифта нет. Все стандартизировано и удешевлено для наилучшего извлечения денег. Вообще архитектура здесь сараистая, я бы сказала. Многие дома построены в стиле сараев, в лучшем случае – дач. Даша, которая борец за гуманное и справедливое отношение к американам, сказала: это деревня, и в деревне вот такие дома, а в русской деревне разве лучше? Мне нечего было возразить. В эту пору на балконах и верандах валяются брошеные гамаки, ветер раскачивает оставшиеся висеть качели, пластмассовые стулья прислонены к пластмассовым столикам – все ждет весны и лета. Сегодня выпал снег, но продержался недолго, и опять сухо, и небольшой морозец.
Целую.
24 января
Полетели белые мухи. То кверху летят, то книзу, то параллельно земле. Ветер.
А еще, милый дедушка Валерий Михайлович, Даша кормит меня исключительно водорослями. На обед суп из пакета, на котором что-то написано по-японски, что – Бог весть, но мы с тобой частенько видели это выброшенным морем на берег, такое темнозеленое, плоское и слегка кудреватое по краям. На второе – салат под названием Шука, кажется, китайский, но суть от этого не меняется: те же водоросли, на этот раз помельче и попрозрачнее. А в японском ресторане не дали ни вилок, ни ножей, пришлось орудовать палочками, и рыба опять была сырая. Я, правда, ела лосося в сладком соусе Терьяки, если не вру, но Даша, бедная, ела сырое. На третье мы пьем чай из травы (хорошо, что тайком провезла через границу свой нормальный чай, удается иной раз заварить его). Все вместе называется: здоровое питание. Но что здорово немцу, то есть американцу, – дальше сам знаешь, милый дедушка.
Каждый день звонит Наташа и спрашивает, пойдем ли мы на канадский балет Петрушка, когда приедем к ней, или ставит иные дальнобойные вопросы. Нам бы тут с водорослями разобраться, а она про эмпиреи духа, которые, к тому же, нескоро.
Но у нас и свое духовное есть. Положим, сегодня собрались в Krannert Center слушать классическую музыку. Не знаю, доберемся ли, поскольку белый танец мух за окном давно превратился в снежную метель, и Даша еле доехала до дому на своей заднеприводной машине. Пойдем, наверное, пешим ходом.
Еще из духовного: поступили рекламные предложения от Communiversity (такое общество при университетах) о noncredit (то есть без предоплаты) классах танцев, фотографии, массажа, упражнений, музыки and more, что значит и так далее. Даша взяла класс рисования за 8 долларов в день. Вернулась с картонами, на которых старый худой обнаженный мужик – такая модель. Мне понравилось, здорово.
А также, милый дедушка, мне приходится ходить на цырлах с утра и до вечера. С утра – потому что Даша спит, и я боюсь неосторожным движением, скажем, разбить посуду и разбудить ее. А до вечера – потому что неизвестно, с каким настроением проснется и как пройдет день.
…Продолжаю, воротившись с концерта, на который нас пригласила Кэрол Айспергер. Сначала она вкусно покормила нас: морковный суп, пирог с яйцом, спаржой, грибами и сыром плюс французский салат с фисташками и маслинами и чай с чем-то ягодным.
К Кэрол мы брели по девственному снегу. В Krannert Center поехали на ее машине.
Слушали квартет Брентано. Вышел маленький худой нервный еврей Марк Стейнберг (точно так же зовут шефа REEC) и минут 15 складно говорил об особенностях квартета, преданного музыке Баха до такой степени, что, играя современных композиторов, они все перемежают Бахом, что дает, по его мнению, необычайный эффект. Может, он и не точно это говорил, но эффект был. Сам он играл на скрипке, то и дело поднимая в экстазе левое колено к подбородку. За ним сидела, не дергаясь, спокойная девушка Сирена Кэнин, тоже скрипачка. Дальше располагалась виолончелистка, кореец по имени Нина Мария Ли, голая по грудь, с плечами и шейными мышцами бойца сумо. Почему-то с ее лица не сходило выражение отвращения. Впрочем, иногда оно сменялось выражением глубокой обиды. Перед ней сидел хорошенький альтист Миша Амори, ничем не выдающийся, похожий, скорее, на клерка, чем на музыканта. Я стала думать, что вот они ездят с концертами повсюду и кто-то непременно должен быть замужем за кем-то. Блеснули обручальные кольца на пальце Миши и на пальце Сирены – я тут же поженила их как наиболее соответствующих норме. Нервные кореец и еврей вряд ли смогли бы ужиться друг с другом. И музыку они играли нервную. Я такую люблю, ты нет. Всяких незнакомых мне композиторов, включая знакомую Софью Губайдулину. С Бахом они соседствовали с прибамбахом, но мне и это понравилось: вроде бы реплики современных композиторов на фрагменты из Баха. Как музыканты они классные, только совсем не смотрят друг на друга, как принято у нас, от этого (или не от этого) все суховато и высокотехнично, но без души. Кэрол не отрывалась от буклета, сверяя, видимо, услышанное с напечатанным, кажется, результат ее устроил. Она классная тетка. Специалист по бактериям и инфузориям, преподает в университете и поет в хоре. Даша сказала, что не любит умную музыку, и мы поехали домой. Прощаясь, Кэрол подарила нам горшочек с живыми темно-сине-фиолетовыми бархатными примулами.
Дома прочла рекламный проспект, выяснилось, что Брентано знаменитые-презнаменитые и имеют массу премий, наград и отличий. В частности, выступали с Джесси Норман в 1998 году на ее Carnegie Hall recital (что значит сольный концерт). Учи язык. М-м-м, как вспомню постоянную кашу во рту и восторженные повизгиванья – зубы сводит.
Хотела написать: забери меня отсюда, милый дедушка Валерий Михайлович. Но это будет уж полная литература, а у нас все-таки жизнь, и впереди еще 14 недель.
Целую.
25 января
Он
Приветик, любимая Оленька!
Слава Богу, нашлась!
Я уже привык чуть ли не каждодневному е-мейл общению с тобой, так что каждый случай необщения вызывает панику.
Рад свидетельству еще одной грани твоего таланта – преподавательской. Тем более, что эксперимент стерильно чист – аудитория вне российского контекста.
Почему только при таких-то талантах эти американские суки не хотят тебе платить. Напиши-ка Бушу. Пусть приструнит: доколе будут позорить ангельский лик Америки!
Попытка визита в концертный зал – чистый рождественский О’Генри! Прелестная печальная история, особенно хороша финалом: прогулкой внутри сильного холодного ветра.
Стишок твой чудесен!.. Ассоциация – стишок про пятку к пятке! Он – из любимых. Напоминаю, если забыла. Ты же никогда не помнишь своих стихов.
Спина широкая мужская
к спине прижата узкой женской,
и пятку пяткою лаская,
всю ночь плывут они в блаженстве.
Еще любим, еще любима,
постель залита светом лунным,
плывут, плывут неумолимо
одним возлюбленным Колумбом.
Теплом друг друга согревая,
плывут во время, что остудит,
еще живой, еще живая,
туда, где их уже не будет.
Мы говорили с тобой последний раз про писательскую копилку. Это ведь не на уровне разума, это работа подкорки, но все в нее падает, иначе откуда бы ты черпала, богатенькая моя?
Про твои просьбы. По «Комсомолке» озадачил Репина (поскольку Женя куда-то уехал – без отклика. Вчера поймал Инну Руденко, обещала завтра позвонить. Просила передать (повторила трижды), что без общения с тобой лезет на стенку. Репин говорит только о том, где и что употребил на халяву. Ирина Ивановна и другие бабы обсуждают грядущее сокращение штатов и прочие печальности.
Стоим на ушах: вопрос о поставке нашего препарата в Таиланд вступил в сумасшедшую финальную решающую фазу, все на нервах…
Ну и еще об испытаниях. В том, что склонил тебя к «новому импульсу», есть немножко от мазохизма: мне надо было острее понять, что ты для меня значишь, недельные разлуки – дижонская горчичка, а вот так надолго… Я даже на рабочий стол в офисе поставил твою фотку.
Ну вот пока и все.
Целую тебя, родная моя.
Береги себя. И немножко скучай «за мною».
Твой непутевый В.
Дашуне поцелуйчики.
Она
Здравствуй, милый мой, получила твое ласковое письмецо, где ты пишешь о старой новости – о том, что любишь меня. Я готова получать такие старые новости каждый день, и они не будут мне скучны. Я не избалована твоими признаниями.
Рада, что, наконец, занялся собой. Я собой, ты собой – стало быть, впереди у нас прекрасные перспективы. Юнна описала бы это каким-нибудь прелестным, зверовато-диковатым, смешным способом – я делаю то же, когда она меня заводит, предпочитая сама по себе неяркое чеховское письмо.
Стало быть, газета напечатала фрагмент книжки. Я же, по договоренности с Суней, его и готовила, никому не доверяя. Наверняка испортили, но мне отсюда все равно. Странное дело: вышла книга, да даже и газетный фрагмент, – а я именно в этот момент пропала в американской глуши и не могу пережить ни успех, ни неудачу, ровно так и надо. Почему же мне сдается, что так и надо? Не знаю. То ли действительно боялась реакции, то ли вовсе не хотела слышать ничьей реакции. То ли от чрезмерного честолюбия, то ли от никакого, которое еще чрезмерней. Хорошее письмо прислал Андрей Волчанский. Современная драматургия будет печатать пьесу Суси, или Триумф. Пишет, что замысел интересный и исполнение безупречно. Большую часть мелких замечаний поправила, они по делу, а Волчанский – молодец. Зря я так долго держала пьесу в столе, а писала по злобе (дня), следовало бы ее и выпустить ко дню (то есть к выборам). Хотя она классична (!) и может жить сама по себе, без малейших подпорок. Если Волчанскому понадобится предисловие, пусть позвонит Сереже Яшину, Сережа читал и говорил хорошие слова, а за свои слова надо отвечать.
Вчера разгребала Дашину машину от снега, а сегодня метель пуще вчерашней. Мы опять не могли ехать на машине и отправились в офис пешком. Напоминало какую-нибудь приполярную экспедицию. Наносы снега, который никто не убирает, практически идешь по целине, безлюдно, поскольку люди или по домам, или в университете, или на автомобилях, ветер в лицо такой силы, что иногда останавливает на месте. Мы шли с Дашей гуськом, сопротивляясь ветру, разрумянившись и перекрикиваясь время от времени о чем-нибудь незначительном. Зашли в журналистский департамент. Выяснили, что в моем офисе стоит неработающий телефонный аппарат – поэтому телефон и не работает. На то, чтобы установить это, понадобилось две недели. Ничего тебе не напоминает? Отнесли им старый – пообещали, что через пару дней поставят новый. Я им не верю. На самом деле без телефона даже удобно. Никто не звонит, никто никуда не приглашает, полная возможность принадлежать себе и своим занятиям. Я села за роман и уже сдвинулась с места, на котором залипла несколько месяцев назад из-за вклинившихся лекций. Собственно, я целый день сочиняю то роман, то письма тебе, то читаю словарь, либо свои лекции, либо придумываю вопросы студентам, воображая, что я таким образом чем-нибудь овладеваю, дурак.
После офиса метель и голод загнали нас в Timpone’s, где были на прошлой неделе с Роном. Поднялись на второй этаж (внизу бар, наверху ресторан) – пусто, одна официантка, и она говорит: поздно, время ланча истекло. Впрочем, продолжает, я схожу на кухню и узнаю, может, согласятся что-то приготовить. Возвращается и предлагает сделать заказ. Любой. Заказали то же, что в прошлый раз, только наоборот: я – то, что Даша, Даша – соответственно. Сидели, наслаждались вкусной едой вдвоем, только один раз мимо прошел статный мужчина в пиджачной паре, и официантка сказала, что это сам мистер Тимпоне и есть. А его жена, сообщила официантка, сама готовит все пасты и десерты, и предложила тут же отведать что-либо из сладкого. Об этом не могло быть и речи. Мы пообещали зайти за десертом в следующий раз. Я понимала двадцатую часть того, о чем они оживленно болтали с Дашей.
Дома опять очищала машину от снега. Порывы ветра пронизывали до костей, я поскорее закончила и убежала в теплую квартиру. Теперь дрожу не от холода, а от страха, не схватила ли воспаление легких.
По телевизору все последние дни показывают, какая звезда в каком платье была на воскресном вручении премий Золотой чего-то – очень бабское зрелище. Культ американских, в основном белокурых, кинодив. Между прочим, в Кукумори (лень смотреть, как пишется правильно) какая-то смуглая метиска разулыбалась Даше, а Даша – ей. Оказалось, они вместе учились в школе. Повизжали, поохали, поахали, как у них водится, и разошлись. Такая же пигалица, как Даша, только накрашенные ресницы и слегка напомаженный большой рот. Я еще подумала, что могла бы быть миленькой, если б рот чуть поменьше. Когда она отошла, Даша сказала: знаешь, кто она, мисс Америка этого года.
Завтра – среда.
Целую.
27 января
Привет, милый, с утра в четверг было хорошее настроение (когда поговорили по телефону), а потом стала прокисать и отчего-то захотелось плакать. Не плакала. Пишу в пятницу. Шла вчера на занятия английским: шесть часов, смерклось, темное небо, по нему бежали светлые облака, половинка луны высоко-высоко, чистый белый снег скрипит под ногами, 15 градусов мороза, никого: если б не цивильные фонари – впрямь деревня и деревня, и даже, может, где-нибудь в России. Наверное, брошу ходить в эту группу. Пять корейцев, у которых не разбираю ни звука, японка с зубами, гражданин Израиля из Молдовы – все по очереди рассказывают свою анкету. Я повторяла то же, что уже рассказывала на первом уроке, когда корейцев и гражданина Израиля из Молдовы не было. Гражданин сказал, что его зовут Нахум. С ударением на первом слоге. Сообразительный Дэви (хозяин и учитель), знающий некоторые слова по-русски, переспросил: Нахум, Нахум? Никто ничего не понял. Кроме меня. Я сохранила непроницаемое выражение. Так вот, нахум мне эти встречи с корейцами? Общение лично со мной заняло минут пять. А просто послушать язык, и не в корейском, а в американском варианте, я могу по телевизору.
Рассказываю про второй урок. Твое письмо про гедонизм и удовольствие пришло вовремя (в рифму тому, о чем сама догадалась прежде). Начитавшись его, отправилась в Gregory Hall. Когда подъезжали, Даша вспомнила, что забыла в джинсах ключ от аудитории. Было без четверти шесть, но я сказала, что без двадцати (чтобы она не нервничала и не торопилась) и что мы успеем. Повернули обратно. А днем опять была метель, и дороги занесены снегом, а Дашина машина на летней резине. Взяли ключ и тихо помчались. Я сказала: мы – профессор, можем и опоздать. Опоздать-то мы можем, заметила Даша, да только они могут развернуться и уйти, я бы во всяком случае ушла. Вот и посмотрим, кто вежливее, ты или они, ответила я.
Нас ждала толпа народу.
Когда Даша отперла дверь аудитории, и все расселись, мы насчитали тридцать душ (включая знакомую старушку, которую мы пригласили, и еще такую же древнюю пару, видимо, ее друзей). Поздоровались. Для начала я предложила написать на листочке имена, которые у них ассоциируются с Россией. Почти все написали: Ленин, Сталин, Горбачев. Кое-кто добавил Троцкого. Кое-кто – Путина. А уж совсем интеллигентные – Пушкина и Чайковского. И даже Ахматову. По разу упоминались Хрущев, Екатерина Великая, Петр Первый и Иван Грозный. Юноша по фамилии Мак-Магон присоединил к великим знакомую девушку Аню. Девочка Алина, урожденная в Харькове, написала: Ельцин, Горбачев, Сталин, Ленин, Чехов, Путин, Пушкин, Толстой. Некто из Кореи, кого звать Ли (не знаю, мальчик или девочка), добавил Достоевского и Тургенева. Некоторые, верно, недопоняв, писали не имена, а ассоциативные слова: Москва, Санкт-Петербург, холодный, старый, исторический, коммунизм, железный занавес, холодная война, перестройка, медведи, разоружение, ядерное оружие, падение СССР, освоение космоса, русская мафия, приватизация, коррупция, Чечня, Афганистан и – все противоположное США.
Позднее я, сказав несколько вступительных слов, предложила посмотреть мой фильм про Сталина и его женщин. Смотрели замечательно. Я смотрела больше на них, чем на экран (большой) и видела, как они увлечены, многие сидели с полуоткрытыми ртами. Даша глядела отдельно на монитор и язвительно улыбалась, но затем перестала улыбаться, и я увидела, что и ее захватило. После она объясняла, что было не так противно оттого, что черно-белый вариант (американская техника почему-то потеряла цвет). Обсуждали тоже замечательно. Все поняли, все оценили. Задавала им вопросы. Например: насколько личные качества человека в Америке влияют на проводимую Штатами политику. Ответ: в Америке все обсуждается, все выносится на свет Божий, потому такие действия и такие проявления личности, как у Сталина, были бы здесь невозможны.
Небольшой перерыв – и Маришкин фильм Повезло родиться в России. И опять смотрели, затаив дыхание. Я видела фильм трижды. Один раз в Москве – он мне понравился. Второй раз у Бетти – была в раздумьях, показалось длинно, плохо сцеплено и малопонятно, не была уверена, можно ли использовать его на уроке, но все же решила рискнуть. И правильно сделала. Вслед за обсуждением попросила написать короткие рецензии на один из двух фильмов. Практически все написали про Маришину картину. Двое – про мою. Даша немедленно отпустила едкое замечание по этому поводу. Я спокойно ответила, что последнее впечатление всегда западает больше, нежели предыдущие, все логично. Один из двух отзывов содержал мысль о том, что союз Надежды со Сталиным проецируется на союз народа со Сталиным: то же обожание сначала и депрессия, коварство, подавление и фактическое самоубийство или убийство потом. Молодец рецензент. Марише отправлю листочки про ее фильм – ей будет интересно.
Около девяти мы с Дашей отправились в Kamakura (так пишется) и ели суши. На этот раз я была вполне удовлетворена. Даша тоже. Я не выпендривалась и в некоторых случаях, чтобы не напрягаться, просила ее: переведи. Она участвует в процессе как настоящий ассистент. Мне не жаль будет платить ей повышенный гонорар: она того заслуживает. Но, конечно, самое трудное – впереди, когда я уже по-настоящему начну цикл лекций. Господи, благослови.
У нас минус 18, если по Цельсию.
Целую.
30 января
Мой милый, как мне нравится Витя Шендерович! Какого изумительного противника вырастил себе на свою шею Володя Путин! Что касается объективной реальности – не знаю, не знаю и не знаю. Шендерович уверен, что речь идет о безграничном желании власти и только. Мне же видится, что человек хочет хорошо исполнить порученную ему работу. Для страны, что бы там ни говорили. Больной, тяжелой, как колода, страны. Иное дело, что в своих действиях он ограничен своим видением, своей культурой, своим воспитанием (разнообразным, между прочим), так же, как и объективной ситуацией в стране (во многом все той же), но главная беда, конечно, что он является инструментом – по воле или неволе истории и своей лично – тех сил, которые тупо, из-за неспособности, эгоизма и агрессивности, упираются в усиление бюрократии, цензуры, прокуратуры и так далее, на деле возвращая нас в колею. Чубайс и даже Явлинский в этих условиях считают необходимым и возможным работать с Путиным, борясь за противовес (Собчак тоже входил в фактор воспитания). Шендерович считает, что надо работать против Путина. Обе точки зрения убедительны. Блестящему Вите трудно возразить. Только чтобы это не оказалось паркетной оппозицией. И Витя, и Дима Муратов, и Сергей Пархоменко – по уму и чести из первых. Кисель – вряд ли. Однако Путина реально подпирают не столько Хакамада и Рыбкин, сколько серая тьма, имени которой мы не знаем. Пока. Но она это имя имеет, предположим, господин Устинов. И скорее, она вышибет Путина из кресла, воспользовавшись любой возможностью, и вот тогда мы получим то, чем столько времени друг друга пугали. Не дай-то Бог. Я знаю, как созрела идея Комитета-2008. Я слышала по радио Свобода программу Шендеровича с Каспаровым, также большим радикалом и большим умницей, и подумала, что они нашли друг друга. А они взяли и нашли. Хакамада попала в самую точку (и в мою лично), когда полемически выразительно сказала о 32-м съезде КПСС и президенте Янаеве, которые были бы сегодняшней действительностью, не царапайся тогда Ельцин и все, кто его поддерживал. Больше всего мне по душе Хакамада. Сама ли или с помощью кого-то сочинила она свое воззвание, но оно точное и тонкое, даже и психологически. С сожалением понимая, что женщина с такой фамилией никогда не будет президентом России, я безусловно голосовала бы за нее, будь я в Москве.
Когда мои студенты обсуждали мой и Маришкин фильмы, они с изумлением говорили о живучести Сталина в России, их поразили страшные лица толпы, желавшей возвращения в коммунизм, где людям жилось, мало сказать, что несладко, но они обо всем забыли и хотят опять туда же. Нормальным людям это непонятно, а у нас так. И так тоже. Хакамада – самурайка.
Здесь ослепительно яркое солнце и такое же ослепительно голубое небо, ослепительно белый снег и сильный мороз, и все вместе напоминает какие-нибудь Альпы, а из более знакомого – Бакуриани. Американы бегают в джинсах и курточках, замотав шею шарфом, напялив ушанки, вязаные шапки, башлыки и непременно в огромных теплых рукавицах, варежках или перчатках. Некоторые, однако, – вообрази! – идут спокойно, нарочито выставив голую грудь и без головного убора. Иногда у них синее лицо, а иногда вовсе даже розовое. Мы ездили за провизией посреди этого великолепия, но и в машине мерзли. Американы много занимаются спортом, потому такие здоровые.
Здание, в каком наш офис, называется Armori, в переводе – Арсенал. В центре – большой спортзал, с гаревыми дорожками, снарядами, матами и всем, чем полагается. Как ни придешь – тренируются бегуны, прыгуны в высоту и прочие охочие. Чтобы попасть к нам на этаж (второй), надо обойти зал по периметру снаружи. С одной стороны идешь – сбоку классы и тоже офисы (военные). А с другой – какие-то огромные черные баки нависают над головой, огромные вентили, нечто сильно индустриальное: такие места действия для драк, беготни и перестрелок любят в Голливуде. Однажды идем – а навстречу два бойца с большим количеством ружей через оба плеча. Мы переглянулись, но пронесло, никто нас не расстрелял. Не кино, чай.
Любимое слово у американов – я. Как ты понимаешь, они так произносят yes. А выходит – я, я, я. По-ихнему ja, ja, ja. Самоутверждение или крик ишака. Забавная филологическая перекодировка.
Приехал Мэтт и привез еще энное количество Дашиных коробок с вещами, кухонной и домашней утварью, книгами и даже книжными полками. Дом заставлен коробками. У Даши тут целая жизнь и значит должен быть дом для этой жизни и этих вещей, а дома нет, и что с данным фактом делать непонятно. Даша сама относится к этому на удивление легко – вот у кого учиться оптимистическому (американскому) прагматизму. Иногда. Пока она не впадает в прямо противоположное состояние (русскую депрессию).
Писала вчера вечером. А сегодня случился первый конфуз. Мэтт отвез меня в бассейн и уехал, а меня не пропускают по моей I-card (типа университетского пропуска, по которому я уже проходила в это здание). Что-то быстро-быстро стала лопотать официальная женщина, потом ее сменил юноша, его – еще один. Общий смысл их речей я поняла: меня уговаривали заплатить за membership – членство в спортивном клубе. Я же не хотела платить ни за какое членство, а они не хотели меня пускать. Я повторяла им, что уже плавала в этом их долбаном sweeming pool (плавательном пруду) и предлагала пропустить сегодня, обещая завтра еще какое-нибудь подтверждение моих прав на их пруд. Они не соглашались. Они даже позвонили своему начальнику, но и тот не согласился. Я вспоминала отечественное раздолбайство, гораздо более человечное, чем их бездушный орднунг, при котором и мышь не проскользнет, если не по правилам. Но больше всего мне понравилось собственное олимпийское спокойствие, с каким слушала и отвечала. Дашиного номера мобильника я не помнила, своего мобильника нет, денег нет, других документов нет – я сказала, что за мной должна приехать внучка, мне просто придется подождать ее. Официальная женщина улыбнулась мне, я улыбнулась ей и села ждать. 15 минут из 45, о которых мы уговорились с Дашей, прошли так и так, ждать оставалось недолго. Спустя полчаса вместо Даши появился Мэтт: Даша разбирала свою утварь и послала за мной Мэтта. Я сказала ему, что не плавала, и объяснила ситуацию. Он решительно двинулся к конторе, где сидели staff (персонал), заявил, что я есть invited professor (приглашенный профессор) и продиктовал номер Дашиного мобильника (наизусть, в отличие от меня). Как будто Даша – более ответственное лицо и может поручиться за меня, а я сама за себя поручиться не могу. Затем он улыбнулся – и меня пустили. Что все это значит, ума не приложу. Но свои полкилометра в хлорированной воде я (с помощью мальчика, как он зовется у нас в семье) на этот раз отвоевала. А ты говоришь, мышь.
