Валерий Кузенков
Медвежья злоба
Блесна из ружейной пули
Обойдя дальние путики, я ближе к вечеру вернулся в охотничью избушку. На улице темнело и подмораживало, а в избе было тепло и уютно, можно спокойно заниматься своими делами, которых поднакопилось немало. Накормив собак, занялся снятием и правкой шкурок с принесённых из тайги соболей. От работы отвлёк сначала лай одной из собак во дворе, а потом дверь в избу отворилась, и я увидел моего знакомого Толика.
Я познакомился с ним ещё в июле, когда прибыл в местный гос-промхоз для прохождения преддипломной практики. Толик был штатным охотником, занимал соседний с моим участок, и именно он помог мне добраться до этой избушки – в августе по воде завёз на моторной лодке вместе с продуктами, снаряжением и всем моим скарбом. Сейчас на дворе стоял декабрь. С Толиком я имел связь исключительно благодаря запискам, которые он оставлял в расставляемых мной капканах на границах наших участков и в которых обычно сообщал, что у него всё хорошо и что скоро он наведается в гости. И вот теперь он с улыбкой поздоровался, сел за стол, налил себе чаю.
– Что, студент, всё хорошо, соболи ловятся? – поинтересовался Толик первым делом и, не дождавшись ответа, продолжил: – А у меня приманка кончилась, вот и решил к тебе зайти. Пошли на рыбалку. Наловим побольше рыбы, и еда, и приманка будут. Вдвоём ведь сподручнее. Согласен?
– Какая рыбалка? – с удивлением посмотрел я на охотника. – У меня ни сетей, ни снастей. Зима, мороз, на реке лёд, снега по колено. Ты что! С приманкой и у меня туго, но перебиваюсь.
– Студент, положись на меня. Я местный. Всё тут знаю. Ловить будем не на реке, а на озере. Тут недалеко, километров 15–20 от твоей избы. За день дойдем. Там жильё есть. Крючки и леска у меня имеются, а больше нам ничего и не надо. Увидишь, как здесь рыбу ловят. Там её – рыбы – немерено. Не веришь? – Он вопросительно посмотрел на меня.
Я недоверчиво покачал головой. Что за озеро, где оно? Бросить промысел и тащиться куда-то из обжитой избы за 20 вёрст «киселя хлебать» меня не прельщало. Но улыбающийся Толик продолжал меня уговаривать:
– Я как-то летом там на моторной лодке был. Вдруг недалеко от берега мотор заглох – винт не провернулся. Думаю: что случилось? Глянул за борт, а там караси стоят, спина к спине, воды не видно. У них как раз тёр был, вот они у берега и собрались. Такое количество, что лодка не пошла. А как до берега добраться? Пробовал шестом – не получилось. Плюнул, шагнул за борт на карасёвые спины, так по ним на берег и вышел.
Толик замолчал, глядя на меня и оценивая, какое впечатление произвёл рассказ.
– Да ладно врать! – засмеялся я. – Такого не бывает.
Толик сделал вид, что обиделся.
– Не веришь? Спроси Витьку Зыкова. Мы тогда с ним вместе были. Он подтвердит…
– Ладно, верю, – слукавил я. – Но если Витьку увижу, обязательно спрошу про твоих карасей. Но сейчас-то не лето, и клевать они вроде бы не должны. Как их ловить-то?
– Ну и тёмный ты, студент! – Толик посмотрел на меня с видом явного превосходства. – У вас в институте охотоведы все, что ли, такие? Караси сейчас спят, а мы будем ловить хищника. Окуней. Полосатых и горбатых. Хочешь участвовать – завтра идём. Нет – оставайся.
Подумав с минуту, я согласился. Чего я теряю? Ничего. Зато места новые посмотрю, с Толиком пообщаюсь, а то в последнее время, кроме собак, ни с кем не разговаривал. А когда рыбы не поймаем (я был в этом уверен), выведу приятеля на чистую воду.
– Хорошо, завтра собираемся – и в путь, – обрадовался Толик. – А теперь давай перекусим, да и собаку мою покормить надо.
Я наложил ему в миску гречневой каши с зайчатиной, вышел во двор покормить собаку и, вернувшись, разлил по стаканам чай.
– Вот только к чаю ничего нет, – пожаловался я.
– Давай оладьев испечём.
– Мука закончилась. Давно сижу на сухарях, кашах да макаронах.
– Ну ты, студент, даёшь! Макароны есть, а оладьев нет. Ну-ка, тащи их сюда!
Толик взял кастрюлю и стал укладывать в неё наломанные на мелкие части макароны. Наполнив кастрюлю наполовину, залил макароны теплой кипячёной водой, накрыл крышкой и поставил возле печи. Закваска готовилась часа три, и за это время Толик несколько раз поднимал крышку кастрюли и помешивал её содержимое ложкой.
– Готово, – наконец сказал он. – Давай я буду печь, а ты завари чайку свеженького.
И он стал ловко выкладывать на разогретую и промасленную сковородку получившуюся закваску. Подождав, переворачивал оладьи, и, снова подождав, укладывал готовые в тарелку. По избе распространился неповторимый запах. Когда мы сели за стол, мне показалось, что вкуснее оладьев я не ел никогда в жизни.
– Переписывай рецепт, студент, – с ноткой превосходства сказал Толик, когда я нахваливал этот деликатес.
Наевшись, мы легли спать. Я долго ворочался и всё никак не мог представить, как же мы будем ловить рыбу. А когда заснул, мне снилось, что я ловлю огромных окуней, но почему-то на спиннинг.
– Дорогу-то мы найдём, не заблудимся? – спросил я у Толика, когда утром мы вышли из избы на мороз.
– Я туда неоднократно наведывался, – уверенно сказал он. – Несколько километров пройдем по старой дороге на север до одинокой сухой кедры. Дальше на запад до кривой кедры, от неё опять на север, а там и до озера недалеко.
Подперев дверь избы поленом, мы в сопровождении собак двинулись в путь. Идти было легко – после недавней оттепели на снегу образовалась корка, и лыжи не проваливались. До сухой кедры шли довольно долго, хотя и не останавливались. Лишь один раз собаки облаяли белку, и я, не удержавшись, её подстрелил. У кедры развели костёр и пообедали. Холодные макаронные оладушки пришлись к чаю в самый раз.
У кривой кедры мы оказались, когда стемнело. Дальше шли, включив фонарики. По одному ему известным приметам Толик вёл меня к затерянному в тайге озеру. Когда я от усталости уже проклял всё на свете, он остановился, присел на поваленное дерево и закурил.
– Садись, студент, ещё один рывок – и мы у цели.
– Пятнадцать километров мы уже давно отмахали, – сказал я с упрёком. – Вышли-то по-тёмному, а сейчас ночь. Нигде не задерживались…
Толик молча сидел и курил. И лишь когда выбросил окурок, сказал мне, улыбнувшись:
– Кто их в тайге мерил, эти километры! Пошли дальше.
О том, что мы вышли к озеру, я понял не сразу. Просто деревья кончились, и впереди оказалась белая гладь. На противоположной стороне озера проглядывалась чёрная полоса леса.
– Ну вот и озеро, а ты переживал! – обернулся ко мне Толик. – Рыбы здесь прорва. Сейчас еще разок передохнём, и к избе.
– А где изба-то? – не удержался я.
– На том берегу. Озеро перейти надо. Оно неширокое, километра три…
Я промолчал. К избе мы подошли далеко за полночь. Она была добротная, но, видимо, люди останавливались здесь нечасто и в основном в тёплое время года. Приезжали сюда на рыбалку или за ягодами. Но главное – имелись крыша, окна, двери, печь, нары и даже кое-что из посуды. Правда, не было дров. А таскать их из леса было далековато. Все, кто здесь жил, пользовались сухостоем, который со временем вокруг избы повырубили, и каждый раз ходить за дровами приходилось всё дальше и дальше. Вот нам и пришлось ещё часа два при свете фонарей рубить и таскать к избе сухие деревья. Когда затопили печь, я буквально валился с ног. Но прежде чем лечь спать, мы ещё напилили и накололи дров, после чего сложили их в поленницу. В итоге обустроились мы только к утру. Я рухнул на нары и сразу уснул.
Проснулся днём. Толик, сидя за столом, что-то вырезал на доске охотничьим ножом. В избе было тепло, в котелке на печи стояла сваренная каша.
– Ну и дрыхнуть ты здоров! – сказал он. – Давай обедай, и на рыбалку.
– А ты чем занимаешься? – спросил я.
– Блёсны нам делаю. Самые окунёвые.
Я увидел доску, на которой гвоздём были нацарапаны две небольшие рыбки, одну из которых Толик углублял ножом под форму.
– Сейчас пули на печи растопим и свинец в эту форму зальём, – пояснил он.
Закончив работу ножом, Толик вложил в форму крючок и залил в неё свинец, растопленный в консервной банке. Доска зашипела, повалил дым. Через некоторое время он перевернул доску, ударил по ней, и на стол выпало подобие рыбки. Толик вновь пустил в дело нож, срезая растёкшийся по бокам формы свинец, потом шилом проделал отверстие в области глаза, и блесна была готова. Вскоре сделал и вторую блесну.
Он привязал блёсны к леске толщиной где-то 0,5 мм и длиной всего метра полтора, а леску – к полуметровым сучкам.
– Вот и готово! – объявил Толик. – Выбирай.
Я выбрал снасть, где блесна больше походила на рыбку, и через несколько минут мы были на озере. Уже в двадцати метрах от берега мой приятель начал рубить топором лунку. Я посмотрел на него скептически, всё ещё не веря в успешную рыбалку, но потом принялся делать то же самое.
С каждым ударом по озёру шёл гул. Откалывавшиеся крошки льда разлетались в разные стороны. Минут через пятнадцать, когда уже образовалась внушительная яма, топор прорубил лёд до воды, и она тут же заполнила лунку. Вот только дырка оказалась маленькой, а рубить дальше было невыносимо. При каждом ударе приходилось погружать руку в воду, брызги окатывали меня с ног до головы и тут же замерзали, и вскоре шапка, рукавицы, телогрейка покрылись ледяным панцирем. В итоге топор выскользнул из рук и… утонул. Я плюнул и пошёл к Толику.
– Какая здесь может быть рыба? Да и топор утонул, – пожаловался я ему. – Пропади пропадом эта рыбалка!
– Эх ты! – улыбнулся он и показал свой топор. В ручке была проделана дырочка, через неё пропущен кожаный ремешок, петля которого захлёстывала запястье. Если бы топор выскользнул, то так и остался бы висеть на руке. – А теперь учись лунку рубить. Сначала разрубаешь как можно глубже, пока не останется тонкая перегородка по всему дну проруби. Вытаскиваешь крошки льда и только потом прорубаешь до воды.
Толик ещё несколько раз ударил топором, в результате чего образовалась лунка сантиметров 30 на 30. Он опустил в неё снасть сначала на всю длину лески, потом приподнял и стал ритмично подергивать блесной. Минут через пятнадцать, так и не увидев поклёвки, он принялся рубить новую лунку.
По льду озера мела позёмка, было холодно, не успевали наши собаки лечь на лёд, как их сразу заваливало снегом, и они превращались в сугробы. Я наблюдал за Толиком и в душе немного злорадствовал, что ему не везёт. Уже почти стемнело, когда мой товарищ опустил снасть в очередную свежепрорубленную лунку, шестую по счёту, и вдруг вытащил из неё семисотграммового окуня!
Я замер. А Толик лишь улыбнулся, не мешкая, вырвал у рыбы глаз, насадил на крючок и опустил блесну в лунку. Не успела она достичь дна, как вновь поклёвка, подсечка, и еще один полосатик, уже граммов на девятьсот, забился на снегу. Через несколько минут у него уже было с десяток рыбин, две из которых весили явно больше килограмма. Мне оставалось только ему завидовать.
Было уже совсем темно, когда клёв прекратился.
– На сегодня хватит, – улыбаясь, сказал Толик. – Видишь, какой улов! Фома неверующий.
Крыть мне было нечем. Ко всему прочему, по дороге к избе я умудрился провалиться одной ногой по колено в занесённую снегом лунку. Промок насквозь, а про себя подумал: «Это меня Бог наказал, чтобы впредь не злорадствовал!»
Когда пришёл домой, моим самым большим желанием было согреться и попить горячего чайку. Но единственный котелок был занят недоеденной кашей.
– Если немного потерпишь, я заварю чай в стеклянной банке, – предложил Толик.
– Как в стеклянной банке? – удивился я, а Толик уже налил в литровую банку воды до самых краёв и поставил её на холодную печь, которую очень быстро растопил.
– Я, студент, не знаю всех законов физики, но через несколько минут у нас будет кипяток, – сказал он, закуривая.
Вскоре печка нагрелась, нагрелась и банка, со дна которой к поверхности стали подниматься пузырьки, и вот вода… закипела!
– Усёк? – вновь улыбнулся Толик. – Главное, чтобы полную с верхом холодную банку поставить на такую же холодную печь, а когда вода закипит, поставить банку на тёплую доску – тогда не лопнет.
Этой ночью я вновь таскал из озера окуней на спиннинг. Проснувшись ни свет ни заря и быстро перекусив, я, не будя Толика, помчался на озеро. И вновь я чуть не провалился в лунку – хорошо вовремя заметил. В ней-то и начат ловить. Сначала безрезультатно, но когда перешёл на другую вчерашнюю лунку, сразу почувствовал по леске удар. А через пару секунд в руках у меня был первый, довольно крупный, полосатый красавец. Я быстро вырвал у рыбы глаз, и вот еще один килограммовый горбач сопротивляется на леске. Больше я уже ничего вокруг себя не видел. Только лунка и удочка. Поклёвка, подсечка, окунь. Поклёвка, подсечка, окунь… Сколько это продолжалось, не помню. Лишь когда поклёвки прекратились, увидел рядом внушительную горку окуней. Перебежал к другой лунке, и сразу начались поклёвки. Минут через пятнадцать еще одна кучка окуней на снегу. Все горбатые, полосатые – стандарт. Следующая лунка – поклёвок нет. Хватаю топор, рублю новую… и опять поклёвки, подсечки, окуни.
– Ну ты, студент, молодец! – вернул меня к реальности голос Толика. – Целый рюкзак натаскал! Можешь сбегать пообедать, я из вчерашней рыбы уху сварил.
– Вечером пообедаю, – отмахнулся я, – холодная уха вкуснее!
И снова бегаю по лункам, рублю лёд, ловлю. Окуни клюют без остановки. Прав был Толик – их здесь немерено.
Но вот, зацепив очередного крупного окуня, я почувствовал, что леска ослабла, и увидел её оборванный конец. Пропала блесна. Разочарованный, я пошёл к Толику и заметил, что уже начинает темнеть.
– Не волнуйся, студент, – сказал он, не спеша вытаскивая из лунки окуня. – Вечером сделаем тебе новую блесну.
Поглощая уху в теплой избе, я с воодушевлением рассказывал Толику, как таскал своих окуней. Впечатлений масса – такой рыбалки у меня никогда еще не было.
А он, отлив для меня новую блесну, сказал:
– Завтра ловим, и на этом хватит!
– Как же так? – с сожалением воскликнул я. – Ведь такой клёв!
– Ты лучше скажи, как всю эту рыбу мы домой дотащим? – рассмеялся он. – На спине?
Я с сомнением почесал голову. И в самом деле, даже рыбы, пойманной сегодня, слишком много.
– Всё-таки не тому вас в институте учат, – вновь улыбнулся Толик. Он вывел меня на улицу и показал прислоненные к избушке нарты.
– Откуда? Ты что, и нарты сделать успел?!
– Да нет. Сюда осенью знакомые геологи за ягодой приезжали, вот я и упросил их нарты припрятать. Сейчас откопал. Я ведь каждый год сюда за рыбой хожу. Для приманки да и просто поесть. А то мясо надоедает. К тому же чем такая рыбалка не развлечение? Она, наверное, тебе на всю жизнь запомнится?
В эту ночь мне вновь снилось, как я ловлю окуней. Теперь, правда, не на спиннинг, а на палку, леску и блесну из ружейной пули.
Хозяйка омута
Река делала крутой поворот километрах в двух за околицей деревни. Тут, под крутым глинистым берегом было самое глубокое место. Из года в год течение размывало берег. Деревья, росшие на крутояре, падали в воду и, подхватываемые течением, уплывали вниз. Только одно из них не отпустили корни, и дерево так и осталось лежать на дне омута, давая укрытие рыбам.
В сентябре рыбьего племени здесь заметно поубавилось. Заплывшая в омут огромная щука уже несколько недель жировала. По ее виду можно было судить, насколько она прожорлива. Длинное цилиндрическое тело оканчивалось приплюснутой головой с выдающейся вперед нижней челюстью, сплошь усеянной острыми зубами. Темная, почти черная спина и потемневшие бока старой хищницы делали ее незаметной для проплывающих мимо рыбешек.
Вот и сейчас, укрывшись между корней, медленно перебирая плавниками, щука наблюдала за своей младшей родственницей, которая, в свою очередь, выслеживала малька. Вот та рванулась за окунишкой, но тут же сама была перехвачена поперек туловища хозяйкой омута. Челюсти сомкнулись, вода забурлила и успокоилась, когда схваченная рыба перестала биться, а победительница опустилась с ней на дно омута…
В давно опустевшей деревне доживали свой век лишь старики да старухи. Молодежь подалась в город, где были работа, деньги. Те, кто остался, жили за счет хозяйства: сажали картошку, держали скотину, собирали в лесу грибы да ягоды, охотились, ловили рыбу.
Самым заядлым удильщиком в деревне считался дед Василий. Его невысокую сгорбленную фигуру часто можно было заметить у реки. Удочкой ловил он небольших ельцов и плотвичек, самодельным спиннингом бросал блесну, когда у хищника начинался жор, на лодке ставил сети.
Из-за рыбной ловли Василий имел массу неприятностей. И начальство на работе, и жена дома не понимали его страсти, а он, несмотря ни на что, при первой возможности бросал все и сбегал на реку. Когда дед вышел на пенсию, казалось, что свободного времени будет вдоволь, но нет – вдруг сразу прибавились дела по дому, по хозяйству. А река манила…
– Никакой сегодня рыбалки, – ворчала жена. – Дождь второй день, а ты вчера еще совсем хворый был, с печи подняться не мог. Чуть отпустило, и уже на реку собираешься! Разве дома дел нету?
– Да я всего на часок, – упрашивал Василий. – Если клевать не будет, сразу вернусь – и за дела. Их-то все равно все не переделаешь, а рыба, может, именно в такую погоду клевать будет…
– Дров наколоть надо. Скоро холода наступят, а у тебя на уме только окуни да щуки, щуки да окуни. Ведь восьмой десяток уже, а все на речку как мальчишка бегаешь. Сколько уж раз тонул, ревматизм заработал, еле ноги волочешь.
– Да пойми ты, что сейчас сентябрь – самое время щуку ловить.
– Вот и женился бы на своей щуке! В общем, выбирай: или я, или твоя рыба. Точка!
Подведя итог разговору, жена пошла в хлев, доить корову. Василий выругался:
– Вот чертова баба! Мне, может, жить осталось день или два, а тут последнего удовольствия лишают.
Он посмотрел в окно. Дождь заканчивался, из-за туч проглянуло солнце, осветив речной берег. Не переставая думать о рыбалке, Василий взял топор и отправился на улицу колоть дрова. Небольшие пиленные березовые полена разбивал сначала напополам, потом каждую половину еще на две части. Через полчаса притомился и присел отдохнуть.
– Вот и молодец, – похвалила жена, увидев внушительную кучу наколотых дров. – Рыбалка от тебя не уйдет. Через час обед будет готов…
Пообедав, Василий лег на диван, включил телевизор и через некоторое время сделал вид, что уснул. Жена, как назло, долго не уходила, бродила по комнате, шумела посудой. Но как только послышался звук хлопнувшей двери, Василий вскочил и начал собираться. Надел свитер, плащ, сапоги, взял спиннинг с прикрученной изолентой большой катушкой, на которую была намотана толстая леска с металлическим поводком и с блесной внушительных размеров.
Входная дверь оказалась запертой. Но Василий лишь ухмыльнулся хитрости жены, по лестнице в сенях забрался на Чердак, а оттуда уже по другой лестнице спустился на улицу.
Дождь давно закончился, и на реке было хорошо. Тяжелая блесна, описав небольшой полукруг, шлепнулась в воду. За многие годы дед Василий изучил реку как свои пять пальцев. Знал все перекаты и омуты, мели и лежащие на дне коряги, где какая рыба стоит, и как ее поймать. Сейчас, неспешно идя вдоль берега, он останавливался в проверенных местах, забрасывал блесну, делал аккуратную проводку.
Наконец при очередном забросе Василий почувствовал удар и сразу подсек. Щука повела в сторону, потом выпрыгнула из воды, широко разинула пасть и замотала головой, пытаясь выплюнуть блесну. Не получилось. С вываживанием Василий не торопился, знал, что с такой рыбой надо быть осторожным, не дать ей запутать леску, гасить резкие рывки. Когда щука устала, быстро подвел ее к берегу, схватил пальцами за глаза и выбросил на траву. Не дав ей опомниться, поднял валявшуюся рядом увесистую палку и три рада ударил но голове. Все.
– Ай да Вася, ай да молодец, – причитал дед, утирая со лба пот. – Так и знал, что клев сегодня будет.
Он высвободил тройник из щучьей пасти, достал из кармана кусок бечевки, сделал на ее концах петли и повесил рыбу на «кукан». Перекинув веревку черед плечо, взял спиннинг и пошел дальше по берегу.
Вторая щука «села» быстро. Но после подсечки метнулась к берегу под нависшие над водой кусты и там застряла. Василий натянул леску и ощутил, как рыба, дернувшись, сошла. А блесна зацепилась за ветки под водой. Обрывать ее было жалко – уж больно уловистая. Василий обошел куст, стал тянуть с другой стороны. Наконец блесна освободилась, и он во избежание дальнейших зацепов быстро подмотал леску…
Опять начал накрапывать дождик. Дед посмотрел на сереющее небо и решил было идти домой. Но передумал. До омута осталось всего ничего, а там обязательно должна стоять щука. А что дома – дела, жена, скандал… Пока есть возможность, лучше рыбку половить.
Пробраться на площадку, откуда в омут можно делать забросы, оказалось непросто – только по узкой тропинке на самом краю берега. В сухую погоду сюда можно было спуститься и сверху, по обрыву. Но сейчас из-за скользкой намокшей глины рисковать не стоило, и Василий шел не торопясь, опираясь рукой о берег. Дойдя до нужного места остановился, чтобы отдышаться и осмотреться.
Он хорошо знал омут и дно в этом месте. Знал, что щука, скорее всего, должна держаться у затонувшего дерева. Приладившись, Василий сделал заброс вдоль берега метров на пятнадцать от себя и медленно стал вращать катушку.
Щука напала на приманку без всякой осторожности и, схватив ее, продолжила движение, пока не почувствовала сопротивление натянувшейся лески. После резкого рывка Василий с трудом удержал спиннинг в руках. С первых же секунд борьбы, он понял, что рыбина попалась огромных размеров, и контрольную подсечку сделал со всей силы, на пределе крепости лески и спиннинга.
Хищница, испытавшая болевой шок, на несколько секунд прекратила сопротивляться. Однако Василий, как ни старался, не мог провернуть ручку катушки. Тогда он схватил леску и, перебирая руками, как можно быстрее стал тащить к себе бревном идущую щуку. Как и в первый раз, Василий схватил рыбу за глаза, однако одной правой рукой вытащить ее не хватило сил, и пришлось помогать левой, сунув пальцы под жаберную крышку.
Таких трофеев у деда не было за всю жизнь. Размеры рыбы пугали. Не щука, а настоящий крокодил. Длиной чуть ли не в рост деда, весом не меньше пуда. Вот жена удивится. Что жена – все деревенские! Такой рыбы у нас еще не видели. Но что теперь с ней делать, как домой нести? Для начала попробовать оглушить концом спиннинга?
Василий трижды ударил щуку по голове. Показалось, что этого с нее достаточно. Осталось вытащить блесну из пасти и тогда тащить домой. Надавив концом спиннинга на ее нижнюю челюсть, он заставил щуку открыть пасть. Блесна оказалась не очень глубоко, и он аккуратно просунул в пасть кисть. Но как только дотронулся до тройника, щука дернула головой, удилище соскользнуло с челюсти, и пасть захлопнулась, сдавив руку капканьей хваткой.
Сначала рыболов не почувствовал боли. Но щука начала биться, и ее кинжалообразные зубы глубоко вошли в руку, отчего у Василия потемнело в глазах. На несколько секунд он даже потерял сознание. А когда очнулся и понял, что все еще остается пленником пойманной им рыбы, схватил свободной рукой удилище и неистово начал молотить по ее телу, хвосту, голове.
– Отпусти! Отпусти, гадина! – повторял он. Челюсти не разжимались, а щука, извиваясь всем телом, начала скользить к воде, таща за собой беспомощного деда.
– Помогите!!! – закричал он.
Но хозяйка омута продолжала тянуть. Василий выпустил спиннинг и стал хвататься пальцами за землю, упираться ногами. На некоторое время ему удалось задержаться, вдавить пальцы в глину. Потом щука вновь забилась, потащила за собой, все ближе к кромке берега. С каждой минутой слабеющий от потери крови и навалившейся усталости дед Василий понял, что не может больше сопротивляться. Он заплакал. А щука уже коснулась воды хвостом…
Последнее, что услышал Василий, был голос жены. Она искала его на реке…
