Валерий Мави
Солнце не зайдет во гневе моем
1. Разговор с начальством
Олеся всегда трепетно ждала вызова в кабинет начальства. Обычно это происходило по проверенному плану: она закидывала его ответами на многочисленные поручения, а потом удалялась, терпеливо ожидая, как он грузно, с одышкой, будет выбираться из-под них. Эдуард Фаридович умел держать лицо, поэтому без поправок ее точно выполненные задания никогда не оставались.Он часто забывал о приоритетности текущих дел, отвлекался на новые, из-за чего создавался аврал, разгребать который приходилось Олесе. Но, как бы не раздражало порой начальствование над ней такого непоследовательного субъекта, Олеся признавала за ним хваткий ум и умение расположить к себе так, чтобы получить желаемое. Этого Олесе не доставало. Отличная учеба в школе, красный диплом- все это предвещало грандиозную карьеру, но закончилось работой в межрайонном следственном отделе в должности, как бы банально это не казалось, следователя. Олеся мечтала ловить претупников и раскрывать сложные дела, ей бы в Москву с ее талантами, но страх ослушаться, рискнуть, оказался сильнее. В конце концов, тут и родители рядом, и жизнь спокойная, и ребенок на свежем воздухе. Вот Эдуард Фаридович- у него все наоборот, он уже одним именем своим стал знаковой фигурой в ПГТ и ближайших поселениях и деревнях. Восточные корни наградили его харизмой и возможностью вывозить семью на лето в солнечный Азербайджан к свои родителям.
–Заходи, – Эдуард Фаридович с хрустом доедал салат, запивая его колой прямо из бутылки. Для Олеси он выделял время только в обед, так как в остальное время был занят более важными вещами. -Выкладывай, чем пришла меня мучить.
–Добрый день!– Олеся тихо, торопливо зашла, закрыла дверь, перепутала в руках все записи, которые до этого тщательно раскладывала, уронила ручку, подняла, и теперь готова была говорить.
–На 15 число запланировано совещание с прокурором…
–Знаю, да, помню.
–Вам нужно подтвердить свое участие и сообщит , на каком транспорте Вы поедете, для заказа пропуска.
–Да, так, это я скажу тебе, дальше
– На личный прием в 17.00 записалась гражданка Сизова по вопросу порчи имущества.
–Это там, где забор похерили?
–Да, Вы просили собрать материалы дела перед ее приходом.
– Так, хорошо, давай.
Олесе нравилось быть частью дискуссии с Эдуардом Фаридовичем особенно, когда он говорил нецензурные или жаргоннные слова, ведь самой себе она их употреблять не позволяла, а соглашаясь с ним в этом дискурсе, как будто бы и сама становилась более развязной и смелой.
–Так еще есть что-то? – Эдуард Фаридович по привычке высунул язык и оставил его на верхней губе, размышляя о чем то. Конечно, он не мог не проводить этих символических планерок с Олесей. Девушка потеряла бы остатки всякого интереса к работе, а он потерял бы "голосового помощника", который мог ответить на любой его вопрос в любое время. Голову его занимало слишком много дел: отчеты начальству, розыскные мероприятия, планерки, низкие показатели, недовольная Бакинской жарой жена. Среди всего этого Олеся была на тридцать первом или тридцать втором месте, но и это место должно было быть занято, в противном случае паззл бы не сложился. Когда сквозь глянцевую поверхность спортивного автомобиля проглядывал рисунок линолеума, на котором Эдуард Фаридович собирал очередной паззл, он жутко гневался на жену, детей и мгновенно остывал, когда обнаруживал последний элемент приклеенным к одной из частей своего массивного тела.
–Да, ну и касательно дел … убийств..сотрудников..
Послеобеденное умиротворение как рукой сняло, и Олеся почуствовала, как вызвала в начальнике раздражение.
–Я уже говорил, что это еще доказать нужно, что убийства. Дела недавно открыли, следствие идет. И ты опять приходишь с этим.
–Так просто третий случай похожий…
Все попытки возражать у Олеси получались невнятными, а самое главное не производили никакого эффекта, кроме усиления раздражения начальника.
–Вот в том то и дело похожий, занимаются этим в другом отделе.
–Ну нам отправляют, так как к нам территориально…
–Когда будет официальное распоряжение, тогда в работу возьмем. Что ты меня задолбала этими делами?
Сейчас соглашаться с бранными словами Олесе не хотелось. Она чувствовала себя виноватой за то, что сочла возможным допустить, что тот вопрос, который казался ей самым важным и захватывающим, мог бы быть на повестке дня.
–Вот вы любите искать там, где не пахнет, маньяки посюду мерещатся,насмотрелись американских сериалов. Уже в серию объединила.
– По характеру травм и, учитывая профессиональную принадлежность жертв…
– Олеся, это село! Ребята молодые спиваются, а потом головы разбивают! Ну побойся Бога, какие маньяки! Кому мы нужны тут? Маньякам девочки молодые нужны, прости Господи…– Эдуард Фаридович отмахнулся от нее, и она почувствовла себя такой же маленькой, как и присевшая на стол начальника муха.
–Так слушай, пока не забыл, для Давидика купи крестик, пожалуйста, он потерял в море. Жена мозг съела уже.
–Эдуард Фаридович, ну это как бы личное, тут как Вам нравится…
–Ты знаешь, я в Бога не верю, но жена, она же с меня с живого не слезет, а ты там рядом живешь как раз с храмом. Денег сколько надо, я скину.
Олеся ушла плакать.
2. Разговор с подругой
Плакать Олесе лучше всего удавалось в патологоанатомическом отделении районной больницы в сигаретном дыму своей подруги Светы. Молодые женщины познакомились на работе, и так как круг интересов их был схож, легко сошлись. Света была наслышана об Эдуарде Фаридовиче, питала к нему свою собственную неприязнь, поэтому всецело поддерживала Олесю.
– Я будто бы не человек для него, а муха! – глотая слезы, сетовала Олеся.– Но вот увидишь, окажется, что я права, что дело серьезное. Он же первый хватится меня и будет задачи ставить, писать, звонить. А сейчас я, видите ли, сериалов насмотрелась! А когда, спрашивается, мне их смотреть?!
Света, глядя в одну точку, медленно выпускала из себя дым с ароматом женских духов, дышала «по квадрату», что придавало ей достаточно сил, чтобы сохранять душевное равновесие. Олеся не курила, поэтому и этого допинга была лишена.
– Олесь, ну конечно, ты права! Ну конечно, хватится – уже третий труп! А ты знаешь, ты не ведись! Спустя рукава делай, не усердствуй особо, и внерабочее время звонки не принимай.
– Ну так уволит же, а мне сына кормить надо!
– Да не уволит он! Кто с ним работать будет? Я тебя умоляю…
– А ты сама смотрела тело последнего убитого?
– Нет, я сама лично не смотрела, я отгул брала – к Павлику на соревнования. Девочки разбирали, но у меня на почте отчеты, фото, я в копии. Посмотрим? Ты как?
– А можно? – округлила глаза с тревожностью и любопытством Олеся.
– Да мне самой интересно, что там. – прищурилась Света. – Ну вот, смотри.
Олеся смотрела на мертвое тело с сильными кровоподтеками на лице, черты лица опознавались лишь частично. Мужчина средних лет, моложавый – так можно было бы сказать о нем, увидев его живого, поздоровавшись с ним, а сейчас Олеся делала над собой усилие, чтобы отнестись к нему как к вещдоку. Когда-то бывший муж Олеси, Олег, инженер-проектировщик показывал ей проект здания в компьютерных программах – паутина разноцветных линий, цифры и значки. Он тогда так искренне удивлялся, почему она ничего не понимает. "Вот же, ну вот же посмотри – дом, вот его ось, вот проекция пола". Олеся искренне пыталась распознать в чертеже нечто понятное, радуясь тому, что у Олега есть еще один повод восхититься собой. Вот и сейчас ей бы очень хотелось разглядеть в сине-красно-землистых фотографиях что-то уникальное, чтобы помогло раскрыть дело. Она смотрела, но не видела. Хотя как бы она это представила? Расследование ведет не ее отдел, Эдуард Фаридович отказывается ее слушать.
Мысли Олеси прервало чуть более громкое, чем обычно, откашливание Светы:
– Кхммм, интересно… А знаешь, что, вот эта пробоина в голове – это понятно, причина смерти, но вот на лице побои, как будто бы уже кто-то после смерти добивал, они свежее. Если так, то зачем? Ну или кажется… Ладно, девочки разберутся, в отчете вроде нет этого.
– Если только с такой яростью ненавидеть…,-задумчиво прогоорила Олеся, -и с таким гневом…
Она вспомнила, как после ссоры с мужем, когда он вышел продышаться, она постирала его вещи вместе с собачьими подстилками. Чувствовала она себя тогда, как окровавленный боец, нанесший последний удар и оставшийся один на бранном поле, .
– Ну если так только, как вариант…Помню у меня случай в общаге был, к нам периодически гопота наведывалась. Ну а что? Мединститут, девчонок много. И некоторые, ну прям совсем отбитые были. Кто-то из девок сами хороши, конечно, напрашивались на неприятности. Я всегда жесткий отпор давала. Один раз даже в драку полезла с их главным. И такая меня злость взяла тогда, что он мне угрожает, я взяла нож для масла и замахнулась на него. Я так и сказала: «Еще раз тронешь меня – заколю!». А потом, как метну этот нож в стену! Рядом с ним пролетело. Больше я его рядом с собой не видела. Хоть знаю, что девчонок, эта банда ловила, ну и ты понимаешь…А они молчали, по тем временам стыдно…
– А представь, если бы убила?! – изумилась Олеся
– Ну мы бы с тобой все равно встретились бы! – засмеялась Света.– Только по разные стороны.
Олеся заметила, что хоть Света и смеялась, глаза у нее были какие-то тусклые, будто приставлены от другого лица.
Посчитав, что уйти будет одним из способов закончить внезапно нахлынувшие воспоминания, наводящие тоску на Свету, Олеся поспешила ретироваться, чтобы забрать сына из воскресной школы.
3. Разговор с сыном
Олеся шла пешком около получаса, чтобы забрать сына из летнего лагеря, который, в силу его причастности к деятельности церкви, называли воскресной школой. Эдуард Фаридович повысил строение до уровня храма исключительно из-за своей крайне узкой осведомленности в вопросах религии, ведь, как известно, в Бога он не верил. Олеся верила в Бога, но образцовой прихожанкой не была. Где-то в глубине души она корила себя, что недостаточно уделяет времени всем бесчисленным ритуальным процедурам, таким как службы, исповедь и причастие и одновременно, как водится, оправдывала себя нехваткой времени. Олеся отворила калитку церковного двора, на котором была оборудована самодельная спортивная площадка. Ожидаемо Толик был здесь с друзьями. Он сидел на турнике, смеялся над тем, как товарищ пытается столкнуть его. Для Олеси встреча сына, который был уже давно подростком, всегда была словно дежавю, как будто бы она снова и снова встречала его из детского садика. Как обычно, она несколько раз звала его. Толик всегда был с своих мыслях, раскачивался, а когда, наконец замечал, становился напряженным, как натянутая струна, и бежал в ее распахнутые объятия. Казалось, тогда весь мир останавливался, и ничего более не существовало. Сейчас Толик был уже почти с нее ростом, неохотно шел навстречу, не давал даже себя поцеловать, а только провести рукой по густым неостриженным волосам, но Олеся по-прежнему ловила такие родные сердцу вибрации. В то же время, видя, как сын мог упасть, сердце ее сжималось, и внутри рос снежный ком абсолютно противоречивых эмоций: и страх, и жалость, и недовольство собой, что не смогла воспитать сына, способным дать отпор. Мальчиковые задирки, подколы она воспринимала крайне болезненно, и с самого садика внушала Толику, что дает ему официальное разрешение дать сдачи.
